Цыганская рябина. Роман

Часть – 22

Сказка про картошку

Лето 2023-го.

Рубина всегда очень любила посидеть у костра, а ешё – перекусить что-нибудь с собой брали с праввнуком Колей. Вот вдруг Рубине и вспомнилось…

В тот вечер они с внуком Колей пекли картошку. Рубина положила несколько картофелин скраю в горячую золу, время от времени ворошила длинной щепкой, чтоб не подгорели.

– На воздухе всегда всё вкуснее кажется, – деловито заметила правнуку.

– Верно говоришь, Рубина, – согласился Коля, с нетерпением поглядывая за бабушкой, когда же можно, наконец, вынимать из золы эти картофелины… Терпенья уже нет, запах нос приятно щекочет, на тряпице хлеб с солью соблазняет.

Гамбо лежит неподалёку, увлёкся косточкой. С аппетитом уминает мясо с неё. Поглядывая на Рубину и Колю, всё недоумевал: «-Что люди находят вкусного в картошке, когда есть мясо на косточке, сало, сахар кусочками? Наконец, сладкие булочки или печенье… А они сидят, глупые, ждут картошку из золы. Нет, неправильно люди устроены, раз не понимают, что на самом деле вкусно…».

– Сказка есть про картошку… – между прочим начала байку Рубина. – Кочевала одна семья. Догоняла свой табор. Непогода застала возле села. Добрались кое-как, попросились на постой в один дом. Только обосновались не в доме, а на сеновале. В доме то душно, жарко, а ночевать на душистом сене куда приятнее. Непогода прошла, и увидели, что место то красивое, людное, есть тут кому погадать, что ж не задержаться? Вот живут они день, два, три… Тут вдруг хозяйка бежит к цыганам, кричит: «-Ой, посмотрите, что ж это за картошка такая?! Сколько времени варю, а никак не сварится!». «-Что случилось, расскажи толком!» – ей говорят. Начала тут гади им рассказывать, а сама ревёт. «-Я в погребе набрала картошки. Поставила варить, а она никак не сварится! Муж голодный ругает, что ничего не приготовила! Побить грозится». Тут Григорий-цыган говорит ей: «-Ну, давай схожу, посмотрю, что у тебя за картошка такая, которую сварить нельзя». Пришли они в дом. Поглядел Григорий в чугунок, а там – камни драгоценные! Виду не показал, а как между прочим, говорит ей: «-Ну, это просто такой сорт попался, что долго варить надо. Ну, вроде гороха. Хочешь, я эту картошку у тебя возьму, а взамен принесу целый мешок обычной?». Гади подумала-подумала, и согласилась. Сама себе думает: «-Уж правда, лучше целый мешок обычной, чем с такой картошкой мучиться!». Принёс Григорий хозяйке мешок картошки, как обещал, а камни драгоценные потом завернул в тряпку, и в сумку себе сложил. На следующий день с утра пораньше собрались, и быстрее отправились дальше в дорогу. Купили на эти драгоценные камни пару хороших лошадей, много гостинцев ребятишкам.

Коля от души рассмеялся:

– Как же хозяйка не поняла, что это вовсе не картошка? Наверное, никогда драгоценностей не видела. Разве такое бывает?

– Э-эх, море, хватает на белом свете и умных, и глупых. Кто бы ни был, где бы и кем на свете не родился. В жизни всегда всё обязательно уравновешанно. И если это равновесие вдруг нарушится – конец миру придёт, потому что разомкнётся круговорот. Вот возьми та же вода… испаряется от земли, превращается в облако, а потом обратно на землю дождём льётся. Или смена времён года… Никогда сразу после лета не наступает зима. Зимой вся природа вокруг замирает, чтобы весной опять возродиться…

Рубина замолчала, а Коля перестал смеяться, и вдруг задумчиво сказал:

– Значит, мне нужно искать будущую жену среди девчонок со светлыми волосами… А у неё – светлые…

Рубина с улыбкой махнула рукой:

– У той, которую ты хочешь к нам позвать? Хватит болтать… картошка испеклась, – и начала щепкой доставать из золы клубни, от которых веяло ароматным дымком.

Гамбо закончил с косточкой, и с интересом наблюдал, как старшая хозяйка и любимый хозяин терпеливо дожидались, пока испечёные картошины немного остынут, чтоб можно было взять в руку. Сделал для себя такое важное заключение: «Нет, неправильные, всё-таки, люди, сто раз неправильные, если они едят невкусное зачем-то, и при этом чуть не обжигают сами себе пальцы! Вот Гамбо такого не понимает!»

Часть – 23

Свадьба Рубины

Осень 2023-го года.

Тагари, позавтракав, с самого раннего утра уехал в город по автомагазинам, а Рубина и Розалина, проводив Алмазу второй день в школу, занялись домом. Собственно, из живности в хозяйстве были только куры, да новый жилец лохматый пёс Гамбо, который сладко потягивался, зевал, скучая, и лениво перебирался вслед за своими хозяйками с места на место. Наконец, он смог успокоиться, когда цыганки пришли в кухню, занялись обедом и бесконечными разговорами. Подумал с облегчением: «-Ну вот, наконец-то не разбегаются в разные места! А то как мне охранять?». Улёгся на лежанку неподалёку от мисок, и задремал, хотя его уши как локаторы улавливали каждый звук.

Розалина, горько вздохнув, снова начала вспоминать прошлое:

– А помнишь, Рубина, как всё, вроде бы, так хорошо начиналось с Вайдой?

– Конечно, помню. Только первые дня три-четыре и прожили нормально, – отозвалась невесело Рубина, бросая в кастрюлю с водой первую очищенную картофелину. – Разве могла тогда представить, каким он станет потом…

– Свадьба, мне кажется, не плохая была, хоть и гостей пришло не очень много, – продолжила Розалина.

Рубина на эти слова Розалины с горечью усмехнулась:

– Потому немного и пришло… Это я позже поняла, почему… Знали ведь, какой он человек злой, только, от скандала подальше, не стали предупреждать отца, просто под всякими предлогами отказывались прийти на свадьбу нашу. Я потом уже узнала, что он, как выпьет, совсем себя не помнит, творит, что вздумает.

– Мне тогда ведь было лет 13-ть, вроде… Казалось всё хорошо прошло, – вспоминала Розалина, – очень радовалась. Как же, сестра замуж выходит! Кто из девчонок не мечтает о настоящей свадьбе!

Рубина на это возразила с горькой улыбкой:

– Ну, если за любимого идёт, тогда – да… а я Вайду знать не знала. Отец сказал просто, что просватана, чтоб к свадьбе готовилась. А отец, сама знаешь, не терпел возражений, строгий был. Попробуй ослушаться! Мне 53 года исполнилось, когда он умер. И все эти годы решал мою жизнь. Правда, когда Сандро у меня появился как-то уже не так сильно командовал. Доверял он Сандро. – и очередная почищеная картофелина звонко булькнула в кастрюлю.

– Вряд ли. Не все Вайду хорошо знали. Просто не доводилось с этой семейкой сталкиваться. Они недавно в то время переехали к нам в деревню, – засомневалась Розалина.

– Мать его Манюню жалко. Она меня жалела, всегда заступалась, – с печалью вспоминала Рубина, и тыльной стороной ладони быстро смахнула со щеки слезу.

Розалина чистила морковь, не видев лица Рубины, но почувствовала, что сестра еле сдерживается, чтобы не заплакать в голос. Молча посмотрела на неё, с грустью и большой жалостью.

– Мне надо было бы сразу от Вайды уйти после такой «брачной ночи»… – с горечью продолжала рассказывать Рубина. -Ещё даже ни с кем не целовалась, а он накинулся как маньяк. Будто не молоденькая новобрачная, а разнузданная девка какая-то из борделя… Но тогда подумала, что, может, так и должно быть больно в первый раз… – и Рубина снова смахнула слезу.

– Если честно, то мы с Тагари умалчивали про похождения Вайды. Тогда же ребятишками были, бегали везде, слышали разговоры про его гулянки, – призналась Розалина, – но Тагари уговорил молчать про это. Мы оба боялись Вайды. А потом уже и не было смысла никому рассказывать, как-то это всё и позабылось.

– Да чего уж, – махнула рукой Рубина, – про его гулянки я и сама догадывалась. Я же не дурочка… Это было не самое страшное. Вот когда бил, а потом приходилось синяки запудривать… Его мать и сестра ему часто выговаривали, а толку никакого не было… Разве такого когда исправишь! До конца таким и останется. Не получал никогда достойного отпора, вот и нахальничал, беспридельничал, как беспризорник.

Розалина вдруг замерла, задумавшись, а потом высказала только сейчас неожиданно возникшее предположение:

– Слушай, раньше как-то не подумала… может, Вайда наркоту какую употреблял?

Рубина в ответ только пожала плечами:

– Кто его знает… может, где-то что-то и курил с дружками. Вайда же везде шлялся. На свадьбе, правда, как-то держался, не пил особо. Видно, очень уж боялся пьяным облажаться. Но, я помню очень хорошо, глаза у него странными мне тогда показались. У него зрачки такие расширенные были. Это меня пугало как-то. Даже немного не по себе было. Но тогда я разве что понимала толком? Подумала, что такое может быть просто от волнения. Я ведь и сама на свадьбе ужасно волновалась. Другие девчонки в такой день радуются обычно, а мне, почему-то, страшно было. Будто заранее чувствовала нехорошее. Ну, ладно, не будем больше о нём…

Розалина вспомнила про другое, невольно заулыбалась:

– А наша баба Груша какая заводная была! И петь, и плясать любила.

И Рубина не могла сдержать улыбки:

– Да, уж заводная, так заводная. Всех гостей тормошила, не давала скучать. Груша как-то рассказывала, что будущий муж дед Рамир её на одной свадьбе в таборе приметил. Очень уж пляска её понравилась. Тогда и решил к ней свататься.

– Как ни думай, а в общем, нормальная была свадьба, мне кажется, – повторила Розалина, на что Рубина горько вздохнула:

– Лучше бы этой свадьбы вообще не было… Мишура одна. Для Вайды это была очередная пирушка. Лучше бы дали мне время с честью дождаться Сандро… Вот Сандро на самом деле меня любил. Только отец опередил своим решением его сватовство…

Розалина с удивлением посмотрела на Рубину, спроситла:

– А что, Сандро собирался? Никогда не рассказывала об этом… Говорил тебе?

Рубина кивнула в знак согласия. Вздохнула с грустью.

– Это потом, когда мы с ним уже жили, однажды признался. Сказал, что копил на свадьбу. А когда узнал, что просватана за человека из состоятельной семьи, не стал вмешиваться. Думал, для меня это будет лучше. Они же тогда только недавно переехали, эту семейку толком никто ещё не знал.

Розалина покачала с досадой головой:

– Зря Сандро раньше не сказал тебе! В этом случае не грешно было бы убежать с ним…

Часть – 24

Байки бабы Груши

Рубина, как и правнук Коля, любила слушать байки своей бабушки Груши. Она застала кочевье, поскольку родилась ещё за год до революции. Неспокойное время было. Не просто привыкали к переменам жизни цыгане. Частенько рассказывала байки молодой ещё Рубине о таборной жизни, как проводили вечера у костров…

Летний тёплый вечер. На лугу, рядом с живописной речкой, стояли несколько бродячих пропылённых кибиток. Рукой подать до пышного кустарника, а дальше – лес. В основном берёзы, шелестящие бесконечную песню. Ветер застревал среди нежной листвы, и замирал, слушая их. Белые стройные стволы придавали окружающему пейзажу сказочный, необъяснимый свет и воздушность. Вот где есенинские грусть и восторг! Кочевые цыгане вряд ли его стихи читали, но романсы были на слуху, часто пели.

Бог весть когда сюда, на бескрайнее чистое раздолье, занесло потомков далёкой Индии. Никто не может точно сказать. Но известно, что они уже давно сроднились с этой природой. Не один век прошёл, не то что год. От прошлой жизни сохранилось, разве что, пристрастие к яркой пёстрой одежде, да иногда промелькнут характерные для индийцев движения головы, рук.

Всё вокруг утопало в мягких и ленивых лучах солнца, щедро осыпающих золотом заката. Замолкали птицы… Вот она, непередаваемая человеческим языком красота! Простая, но такая трогательная, будоражащая душу!

Рядом с одной из кибиток, низко склонив головёнку с чёрными вихрами над уставшей, много повидавшей за свою жизнь простой семистрункой, смуглый босоногий мальчишка-цыганёнок старательно пытался извлечь аккорды. Только, вот досада, не получалось как надо. Пальчики-то ещё детские… Что-то негромко напевал себе под нос, сбивался, снова начинал терпеливо перебирать струны. Вздыхал огорчённо, но упорно продолжал своё занятие…

– Настырный ты, Васька! Вот подрастёшь, – станешь артистом! Тэ хасёл мро шэро! – слушая кропотливые старания, искренно веря в это, пророчила ему мать, складывая снятые с жерди высохшие рубашки сына…

В таборе каждый занимался своим делом. Старые цыгане и цыганки как обычно сидели у костров, смотрели на замысловатые танцы клубов седого едкого дыма, рвущихся вверх языков пламени. Курили трубки, ведя бесконечные неторопливые разговоры, пили чай. Аромат его приятно щекотал ноздри ласковым теплом. Свет костра, отражаясь на лицах, играл бликами, придавая ощущение сказочности происходящего, а громкий треск сгораемых сучьев напоминал страстные мотивы испанского фламенко.

Те, кто помоложе, занимались лошадьми, собирали хворост, чтобы поддерживать ночью огонь, кипятили чай, чинили потрёпаную в дороге одежду… И не сосчитать, сколько у каждого из них на памяти было таких вечеров и ночей! Молодая тогда ещё бабушка Рубины Груша давно уже им счёт потеряла.

Время позднее. Ребятишек уложили спать. Вместе с ними разместились уставшие в дороге, с удовольствием давая отдых ногам. Часть таборных осталась у огня. Одна за другой зазвучали песни. Негромкие, но до боли бередящие сердце.

Вот пожилому смуглому цыгану в синей рубашке передали гитару.

– Нэ-ка, сбага, Михай! – попросил Лекса.

Михай, как бы нехотя, принял гитару, быстро пробежал пальцами по струнам, проверяя настройку. Сросшиеся на переносице тёмные брови изогнулись в страдальческом изломе. Отстранённо глядя вдаль, откуда до табора с реки доносились едва слышимые всплески воды, покачиваясь корпусом в такт мелодии, запел:

– На дворе,

на дворе ли мороз большой!

А-ай, мэ же мороза,

мэ же мороза не бо-я-я-юсь…

Голос звучал мягко, свободно, с красивыми мелизмами, так присущими цыганам.

Старые Мария, Василь, Петря, задумчиво слушали, кивая головами. Лекса, Степан, Лила, Груша (молодая ещё бабушка Рубины), стали негромко подпевать. Получилось очень слаженно, красиво.

Больше всех этого момента ждал, пожалуй, тот самый маленький Васька. Уж больно ему хотелось научиться играть. Вот и сейчас, сидел, обняв свою любимую лохматую собаку Чипу, а сам чёрных глаз не сводил со смуглых рук гитариста. Недаром отказался ложиться спать с другими ребятишками.

Чипе же было плевать, чем занят друг. Всё пыталась лизнуть мальчишку в нос. Со всей преданностью заглядывала ему в лицо, виляла хвостом. Правда, иногда отвлекалась на секунду огрызнуться на мошек. Щёлкала на них зубами, мотала головой. Временами вдруг чутко прислушивалась, повернув морду в темноту.

Михай перевёл взгляд на молодую цыганку Санду. Молча кивнул головой, вызывая глазами девушку в круг. Та сделала вид, что не заметила. Тогда гитарист громко сказал:

– Нэ, выджя! – и рванул по струнам…

Цыганочка будто ожила. Ободрённая возгласами таборных, раскинув смуглые руки в стороны, под переливчатый перебор, покачиваясь, как дикая пантера перед прыжком, медленно пошла, поплыла по кругу. Громко защёлкала в такт пальцами. Чёрные глаза метали молнии, а на лице белела лукавая улыбка. Мелодия убыстрялась. Цыганочка на секунду замерла, а потом худенькие плечи Санды мелко задрожали. Ловко подхватив низ юбки, раскрыла её, будто бабочка крылья. Выгнула спину, и в свободном падении волосы заструились волнистым потоком, сливаясь с темнотой ночи… Гитара звучала громко и звонко. В движении плясуньи были извивающиеся руки, металась широкая юбка с оборкой. Мелькали тонкие щиколотки босых пыльных ног, лихо отплясывающих по примятой траве. Да, Санда была в таборе, как рассказывала Груша, заметной плясуньей. Многие просто восхищались её пляской. Петь не очень умела, а вот пляской очаровывала любого.

К танцующей присоединились сначала молодая тогда ещё Груша, (бабушка Рубины с молодости отличалась бойким характером), и ровесница Настя. За ней – лет тридцати Рада.

Не удержался и пожилой цыган Егор. В миг отложил свою любимую семиструнную гитару, проворно поднялся с места, тряхнул вихрами с проседью, пригладил руками, и пошёл по кругу. Хлопки по голенищам старых сапог, в ладоши, вторили ритму гитары Михая. Если бы не мягкая трава, заглушившая дробь, все тут услышали бы просто артистично выбиваемую чечётку.

– Кхэл, Егоро! – крикнул, раззадорившись, Василь, даже шляпу с головы сорвал, бросил об землю. Серьга в ухе блеснула искрой, и потерялась в тёмных кучерявых волосах. Сам он не мог больше плясать с тех пор, как травмировал ногу, когда объезживал лошадь. Очень своенравная оказалась. Скинула, да ещё со всей дури взбрыкнула. Попала таки копытом по ноге. Хорошо, что напрочь тогда ноги не лишился, подлечили.

До утра танцы сменялись песнями, песни – снова танцами. То грустные, то весёлые, как и жизнь кочевая, полная радости и боли. А уж поговорить всегда находится о чём.

Не понять, наверное, никому никогда, что же заставляет этих людей самих себя лишать покоя, и идти снова и снова неведомо куда. Бродяжья романтика обманчива. В ней и километры без селений, где можно разжиться пищей, и дожди, в которые трудно разжечь костёр, чтобы погреться, посушить одежду. Как невозможно остановить ветер в поле, так и невозможно истребить жажду человека к свободе, воле. Только каждый понимает эти слова по-своему…

Груша Рубине рассказывала, что никогда долго на одном месте табор не задерживался. Через день на этом месте снова стало тихо и пусто. Табор продолжил свой путь. Остались только отзвуки цыганских песен, которые повторяли, шурша листвой, берёзы…

Часть – 25

Таборная история

В любом таборе найдётся такой человек, которого интересно послушать. Вот и бабушка Рубины Груша в своё время с большим интересом слушала всякие байки, а спустя многие годы, рассказывала Рубине…

Поднимая пыль, по грунтовой дороге неспеша катились кибитки. Рядом пять мужчин ехали верхом. Уставшие лошади пофыркивали, потряхивали гривами, в надежде на скорый отдых. Идущие рядом с кибитками люди тоже давно устали. Сколько уж отмерено за день нескончаемой грунтовой ленты! Дэвла! Но смуглые путники упрямо шли вперёд, пока не показалось серебристое тело реки, а рядом – деревенские избы.

Почуяв скорый отдых, лошади сами по себе, без понуканий, прибавили шаг. По всему табору волной прокатилось эхом оживление, послышались радостные возгласы.

И вот, наконец, долгожданная остановка. Старые кибитки, а их было шесть, поставили полукругом, лошадей выпрягли, и пустили отдыхать.

Место хорошее, удобное. Решили они здесь задержаться на некоторое время, поэтому мужчины начали ставить палатки, а пожилые цыганки с молодыми помощницами взялись готовить незатейливую пищу. Остальные занимались детьми, разбирали вещи, чинили что-то. Ребятишки, конечно же, в перввую очередь побежали купаться.

От костров по ветру потянулись густые шлейфы едких дымков. Сумерки сгущались, и на этом фоне все огни проступали с каждой минутой ярче и ярче. Всё шло своим чередом. Так было и год, и много лет назад… Табор погружался в ночную дрёмучую негу. Постепенно стали расходиться спать.

У одного из костров остались поддерживать огонь четыре человека: старый цыган Василь, известный в таборе гитарист Сашко, молоденькая ещё тогда цыганочка Груша, её жених Стёпка. Но свадьба эта не состоялась. Сложилось так, что вышла Груша замуж потом за деда Рубины Рамира.

Огонь в диком танце то взвивался вверх, то недовольно треща, прятался в подброшенном сушняке. Большая рыжая собака по кличке Румба, наблюдала тёмными бусинами глаз за всем происходящим, положив лохматую морду на лапы. Стоячие уши улавливали каждый звук. Время от времени она зевала, показывая крепкие клыки и нежно-розовый язык. Сашко негромко играл на гитаре, выводя грустный мотив. Потом резко прижал струны пальцами, и сказал:

– Что молчишь, Василь? Ты ведь много знаешь всяких интересных историй. Расскажи что-нибудь!

– Тебе любопытно, а для других – это их жизнь, – недовольно проворчал Василь. Но это недовольство было, скорее, для виду, чем по-настоящему.

Старый цыган сначала неторопливо поправил веткой огонь, потом продолжил:

– Ну, ладно, слушайте… Табор в ту пору возле деревни одной остановился. Название её, хоть убей, не вспомню… Цыганки наши по делам своим пошли. Заходят в одну избу. Известное дело, погадать предлагают. А там хозяйничала девчонка молодая, чёрненькая, ну, чисто, цыганочка. Предлагают наперебой:

– Давай карты разложу, свою судьбу узнаешь…

– Не надо, – говорит, – я и так знаю, что дорога у меня будет. Только не знала, что так скоро…

Удивились, конечно. О чем это она? А, всё же, заработать надо. Опять к ней пристают:

– Э, красавица, да разве кто когда-нибудь лучше цыганки гадал?

– Про то не знаю, а вот моё гадание – точно говорю, верное, – отвечает им девчонка.

– Раскажи, и что же ты сама себе нагадала? – спрашивают.

– Суженый мой недалеко ходит.

– Может, имя знаешь? – посмеиваются.

А девчонка та будто и не замечает их насмешки. Серьёзно отвечает:

– Имя не знаю. Знаю только, что дорога сведёт меня с ним.

Ну, тут раззадорились таборные гадалки.

– Если такая таланная, – покажи своё умение!

Та им отвечает:

– Хорошо, только, если правду скажу, чур, не отказываться!

– Ладно, – согласились на том.

Взяла девчонка карты, разложила одной из наших, и говорит, как песню поёт:

– Есть у тебя муж, есть ребёнок, только тебе не по душе всё. За нелюбимого идти пришлось. Много всяких людей на пути твоём в жизни встречалось, а любовь так и не нашла…

Та только головой кивает. Что ж отказываться, если все знали, что её выдали когда-то по сговору родителей, а не по желанию.