Гроссмейстер

Глава 2-я. Лена

Лена быстро шла по улице со злым выражением на красивом лице. Прохожие останавливались, недоуменно оглядывались на девушку. Два человека спросили, что с ней случилось, но она отворачивалась, ускоряла шаг. Несколько раз она прикладывала правую руку за куртку, и со стороны могло показаться, что у девушки болит сердце. Но это было не так. Лена сжимала рукой свои очки в очень красивой современной оправе, которые лежали во внутреннем кармане. При этом она тихо разговаривала как будто сама с собой, задавала вопросы и отвечала на них.

– Почему он меня не слушается? Мы же договорились! Наверное, все-таки не понимает опасности. Он меня просто использует. И еще неизвестно, выполнит ли свое главное обещание? Я не вижу его денег, только какие-то крохи перепадают. Хватит! К черту!

Лена в очередной раз полезла во внутренний карман куртки, вытащила очки и швырнула их на зеленую траву, возле куста. Она сделала шагов десять, как сзади послышался возглас.

– Девушка! Вы очки потеряли! Вот, возьмите…

К ней быстрым шагом приближался молодой человек, явно студент, лет восемнадцати. Он держал под мышкой портфель, застенчиво улыбался, протягивая Лене ее очки. Студент сам был очкарик, «ботаник», как окрестили бы его современные девицы. Рыжие космы торчали в разные стороны, на нем были модные джинсы с дырками на коленях, потертая кожаная куртка.

– Какие красивые. Модель «Гугл»? Я читал про них… Жалко бы было потерять такую дорогую вещь… – студент был в настроении из-за того, что сумел помочь такой симпатичной девушке. – Возьмите и не теряйте больше.

Лена остановилась, внимательно посмотрела на парня. Во взгляде девушки было что-то такое, что студент смутился и покраснел. Лена взяла из его рук очки, сунула их во внутренний карман.

– Честный, да?

– Не понял… – парень растерялся еще больше.

– А почему себе не взял их? Они намного дороже, чем у тебя на носу.

– Какая-то вы странная, девушка. У меня оправа тоже не из дешевых. Мне чужого не надо. Пожалуй, я пойду. Всего хорошего!

Парень стремительно прошел мимо Лены, от него пахло пивом и дорогим парфюмом. На ходу студент вытащил из кармана айфон последней модели и, ткнув пальцем в клавиатуру, приложил его к уху. Лена стояла, провожала его взглядом. Взглянула на часы, о чем-то раздумывая. Потом повернулась и медленно пошла в обратном направлении. Она вспоминала…

Лена, конечно, не помнила, как оказалась в детском доме. Осознавать свою непростую жизнь она стала только года в четыре. Воспитатели старались оградить таких детей от внешнего мира. Поэтому Лене казалось естественным, что девочки живут в одной большой комнате, пятнадцать человек. Что за всеми ими ухаживают три добрые тети и одна злая. Горькое прозрение случилось, когда маленьких детей из детского дома повезли на новогодний утренник под названием «Золушка». Там, в большом доме культуры, Лена впервые близко увидела совсем других детей. Очень нарядных, ухоженных, беззаботных и веселых. С ними были мамы. Это слово как будто острым камнем врезалось в душу маленького ребенка, когда девочка ее лет сидела рядом с ней на пуфике в гардеробе, а тетя переодевала ее в принцессу.

– Мама! Мама! Быстрее надевай мне туфельки! Уже Дед Мороз со Снегурочкой пришли!

Тетя, которую девочка назвала мамой, быстро наклонилась, надела ей туфельки, поцеловала в щеку и повела за руку к елке. Лена смотрела им вслед, жгучая детская зависть полыхнула внутри. Она подбежала к своей воспитательнице и заглянула снизу-вверх в ее лицо.

– А мама – это кто? Почему мы не называем вас мамой?

Воспитательница промолчала. Тяжело вздохнув, она обняла девочку, прижала к себе, погладила по голове. И Лена все поняла. У нее нет такой мамы, как у той девочки в костюме принцессы. На входе в зрительный зал, у которого детдомовские стояли и ждали, когда соберется вся их группа, Лену ждал новый удар. Другая девочка в нарядном фиолетовом костюме держала за руку взрослого дядю и канючила.

– Папа! Ну купи мне пирожное! Купи, папа! Папа, ты же обещал.

Дядя, которого девочка называла папой, повел дочку в буфет, и спустя минуту та уплетала за обе щеки аппетитный эклер. К ним подошла тетя с новогодним подарком в руках, стала ругаться. Дядя виновато улыбался, разводил руками. Девочка скривилась и чуть не заплакала.

– Мама, не ругайся, пожалуйста! Я тогда сегодня не буду есть конфеты из этого подарка.

И девочка ткнула пальцем в разрисованный синими узорами пакет. Взяла папу и маму за руки, все трое прошли мимо ошеломленной Лены в зрительный зал. Потом Лена видела их на улице, у выхода. Дядя открыл машину, тетя села на переднее сиденье, девочка на заднее. И они уехали прочь. Так Лена поняла, что есть на свете девочки, которые ходят с папами и мамами и не живут по пятнадцать человек в одной комнате.

С новогоднего утренника Лена ехала притихшая, задумчивая и грустная. Она спросила перед началом представления у воспитательницы, почему того дядю девочка назвала папой? Кто такой папа?

– Когда вырастешь, тогда узнаешь… – тихо ответила женщина.

– И когда я вырасту? – спросила Лена.

– Слишком много вопросов сегодня, Зимина! – огрызнулась воспитательница. – Приедем домой, поставлю тебя в угол!

– А у Золушки тоже не была мамы? Как у нас? – в лоб спросила Лена.

Воспитательница снова ничего не ответила, вздохнула и обняла смышленого ребенка.

Лену потом много раз ставили в угол. Ибо она настойчиво расспрашивала работников детского дома, куда же делись ее папа и мама? Но девочка не боялась наказаний. Она росла активным, деятельным ребенком с сильным характером. Уже в пять лет вовсю верховодила в комнате, собрав вокруг себя группу из четырех единомышленниц. Лена быстро гасила конфликты между девочками, возникавшими то из-за игрушек, то из-за еды или по другим поводам. Обитатели комнаты быстро поняли, что с Зиминой лучше не драться и даже не спорить. Ее побаивались даже девочки из старшей группы, особенно после одного случая в столовой, когда Лена подралась из-за котлеты, которую хотела отобрать у нее семилетняя девчонка. В доме кормили плохо, все каши да каши, котлеты в тарелках детей были как праздник. Лена в кровь разбила лицо старшей нахалки и, поцарапанная, предстала пред очами директрисы.

– Ты что это творишь, Зимина!? – заорала на ребенка жирная тетка с тройным подбородком. – Из-за котлеты чуть глаза не лишила Васильеву! В психушку захотела?

Лена молчала, опустив голову и носком ботиночка вырисовывая на полу замысловатую фигуру. Она не знала, что такое «психушка».

– Стой смирно, дрянь! – орала тетка. – Сейчас ты получишь у меня!!

Директриса схватила ремень, постоянно лежащий на ее столе как средство воспитания, замахнулась и со всей силы ударила Лену по левой руке и спине. Девочка закричала. Тетка с багровым лицом замахнулась еще раз, ударила, но Лена сумела ловко увернуться и при этом швырнуть стул под коленку тетке. В кабинете раздался страшный шум, баба в белом халате грохнулась всей тушей на пол. Взревев от ярости, она поднялась, и неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы Зимина не убежала из кабинета. Девочка весь день пряталась по укромным уголкам дома, но все равно вечером ее нашли. Завхоз дома, военный отставник дядя Михей потащил за шиворот упиравшегося ребенка, и по приказу начальницы запер ее на ночь в холодный чулан. В итоге Лена заработала воспаление легких и едва не умерла. Одна из «хороших тётенек», сжалившись, вызвала «Скорую помощь». Укол лекарства с пенициллином спас ребенка.

В семь лет Лена Зимина в первый раз сбежала из детского дома. Девочка была уверена, что где-то рядом живут ее родители, мать и отец. И поэтому она должна была пойти в полицию, назвать свою фамилию, а уже эти строгие дяди обязательно найдут ее папу и маму. У всех же людей фамилии разные, это она знала по детскому дому, вот и Зимины должны быть тоже одни в городе.

Она сбежала ночью, когда все спали. План побега девочка вынашивала целый месяц. Окна их спальни на первом этаже были закрыты снаружи железными решетками. Поэтому Лена, одевшись, тихо прошла на второй этаж, зашла в пустую комнату, в которой с детьми днем занимались разные учителя, открыла окно и, бесстрашно забравшись на подоконник, уцепилась двумя руками за водосточную трубу. Она сразу едва не сорвалась вниз, но сумела вовремя ногами обхватить трубу и начать медленно сползать вниз. На стыке затормозила, посмотрела вниз, зажмурилась и спрыгнула. Приземление было не очень удачным, Лена больно ударилась ногами, упала назад, но вовремя выставила руки.

Встала, сделала несколько шагов. Боль в правой ноге. Она захромала прочь, оглянулась на окна ненавистного дома и, несмотря на боль, улыбнулась. Свобода!

Ранние прохожие, спешившие на работу, с недоумением смотрели на странного ребенка, идущего по тротуару в центр города. Пару раз Лена спрашивала взрослых, где находится полиция? Ей махали рукой в том направлении, в котором она шла. Оборачивались, качали головами. Никто не спросил, что с ней? Почему одна, почему хромает? Так, медленно она прошла с пару километров, пока не увидело серое здание с вывеской «Полиция».

Спустя час из здания двое полицейских вывели заплаканную Лену, усадили в машину и повезли в детский дом. Благо, он был единственный в городе, поэтому стражам порядка не пришлось долго утруждаться.

– Ваша? – строго спросил старший лейтенант полиции директора дома.

– Наша. Зимина. Дрянь ты этакая!! Я столько валерьянки из-за тебя выпила сегодня утром!! – лицо директрисы багровело с каждым словом. – Где вы ее отыскали, товарищ старший лейтенант?

– Она сама к нам пожаловала. Говорит, мол, давайте найдите ее родителей. И точка! У всего отделения челюсти отпали. Еле уговорили ехать назад. Что не можем найти ее папу и маму – так и не убедили. Вишь, как смотрит! Чистый волчонок! Руки ободраны и хромает. Сбежала от вас?

– Сбежала. Со второго этажа. Как не убилась – не понимаю!

– Ну, не убилась, и то хорошо! – улыбнулся старший лейтенант. – Пишите бумагу, что, мол, приняли живую-здоровую, роспись-подпись, печать и всё такое!

– Для кого как… – проворчала директриса, взяла девочку за плечо и толкнула от себя. – Пошла к себе в комнату, стерва! Подождите минут десять, сделаю вам бумагу…

Происшедшее резко добавило Лене авторитета в коллективе. Детдомовцы шепотом расспрашивали, как ей удалось убежать? Заглядывали из окна на водосточную трубу, по которой спускалась Зимина. Теперь и окна на втором этаже все были с решетками. Михеич, кляня и матеря бесстрашную девчонку, вместе с приглашенным сварщиком две недели сверлили дырки в стенах, крепили решетки.

Но Лена заметно погрустнела. Она не знала, как теперь искать своих родителей? Попробовала расспросить директрису, когда та находилась в хорошем настроении. Но тетка, резко изменившись в лице, наорала на девчонку, снова пригрозив «психушкой».

Потекли будничные, однообразные дни, месяцы и годы. Время от времени в детский дом приходили дяди и тети, желающие взять к себе в семью ребенка. В такой день почти все были взбудоражены, каждый хотел обрести новых маму и папу. Счастливчикам улыбалась удача, их забирали под звуки плача остающихся детей. В один из таких дней уже немолодые тетя и дядя выбрали Лену Зимину.

– Какая симпатичная девочка! – всплеснула руками тетя, своими формами напоминавшая тульский самовар. – Прелесть, а не ребенок! И лицо такое благородное! Сразу видна порода, не производное каких-нибудь алкоголиков. Как тебя зовут, милашка?

– Лена… – просто ответила Зимина.

– Ах, Лена, Леночка! Ты нам с мужем очень понравилась! Верно, Серж?

И тульский самовар обратил свой взор на супруга, тощего мужичонку, чья фигура напоминала обглоданный рыбный скелет. Серж кивнул.

– Да. И, как нам сказали, учится очень хорошо. Одни пятерки, отличница! Мы тебя берем!

Дети, окружавшие Лену, притихли. Ибо они видели по ее лицу, что сейчас произойдет что-то незаурядное. Так и вышло. Лена выдала на-гора такую матерную тираду, что даже видавшая виды директриса присела на вовремя кем-то подставленный стул. Свое нецензурное несогласие девочка объяснила просто.

– У меня есть свои мама и папа. И я их обязательно найду. Так что идите отсюда…

И далее тоже последовало непечатное выражение.

Супружеская пара с выпученными глазами попятилась к двери. Мужик споткнулся о порог и упал назад. Директриса кинулась поднимать благодетеля, ибо тот всего четверть часа назад прилично «позолотил ей ручку». В бешенстве директриса оглянулась на безмятежно наблюдавшую за ними девочку и прошипела:

– Ну все, Зимина! Ты меня достала! Мое терпение лопнуло!

Вскоре директриса вызвала Лену к себе в кабинет и объявила, что за непослушание, попытку побега из детдома и прочие грехи она будет отправлена в «психушку». Осталось только согласовать кое-какие детали. Директрисе не терпелось насладиться местью. Однако она поторопилась. Внезапно в дом нагрянула проверка. Тощий мужичонка по имени Серж, видимо, имел какое-то серьезное влияние в областных структурах власти и не простил унижения перед детским коллективом. К тому же директриса никак не хотела расставаться с энной суммой денег, врученных за «правильный подбор» ребенка. Комиссия выявила серьезные нарушения в работе руководства детдома, директрису и главного бухгалтера сняли с должностей, и они были очень рады, что все не закончилось уголовными делами. На их место были назначены другая директриса и главбух, бумаги о переводе Зиминой в психушку куда-то затерялись, и Лена осталась в этом детдоме.

Новая директриса, которую звали Наталья Петровна, выглядела полной противоположностью уволенной фурии. Моложавая, подтянутая, энергичная, с хорошей фигурой. И лишь постоянное строгое выражение лица немного нивелировала ее несомненную привлекательность. Вместе с ней прибыл и новый воспитатель, на место уволившегося по собственному желанию Михеича. Звали его Иван Сергеич, высокого роста мужик с чуть красноватым лицом, словно вырубленным из дерева. Он был похож на тех персонажей с плакатов прошлого века, обещающих народу, что он будет жить при коммунизме. Дети быстро поняли, что Иван Сергеич очень добрый и отзывчивый человек, а руки у него, что называется, «золотые». Он сразу стал наводить порядок в доме, постоянно что-то чинил, стругал, пилил, клеил. К тому же он прекрасно знал компьютер и на уроках начал учить детей азам программирования. Еще одной страстью «Сергеича» (так стали звать его дети старших групп) были шахматы. И он, где-то раздобыв демонстрационную доску с магнитными фигурами, стал на уроках заодно с программированием обучать детдомовцев азам этой древней игры. Спустя некоторое время, месяца через четыре, Сергеич организовал первенство детдома по шахматам. Старательно вел таблицу, вписывая в нее единички, нули и редкие половинки. Лена Зимина была единственной девочкой из своей группы, которая приняла участие в турнире. Она легко поддавалась обучению, это касалось всех школьных предметов; в шахматах же все шло не так гладко, и мальчишки старших групп, как правило, обыгрывали дерзкую девчонку. Однако Сергеич громко хвалил Зимину, обещая, что та скоро еще «задаст им жару».

Лене шел уже двенадцатый год, когда она обратила внимание на новенького мальчика, которого перевели в их детдом из другого учреждения. Он был не по годам рослый, крепкий паренек с правильными чертами лица, ямочка на подбородке придавала ему выражение мужественности, светлые волосы были аккуратно причесаны. От мальчика исходил тот ореол таинственности, который так привлекает противоположный пол. Когда Лена узнала, что мальчишке всего девять лет, она разочарованно хмыкнула и перестала обращать на новенького внимание. Тем более что он был очень молчалив, замкнут и ни с кем не шел на контакт. Спустя месяц за ним прочно закрепилась кличка «Герасим». Однако вскоре он снова завоевал всеобщее внимание обитателей детского дома, когда в новом турнире, организованном Сергеичем, наголову, вдребезги разгромил всех участников, в том числе и шестнадцатилетних парней. А уж они то считали себя королями древней игры после года занятий с Иваном Сергеичем. Лена Зимина после последней партии новенького, подошла к нему и без обиняков заявила:

– Меня зовут Лена. Давай дружить?

Протянула парню свою ладошку. Новенький молча пожал ее, встал из-за стола, внимательно посмотрел ей в глаза. Лена вздрогнула.

– Саша. Савельев. Давай.

И он повернулся, медленно пошел из спортивного зала, провожаемый десятками взглядов. Рядом с Леной стоял мальчик ее возраста, ревниво наблюдавший за этой сценой.

– Подумаешь, чемпион… Наш Иван Сергеич наверняка его легко обыграет! – заявил он, наблюдая за реакцией Лены. – Верно?

Последнее слово было обращено к преподавателю шахмат. Взоры всех детей теперь были устремлены на Сергеича. Тот пожал плечами, улыбнулся.

– Обязательно сыграю с ним. Но немного позже…

И тоже вышел из зала.

Глава 3. Хождение по мукам

Люди в зрительном зале шахматного турнира слились в своем ожидании очередного хода Савельева в единый нетерпеливый и своеобразный организм, который шумел, несмотря на запреты арбитров, вздыхал, спорил, возмущался, замирал в восхищении от замысла юного игрока. На десятом ряду особо выделялся вертлявый молодой человек, который недавно получил оплеуху. Он завладел вниманием своих соседей и горячо доказывал бесперспективность атаки белых фигур. Саша несколько раз бросал взгляд в ту сторону. При этом его глаза сужались от злости, но никто, кроме соперника Савельева, не замечал этого. Но и он, этот маститый гроссмейстер, тонкий психолог, даже близко не догадывался, какие посторонние мысли сейчас бродят в голове у мальчика.

Как он похож на того мерзавца по фамилии Терентьев. Когда меня привели в группу глухонемых, через день к нам в комнату завалился он, со своей компанией. Подошел близко, наклонился, взял меня за подбородок. Ухмыльнулся мерзко, из его рта несло как из помойной ямы.

– С прибытием тебя, дорогуша! С пропиской, как говорится.

Я даже не ожидал, что он меня так подло ударит. Схватив двумя руками за затылок, он резким движением наклонил мою голову навстречу своему колену. На пол комнаты, на мою постель хлынула кровь из разбитого носа. Вдруг откуда-то сбоку меня сильно ударили по голове. Я упал. Компания отошла, походила по комнате, вышла в коридор, о чем-то посовещалась. И потом они вернулись. Знакомиться. По очереди подходили ко мне, протягивали руку и называли свое имя. В ответ на мое молчание били ладонью по кровоточащему носу, по голове, в висок. Это у них называлось «прописаться». Своеобразный ритуал. Мне об этом рассказали позже. Они не скрывали того, что мечтают после выхода из детдома во взрослую жизнь стать «ворами в законе». А не «фраерами», как все остальные. И верховодил ими этот Тереньтев, «пятнадцатилетний капитан», как он себя называл.