Пролегомены к государству Платона. Том 1

Из этого следует, что уже в первой книге вопрос о справедливости рассматривается так, что он тесно связан с вопросом о республике; и нас не будут ложно обвинять в том, что мы раньше решили, что эти дебаты об извращенных определениях справедливости должны вестись так, чтобы после того, как принципы государств, которые, как принято считать, должны быть низвергнуты, были низвергнуты, как на очищенной земле, можно было бы правильно построить совершенную снг. И из этого мы, кажется, справедливо заключаем, что те, кто рассматривает республику как предмет обсуждения для иллюстрации справедливости, ошибаются. Ибо, во-первых, в природе вещей, скорее, заложена справедливость в интересах развития справедливой республики, которая, если бы не была развита силой и природой справедливости, сама не могла бы быть развита; 368, C. это и было сделано. Откуда же в этом месте упоминание о совершенном государстве, πόλεως άνδρών άγαθών? Почему здесь уже так подробно описаны философы магистратов, которые хотят приблизиться к содружеству только по принуждению, и этот вопрос окончательно разъясняется в шестой книге? Книга 6. P. 599, B.10) Таким образом, мне кажется, что здесь посеяны семена и определенным образом подготовлена дискуссия о Республике. Шлейермахер, похоже, тоже это почувствовал. Ср. A P. 11: «Второй момент – это признаваемое другими ораторами утверждение selir leiclit, действительно слишком leiclit, несмотря на некоторых сторонников этого вопроса, что те, кто наиболее склонен к управлению, занимаются этим только потому, что за это полагается наказание, и даже если они не умрут, что ими самими управляли мясники». Однако легкость, с которой эта фраза, весьма значимая для плалонийского государства, вообще применяется здесь, не следует считать ошибкой, поскольку особый способ ее последующего применения оправдывает себя в весьма эффектной подаче.

РАЗДЕЛ IV

Добавляется еще один более важный вопрос: τοῦτο μὲν οὖν ἔγωγε οὐδαμῇ συγχωρῶ Θρασυμάχῳ, ὡς τὸ δίκαιόν ἐστιν τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον. ἀλλὰ τοῦτο μὲν δὴ καὶ εἰς αὖθις σκεψόμεθα: πολὺ δέ μοι δοκεῖ μεῖζον εἶναι ὃ νῦν λέγει Θρασύμαχος, τὸν τοῦ ἀδίκου βίον φάσκων εἶναι κρείτττω ἢ τὸν τοῦ δικαίου, ρ. 347, E. Приводится порядок и расположение этих изречений. Теперь они возражают против того, что отстаивал Фрасимах, что справедливость – это τό τού κρείττονος ξυμμέρον, и доказывают, напротив, что все, что хорошо, – справедливо, ὂσα αύ άγᾶθά έχει τό δίκαιον είναι. – Но пусть нас не вводит в заблуждение этот и подобные ему отрывки, заставляя думать, что в этом произведении главным образом ставится задача защиты справедливости от ложных обвинений; тот, кто хочет сделать справедливость принципом справедливого государства, должен быть убежден, что он должен доказать, что справедливости следует желать прежде всего, и либо открыто заявить, что он учит этому ради блага республики, либо скрыть, почему он так поступает, предпринять, чтобы это казалось более подходящим для спонтанного и случайного рождения диалога. Поэтому Платон, так сказать, облекает в эти одежды фактическое тело диалога. О том, что это относится, по крайней мере, к той части диалога, которая нас больше всего волнует, говорит уже хотя бы сам факт.

1. Теперь Фрасимах не устыдился сказать, что несправедливость занимает место добродетели, что справедливость противоположна πάνν γενναίαν ενήθειαν и что несправедливость есть εύβουλΐαν, что мудрые и столь хорошие – это совершенно несправедливые, которые способны подчинять себе государства и народы. οἵ γε τελέως, ἔφη, οἷοί τε ἀδικεῖν, πόλεις τε καὶ ἔθνη δυνάμενοι ἀ νθρώπων ὑφ᾽ ἑαυτοὺς ποιεῖσθαι. Ср. 348, D.

Он также без колебаний утверждает, что несправедливость – это και καλόν και στόντον. Затем он признает, что праведники будут иметь дело как с праведными, так и с неправедными, а неправедные – только с неправедными. Пользуясь этими уступками, Сократ учит, что все, кто сведущ и мудр в каком-либо искусстве, то есть в благе, настроенном на эту вещь, хотят иметь от сведущих и мудрых не мудрых, а невежественных и беспечных. Противоположное происходит с искусством невежественных и беспечных.

Поэтому добрые должны быть подобны праведным, а злые – несправедливым. И когда Фрасимах признал, что он такой человек, Сократ указывает, что добрые – это праведные, а злые – неправедные. P. 350,C. Но все это не столько доказывает превосходство справедливости, сколько, как нам кажется, является шагом к более верному ее определению. Ведь по крайней мере доказано, что она должна быть заменена в ряду добродетелей. Ср. Шлейермахер. Int. p. 11.

2. После этого Сократ, хотя и мог легко опровергнуть Фрасимаха, утверждавшего, что несправедливость всегда сильнее несправедливости, поскольку уже было признано, что она есть невежество, тем не менее заявил, что хочет исследовать этот вопрос дальше. И продолжает: «Говоришь ли ты, что некое государство несправедливо, несправедливо желает принудить другие государства к рабству, несправедливо принуждает их к рабству и покоряет многих под свою власть? 2 Почему бы и нет?» – сказал он, и это было бы самым лучшим и самым несправедливым поступком. Я понимаю, – сказал Сократ, – что это твоя речь. Но в этом отношении я только размышляю: Будет ли город, ставший выше других, иметь такую власть без справедливости или обязательно со справедливостью? Если, говорит он, как ты только что сказал, справедливость – это мудрость, если есть справедливость; если же, как я сказал, 9 с несправедливостью. Я рад, говорю я, о Фрасимах, что ты не только киваешь, но и отвечаешь очень хорошо. За тебя, сказал он, я благодарен. У тебя все хорошо. Но, пожалуйста, сделай то же самое со мной и скажи мне: думаешь ли ты, что город, или армия, или разбойники, или любая другая толпа, объединившая свои силы для совершения какого-то зла, сможет чего-то добиться, если будет страдать друг от друга? Ничуть, – ответил он. А если бы этого не случилось, разве не лучше? Безусловно. Ведь толпа, о Фрасимах, возбуждает несправедливость, ненависть и борьбу, а справедливость – согласие и дружбу. Разве не так? Да будет так, – сказал он, – я не должен с тобой не соглашаться. Вы поступаете правильно, очень хорошо. Но позвольте и мне сказать вот что: если несправедливость разжигает ненависть, где бы она ни была, то разве, когда она существует среди детей и слуг, она не вызывает у них ненависти друг к другу, не возбуждает их и не делает их совершенно неспособными к совместным действиям? Безусловно. А если их будет двое, разве они не будут враждовать, ненавидеть друг друга, быть враждебными и справедливыми по отношению друг к другу? Будут, – ответил он. Но что, интересно, если он будет в одной, он потеряет свою власть или обретет ее? Не меньше, сказал он. Значит, он обладает такой властью, что, находясь в городе, или в народе, или в войске, или в чем-либо еще, он делает так, что они ничего не могут с ним сделать из-за толпы и ссор, и врагом себе и другим является каждый противник и праведник? Разве это не так? Безусловно». Но если бы это было в одном, то он скорее намекает, чем учит, что следует извлекать все то же самое, p. 352, B. Καὶ ἐν ἑνὶ δὴ οἶμαι ἐνοῦσα ταὐτὰ ταῦτα ποιήσει ἅπερ πέφυκεν ἐργάζεσθαι: πρῶτον μὲν ἀδύνατον αὐτὸν πράττειν ποιήσει στασιάζοντα καὶ οὐχ ὁμονοοῦντα αὐτὸν ἑαυτῷ, ἔπειτα ἐχθρὸν καὶ ἑαυτῷ καὶ τοῖς δικαίοις: ἦ γάρ; Да. Я не думаю, что кому-то будет легко полностью понять этот отрывок, если он уже не знает, что Платон позже скажет о силе и природе справедливости, особенно в четвертой и девятой книгах. Ибо истинное понятие справедливости уже находится перед ним, повторенное из способностей ума и их взаимного разума, который он подготавливает. Поэтому можно утверждать, что, наконец, справедливость не следует искать в Республике, что Сократ и пытается сделать во второй книге. Ср. кн. II. с. 369, ибо если бы это было так, то истинное понятие справедливости уже не подразумевалось бы в этом месте. Однако в первую очередь следует рассматривать именно Республику. Итак, все, что касается последствий несправедливости, начиная с p. 351, D. – p. 352, D., для нас уже сказано, они, по-видимому, относятся к тому, что, как утверждал Фрасимах, несправедливость, которая лишает всякую общность, не может быть принципом и основой гражданского общества.

Но давайте продолжим. Страница 352. c.: ὅτι μὲν γὰρ καὶ σοφώτεροι καὶ ἀμείνους καὶ δυνατώτεροι πράττειν οἱ δίκαιοι φαίνονται, οἱ δὲ ἄδικοι οὐδὲ πράττειν μετ᾽ ἀλλήλων οἷοί [352ξ] τε – ἀλλὰ δὴ καὶ οὕς φαμεν ἐρρωμένως πώποτέ τι μετ᾽ ἀλλήλων κοινῇ πρᾶξαι ἀδίκους ὄντας, τοῦτο οὐ παντάπασιν ἀληθὲς λέγομεν: οὐ γὰρ ἂν ἀπείχοντο ἀλλήλων κομιδῇ ὄντες ἄδικοι, ἀλλὰ δῆλον ὅτι ἐνῆν τις αὐτοῖς δικαιοσύνη, ἣ αὐτοὺς ἐποίει μήτοι καὶ ἀλλήλους γε καὶ ἐφ᾽ οὓς ᾖσαν ἅμα ἀδικεῖν, δι᾽ ἣν ἔπραξαν ἃ ἔπραξαν, ὥρμησαν δὲ ἐπὶ τὰ ἄδικα ἀδικίᾳ ἡμιμόχθηροι ὄντες, ἐπεὶ οἵ γε παμπόνηροι καὶ τελέως ἄδικοι τελέως εἰσὶ καὶ πράττειν ἀδύνατοι – ταῦτα [352δ] μὲν οὖν ὅτι οὕτως ἔχει μανθάνω, ἀλλ᾽ οὐχ ὡς σὺ τὸ πρῶτον ἐτίθεσο: εἰ δὲ καὶ ἄμεινον ζῶσιν οἱ δίκαιοι τῶν ἀδίκων καὶ εὐδαιμονέστεροί εἰσιν, ὅπερ τὸ ὕστερον προυθέμεθα σκέψασθαι, σκεπτέον. φαίνονται μὲν οὖν καὶ νῦν, ὥς γέ μοι δοκεῖ, ἐξ ὧν εἰρήκαμεν: ὅμως δ᾽ ἔτι βέλτιον σκεπτέον. οὐ γὰρ περὶ τοῦ ἐπιτυχόντος ὁ λόγος, ἀλλὰ περὶ τοῦ ὅντινα τρόπον χρὴ ζῆν. Все это рассуждение, следовательно, со страницы 347, Е. кажется, было использовано для того, чтобы научить, насколько следует учить жизни праведников, – ἀλλὰ τοῦτο μὲν δὴ καὶ εἰς αὖθις σκεψόμεθα: πολὺ δέ μοι δοκεῖ μεῖζον εἶναι ὃ νῦν λέγει Θρασύμαχος, τὸν τοῦ ἀδίκου βίον φάσκων εἶναι κρείττω ἢ τὸν τοῦ δικαίου – почему, говорю, человек теперь вспоминает об этом деле, как будто он начал расспрашивать о нем в этом последнем месте, а не обо всем, что было сказано прежде, относится к этому делу. Это, по-видимому, объясняется так, что в этой части диалога Платон хотел подготовить истинное определение справедливости и научить из следствия, что несправедливость есть развращающая сила, которая длится, если отнимает все жизненное сообщество, и не может быть принципом и основанием государства, предположим на мгновение, что он это скрыл. К чему относятся эти слова. Ведь тем, что Фрасимах проповедует, что справедливые счастливее несправедливых, Сократ открывает для себя подход к более точному обсуждению столь серьезного вопроса, от которого зависит каждое человеческое суждение; повседневным языком, которому подражает диалог, он очень легко соединяет неосторожные высказывания с высказываниями, хранимыми строгими законами дисциплины, и сохраняет внешнюю форму всего произведения, с помощью которой он претендует на похвалу этой речи ради справедливости. Причина, по которой он это делает, станет ясна позже. Сейчас же следует лишь отметить, что для характера диалога, как бы спонтанно возникающего и развивающегося, не очень подходит объявлять конец и порядок изречений, созданных по правилам искусства, уже в начале речи. Платон, однако, не забывал давать внимательным и следящим за всем планом произведения определенные знаки, которые как бы указывали путь, по которому можно было понять, о чем, собственно, идет речь в изречениях. Ведь из нашего рассуждения ясно, что Сократ явно доказывает в нем, что жизнь справедливого предпочтительнее жизни несправедливого, хотя на самом деле его слова принадлежат кому-то другому» Ср. также p. 354, B. Ведь и там он говорит не о том, что p. 347, E. sqq. Он предположил, что это, конечно, не случайно. Поэтому последователям Платона следует посоветовать не слишком беспокоиться об устройстве внешнего диалога и не слишком заботиться о самом деле.

3. Затем Сократ, разъяснив серьезность вопроса, показывает, что не может быть счастья без добродетели, если счастье связано с добродетелью, и доказывает, что справедливость есть добродетель, что справедливые блаженны, а несправедливые несчастны и что несправедливость не более полезна, чем справедливость. Все это в дальнейшем обсуждалось очень кратко, ap, 352, E. – 354, A., и не по другой причине, о чем свидетельствует краткость самого обсуждения и аргументации, а также признание Сократа в конце книги, а потому, что такой подход ведет к более точному обсуждению силы справедливости и обсуждению природы, или, точнее, города, как мы увидим в следующей книге. Но то, что и для них истинная идея справедливости должна быть подготовлена, чтобы повторить ее из власти души, и что для утверждения истинной идеи справедливости не обязательно основывать город, станет ясно из дальнейшего. ἴθι δή, μετὰ ταῦτα τόδε σκέψαι. ψυχῆς ἔστιν τι ἔργον ὃ ἄλλῳ τῶν ὄντων οὐδ᾽ ἂν ἑνὶ πράξαις, οἷον τὸ τοιόνδε: τὸ ἐπιμελεῖσθαι καὶ ἄρχειν καὶ βουλεύεσθαι καὶ τὰ τοιαῦτα πάντα, ἔσθ᾽ ὅτῳ ἄλλῳ ἢ ψυχῇ δικαίως ἂν αὐτὰ ἀποδοῖμεν καὶ φαῖμεν ἴδια ἐκείνης εἶναι; οὐδενὶ ἄλλῳ. τί δ᾽ αὖ τὸ ζῆν; οὐ ψυχῆς φήσομεν ἔργον εἶναι; μάλιστά γ᾽, ἔφη. οὐκοῦν καὶ ἀρετήν φαμέν τινα ψυχῆς εἶναι; φαμέν. [353ε] ἆρ᾽ οὖν ποτε, ὦ Θρασύμαχε, ψυχὴ τὰ αὑτῆς ἔργα εὖ ἀπεργάσεται στερομένη τῆς οἰκείας ἀρετῆς, ἢ ἀδύνατον; ἀδύνατον. ἀνάγκη ἄρα κακῇ ψυχῇ κακῶς ἄρχειν καὶ ἐπιμελεῖσθαι, τῇ δὲ ἀγαθῇ πάντα ταῦτα εὖ πράτττειν. ἀνάγκη. οὐκοῦν ἀρετήν γε συνεχωρήσαμεν ψυχῆς εἶναι δικαιοσύνην, κακίαν δὲ ἀδικίαν; Συνεχωρήσαμεν γάρ… ρ, 353, D. E.

Затем мы переходим к концу первой книги, который гласит: «Прими эти очень щедрые дары для себя, – говорит Фрасимах в «Бендидии, о Сократ». От тебя, говорит Сократ, о Фрасимах, после того как ты стал ко мне кроток и перестал гневаться.

«Тем не менее, я хорошо отозвался о себе, а не о тебе; Ибо как проницательные люди всегда отнимают принесенную им пищу, не успев даже умеренно откушать от нее, так и я веду себя, думаю, прежде чем нашел то, что мы искали вначале, то есть правоту, я оставил его и с жадностью расспрашивал о нем, кто он – нечестие и невежество или мудрость и добродетель, и после того, как я сказал, что неправедность полезнее праведности, я не удержался от того, чтобы подойти к козлу от него, так что через этот диалог теперь произошла тысяча вещей, так что я ничего не знаю. Ведь если я не знаю, что такое справедливость, то a fortiori я не знаю, добродетель это или нет, и счастлив ли тот, кто ею обладает, или нет. Я еще не закончил, но так далеко я еще никогда не заходил. Ταῦτα δή σοι, ἔφη, ὦ Σώκρατες, εἱστιάσθω ἐν τοῖς Βενδιδίοις. ὑπὸ σοῦ γε, ἦν δ᾽ ἐγώ, ὦ Θρασύμαχε, ἐπειδή μοι πρᾷος ἐγένου καὶ χαλεπαίνων ἐπαύσω. οὐ μέντοι καλῶς γε [354β] εἱστίαμαι, δι᾽ ἐμαυτὸν ἀλλ᾽ οὐ διὰ σέ: ἀλλ᾽ ὥλλ᾽ σπερ οἱ λίχνοι τοῦ ἀεὶ παραφερομένου ἀπογεύονται ἁρπάζοντες, πρὶν τοῦ προτέρου μετρίως ἀπολαῦσαι, καὶ ἐγώ μοι δοκῶ οὕτω, πρὶν ὃ τὸ πρῶτον ἐσκοποῦμεν εὑρεῖν, τὸ δίκαιον ὅτι ποτ᾽ ἐστίν, ἀφέμενος ἐκείνου ὁρμῆσαι ἐπὶ τὸ σκέψασθαι περὶ αὐτοῦ εἴτε κακία ἐστὶν καὶ ἀμαθία, εἴτε σοφία καὶ ἀρετή, καὶ ἐμπεσόντος αὖ ὕστερον λόγου, ὅτι λυσιτελέστερον ἡ ἀδικία τῆς δικαιοσύνης, οὐκ ἀπεσχόμην τὸ μὴ οὐκ ἐπὶ τοῦτο ἐλθεῖν ἀπ᾽ ἐκείνου, ὥστε μοι νυνὶ γέγονεν ἐκ τοῦ διαλόγου μηδὲν [354ξ] εἰδέναι: ὁπότε γὰρ τὸ δίκαιον μὴ οἶδα ὅ ἐστιν, σχολῇ εἴσομαι εἴτε ἀρετή τις οὖσα τυγχάνει εἴτε καὶ οὔ, καὶ πότερον ὁ ἔχων αὐτὸ οὐκ εὐδαίμων ἐστὶν ἢ εὐδαίμων..

Сократ не поступил как проницательный человек, не оставил без внимания то, что он сначала спросил, что такое справедливость, но внес много такого, что имеет значение для правильного суждения о силе и природе справедливости, и здесь все идет по порядку, и все рассуждение с. 347, Е отвечает как бы от противного тем, кого еще защищал Фрасимах, что справедливость есть το τού κρείττονος ξυμφέρον, οίκείαν δέ τού πειθομνο υ τε καῖ υπηρετούνος καλαιαν, и тем самым подготовляется истинное понятие о справедливости. То, что видел и Шлейермахер: Во-первых, следует также отметить, что в последнем разговоре Сократа с Фрасимахом справедливость уже представляется не как нечто, существующее только между двумя отдельными сущностями, но и как нечто внутреннее, а значит, несправедливость – это также нечто, вызывающее внутренний разлад и разрушение, когда она присуща частям одного и того же целого по отношению друг к другу.

То, как вопрос справедливости трактуется в дальнейшем, – это тоже путь. Но Сократ не вправе говорить в этот момент, что речь произошла случайно, что жизнь праведника благороднее жизни неправедного, ибо Э. уже заявил со с. 317, что хотел учить, но не сделал этого. Таким образом, эта часть работы является всей рубашкой и абсолютна сама по себе. Следовательно, эта последняя часть первой книги может служить довольно наглядным примером того, что Платон многое слизал в конце и в расположении того, что он говорит и о чем говорит, и научит, как искусно он занимается расположением диалогов, так что, когда он, казалось бы, занимается всем остальным, он тем не менее идет к своей цели и, по-видимому, без пользы устраивает все в наилучшем порядке. Ибо в этом месте, где мы оказались, нет иной истины, кроме той, что справедливость еще не найдена». Этим признанием Сократ искал наиболее щедрую возможность возразить на выдвинутое против него обвинение так, чтобы казалось, будто его вовсе не искали, а оно вырвалось самопроизвольно. Ведь к вопросу о том, что такое справедливость, на которой зиждется наилучшее государство, лучше всего подходить так, чтобы можно было сказать, что он ничему не научился из того, что обсуждалось до сих пор, и что в целом он вел себя неудовлетворительно. Что дело обстоит именно так, как мы говорим, легко видеть из того факта, что даже средний писатель не стал бы так мало заботиться о правильном порядке и расположении всех частей речи, настолько, что божественный Платон утверждает, что пренебрег здесь заповедями о правильном порядке речи. Теперь, когда Платон в диалогах придерживался общей речи и свободно налетал на все, что попадалось ему на пути, следовало бы подражать и этому обычаю, но так, чтобы все шло по порядку, казалось бы, не обращая внимания ни на какой порядок. Ибо такие вещи только вводят в заблуждение невнимательного, но побуждают внимательного, так что он сам исследует и обнаруживает расположение и порядок частей, которые автор скрывает. Насколько истинно эти вещи наставляют нас, становится ясно уже в начале второй книги: Σγώ μέν ταύτα ειπων ωμήν λόγου άτττηλλαχθαι το δ ην αρα͵ ώς εοικε͵ προοίμιον.

В конце первой книги показано, что она была прочитана и помещена на свое место

В связи с тем, что в «Республике» дается разделение на десять книг, а также в связи с тем, что все книги всегда цитируются в соответствии с этим делением мы прежде чем оставим первую книгу, изложим взгляд Шлейермахера на деление этих книг: «Деление на десять книг, конечно, древнее, даже если Аристотель не принимает его во внимание, и поскольку произведение всегда цитировалось в соответствии с этим делением со времен комментаторов-стагеритов, оно всегда должно быть сохранено; но то, что оно происходит от самого Платона, не поддается доказательству. Мне, по крайней мере, кажется, что если бы он счел нужным разделить произведение на части, то он не должен был бы занематься таким совершенно механическим, отнюдь не злободневным делением, какое всякий, кто хочет выяснить внутренний контекст целого, обязан отложить в сторону, если не хочет впасть в путаницу. Ведь только с концом первой книги завершается первая часть, и только с началом последней книги начинается завершение целого; кроме того, только конец четвертой и седьмой книг совпадает с разделом, имеющим отношение к содержанию. Все остальные книги обрываются на середине рассуждения так, что даже несколько идиом не могут быть использованы для описания заключения или начала. Поскольку все приведенные в книге описания весьма равноценны по объему, то мы могли бы заключть, что дело может быть только в том, что за исходную точку им был взят первый значительный раздел и разбит на столько частей, на сколько ему захотелось, для того чтобы они были достаточно равноценны, – процедура, при которой, очевидно, можно было иметь в виду только переписчиков и сборников кратких биографий *). " Конечно, эта процедура недостойна гения Платона по той причине, что следуя ей, распределяя труд, учитываются не части и аргументы, а только предполагаемые объемы частей. И потом, эти безжалостные вещи – не забота тех, кто превратил свой труд в книги, смешные для наших сердец, о которых говорят, что они думали о содержании книг лишь частично, а об остальном – по большей части. Этих слов будет достаточно на данный момент; то, что еще нужно сказать, будет добавлено в соответствующем месте. Наше мнение, однако, таково: в каждой книге части произведения, на которые она должна быть разделена, должны быть началом, так что, как того требуют правила искусства и природа диалога, эти переходы должны быть сделаны от одной части, сообщающейся с другой, как можно более плавно, они не должны встречаться как угодно повсюду. Это мнение также не противоречит другому, согласно которому Платон хотел, чтобы все произведение рассматривалось как единый и законченный организм. Все толкователи сходятся во мнении, что нам действительно рассказывают о первой книге. Ибо начало второй книги: εγο μώ ουυ ταντα ειπωυ ωμήν λόγου άτττι. λΐ. χί αι το δ ην δ. ρα, ώς εο ικε, προιμίου, не оставляет нам никакого сомнения в этом вопросе. ср. Schneider. XII. XIII.

Πολιτεία

Book 1

329a

ἐγώ σοι, ἔφη, νὴ τὸν Δία ἐρῶ, ὦ Σώκρατες, οἷόν γέ μοι φαίνεται. πολλάκις γὰρ συνερχόμεθά τινες εἰς ταὐτὸν παραπλησίαν ἡλικίαν ἔχοντες, διασῴζοντες τὴν παλαιὰν παροιμίαν: οἱ οὖν πλεῖστοι ἡμῶν ὀλοφύρονται συνιόντες, τὰς ἐν τῇ νεότητι ἡδονὰς ποθοῦντες καὶ ἀναμιμνῃσκόμενοι περί τε τἀφροδίσια καὶ περὶ πότους τε καὶ εὐωχίας καὶ ἄλλ' ἄττα ἃ τῶν τοιούτων ἔχεται, καὶ ἀγανακτοῦσιν ὡς μεγάλων τινῶν ἀπεστερημένοι καὶ τότε μὲν εὖ ζῶντες, νῦν δὲ οὐδὲ ζῶντες.

329b

ἔνιοι δὲ καὶ τὰς τῶν οἰκείων προπηλακίσεις τοῦ γήρως ὀδύρονται, καὶ ἐπὶ τούτῳ δὴ τὸ γῆρας ὑμνοῦσιν ὅσων κακῶν σφίσιν αἴτιον. ἐμοὶ δὲ δοκοῦσιν, ὦ Σώκρατες, οὗτοι οὐ τὸ αἴτιον αἰτιᾶσθαι. εἰ γὰρ ἦν τοῦτ' αἴτιον, κἂν ἐγὼ τὰ αὐτὰ ταῦτα ἐπεπόνθη, ἕνεκά γε γήρως, καὶ οἱ ἄλλοι πάντες ὅσοι ἐνταῦθα ἦλθον ἡλικίας. νῦν δ' ἔγωγε ἤδη ἐντετύχηκα οὐχ οὕτως ἔχουσιν καὶ ἄλλοις, καὶ δὴ καὶ Σοφοκλεῖ ποτε τῷ ποιητῇ παρεγενόμην ἐρωτωμένῳ ὑπό τινος: “πῶς,” ἔφη,

329c

“ὦ Σοφόκλεις, ἔχεις πρὸς τἀφροδίσια; ἔτι οἷός τε εἶ γυναικὶ συγγίγνεσθαι”; καὶ ὅς, “εὐφήμει,” ἔφη, “ὦ ἄνθρωπε: ἁσμενέστατα μέντοι αὐτὸ ἀπέφυγον, ὥσπερ λυττῶντά τινα καὶ ἄγριον δεσπότην ἀποδράς.” εὖ οὖν μοι καὶ τότε ἔδοξεν ἐκεῖνος εἰπεῖν, καὶ νῦν οὐχ ἧττον. παντάπασι γὰρ τῶν γε τοιούτων ἐν τῷ γήρᾳ πολλὴ εἰρήνη γίγνεται καὶ ἐλευθερία: ἐπειδὰν αἱ ἐπιθυμίαι παύσωνται κατατείνουσαι καὶ χαλάσωσιν, παντάπασιν τὸ τοῦ Σοφοκλέους γίγνεται,

329d

δεσποτῶν πάνυ πολλῶν ἐστι καὶ μαινομένων ἀπηλλάχθαι. ἀλλὰ καὶ τούτων πέρι καὶ τῶν γε πρὸς τοὺς οἰκείους μία τις αἰτία ἐστίν, οὐ τὸ γῆρας, ὦ Σώκρατες, ἀλλ' ὁ τρόπος τῶν ἀνθρώπων. ἂν μὲν γὰρ κόσμιοι καὶ εὔκολοι ὦσιν, καὶ τὸ γῆρας μετρίως ἐστὶν ἐπίπονον: εἰ δὲ μή, καὶ γῆρας, ὦ Σώκρατες, καὶ νεότης χαλεπὴ τῷ τοιούτῳ συμβαίνει.

καὶ ἐγὼ ἀγασθεὶς αὐτοῦ εἰπόντος ταῦτα, βουλόμενος ἔτι

329e

λέγειν αὐτὸν ἐκίνουν καὶ εἶπον: ὦ Κέφαλε, οἶμαί σου τοὺς πολλούς, ὅταν ταῦτα λέγῃς, οὐκ ἀποδέχεσθαι ἀλλ' ἡγεῖσθαί σε ῥᾳδίως τὸ γῆρας φέρειν οὐ διὰ τὸν τρόπον ἀλλὰ διὰ τὸ πολλὴν οὐσίαν κεκτῆσθαι: τοῖς γὰρ πλουσίοις πολλὰ παραμύθιά φασιν εἶναι.

ἀληθῆ, ἔφη, λέγεις: οὐ γὰρ ἀποδέχονται. καὶ λέγουσι μέν τι, οὐ μέντοι γε ὅσον οἴονται: ἀλλὰ τὸ τοῦ Θεμιστοκλέους εὖ ἔχει, ὃς τῷ Σεριφίῳ λοιδορουμένῳ καὶ λέγοντι

330a

ὅτι οὐ δι' αὑτὸν ἀλλὰ διὰ τὴν πόλιν εὐδοκιμοῖ, ἀπεκρίνατο ὅτι οὔτ' ἂν αὐτὸς Σερίφιος ὢν ὀνομαστὸς ἐγένετο οὔτ' ἐκεῖνος Ἀθηναῖος. καὶ τοῖς δὴ μὴ πλουσίοις, χαλεπῶς δὲ τὸ γῆρας φέρουσιν, εὖ ἔχει ὁ αὐτὸς λόγος, ὅτι οὔτ' ἂν ὁ ἐπιεικὴς πάνυ τι ῥᾳδίως γῆρας μετὰ πενίας ἐνέγκοι οὔθ' ὁ μὴ ἐπιεικὴς πλουτήσας εὔκολός ποτ' ἂν ἑαυτῷ γένοιτο.

πότερον δέ, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Κέφαλε, ὧν κέκτησαι τὰ πλείω παρέλαβες ἢ ἐπεκτήσω;

330b

ποῖ' ἐπεκτησάμην, ἔφη, ὦ Σώκρατες; μέσος τις γέγονα χρηματιστὴς τοῦ τε πάππου καὶ τοῦ πατρός. ὁ μὲν γὰρ πάππος τε καὶ ὁμώνυμος ἐμοὶ σχεδόν τι ὅσην ἐγὼ νῦν οὐσίαν κέκτημαι παραλαβὼν πολλάκις τοσαύτην ἐποίησεν, Λυσανίας δὲ ὁ πατὴρ ἔτι ἐλάττω αὐτὴν ἐποίησε τῆς νῦν οὔσης: ἐγὼ δὲ ἀγαπῶ ἐὰν μὴ ἐλάττω καταλίπω τούτοισιν, ἀλλὰ βραχεῖ γέ τινι πλείω ἢ παρέλαβον.

οὗ τοι ἕνεκα ἠρόμην, ἦν δ' ἐγώ, ὅτι μοι ἔδοξας οὐ σφόδρα

330c

ἀγαπᾶν τὰ χρήματα, τοῦτο δὲ ποιοῦσιν ὡς τὸ πολὺ οἳ ἂν μὴ αὐτοὶ κτήσωνται: οἱ δὲ κτησάμενοι διπλῇ ἢ οἱ ἄλλοι ἀσπάζονται αὐτά. ὥσπερ γὰρ οἱ ποιηταὶ τὰ αὑτῶν ποιήματα καὶ οἱ πατέρες τοὺς παῖδας ἀγαπῶσιν, ταύτῃ τε δὴ καὶ οἱ χρηματισάμενοι περὶ τὰ χρήματα σπουδάζουσιν ὡς ἔργον ἑαυτῶν, καὶ κατὰ τὴν χρείαν ᾗπερ οἱ ἄλλοι. χαλεποὶ οὖν καὶ συγγενέσθαι εἰσίν, οὐδὲν ἐθέλοντες ἐπαινεῖν ἀλλ' ἢ τὸν πλοῦτον.

ἀληθῆ, ἔφη, λέγεις.

330d

πάνυ μὲν οὖν, ἦν δ' ἐγώ. ἀλλά μοι ἔτι τοσόνδε εἰπέ: τί μέγιστον οἴει ἀγαθὸν ἀπολελαυκέναι τοῦ πολλὴν οὐσίαν κεκτῆσθαι;

ὅ, ἦ δ' ὅς, ἴσως οὐκ ἂν πολλοὺς πείσαιμι λέγων. εὖ γὰρ ἴσθι, ἔφη, ὦ Σώκρατες, ὅτι, ἐπειδάν τις ἐγγὺς ᾖ τοῦ οἴεσθαι τελευτήσειν, εἰσέρχεται αὐτῷ δέος καὶ φροντὶς περὶ ὧν ἔμπροσθεν οὐκ εἰσῄει. οἵ τε γὰρ λεγόμενοι μῦθοι περὶ τῶν ἐν Ἅιδου, ὡς τὸν ἐνθάδε ἀδικήσαντα δεῖ ἐκεῖ διδόναι

330e