Диалог Платона «Государство». Часть 2

3. Ироническая маска и педагогика. Другой подход, развиваемый М.Ф. Бёрнетом (M.F. Burnyeat), рассматривает эту сцену как проявление сократической иронии. Притворная нерешительность и самоуничижительный тон («праздный мечтатель») – это педагогический ход. Сократ провоцирует собеседников, заставляя их самих захотеть исследовать осуществимость идеала, тем самым вовлекая их в более глубокое понимание его условий. Он как бы говорит: «Вы сомневаетесь, что это возможно? Что ж, давайте тогда вместе выясним, что должно произойти, чтобы это стало возможным». Это логически подводит к центральному тезису всей книги: «Пока в городах не будут царствовать философы… государство не избавится от зол» (V, 473d). Таким образом, «мечта» о общности жён и детей оказывается напрямую зависимой от ещё более «утопической» мечты о власти философов.

Стратегия уклонения и «праздного мечтания» Сократа предстаёт не как слабость, а как многослойный риторический и философский инструмент. Она служит:

⦁ Методологическому очищению вопроса о справедливости от вопросов о практической реализации.

⦁ Указанию на онтологический статус идеала как парадигмы, а не чертежа.

⦁ Педагогическому приёму, который ведёт собеседников (и читателей) к осознанию фундаментального условия возможности справедливого государства – необходимости соединения политической власти и философии. Эта кажущаяся уловка оказывается сердцевиной платоновского замысла.

Искусство диалога: скрытая систематичность под малой непринужденности

Главный тезис заключается в том, что кажущаяся произвольность и спонтанность диалога – особенно ярко выраженная в V книге с её «уклонениями» и «мечтаниями»** – это не хаотичность или недостаток композиции, а высшее проявление литературного и философского искусства Платона. Он намеренно имитирует лёгкость и непредсказуемость живой беседы, чтобы замаскировать под ней строгий систематический план. Эта стратегия позволяет ключевым идеям – таким как общность жён и детей или необходимость власти философов – возникать не как догматические декларации учителя, а как бы естественно, «по собственной инициативе» слушателей, рождёнными в процессе совместного поиска (κοινὴ σκέψις).

Альтернативные дополнения к анализу скрытой систематичности:

1. Диалектика как драматургия. Российский платоновед А.Ф. Лосев в своих комментариях к «Государству» неоднократно подчёркивает, что форма диалога у Платона является содержательной. Кажущийся беспорядок – это драматургическое воплощение диалектического метода. Вопросы о пользе (ὠφέλιμον), устройстве и возможности (δυνατόν) следуют не в произвольном порядке, а в строгой логической иерархии, соответствующей движению мысли от сущности к явлению.

⦁ Сначала устанавливается сущность справедливости и её польза для полиса.

⦁ Затем выводится её конкретное устройство (структура).

⦁ И лишь в последнюю очередь ставится вопрос о её осуществимости в мире становления.

Таким образом, «непринуждённое» откладывание вопроса о возможности – это на самом деле демонстрация приоритета идеального над материальным, логической необходимости над эмпирической случайностью.

2. Психология вовлечения: «сократическая ирония» как педагогика. Зарубежный исследователь Джеймс Р. Аристотель (James R. Aristotle) в работе «The Art of Platonic Dialogue» указывает, что Платон использует технику, которую можно назвать «управляемой спонтанностью». Сократ, прикидываясь неуверенным и предлагая «просто помечтать», на самом деле мягко направляет беседу. Когда Адимант и Главкон сами, по собственной воле, подхватывают его «мечту» и требуют подробностей, они психологически присваивают эту идею. Она становится не навязанной извне, а их собственной. Это превращает читателя из пассивного слушателя в соучастника открытия, делая философский вывод гораздо более убедительным.

3. Имитация живого ума. Французский философ Пьер Адо (Pierre Hadot) в своей концепции «философии как образа жизни» видит в диалогической форме Платона попытку воспроизвести сам процесс мышления. Живая мысль не линейна; она делает «шаги в сторону», возвращается, исправляет себя. Хаотичность диалога – это искусственная конструкция, имитирующая работу ума, находящего истину. Систематичность же скрыта в самой этой «хаотичности» как её внутренняя логика. Отложив вопрос о возможности, Платон заставляет читателя сосредоточиться на чистоте идеи, а не на компромиссах с реальностью, что является фундаментальным требованием его философии.

«Лёгкость» и «непринуждённость» V книги – это тщательно сконструированная иллюзия. Она служит трём главным целям платоновского проекта:

⦁ Логической: провести читателя по пути диалектики от сущности к явлению.

⦁ Психологической: вовлечь его в процесс открытия истины, сделав его соавтором.

⦁ Философской: отделить мир идеальных сущностей (мира идей) от мира практической осуществимости (мира вещей).

Кажущийся беспорядок оказывается высшим проявлением порядка – не порядка трактата, а порядка живой, seeking мысли. Именно эта стратегия позволяет Платону представить радикальные идеи V книги не как абстрактную доктрину, а как неизбежный и желанный вывод, к которому самостоятельно приходят его собеседники и, что важнее, внимательный читатель.

Связь частей: «благородная ложь» как основа общности жен и детей

Действительно, один из наиболее убедительных аргументов в пользу глубокой систематичности «Государства» заключается в том, как Платон заранее подготавливает концептуальную почву для своих самых спорных предложений. Ярчайший пример – логическая связь между теорией «благородной лжи» (γενναῖον ψεῦδος), изложенной в III книге, и институтом общности жён и детей в V книге.

Оправдание «лжи во спасение» как своего рода лекарства (φάρμακον), которое правители могут использовать для пользы государства, не является случайным отступлением. Напротив, оно служит прямым метафизическим и этическим основанием для радикального переустройства частной жизни стражей. Когда в V книге Сократ описывает механизм брачных празднеств и лотерей, управляемых правителями для евгенических целей, но представляемых гражданам как жребий, он применяет на практике тот самый принцип, который был установлен теоретически ранее. Таким образом, отдельные части диалога оказываются тесно взаимосвязаны: более ранние рассуждения не просто подкрепляют, но логически обусловливают более поздние.

Альтернативные дополнения к анализу связи «благородной лжи» и общности:

1. От мифа к институту: создание искусственного родства. Отечественный исследователь С.А. Анисимов в работе «Политическая философия Платона» акцентирует внимание на том, что «благородная ложь» о автохтонности и общем родстве всех граждан (миф о Земле-матери) создаёт в III книге идеологический фундамент. А в V книге на этом фундаменте возводится конкретный социальный институт. Уничтожение индивидуальной семьи и введение контролируемого деторождения – это практическая реализация идеи о том, что весь полис является единой семьёй. Ложь о жребии на брачных празднествах – это частное применение общего принципа «лечебной» лжи, необходимой для поддержания единства этого искусственного, но оттого не менее прочного, родства.

2. Гносеологическое оправдание: ложь во имя истины. Зарубежный платоновед М.Ф. Бёрнет (Myles Burnyeat) в своей известной статье «Sphinx without a Secret» интерпретирует «благородную ложь» как инструмент, который позволяет необразованным стражам действовать так, как если бы они понимали истинную природу блага. Эта логика получает своё предельное развитие в V книге. Поскольку стражи по определению лишены знания (им обладают только философы-правители), их сексуальная и репродуктивная жизнь должна быть управляема извне – теми, кто видит истину. Таким образом, обман в вопросах брака – это не циничная манипуляция, а следствие гносеологической иерархии: те, кто пребывает во лжи мнения, нуждаются в руководстве тех, кто обладает истинным знанием.

3. Биополитическое прочтение: ложь как технология власти. С точки зрения современных политических философов, например, Жака Рансьера (Jacques Rancière), связь между «благородной ложью» и общностью жён и детей демонстрирует тоталитарный импульс платоновского проекта. «Лекарственная» ложь III книги раскрывается как основание для тотального контроля над жизнью (биовласти) в V книге. Право правителей лгать – это первичный акт суверенитета, который находит своё закономерное продолжение в праве регулировать самые интимные аспекты существования подданных. Здесь систематичность произведения проявляется в последовательном развёртывании логики власти, которая для поддержания целостности полиса должна подчинить себе не только действия, но и тела, и саму природу человеческих привязанностей.

Таким образом, связь между «благородной ложью» и общностью жён и детей служит мощным доказательством того, что V книга – не случайная вставка, а органическая часть единого замысла. Эта связь работает на нескольких уровнях:

⦁ Практическом: общая ложь мифа реализуется в частной лжи брачной лотереи.

⦁ Гносеологическом: право на обман вытекает из монополии философов на знание.

⦁ Политическом: принцип «лечебного» обмана оправдывает тотальный контроль над воспроизводством граждан.

Эта перекличка между удалёнными частями диалога показывает, что Платон выстраивает свою модель государства с железной логикой, где каждый последующий радикальный шаг подготовлен и предвосхищен предыдущими, более умеренными уступками, которые, однако, содержали в себе его семена.

Единство проекта: общность имущества, жен и детей как целое

Предложение об общности жён и детей является не изолированным и шокирующим нововведением, а логическим и необходимым завершением принципа, установленного ранее для стражей – общности имущества. Платон выстраивает стройную систему, в которой все элементы взаимосвязаны и служат одной цели: полному устранению частного интереса, чтобы стражи стали «единым телом» полиса.

«Но если они будут иметь у себя частную собственность – дома, земли, деньги, – то из стражей они станут хозяевами и земледельцами; из союзников сограждан превратятся во враждебных им подданных; они будут всю жизнь злоумышлять друг против друга и против остальных граждан… и погубят и самих себя, и все государство» (Государство, III, 417a-b).

Именно из этой фундаментальной установки – что частная собственность губительна для стража – с необходимостью вытекает и общность семьи. Частная семья с её узкими, эгоистичными привязанностями является, по Платону, самой мощной формой «частной собственности» – собственности на людей и отношения. Таким образом, все эти институты представляют собой не разрозненные нововведения, а члены одного политического тела, подчинённые единому замыслу.

Альтернативные дополнения к анализу единства проекта:

1. Онтологическое обоснование: подражание единому. Российский исследователь Т.В. Васильева в работе «Путь к Платону» подчёркивает, что проект Платона основан на метафизическом принципе единства. Единое (Благо) является высшей реальностью, а множественность и раздор – свойством мира становления. Идеальный полис должен максимально возможно подражать единому и неделимому. Поэтому последовательное устранение всего частного – сначала имущества, затем семьи – это политическое воплощение онтологического стремления к единству. Стражи, лишённые и собственности, и индивидуальных семей, становятся наиболее «единым» сословием, живым воплощением связности полиса.

2. Социопсихологический подход: ликвидация источника «stasis». Зарубежный историк античной политической мысли М.И. Финли (M.I. Finley) видит в этом проекте прямую реакцию Платона на главную болезнь греческого полиса – гражданскую рознь (stasis). Частная собственность и семейные кланы были основными источниками конфликтов и партикуляризма. Платон предлагает радикальную «хирургическую операцию»: удалить эти органы из тела стражей, чтобы сделать их иммунными к stasis. Общность жён и детей – это окончательное разрушение клановой солидарности, которая всегда противостоит солидарности общегосударственной. Это не два разных закона, а два этапа одной операции по созданию нового типа гражданина.

3. Этико-педагогическое прочтение: перековка человеческой природы. С точки зрения философа Лео Штрауса, платоновский проект – это попытка фундаментально изменить человеческую природу. Общность имущества ограничивает материальный интерес, но оставляет нетронутой сферу самых сильных человеческих страстей – любви, ревности, привязанности к детям. Общность жён и детей направлена именно на эту сферу. Её цель – перенаправить эти мощные силы от частных объектов на полис в целом. Любовь к «своим» детям должна превратиться в любовь ко всем детям государства, ревность – уступить место товарищеской солидарности. Таким образом, это единый процесс «перековки» человека, где каждый этап подготавливает следующий, более глубокий.

Три ключевых института стражей – отсутствие частной собственности, общность жён и детей – представляют собой не набор разрозненных мер, а единую, трехуровневую систему уничтожения частного:

⦁ Экономический уровень (имущество): устранение материальной основы раскола.

⦁ Социальный уровень (семья): устранение первичной ячейки частной жизни.

⦁ Психологический уровень (дети): устранение самой глубокой личной привязанности.

Только в своей совокупности они создают условия для появления нового типа личности – стража, для которого понятие «своё» тождественно понятию «общее». Это демонстрирует высшую степень систематичности платоновского замысла, где каждый элемент находит своё логичное и необходимое место в общей архитектонике справедливого государства.

Мастерское отступление: война вместо прямого ответа о возможности

Когда после обсуждения пользы и устройства логично ожидать вопроса о возможности осуществления, Сократ не дает прямого ответа. Вместо этого, уловив ожидание слушателей, он ловко переключается на тему войны, подробно описывая, как стражи будут воевать вместе с женами и детьми. Это представлено как еще один пример того, как Платон управляет вниманием читателя, откладывая сложные темы и вплетая необходимые объяснения в подходящий момент.

Кульминацией стратегии уклонения в V книге становится момент, когда после детального описания пользы (ὠφέλιμον) и устройства общности жён и детей, логика дискуссии требует наконец обратиться к вопросу о возможности (δυνατόν). Однако вместо того чтобы дать прямой и, вероятно, неутешительный ответ, Сократ совершает виртуозное отступление.

Уловив напряжённое ожидание слушателей, он ловко переключается на смежную, но новую тему: «А как они будут воевать, если возникнет необходимость, – об этом, раз уж они женщины, тоже, думаю, небезынтересно послушать» (Государство, V, 466d). Это отступление, подробно описывающее, как стражи будут сражаться вместе с жёнами и детьми, выполняет несколько важных функций, демонстрируя, как Платон управляет вниманием читателя, откладывая сложные темы и вплетая необходимые объяснения в подходящий момент.

Альтернативные дополнения к анализу «отступления о войне»:

1. Косвенное доказательство возможности через полезность. Отечественный исследователь И.А. Протопопова в работе «Платон: искусство диалектики» указывает, что это отступление – не просто уход от темы, а её развитие в ином ключе. Описывая военные преимущества общности (например, что воины, считающие всех детей своими, будут сражаться с удвоенной яростью), Сократ фактически косвенно аргументирует в пользу осуществимости. Логика такова: институт, столь полезный для выживания полиса, должен быть реализован, иначе государство погибнет. Таким образом, вопрос «возможно ли это?» подменяется более прагматичным: «необходимо ли это для выживания?», и ответ на него оказывается положительным.

2. Психологическая разрядка и драматизация. Зарубежный платоновед Д. Аллен (Danielle S. Allen) в книге «Why Plato Wrote» обращает внимание на драматургический аспект. Длинное и сложное обсуждение метафизических основ общности могло вызвать у слушателей (и читателей) интеллектуальную усталость. Яркое, динамичное и патриотическое описание военных сцен служит психологической разрядкой. Оно переводит абстрактную теорию в плоскость конкретных, героических образов, делая проект более живым и привлекательным. Это удерживает интерес аудитории в момент, когда чисто философская аргументация могла бы иссякнуть.

3. Стратегия «встроенного обоснования». С точки зрения философа М. Лейна (Melissa Lane), это отступление является примером платоновского метода «вплетения» (ὑφαίνειν) аргументов. Тема войны – это не произвольная смена темы, а контекст, в котором преимущества общности семьи проявляются с новой, сугубо практической силой. Платон показывает, что предлагаемые им институты работают не только в мирное время, но и в экстремальных условиях, что лишь подтверждает их универсальную полезность и, следовательно, их ценность. Это позволяет отложить прямой ответ на вопрос о возможности, но при этом укрепить позиции проекта, демонстрируя его жизнеспособность в ключевой для полиса сфере – обороне.

Таким образом, «Мастерское отступление о войне» предстаёт не слабостью композиции, а её сильнейшей стороной. Оно позволяет Платону:

⦁ Аргументировать косвенно: подкрепить осуществимость демонстрацией крайней необходимости.

⦁ Управлять эмоциями: перевести дискуссию в героический регистр, поддерживая интерес и энтузиазм.

⦁ Интегрировать идеи: показать, как новый институт работает в системной связи с другими функциями государства (обороной).

Этот манёвр окончательно убеждает в том, что кажущаяся непоследовательность диалога является тонким инструментом педагогики и риторики, направленным на то, чтобы подвести читателя к принятию сложнейших идей через их постепенное и многоаспектное раскрытие.

Общий вывод: скрытый план как ключ к пониманию «Государства»

В заключении, истинная цель всего произведения – описание идеального государства (Πολιτεία), а исследование справедливости служит лишь средством для этой цели. Частые отсылки Сократа к поиску справедливости – это лишь видимость, призванная скрыть главный замысел. Скрытый систематический план, искусно замаскированный под свободную беседу, и есть высшая хитрость Платона-художника и философа.

Проведённый анализ V книги «Государства» позволяет сделать фундаментальный вывод о структуре всего диалога в целом. Кажущаяся хаотичность беседы, её отступления, уклонения и «праздные мечтания» являются не недостатком, а гениальным литературно-философским приёмом. Истинная цель произведения – не просто исследовать понятие справедливости, а развернуть целостный проект идеального государства (Πολιτεία), где исследование справедливости служит отправной точкой и фундаментом. Частые отсылки Сократа к поиску справедливости – это не просто «видимость», а необходимый диалектический путь, который, однако, подчинён более масштабному замыслу.

Этот скрытый систематический план, искусно замаскированный под свободную беседу, и есть высшая хитрость Платона-художника и философа. Он проявляется на нескольких уровнях:

1. Логическая взаимосвязь институтов. Радикальные предложения V книги об общности жён и детей не являются изолированными. Они с железной необходимостью вытекают из более ранних, казалось бы, скромных принципов: отмены частной собственности у стражей и оправдания «благородной лжи». Каждый предыдущий шаг подготавливает почву для следующего, создавая единую, неразрывную систему.

2. Стратегическое управление дискуссией. Уклонение от вопроса о возможности (δυνατόν), мастерское переключение на тему войны и другие риторические манёвры – это не уход от сложностей, а способ удержать фокус на сущностных вопросах (пользе и устройстве), защищая идеал от преждевременной критики с позиций эмпирической реальности. Это позволяет идеям возникать «естественно», как бы по инициативе самих собеседников.

3. Педагогическая эффективность. Маскируя строгий систематический план под непринуждённый диалог, Платон вовлекает читателя в совместный поиск истины. Он заставляет не просто усвоить готовые выводы, а пройти путь их открытия, что делает философские положения гораздо более убедительными и глубоко усвоенными.

Таким образом, «Государство» предстаёт не как трактат о справедливости, к которому добавлены утопические проекты, а как целостное архитектурное сооружение, где все части – от «благородной лжи» до власти философов – подчинены единому замыслу: изображению полиса, максимально приближенного к идеалу единства и блага. Понимание этой скрытой систематичности, тщательно спрятанной под малой непринуждённостью беседы, и является ключом к подлинному прочтению великого произведения Платона.