
000
ОтложитьЧитал
© Анатолий Арестов, 2025
ISBN 978-5-0067-4804-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
[верлибр как осмысление жизненных обстоятельств]
[любой город] • 1
Пошлость пустой улицы любого города заключалась в запылённых рекламных вывесках,
Бросающихся в глаза яркими цветами красок и жирными шрифтами слов без смысла.
Выбеленные на майские праздники бордюры, обременённые отпечатками ботинок и ботиночек,
Направляющими прямыми развалились по сторонам тротуара с глубокими трещинами,
ямами, обнажившими подасфальтье, и нависающими сверху тополиными ветками.
Уверенная походка пешехода сменилась на что-то неказисто-детское, видимо, так проще, нежели идти по-джентельменски.
Брошенный окурок дымил фильтром.
Едкая смесь разнеслась метров на десять.
Провокатор скрылся в магазине безделушек.
Статуэтка кота-истукана махала лапой в окно.
Пузатый мужик, дарующий богатство, смотрел на дорогу, где произошло ДТП:
«Кому-то не помешает сотня тысяч рублей!».
«Проще нужно жить!» – пропела синица и извлекла из урны кусочек булочки.
Потемнело.
Вздохнул ветер.
Пыль заструилась между бордюрами.
Кратковременная тишина.
Стук капель о листья и шорох листьев, шум дождя и крик ветра, хруст веток.
Пошлость пустой улицы любого города отмывалась небом, но не искоренялась навечно.
[человек свободный] • 2
Однажды в детстве я уснул в поле и увидел сон, который помню и по сей день:
Стою в тишине под величественным небом, смотрю в бесконечное горнило Вселенной,
Звёзды перестают мерцать, и Вселенная говорит: «Вы – есть род человеческий непоколебимый.
Вы – есть моё внутреннее отражение.
Вы – одушевлённый сгусток материи и вещество, которое стремится к большему…»
Я не знал, что сказать ей, поэтому слушал.
Её монолог навсегда отпечатался в моей памяти: «Не сходите с пути истинного предназначения!
Чаще улыбайтесь небесному светилу – солнцу, да тронут его благодатные лучи плоть вашу.
Запомните главное: когда глаза перестанут излучать свет души, когда вы отречётесь направлять взгляд вверх, тогда звёзды погаснут на небосводе и больше не тронут ваш разум и сердце.»
Я проснулся, осознал сон и поразился недосказанности, уносящейся эхом: «Вещество, стремящееся к большему…»
Я посвятил жизнь поиску «большего».
Разными путями много лет ходил я, искал ответ в житейских мелочах и глобальных начинаниях, пока на склоне лет вечером в поле я не обратил взор на сына, ловившего бабочек
– Только тогда меня озарило: стремление к большему было – свободой!
[вкрапления эпох] • 3
Под свинцовыми тучами тяжёлого неба: ржавый остов брошенного комбайна «Нива», смятение грачей в тополиной лесополосе,
водонапорная башня, гремящая листами железа,
жёлтые колосья Triticum на истощённой почве в угоду человеческому меркантилизму.
Село, как с картины Поленова «Русская деревня», только отреставрированное временем: без назойливых коммунистических плакатов,
с домами, оббитыми сайдингом, и пластиковыми окнами, смотрящими вдаль.
В родной пейзаж не вписывается Toyota Corona старая для владельца, находящегося на передовой, новая для деревни девятнадцатого века, вкраплением эпох отражающейся в озере вместе с глубоким небом.
Небом Андрея Болконского, лежавшего на сырой земле, мысленно воспарившего над бренностью мира, над бесконечной озадаченностью иллюзиями.
Ведь он служил России!
Нёс неугасаемый жар сердца к Родине, пылающей и многоликой, земной и небесной,
среди скошенных трав, облитых слезами росы, среди позолоты куполов,
в несжатой полоске овса, поющего под ветром, в проповеди леса, вцепившегося корнями деревьев и питающегося её плодотворными соками.
Нет, слишком явственно и открыто для многих.
Плачущая крестьянка вытерла глаза платком, горе изливалось изнутри, уносилось в полевую даль и забивалось под комья борозды, чтобы весной стать ростками насущного хлеба.
Пушечный выстрел огласил тишину, вобравшую в себя молитву.
Как смеешь ты, враг, ступать на святую землю?
От шрапнели хрустнула ветка рябины – будущая цветаевская ветка, Маринина.
Обожгло.
Облака закрыли священную суть неба от взгляда.
Наследники земли павших в боях за свободу несколько раз изменят название страны, сменят политический строй,
Но сердца людей, видевших глубокое небо, останутся неизменными.
Красная вакханалия рябинового цвета захлестнёт землю павших.
Поломается ветка судеб человеческих.
Вырастет новая.
Небо Андрея Болконского пристально смотрит с высоты на воина, сидящего в окопе, по которому льют свинцом и плюют «Градом».
Раздаются хлопки и комья земли летят в воздухе в шальном танце.
Стреляют ежесекундно в ложных просторах чужбины.
Взор воина выхватывает цветущий одуванчик с нежными тычинками, который глотает выглянувшее солнце.
Прежними им не быть: ни воину, ни одуванчику.
Пылящие грунтовки пройдены.
Вражеские шевроны на краю дороги…
Мамы дождутся сыновей из немых и диких полей бескрайних, где ветер, дрожащий от лютого страха, злится и бьётся в немом припадке.
Судьбы – кресты, судьбы – сломанные ветки.
Оплаканы гранитные изваяния и прощены святым покаянием скомканного неба.
Молится мама…
В глазах воина ветка чужой рябины, так похожая на ту, цветаевскую, Маринину, которая растёт у калитки в родной деревне, вкраплением эпох отражающейся в озере вместе с глубоким небом.