Я отомстила Гитлеру. Менталитет советского народа

У вас есть заварка?

Наташе, лучшей подруге моей дочери Лидии.

ОТ АВТОРА:

Понимаю, что газета – это не то, где может быть напечатана моя повесть. Но вы – журналисты, и в своем деле понимаете гораздо больше меня. Если для кого-то это будет интересно, то, может быть, какой-нибудь журнал или газета смогут опубликовать эту работу.

На фоне деградации, пьянства, наркомании, безысходности для большей части молодежи сегодня, может быть, им будет интересно: а как все было у нас, «потерянного» поколения, последних комсомольцев, «авантюристов»? Здесь нет политики ни строчки, просто я пыталась уложить в несколько страниц 25 лет моей жизни. Есть фильмы, книги о наших родителях (60-е годы), а о нас, кроме маленьких Вер, дрянных девчонок, Эдичек или напротив революционных лент о сталеварах, больше ничего нет. И мы не сопротивляемся. Это совсем неправильно. Ведь мы – не неудачники. Именно из нас вышли «новые» русские и «новые» нищие.

А наша жизнь продолжается в наших детях.

Северобайкальск, 1996—1997 г.

– У вас есть заварка? – чуть приоткрыв дверь, спрашивает белобрысый парень и протягивает мне кружку, не дожидаясь ответа.

С этого вопроса начинается моя студенческая жизнь.

Всматриваясь в запотевшее окно троллейбуса, я старалась не пропустить знакомый поворот со светофором, но воспоминания налетали, сбивали с толку. И только когда светофор прощально мигнул красным светом, я окончательно поняла, что проехала мимо нужной остановки. Проклиная неласковый Иркутск, встретивший меня дождём и ветром, утопая в потоках воды и грязи, пропуская машины, которые так и норовили обдать меня грязной водой, я вышла на перекрёсток.

Выбрав по памяти среднюю улицу, но для верности удостоверившись в правильности своего выбора у продавца торгового ларька, попутно купив коробку конфет для девчонок, я направилась вдоль улицы. Она была длинна и пустынна, и уже ничто не мешало мне полностью отдаться воспоминаниям…

– Собери свои вещи. Ты будешь жить в моей комнате, это напротив. И не спорь, пожалуйста, все решено, – не проходя в комнату, с порога, объявила Жанка, моя однокурсница.

В ответ на мой немой вопрос она смешно сморщила нос, так что веснушки сбежались в одну линию, подчеркнув и без того яркую рыжину её лица.

– Но Наташа…, – слабо пыталась возразить я, – она будет недовольна.

– Наташа не в счёт. Она тебе не пара. У неё своя жизнь, у нас – своя. И не спорь, а собирай вещи. У меня мало времени, надо до вечера разместиться на новом месте. На вечер у нас другие планы. Поедем в кино, – утверждающе произнесла она, посматривая на мою полку с книгами.

Геля уехала вчера на практику, предстоял месяц мучений моих нелёгких взаимоотношений с Наташей. В общем, выбирать было нечего. Предложение Жанки было подарком судьбы. Я стала укладывать вещи.

– Умница, – похвалила Жанка, – Я буду через пару часов, вот тебе ключ. Комната 405, напротив, – она победно удалилась, сверкнув на солнце рыжей шевелюрой.

Вечером, когда все вещи нашли свои места в новой комнате, когда было позади не очень приятное объяснение с Натальей, когда мы по полочкам разложили игру актеров в нашумевшем, но не понравившемся нам фильме, был выпит чай и рассказаны сокровенные тайны, раздался стук в дверь.

– Девчата, извините, разрешите войти.

И вслед за любезными словами в комнату ввалился явно не джентльмен, а рубаха-парень в полосатой тельняшке, с обгоревшим лицом и синими, как небо в ясную погоду, глазами. От него так и исходило дыхание моря, любой даже с закрытыми глазами определил бы, что парень служил в морфлоте.

– Меня зовут Виктор, я ходил в разные страны, будем знакомиться, где стаканы, будем пить водку, шевелитесь, девочки, – без остановки монотонно выдал он, сгребая со стола учебники и ставя бутылку столичной.

Пока я медленно переваривала увиденное и услышанное, Жанка схватила одной рукой бутылку, другой парня, ловко вытолкнула все в коридор, захлопнула дверь и закрыла её на ключ.

– Только таких нам не хватало, – пробурчала она в ответ на стук в дверь.

За дверью успокоились, но не надолго.

– Девочки, извините, это опять я. Честное слово, я пришел извиниться, откройте, – умолял голос за дверью.

– Он, чего доброго, всю ночь там плакать будет, – пожалела Жанка и отперла дверь.

Дальше нас ждало непредвиденное. За уже знакомым парнем стояли ещё двое незнакомых, у каждого в руках было по бутылке водки, последний, кроме столичной, держал в руке сетку с дюжиной бутылок пива. Обстоятельства принимали непредсказуемый оборот. Виктор как хозяин быстро поставил своё богатство на стол и потребовал:

– Закуску гоните.

Парни, ухмыляясь, раскланивались. И вновь, как ветер, Жанка ловко схватила сетку с пивом, бутылку водки, сунула ее в сетку и молниеносно протянула руку с сеткой за открытое окно. Сетка повисла на вытянутой руке, грозя немедленно сорваться.

– Так, мальчики, или через секунду вашего духу не будет в нашей комнате, или ваше богатство будет на асфальте. Учтите, в моей руке не так много силы, – очень просто и внятно произнесла она.

Её слова для парней были подобны грому среди ясного неба, её действия – извержению вулкана. Желание обуздать строптивых девок ушло на второй план, остался только один порыв: сохранить спиртное во что бы то ни стало.

– Парни, заберите водку и выходите, я заберу пиво у этой ненормальной. Она совсем бешеная, я сегодня полдня в очередь простоял, ну её к аллаху – заговорил Виктор, приближаясь к Жанке.

Парни покинули комнату, один из них выразительно покрутил пальцем у виска. Жанка отдала сетку, Виктор подхватил ее, и, все еще во власти возможной потери, молча ушёл, с достоинством закрыв за собой дверь. Инцидент был исчерпан. Дверь заперта на ключ, абитура удалилась восвояси пить героически спасенное пиво, а мы легли спать.

Первый день «НАШЕЙ» жизни был позади.

А улица все не кончалась. Она казалась мне длиннее и длиннее. Хлестал дождь, сумка оттягивала руку, коробка купленных конфет, в мелких капельках глины из-под прошедшей мимо машины, потеряла товарный вид, яркий первый день геодезической практики после первого курса стал меркнуть в памяти. Показались поля, последние дома улицы, и, наконец, знакомый поворот. Свечение люстры в комнате добавило уверенности, знакомые ворота приободрили. За воротами в будке лежала собака. Напрочь забыв кличку собаки, осторожно постучала в калитку. Никакого ответа. Сияние света в комнате, спящая собака в будке, шум дождя и порывы ветра. Стучу еще и еще. Безрезультатно.

– Собачка, ты меня не кусай, пожалуйста, мне надо войти в этот дом, – говорю я и медленно продвигаюсь по двору.

Дождь и холод усыпили в собаке всю собачью бдительность, она безучастно провожает меня взглядом. На крыльце новое препятствие – вторая псина. Она гораздо больше первой. Но погода подействовала и на нее. Она мирно спит, прикрыв глаза лапой. Осторожно дотягиваюсь до звонка и слышу шум распахивающейся двери.

– Ой, проходите, пожалуйста, мамы нет дома, но она скоро придет, – слышу я такие желанные слова Насти, старшей дочери Жанны.

Не успеваю пройти в прихожую, появляется другая красавица с полураспущенной косой. Но это не Алена, младшая, это какое-то другое, неведомое мне создание.

– Я – Оля, племянница, – успевает ответить она на незаданный мною вопрос.

– Вы на встречу, конечно, я понимаю, такую встречу пропустить невозможно, – говорит Настя, принимая зонтик, конфеты, сумку, мокрую куртку и пропуская меня в комнату поближе к обогревателю.

– А встречу не отменили? – спрашиваю я и получаю ответ:

– Да что вы! Конечно, нет! Завтра на турбазе. Мама собрала всех, кого смогла найти.

Их дружелюбные охи и ахи, желание немедленно напоить меня чаем, обогреть, переодеть, вновь наполняют меня воспоминаниями, и я опять уплываю – туда, в юность, в двадцатилетнюю давность.

– Мальчики, пошевеливайтесь, – подгоняла Жанка, – нам абсолютно некогда.

Ее «абсолютно» звучало категорично и не допускало никаких возражений. Но от мальчиков не было никакого толка. Пришлось мне становиться за теодолит, делать поверки. Жанна неизменно торчала рядом, командуя и проверяя меня. Чаще она вообще никого не допускала до прибора. А мальчики беспрекословно держали рейку, без эмоций переносили ее с места на место, подолгу курили и обсуждали свои мужские дела. День клонился к вечеру, теодолитный ход был успешно пройден, оставалось собрать прибор и колышки. Наш преподаватель – дремучий дедушка послепенсионных лет – был как всегда угрюм и озабочен. Но в кармане лежала заветная пятёрка, вечер ещё не наступил, а значит речной трамвайчик на ходу, а в кафе ждало нас вкуснейшее мороженое. И даже предупреждение старшекурсников о том, что дедок не любит девчонок, и получить даже тройку за практику девчатам у него чрезвычайно трудно, не могло удержать от соблазна сбежать. И мы сбежали, бросив теодолит, рейку, колышки на совесть наших мальчиков. Вечером, предвкушая успех завершённой работы, Жанка проверила ряд отметок. И «о, ужас!» расхождения в них составили 10—15,а то и все 20 сантиметров. Это не соответствовало никаким нормам. Ответ на первый вопрос «кто виноват?» нашли быстро. Наши замечательные мальчики за разговорами о футболе, чувихах, экзаменах ставили рейку без разбора – то на колышки, то на землю, чем оказали нам поистине медвежью услугу. Ответ на второй вопрос «что делать?» найти было гораздо сложнее. Но и он был найден. Из учебников извлечены нормы погрешностей, целая ночь впереди, логарифмическая линейка под рукой, и, прощай сон, мы работаем. К трём часам ночи стройная система теодолитного хода выстроена, соблюдены все поверки, все погрешности соответствуют допустимым. Теперь спать.

Через неделю – экзамен, защита практики. Наша группа в огромном амфитеатре кажется жалкой кучкой, которая прижимается к столам, чтобы быть незаметной. Наш грозный экзаменатор жаждет крови, все боятся. «Анька, вперед, мы еще успеем на дневной сеанс в Баргузин» – слышу я Жанкин приказ и с невозмутимым гордым видом спускаюсь вниз. Жанка спешит опередить меня, она всегда должна быть первой. Ну а мальчики тащатся следом, куда им деваться. Дедок язвительно окидывает нас взглядом и начинает экзекуцию. Вопрос за вопросом, ответ за ответом. О, чудо, он обращается к нам и просит зачётки. Подаём зачётки, следим, как тщательно выводит свирепый преподаватель «отлично», ликуем и …исчезаем, так и не поняв, шутили старшекурсники или нам несказанно повезло, не иначе как у дедка внук сегодня родился.

– Мама, тётя Аня приехала, – доносится до меня Настин голос из прихожей. И я готовлюсь к появлению рыжеволосого друга студенческих лет. Комната заполняется ароматом весны, у Жанки всегда были какие-то необыкновенные духи. Но вместо рыжей шевелюры я вижу модную стрижку, чёрного с синеватым отливом, цвета.

– Ты почему меня пугаешь? Я звоню, звоню, на работе телефон молчит, дома молчит, я уже в отчаянии, что ты не приедешь, – вместо приветствия обрушивается она на меня, обнимая меня и одновременно проверяя, не вымокла ли моя одежда. Я отшучиваюсь, объясняя свое отсутствие дома присутствием в поезде. И сразу становится тепло и уютно, все сомнения, колебания, страх посещения новой русской Жанки, безденежье, проблемы и безысходность улетучиваются, растворяются без следа. Вспоминается только хорошее последних дней: начальник, без слов подписавший приказ на отпуск, девчонки из бухгалтерии, в первую очередь наскребшие денег на мои отпускные, муж, уговаривающий меня не обращать внимания на внешние атрибуты богатства «новых русских» и вести себя по обстоятельствам, но с достоинством, мои дорогие студенты, сын и дочь, первым делом доложившие о своих пятёрках и преподнесшие подарок с одной стипендии на двоих – настоящие французские духи «Сальвадор Дали» в крошечной упаковке, но настоящие. Становится легко и свободно, дальнейшие события идут по кругу и воспринимаются как само собой разумеющиеся. Ужин, встреча с Сергеем, мужем Жанки, или «трудоголиком», как она его называет, появление Алёны – ничего не вносит сумятицу в атмосферу вечера. И как-то остаются на втором плане краем глаза замеченные аксессуары нового достатка в квартире: четырёхкамерный холодильник, японское видео, швейная и стиральная машина престижной фирмы, в общем, вся бытовая электроника от чайника до телевизора. Нам некогда обсуждать квартиру, разговор крутится вокруг предстоящей встречи. Обидно, что из девчат мы будем только вдвоём из семерых. Анюта приехать не сможет, у нее самая чёрная полоса в жизни: бегство из Казахстана, где они с мужем прекрасно работали на оборонном заводе и имели всё по тем меркам – большую квартиру, дачу, машину, средний достаток и прекрасную дочурку. Вывезти удалось машину и одежду. Квартира и мебель брошены. Вернувшись, поселились в квартире Анютиной свекрови, работы нет, денег нет, перспективы нет. Случайная подработка в фирме привела к одному результату – Славка ушел к молодой, процветающей, с деньгами и вещами. Он очень просто решил для себя все проблемы, утверждая, что это любовь и дочь поймёт его. Но Янка в свои шестнадцать считает отца предателем и порвала все отношения с ним. На работу удалось устроиться в Иркутск. Наш Сенечка, наш староста, по просьбе Жанки взял в свою организацию, посочувствовав Анкиному горю. Вот и вся история про нашу умницу, нашего ангела, нашу ласточку Анечку.

– Девочки, я решилась, я лечу, – Анечка помахала билетом, – а вдруг это судьба?

– Маме ни слова, она будет волноваться. В случае чего – я у вас. Новый год мы встречали вместе. Обратно буду завтра, в шесть. Телеграмму послала, он меня встретит в Новосибирске, встречаем Новый год, а там… Господи, неужели это я? Не может этого быть. Но лечу, лечу!

– Лети, ласточка, кто знает, где твоё счастье. Счастливого пути!

Жанкины слова Анюта ловит в коридоре, у неё считанные минуты до самолёта, её ждет такси в аэропорт. В её сияющих глазах – робость, надежда, доверие, вдохновение. Она летит.

Новогодняя ночь пролетает как одно мгновение. Поздравления, здравицы, поцелуи, танцы до упаду – все смешалось, завертелось, унеслось.

– Анюта, ты уже здесь! Ну как?

– Прекрасно, – как всегда невозмутимым спокойным тоном.

Наша, прежняя Анюта. А где восторг в глазах, безумная решимость, ожидание? Что случилось в том далёком незнакомом нам городе?

– Рассказывай! – прошу я.

– Всё нормально, девочки. Это была безумно интересная ночь. Валерка не встретил меня.

– ?

– Нет, я видела его, конечно. Он даже проводил меня до аэропорта. Но по порядку. В половине двенадцатого я прилетаю в Новосибирск, а меня никто не ждет! Никто, девочки! Я ловлю такси, мчусь в общежитие, а его там нет! Ребята предполагают, раз его комната закрыта, он у друзей в общежитии рядом. Лечу туда. До Нового года минуты, а я летаю! Его там нет. Заглядываю во все комнаты подряд, ищу, мальчишки хором помогают, но Валерки нигде нет. Часы бьют двенадцать, девчонки снимают с меня пальто, парни подают шампанское, мы пьем за счастливую молодость. И так всю ночь. Поздравления, здравицы, поцелуи, танцы до упаду – все смешалось, завертелось, унеслось.

Днем нашли. Где – неизвестно. С кем был – неизвестно. Почему – неизвестно. Телеграмму получил? Получил. Почему срочно не ответил, чтобы не прилетала? Молчит. Проводил, приедет скоро. Зачем? Откуда я знаю? Визит вежливости. Я здесь, девочки! И ничего со мной не случилось.

И тоска в глазах.

Анюта, Анечка! Так закончилась самая безрассудная выходка отличницы, домашней девочки, паиньки, одной из лучших студенток на потоке, чьи лекции, написанные каллиграфическим почерком, не раз спасали нас на экзаменах. Валера, Валера! Где ты сейчас? Неужели так и не понял, что упустил свою Жар-птицу, прилетевшую в новогоднюю ночь на ковре-самолёте! Нашу Аню, Анюту, Анечку – умницу, ангела, ласточку.

– Ты не рада? Или не слышишь? Я говорю – Ванечка будет, представляешь? Боже мой, двадцать лет прошло, двадцать! Говорят, он не изменился, все такой же, только раздался. Должность точно не знаю, но что-то солидное. Кажется, главный инженер. Помнишь, мы все были немного в него влюблены, но у него уже была Алевтина. Девчонка у них, одна. Учится где-то здесь, в Иркутске. А как твои студенты, сдают? Как Фёдор? Что-то ты всё молчишь, молчишь. Помнишь Олега? Хотя, что за глупый вопрос. Разве можно забыть первую любовь, – тараторила Жанка, сидя за швейной машинкой и дошивая летнее платье.

Страсть к шитью и вязанию были в ней со школьных лет, и сейчас, в новых русских, она не изменила своим привычкам. Напоминания об Олеге срывают меня с места, комната становится маленькой, компьютер расплывается перед глазами и… я уже там, в далеком ушедшем морозном дне.

Головная боль от так и нерешенной задачи не проходила, в голове прокручивались возможные варианты решений, освободиться от которых не было сил. На десятом кругу я вдруг обнаруживаю, что я не одна в моем пространстве. Кто-то упорно преследует меня круг за кругом, не сходя с дистанции. Бесцеремонное вторжение в мои владения неизвестным раздражает меня. Я пытаюсь внезапно развернуться и замечаю, что не могу сделать этого, кто-то уже другой крепко держит меня за руку, мы несемся в общем потоке.

– Меня зовут Дмитрий, я очень хочу составить вам компанию, не отталкивайте, пожалуйста, – произносит незнакомец, а я внимательно, насколько позволяет скорость движения, рассматриваю его.

Высокий рост, черные глаза, открытое лицо – идеальный вариант для Жанки.

– Передохнём», – прошу я, и мы приближаемся к бортику, где сидит в одиночестве Жанка.

Она ещё очень плохо держится на коньках, а мне невмоготу «лететь» по хоккейной коробке гусиным шагом, мне нужна скорость. Мы знакомимся, я прошу парня составить компанию моей подружке, но он возражает и тут же находит для неё «учителя», представляя нам своего друга. «Олег», – произносит тот, и я сердцем улавливаю, что это он не давал мне покоя десяток кругов, терпеливо сопровождая меня в толпе, шаг в шаг. Он насмешливо осматривает нас и беспрекословно соглашается учить Жанку. Она счастлива. Старомодные сверхвежливые манеры Дмитрия утомляют меня, от его чрезмерной опеки начинает тошнить. К концу вечера я начинаю тихо ненавидеть его. Предложения ребят встретиться завтра я пропускаю мимо ушей, мы уходим. Завтра и послезавтра, и после послезавтра вечера повторяются, они похожи один на другой, с одной только разницей, моя ненависть к Дмитрию достигает гипертрофических размеров. Поэтому предложение встретить Новый год одной компанией не вызывает у меня особого энтузиазма. Но девчонки, Геля и Жанна, соглашаются, я не могу перечить им.

Вот и 31 декабря. Моя голова поверх бигуди обмотана красной косынкой, спортивный костюм не мешает мне легко перепрыгивать со стула на стул. Мы твёрдо решили получить первый приз за оформление комнаты к Новому году. Геля спит, у нее болит голова. Приходят парни. Приносят шампанское и цветы. Спрашивают, что ещё нужно купить. Я злая и раздражённая, представляю себе длинную ночь ухаживаний Дмитрия и возможные пути для побега из этой компании. Прекрасно понимаю, что этих путей нет. И вдруг замечаю взгляд Олега, задержавшийся на мне дольше вежливого приветствия. Он оценивающий, располагающий, волнующий. А Дмитрий идет мимо меня и будит Гелю. Я не успеваю перепрыгнуть на другой стул, чтобы развесить серебристый дождик, Олег подхватывает меня вместе со стулом и переносит на другое место. Я стараюсь ничего не замечать, хотя не заметить этого невозможно. И я чувствую себя в неведомом мне полёте, мне страшно, и захватывает дух. Что-то случилось в этот миг, что-то случилось. Ребята уходят, комната готова для приема жюри. Ёлка так светится украшениями и огоньками, что всё остальное отступает на второй план – пельмени, салаты, компот, одежда, причёска, гости. Жюри без колебаний отдает нам первое место, вручает грамоту и шампанское, берёт интервью победителей в Новогоднюю стенгазету. Нам достается вопрос: «Чего не хватает студентам перед экзаменом?» Под общее ликование отвечаем: «Одного дня и …мамы!»

Уже одиннадцать, а Жанки нет. И вот она появляется в комнате, вся в слезах, с ситом в руках. Геля спешит успокоить ее, узнать, что случилось. Вперемежку с рыданиями мы ловим, что весь Жанкин вечер был потрачен на приготовление пирожных у сестры, потом она поехала в общежитие, но трамваев долго не было. Потом подошёл один, она сумела влезть, но народу было столько много, что сито с пирожными перевернули, и она привезла нам одни крошки, все раздавленные и бесформенные. Её рыдания при этом достигают апогея.

– Перестань плакать, – просит Геля, – мальчики приходили. Они сейчас придут. Олег будет.

Её слова производят успокаивающее действие. Всё ещё всхлипывая, но, уже улыбаясь, Жанка поворачивается ко мне и заявляет: