Расскажи еще…

© Итиль Анвар, 2022

ISBN 978-5-0056-2308-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Тоннели автострады тянулись длинными полосатыми хвостами, будто машина мчалась по тигриной шкуре. Даже сейчас клонясь к закату, солнце светило по-летнему ярко. Его желтые уже с красноватым оттенком лучи пробивались сквозь колонны горной автострады, неприятно мерцая на большой скорости. Мария, каждый раз въезжая в тоннель прикрывала лицо ладонью, отгораживаясь от мелькающих в глазах столбов света. Кондиционер в салоне поддерживал комфортную температуру в двадцать два градуса, а два часа проведенных в машине совершенно стерли воспоминания о том какой за окном был горячий и липкий воздух. Дорога вдоль моря вела ее в одну деревушку, откуда она была родом. Там, вдали от больших городов, у реки, в родительском доме, Марию ждал ее отец. Хотя женщина не была уверена, что он ее все еще помнит. Мария навещала отца как минимум два раза в год, но этого было мало. Голд Алаиз, так зовут отца Марии уже почти семь лет страдает от болезни Альцгеймера. И эти семь лет дались очень тяжело для семьи Алаиз, но не для Марии, она нашла легкий выход и попросту сбежала из дома как только представилась такая возможность. Нет, это не было малодушие с ее стороны и по большей части причина была не в отце. Она встретила любовь всей ее жизни, раньше чем у отца появились первые симптомы, села в машину к мужу и счастливо зажила вдали от родственников. Наступило время о котором она так давно мечтала. Но ее мечта не приносила полноценного счастья, ведь с отцом она оставила свою сестру.

Матери у сестер Алаиз не было, а точнее они не знали кто она, а отец упорно молчал, всю свою жизнь скрывая в тайне ее имя. С обострением болезни дочери и вовсе отчаялись узнать от отца, что-либо о матери. А будучи еще в здравом уме старик то ли не хотел расстраивать девочек, то ли наоборот радовать. Ни семья, ни соседи не понимали Голда Алаиз, его отношение к окружающим, а остальные просто его не выносили, стараясь держаться от него подальше. Да, и друзей у него никогда не было, лишь случайные знакомые, непостоянные коллеги и лишь под старость лет продолжительное общение с докторами (и те сменялись как перчатки не долго вынося старика). Дочери конечно любили отца, но каждая по своему, а одна по мнению другой, просто оказалась ловчее и бессовестнее.

Но вот настал момент, когда и Марии пришлось заплатить по счетам. Ее праздная жизнь вдали от родительского дома подошла к концу. Хотя может быть этот момент расплаты оказался тем самым поворотным случаем в ее жизни. Она наверное осознала, что это неизбежно и все в ее жизни вдруг заговорило о том, что пора вернуться домой. В раю, который Мария нарисовала себе сама, не все было так радужно и спокойно. Маскирую супружеские проблемы под семейный быт, она лишь усугубляла свое положение, не замечая за розовыми очками какая буря надвигается на нее.

Ночной звонок, вчера после полуночи, заставил Марию встать с насиженного места и отправиться родные Пенаты. В телефонном разговоре старшая сестра сообщила, что их отцу резко стало хуже и ему осталось не много; врачи пророчат скорую смерть. Этот тревожный звонок стал призывом к действию. И вот с тяжелым сердцем и с трудом подбирая слова для встречи, Мария уже через сотню километров съедет с асфальтированной дороги и углубиться в сельскую местность. Прощальные слова, которые так тяжело было найти, сейчас бесформенно роились у нее в голове. Она думала о прожитых годах с отцом, о смерти, что ждет каждого, о времени, которое становиться все заметней, когда приходит старость. Поглядывая в зеркало заднего вида, на своего пассажира на заднем сидение, Мария вдруг почувствовала как время стало осязаемым и реальным, как то что можно было потрогать – нить, которая связывает годами Марию и ее пассажира. Нить, которая тянется через пространство от нее к отцу. Время это образы из прошлого, и так оно становилось реальным, настоящим. Мария думала об отце, для которого прошлое заменило настоящее, и это была та тонкая, последняя оставшаяся ниточка между ними, которой Мария так пренебрегала все эти годы.

Бежевый внедорожник спрыгнул с асфальта и колеса дружно зашуршали по проселочной дороге. Машина ехала поднимая пыль, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пока не добралась до ровной щебенчатой дорожки. Скоро Мария увидится с сестрой. Вот из-за деревьев показалась красная крыша отцовского дома. Добротно уложенная черепица не менялась уже много лет, Мария помнила как еще ребенком смотрела на то как их отец сам стелил эту крышу и пожалуй этот дом единственное, что было неизменно в этой семье. Остальное же, менялось как ветер в мае. Мария не успевала уследить за отношениями складывающимися в этом доме, обиды сменялись приветствиями, желания помочь в миг сменялись ненавистью, дальняя родня становилась чуть ли не самыми близкими друзьями, и вот через мгновения отворачивались не желая друг друга знать, и возможно это было по вине самого старика, но Мария давно огородилась от всего этого непостоянства непроницаемой стеной и сейчас готовила себя к безжалостной волне, потопного масштаба. Волна, которая накроет ее с головой швыряя о жесткое дно. Женщина глубоко вдыхала прохладный воздух кондиционера, будто действительно боялась захлебнуться в пучине семейных страстей.

Машина замедлила ход, щебенка перестала хрустеть под колесами и стучать о дно автомобиля. Женщина с опаской подъезжала к дому, словно не хотела привлекать внимание, и не беспокоить жильцов раньше времени. В свои полные сорок лет, Мария немного побаивалась старшей сестры и ее выходок. Хотя она не верила, что с возрастом люди меняются, Мария надеялась, что ее сестра исключение.

– Мам, мы уже приехали? – С заднего сидения автомобиля раздался заспанный детский голосок.

– Да, просыпайся, Лара, – ответила Мария. – Вон, смотри, твоя тетя Виктория нас уже встречает, – она от волнения передавила педаль газа, и машина сделала неловкий рывок вперед.

Под козырьком, на широком деревянном крыльце стояла женщина, внешне очень похожая на Марию, только на тройку лет старше. Кудрявые волосы ее были темнее, пряча большие карие глаза с прищуром, а кожа смуглее, солнце блестело на ее загорелом лице, оттеняя красивый прямой нос, а сарафан надетый на ней был совершенно из другой жизни, отличной от той в которой жила Мария.

Машина замерла как вкопанная, подняв низкие клубы пыли. Задняя дверь распахнулась и по пыльной дорожке на встречу вышла пара ножек в изящных сандалях.

– Добрый день, – щурясь от яркого солнца, сонным голосом поздоровалась девочка.

– Привет, Солнышко. Как ты выросла! Давно же я тебя не видела! – Радостно приветствовала ее Виктория, протягивая руки к племяннице. – И что ты тут делаешь? Разве сейчас не каникулы и ты не должна веселиться со своими ровесниками на загородных вечеринках у моря? С мальчиками!

– Мальчики – идиоты, тетя, – Лара ответила расстроенным голосом, но потом улыбнулась.

– Да, тоже верно. Я даже за одного такого вышла замуж. Только «тссс», никому ни слова, – Виктория приложила палец к губам и улыбнулась в ответ.

– И не такая уж она и скверная, – сказала Лара, падая в объятия тетушки и глядя на мать. Затем перевела взгляд на Викторию и снова мило улыбнулась.

– Я такого не говорила, – тут же в свою защиту возмутилась Мария из открытого окна автомобиля; воздух горячей волной окутал ее и на лице выступили капельки пота. – Я сказала, несносная! Несносная.

– Ты знаешь, Лара. Я совершено, не удивлена. Твоя мать всегда меня недолюбливала! С детства, – все еще прижимая к себе племянницу, Виктория сердито смотрела на Марию. – Надеюсь ты пошла не мать.

– Ну, ладно. Я так услышала, – улыбка не сходила с уст Лары.

– У тебя невероятно плохой слух для пятнадцати летней, – подметила Мария. – Тебе надо показаться врачу.

Она сделала шаг навстречу сестре. Та уже стояла уперев руки в бока:

– Ну, что ты там стоишь. Иди сюда ближе, к своей скверной сестре, – буравя Марию взглядом, грубоватый и сердитый голос Виктории сменился на спокойный и игривый. – Дайка, я обниму мою девочку.

Женщины пошли друг к другу и обнялись. Мария ограничилась бы и поцелуем, но Виктория провинциально прижала сестру к себе.

– Я так не говорила, – снова оправдывалась Мария.

– Давайте, проходите в дом. Там уже все ждут, – Виктория шла позади, подталкивая гостей вперед. – Несносная? Правда? – Она тихо переспросила у Марии.

– Да прекрати, сама знаешь о чем я, – так же тихо ответила Мария.

Говоря, «все», Виктория имела в виду своего мужа Холофа, сыновей Хилла и Люка; отец сейчас вставал очень редко, он лежал на втором этаже в самой дальней комнате. Холофу было уже пятьдесят, детям по двадцать два и двадцать соответственно. Виктория родила Хилла еще в двадцать лет, через три месяца после того как вышла замуж за Холофа. А Люк был уже более обдуманным и планируемым ребенком в браке. Ребята выросли сносные, как считала Мария, да и родители ими не были огорчены. Главное что были послушными и особенно в отношение отца. Свою двоюродную сестру не обижали, и даже оберегали, хотя видели ее редко. Конечно, озорничали как любые подростки. Холоф никогда не нравился Марии, своенравный вечно хмурый, он все время ждал и не сближался с людьми пока те не заслужат его внимание. В общем Мария не была из числа тех людей.

Дверь открылась, и первым на пороге появился Хилл, он обнял и поцеловал по очереди обеих. Неожиданно для Марии, в прихожей стоял Холоф. На его лице была непривычная для Марии гримаса. Он не особо радовался ее визитам, но происходящее с ее отцом заставило его напрячь мышцы лица, и удерживать скупую улыбку. В одной руке была бутылка пива, в другой стопка с прозрачной и характерной для встреч жидкостью.

– Вы же сегодня больше никуда не поедете? – спросил Холоф, протягивая Марии стопку со спиртным. – Я помню, что ты ее любишь, Мэри.

– И тебе не хворать, Хол, – ответила Мария.

– Здравствуй, дядя Хол! Всем привет, – Лара поцеловала Холофа в щеку и прошла в комнату.

– Здравствуй, здравствуй. К чему эти любезности, Мэри. Мы знаем какие у нас отношения. Я тебе не мировую предлагаю выпить. А просто выпить. – Холоф был прямолинейным человеком. Это было тяжело принять посторонним людям, но семья и близкие уважали его за это. – Ты давно не видела Алаиза. Пятьдесят грамм не буду лишними.

– Очень учтиво с твоей стороны, – Мария опрокинула предложенную выпивку в рот и зажмурившись с силой выдохнула.

– Вкусно? Сам гоню. Мы с мальчишками поставили аппарат в сарае. Почти литр в день!

– Ты ж вроде после сухого закона родился. К чему такие жертвы, Хол? В магазине перестали продавать тебе горячительные напитки? – Мария не сдержалась от язвительной речи.

– Мэри хватит. Пойди лучше наверх. Отец в дальней комнате, – Виктория подошла со спины и взяла сестру за плечи, подталкивая ее к ступенькам.

– Лара, идем со мной, – мать позвала дочь.

Свет пробивался тусклой полоской из окна в конце коридора. Косой луч заходящего солнца светил прямо на дверь, за которой лежал Голд Алаиз. Скрип половиц давал понять, что кто-то идет по коридору. Женщины молчали, стараясь не потревожить старика раньше времени. Окна в комнате были плотно занавешены, но их силуэты отчетливо читались в лучах краснеющего солнца в проеме двери.

– Мария, это ты? Сколько раз я тебе говорил, не беспокоить меня когда я отдыхаю, – голос старика был слабым и лишенным интонаций. – Ну, да ладно, раз пришла подойди ближе, дочка. Как твои дела в школе?

– Дедушка, я уже не в школе. Я ее закончила, – ответила Лара, подсев на край кровати.

– Не говори глупости, Мария, – старик протянул к ней руку и прикоснулся к лицу. Пальцы аккуратно с любовью скользнули по щеке.

Признав посетительницу, он взял девочку за руку:

– Мария, дочка, а кто это с тобой? – Он перевел взгляд на женщину за спиной Лары. – Она так похожа на твою мать.

От этих слов у Марии екнула в груди. Бред старика был похож на проблески давно минувшего, но реального прошлого, о котором он никогда не говорил.

– Это и есть моя мама, дедушка, – упорствовала Лара, не понимая в чем дело. Но прикосновения старика были подобны волшебным чарам старой ведьмы. Лара почувствовала, что она в этом доме неспроста. Откуда-то из глубины сознания поднималось неутомимое желание все разузнать.

Старый Алаиз будто и не слышал девчонку, продолжая тяжело и невнятно произносить слово за словом.

– Что нужно? Вы из школы? Девочки, что-то натворили? Мария, признайся, иначе знаешь, что будет хуже, если я узнаю сам, – Голд напрягся, он сжал руку Лары так, что та взвизгнула от боли. Мария тут же подскочила к кровати и выдернула руку дочери из железной хватки старика. На удивление он был еще силен, хотя по нему уже этого не скажешь.

– Папа! Отец… Голд! Что ты творишь? – воскликнула Мария. – Прекрати.

Мария конечно знала, что раньше бывало когда та хулиганила в школе. И реакция дочери для нее вполне была знакома. Голд никогда не обходился полумерами – он был либо ангелом, либо дьяволом, он никогда не был обычным отцом как у других ее сверстников.

– Да кто ты, черт тебя побери, такая? Женщина! – чавкая и златая слоги брызгая слюной, старик взорвался от возмущения.

– Я твоя дочь, папа! Мария Алаиз. Я твоя дочь, не она! Вспомни же наконец-то, папа! – Она стучала себе в грудь открытой ладонью.

Наступила тишина и Голд обиженно опустил напряженную голову на подушку, он устал.

– Идем, идем, оставим дедушку одного, – тихо прошептала Мария забирая дочь из комнаты. Конечно же она ни не могла винить теперь отца. Ей было тяжело видеть его таким беспомощным, разбитым и лишенным рассудка. Она незаметно смахнула слезы. Ее желание не втягивать в это свою дочь было понятным. Но это желание не было обоюдным. Ребенок уже заглотил наживку, осталось лишь подсекать.

Глава 2

Фонарь над крыльцом освещал подъездную дорожку к дому. Холоф стоял у выключателя и крутил отверткой болт стягивающий провод и клему.

– Чертовы крысы. Хилл! Там все готово? – пьяный голос прогремел на всю округу.

Он заглянул за угол дома и посмотрел на сына. Свет из окна освещал дорожку и было видно как тот протягивал новый провод в кабель-канал. Луч от налобного фонарик сына гулял то влево то вправо в сумрачной темноте.

– Сейчас. Секунду. Подключаю, – Хилл крикнул в ответ, не глядя на отца.

Холоф что-то заметил и спрыгнул с крыльца. Он быстро, но тихо пошел к сыну. Хилл был увлечен подключением провода к коробке с предохранителями и не слышал как отец подкрался к нему.

– Готово, – оборачиваясь, сказал Хилл. Он не ожидал увидеть отца так близко и от испуга вздрогнул.

Холоф замахнулся на него отверткой, ее металлическое острее заблестело в свете фонарика.

– Ааа… ммм, – вздрогнул Хилл.

– Тихо, – Хол заткнул сыну рот свободной рукой и с размаху опустил руку вниз.

Отвертка пронеслась мимо головы Хилла и ударила в деревянную полку за его спиной. Хилл обернулся и на него из ячейки старого стеллажа выскочил серый большой комок и пружиня на тоненьких ножках отскочил от парня, скрывшись в полумраке ночи.

– Черт побери! Свети! Свети. Где она? – закричал Хол.

– Какого черта! – в ответ закричал Хилл.

– Свети на землю! Свети! А, дай сюда! – Хол сорвал фонарик с головы сына и начал шарить лучом по земле.

– Вон она, вон! У стены! – Хилл водил пальцем.

– Топчи ее, топчи! А то убежит!

Мужчины накинулись на зверька с двух сторон, принявшись топтать его ногами. Зверек метался между стеной дома и опасной поступью нападавших, ловко уворачиваясь от неуклюжих ног. Хиллу было жалко животное, а Холоф просто не мог точно попасть из-за выпитого алкоголя. И все таки он умудрился краем подошвы наступить на зверька, от чего тот громко запищал, но продолжил убегать. В отличие от сына ярость Холофа была по настоящему жестока, а поняв, что это бесполезно, и силы его скоро иссякнут, протянул свободную руку в сторону стеллажей, и как по волшебству в ней появилась штыковая лопата.

– Стоять! – закричал Хол. И сын послушно замер.

Фонарик удачно осветил серый комочек, глаза зверька заблестели в луче света, он тоже на секунду замер. В следующий момент раздался лязг и скрежет металла о бетонный пол. Холоф держал черенок крепко сжимая его в руке. Острие лопаты попало в цель. В углу между стеной дома и бетонной дорожкой лежала крыса, разделенная плоским листом металла на пополам.

– Ха! Попалась, поскуда! – радостно выпалил Холоф.

– Ну, все пап, она уже мертва. Давай ее уберем с дорожки.

Холоф ослабил хватку. Полотно лопаты сдвинулось от стены. Крыса открыла глаза почувствовав свободу и рванула вперед.

– Ах, ты ж тварь живучая! – вскрикнул Холоф. Он бросил фонарик, взявшись обеими руками на черенок, и подняв лопатой словно меч над головой, рубанул в темноту.

Снова зазвенел металл. Хилл поднял фонарик и посветил на отца и ему под ноги. На дорожке лежало полотно, отломанное от черенка, прикрывая одну половину крысы.

Свет фонаря над крыльцом дома как прежде освещал подъездную дорогу к дому. Женщины выглянули в окно.

– О, мои мальчики починили фонарь, – Виктория одобрительно посмотрела на мужа.

– А что это были за крики? – Тихо спросила Мария.

– Ох, я уже давно не обращаю внимание на такое. Стоило детям перейти в старшие классы, и Хол стал только так разговаривать с ними. Крик, недовольства, грубость. «Я воспитываю, раз ты этого не делаешь», так он говорит, – Виктория тихо ответила сестре, возвращаясь за стол.

– Хорошо, что у тебя нет девочек! – Мария улыбнулась.

– Хорошо. А может он был бы помягче с дочками? Не знаю. – Виктория пожала плечами. – Кстати о дочках. А где твоя?

Никто не видел как штора на втором этаже задёрнулась и темный силуэт скрылся во тьме комнаты второго этажа.

Лара сбежала под шумок от матери, тайком прокравшись в спальню к старику. Прежде она выслушала подробную инструкцию по обращению со стариком от Виктории, братьев и немного от дядюшки. Но ее, все еще детский мозг не был готов к реальности в которой живет дедушка Голд. Интерес и любопытство привели ее в этот познай час сюда, а еще строгий и не понятный наказ матери попусту не тревожить деда. Лара приоткрыла дверь и вошла в комнату. Было видно, что старик не спит, он ворочился в кровати.

– А где твоя сестра? Где Виктория? Неужели с этим несносным Холофом Прайсом снова сбежала. Ты ей передай, что грипп, этот чертов грипп продлиться не долго. Я встану и выпорю этого мальчишку! Грубый, назойливый, два слова из него не вытянешь! Еще не дай бог, в мужья нашей Виктории набивается. Набивается? – Голд строго глянул на девочку.

– «Кого-то он мне напоминает», – сказала про себя Лара, думая о дядюшке Холофе и пожала плечами. – Не знаю.

– А ты не смотри на сестру, она у нас взбалмошная. Ей вкрутили в уши всякую чушь эти учителя школьные, – продолжал, не останавливаясь дедушка. Он снова будто бы устал, но продолжал что-то бубнить. Лара закрыла глаза пытаясь понять о чем говорит старик, было похоже что он кому-то жаловался:

«– Крохотный номер в этом придорожном отеле! Старые простыни, полупустой бар с теплым пивом и в автомате на улице нет льда! Мне все это надоело, Уилфред! Ты мне обещал, что я буду собирать стадионы фанатов!

– Ну, Клинтон. Надо еще немного потерпеть. Еще чуть-чуть.

– Сколько еще можно терпеть, Уилфред? Мы уже полтора года колесим по этой чертовой планете, и ничего! Мы потратили последние деньги на перелет, и вот уже полтора года не можем выбраться с этого богом забытого, мрачного, черт знает, куда летящего шара! Тут у половины жителей даже нет ушей, а у другой – нет вкуса!

– Ну и что, зато ты необычно выглядишь. И песни у тебя хорошие. Правда, хорошие. Ты помнишь, какой фурор ты произвел в Бразилии? Помнишь?

– Это были земляне, Уилфред! Земляне! А тут, оглянись! Тут даже нет нормального стадиона. Я выступаю в супермаркетах! Ты просто вслушайся в эти позорные слова – в супермаркетах!

– Ну, знаешь… За то ты на свободе. И вообще, если бы ты не вел себя как последняя сволочь, мы бы сейчас все еще были на Земле.

– То есть это я виноват, в том, что ты меня хотел продать в рабство этому шейху?

– Там контракт то был, всего на годик! Всего на один короткий годик!

– Годик? Год, Уилфред, это 365 дней, как его не назови! Год, черт тебя побери!

– Ну, хватит кричать, успокойся. А то голос посадишь. Посмотри на меня, видишь я спокоен, и голос мой спокоен, и мой пульс спокоен, и я не покраснел как ты, и капилляры в глазах не полопались как у тебя, и руки не трясутся.

– Что мне делать, Уилфред?

– Ну, во-первых, не надо было спать с его женами. А во-вторых, ты убил его последнего тигра. Буквально, последнего на Земле тигра.

– Всего с двумя, Уилфред, всего с двумя. У него их много было. А тигр. Тигр сам съел ту гадость, которой меня кормили.

– Там было четко написано, «не кормить»!

– На арабском, Уилфи, на арабском!

– Весь мир говорит на арабском. Кроме тебя. Ты же у нас звезда, «я не могу читать задом наперед, у меня кружится голова».

– Да, Уилфред, такое у людей бывает! У меня даже где-то была справка от доктора МакМерфи.

– Это я заплатил за эту справку, чтобы доктор тебе ее выдал!

– О, Уилфред. Как же мне быть? Я задыхаюсь тут, мне нужен большой размах, сцена, миллионы жадных глаз…

– Замолчи.

– …Пышные наряды, гримеры…

– Заткнись! Я говорю, заткнись. За дверью вроде патруль. Если они снова нас увидят, мне нечем будет давать им взятку.

– Почему?

– Потому, что наша лицензия и паспорта давно истекли.

– Какого черта, Уилфи?

– Ну, так вышло. И вообще, говори, пожалуйста, шепотом, как я.

– Вот так?

– Нет. Еще тише.

– Уилфи, может черт с ним? Полетели домой.

– Ты же в курсе, что с тобой сделает шейх?

– В курсе. Я же не питона его приговорил… А тигром быть не так уж и плохо. Лучше чем человеком на этой планете.

– Ты проведешь остаток дней в клетке, в полосатой шкуре, рыча на посетителей. Ты это понимаешь?

– Да, Уилфи, да! И я не хочу говорить тише. Пускай он меня превращает в своего нового тигра! Офицер, офицер! Мы Земляне без регистрации! Депортируйте нас домой!

– Ах, ты ж не благодарный кусок дерьма, Клинтон! Какая же ты сволочь. Вон смотри, что ты наделал. Иди, открывай, за тобой пришли.

– Ничего, Уилфи. Зато я успокоился. Мой голос в порядке, пульс тоже. Ты же этого хотел.

– Открой уже наконец-то дверь, музыкантишка. А то они ее сейчас выломают.

– Иду, иду. Открываю. Вот открыл. Проходите, господа офицеры. Добро пожаловать.

– Билинг, этот человек на меня скалится!

– Нет, нет, офицер! Это я улыбаюсь. Я рад вас видеть. Честно.

– Билинг, можно я его огрею палкой?

– Мирок, он же человек. Даже если он на тебя броситься с улыбкой на лице, тебе ничего не будет. Ты же двух метровый мужик с чешуей крепче черепашьего панциря по всему телу. Он даже ногти у тебя на пальцах отгрызть не сможет своими зубками.

– И то верно говоришь, Билинг.

– Ты лучше Мирок, зачитай им их права и грузи в повозку».

Лара слушала внимательно каждое слово. Смысл сказанного был ей не ясен, но она уловила, что это был разговор двух или трех людей, где-то далеко. За окном что-то зашумело, Лара обернулась в сторону двери и на секунду увидела яркий свет, будто солнце пробивалось сквозь стекло коридорного окна. Видение исчезло с той же скоростью что и появилось. Лара подскочила и подбежала на цыпочках к окну. Но за стеклом был полумрак, слегка подсвеченный уличным фонарем с той стороны дома, а в стекле отражался светлый коридор. Девочка заглянула в комнату, в ней была видна только ее же тень, стелившаяся по полу и растерянно придерживающая рукой свою голову.

Лара не видела в темноте, как на лице ее дедушки появилась легкая улыбка. «Сладких снов, доченька», звучало в голове старого Голда.

Лара сбежала по лестнице и наткнулась на маму и тетю.

– Вы сейчас видели яркую вспышку и еще громкие крики, будто двое или трое ругались? – Лара спросила слегка возбужденным голосом, заглядывая за плечо матери. Ее взгляд был направлен на окно.

– Да, не волнуйся, Лара. Это Хилл и дядя Хол отремонтировали свет на крыльце, – ответила Виктория.

– Да и Холоф учил сына, как охотится на грызунов, – Мария скорчила гримасу отвращения, вспомнив, что она увидела через окно.

– Точно? Больше ничего не слышали? Мне показалось. А ну, да, ладно, бог с ним. Что на ужин? Надеюсь не грызуны? – Волнение сменилось на игривое настроение, и на лице появилась милая улыбка.

– Мама приготовила, рагу из тыквы, пирог из тыквы, запекла тыкву, и на десерт тыквенные рулет. – Люк появился в комнате. – Это в честь вашего приезда. Она говорит, что это любимая еда тети Мари, – он подмигнул матери, и стрельнул в нее из пальца-пистолета.