Протокол «Старый Мир»

2005 – 2006 Года. Федерация – Социалистическое Сообщество. «Да здравствует новый король!»

Побег Дядюшки Верма прогремел по сотням тюрем, словно гром среди ясного неба. Некоторые узники уже знали его имя, почитали его хитрость и бесстрашие, другие только узнавали о легендарном преступнике. Полиция, разумеется, немедленно отправила за ним отряды, но Дядюшка был предусмотрителен. Он залег на дно, выжидая лучшего момента.

Когда же понял, что настало время возвращаться в игру, отправился к дому, где его ждала давно поседевшая мать. Дмитрий шагнул в знакомую, пропахшую старостью и одиночеством квартиру. И увидел её. Мать сидела за кухонным столом, сморщившись, будто пытаясь стать меньше, незаметнее. В её глазах, подёрнутых влажной пеленой, вспыхнул невыразимый ужас, а затем – бесконечная, щемящая боль.

– Сынок… – её голос был тихим, хриплым, совершенно неузнаваемым. – Живой…

Он ждал упрёков, вопросов, слёз. Но вместо этого она молча потянулась к старой шкатулке на полке, её пальцы дрожали. Она достала оттуда не письма, а аккуратно сложенную, пожелтевшую медицинскую справку и пачку нераспечатанных конвертов, заготовленных много лет назад.

– Я… Я всё писала, – она говорила медленно, с трудом подбирая слова, будто перебираясь через невидимые барьеры в собственной голове. – Каждый день. Пока могла.

Она протянула ему справку. Диагноз был сухим и беспощадным: «Быстро прогрессирующая катаракта, осложнённая макулодистрофией. Полная потеря центрального зрения».

– Сначала буквы поплыли… – она объясняла, глядя куда-то мимо него, в пустоту. – Потом они стали распадаться на чёрные пятна. Я уже не видела строк. Не видела конверта. Мир сузился до световых пятен и теней.

Она обвела рукой свою убогую комнату.

– Для меня это стало тюрьмой пострашнее твоей. Я боялась выйти на улицу. Боялась, что не увижу ступенек, не узнаю лиц. А потом… потом я стала забывать слова. Иногда я брала ручку, а в голове была только пустота и страх. Я боялась написать что-то не то, сделать ошибку…

Она заплакала. Беззвучно, по-старушечьи, вытирая слёзы костлявым кулаком.

– Прости меня, Димка. Я не предавала. Я просто… сломалась. Моё тело стало моей клеткой. И самой большой болью было знать, что ты там, а я не могу даже слова передать.

Она не просила его понять. Она просто объясняла. Объясняла причину тишины, которая, она знала, должна была разъедать его изнутри все эти годы. Дмитрий обнял ее и пообещал:

– Мама, поверь, скоро тебе не нужно будет переживать на счет этого. Мои… Друзья, да, друзья, они присмотрят за тобой. А потом я вернусь. Я буду писать тебе. Мои товарищи прочтут тебе мои письма.

С этими словами он вышел из дома матери на улицу, где его ждали верные соратники.

Федерация, которую покинул когда-то Дмитрий, была уже не той. За годы его заточения страна погрузилась в пучину кризиса. Промышленность останавливалась, коррупция пожирала последние ресурсы, а пропасть между кучкой олигархов у власти и народом, прозябавшим в нищете, стала непреодолимой. В воздухе витали запахи грядущего бунта – несанкционированные митинги, забастовки, голодные бунты в отдалённых городах. Власть старого президента трещала по швам, и элиты уже готовились к дележу наследства.

Именно в эту благодатную почву Дядюшка Верм бросил семена своей идеологии. Он не пошёл против системы – он предложил себя как единственную альтернативу хаосу.

Его обращение к народу било точно в цель:

– Здравствуйте, уважаемые граждане! Вы голодаете? Вы видите, как ваши дети теряют будущее? Вы ненавидите тех, кто разграбил вашу страну и называет это «рынком»? Я не предлагаю вам революцию. Революция – это кровь и хаос. Я предлагаю вам ПОРЯДОК. Я не буду вам лгать о «светлом капиталистическом будущем». Я дам вам работу. Дам вам хлеб. Дам вам уверенность в завтрашнем дне. Я сотру с лица земли эту прогнившую систему, которая сосёт из вас последние соки! Я не прошу вас за меня голосовать. Я прошу вас дать мне мандат на очищение.

Он говорил то, что хотели услышать миллионы: не абстрактные лозунги о свободе, а конкретные обещания еды, стабильности и мести обидчикам. Народ, уставший от пустых обещаний «демократов», увидел в нём «сильную руку», которая наведёт порядок.

Но одних слов было мало. Первых «Подражателей» и пару взломанных серверов ему предоставили… другие. Ещё в тюрьме, через цепочку сокамерников, связанных с большим миром, до него дошёл запрос. Группа бывших силовиков и обойдённые при разделе собственности олигархи искали «новое лицо» – харизматичное, жёсткое, управляемое. Они видели в нём таран, который расчистит для них место у кормушки. Их первая встреча после побега состоялась в заброшенном ангаре. Говорили мало. Посмотрели друг на друга, как падальщики на голодного волка. Ему дали первый ресурс. А он уже тогда понял, что, в отличие от них, он играет не за деньги, а за бессмертие. И что таран может обрушить не только ворота, но и сами стены, за которыми прячутся его хозяева.

День за днем Дядюшка не промывал мозги – он предлагал ясность. Он брал их боль, их страх перед завтрашним днем, их унижение от нищеты и говорил:

– Я знаю, в чем ваша беда. Ваша беда – в хаосе. В слабости. В том, что каждый тянет одеяло на себя.

Он не обещал рая. Он обещал порядок. Железный, неоспоримый, где у каждого есть свое место, своя функция и своя ложка в общем котле. Он не говорил о свободе – он говорил о стабильности. И для людей, измотанных борьбой за выживание, вторая была желаннее первого.

Промывка мозгов шла не только через экраны. Вскоре после первых обращений Дядюшки по городам Федерации прокатилась волна странных, на первый взгляд спонтанных, протестов. Их участники, одетые в самодельные алые повязки и маски, с криками «Верм!», «Порядок вместо хаоса!» и «Долой продажных крыс!» начинали погромы правительственных зданий и офисов ненавистных корпораций.

Их акции были яркими и демонстративными: они перекрывали дороги, расписывали стены лозунгами, организовывали громкие, но в целом мирные сидячие протесты у зданий правительства. Однако всегда находились «провокаторы», которые в нужный момент начинали бить стекла и поджигать машины, давая повод для жестоких зачисток. Эти кадры немедленно подхватывались лояльными Дядюшке СМИ, чтобы показать: только его железная рука может остановить хаос, который творят его же люди.

Дядюшка Верм понимал: чтобы искра воспламенила народ, нужны первые щепки. «Подражателей» – так стала называться самая крупная группировка, восхваляющая идеологию Дядюшки – вербовали из отчаявшихся, озлобленных горожан, обещая им деньги, еду или просто возможность выплеснуть ненависть на тех, кого они винили в своих бедах. Ими руководили опытные провокаторы и агенты, внедрённые в толпу. Они давали указания, подбрасывали оружие, указывали цели.

Их главной задачей было не свержение власти. Их задачей было создать видимость тотальной народной поддержки Дядюшки, посеять панику среди элит и спровоцировать правительство на жёсткие ответные меры. А когда силовики начинали разгонять «Подражателей», то они кричали на всех углах:

– Смотрите! Продажная власть стреляет в народ, который требует Порядка!

Когда Дядюшка только начал свою промывку мозгов, его «силовой блок» состоял из таких же, как он, отбросов системы – бывших зеков, головорезов с окраин и отчаянных авантюристов, почуявших запах большой крови и лёгкой добычи. Они не были солдатами. Они были инструментом устрашения, грубой силой, которая ломала двери, глушила оппонентов и охраняла первые подпольные штабы. Они верили не в идею, а в долю и в обещанную власть над теми, кто когда-то их презирал.

Именно эти головорезы стали костяком для вербовки «Подражателей». Они знали язык улиц, понимали, как манипулировать отбросами общества – обещанием хаоса, который можно будет обернуть в свою пользу. Они были первыми Людьми в Чёрном, ещё без униформы, но с уже зарождающейся жестокостью будущей гвардии.

Когда волна «спонтанного народного гнева», умело направляемая ими, смела остатки старой власти, перед Дядюшкой встала новая задача: превратить банду преступников и управляемую толпу в институт власти.

И тогда был запущен великий проект «Серафим».

Бывших головорезов и самых яростных, идейных и безжалостных «Подражателей» собрали на военной базе. Им показали ту самую чёрную униформу, маски-респираторы и алые повязки.

– Раньше вы были ничем, – голос Дядюшки гремел под сводами ангара. – Вас презирали, использовали и выбрасывали. Теперь вы – Серафимы. Вы – чистильщики этого мира. Ваша воля – моя воля. Ваша рука – моя рука. Вы больше не отбросы. Вы – моя стальная воля, облечённая в плоть. Вы – новый этап эволюции.

Это был гениальный психологический ход. Он давал им не просто власть. Он давал им новую идентичность. Смыть прошлое, облечься в чёрное, стать частью безликого, всесильного механизма. Для бывших преступников это было искуплением. Для «Подражателей» – высшей формой признания их фанатизма.

Их не просто «прозвали» Серафимами. Их переродили, стёрли прошлое и дали новое имя, как дают оружию. С этого момента банда стала гвардией. А беспорядочная ярость – дисциплинированной жестокостью.

Два года, за которые Дядюшка захватил власть, был тяжелыми. Сколько невинных людей погибло от его рук – только для того, чтобы показать свою решимость, свою силу. Соседние страны предпочли не вмешиваться.

Спустя два года ему оставалось лишь зайти в уже свой кабинет на место президента, которого он отправил в ссылку на благо новой страны – Социалистического Сообщества. Победа была полной, но какой ценой? Только время покажет, будет ли эта новая жизнь лучше прежней.

Глава 1. Много лет спустя

Прошло двадцать три года с того момента, как Дядюшка, хладнокровный стратег и неутомимый завоеватель, захватил свою первую страну. Вначале жизнь подданных действительно преобразилась: дороги стали лучше, школы – современнее, а больницы более оснащенными. Однако эта идиллия оказалась недолгой. Как только Дядюшка утвердился в качестве полноправного правителя, он тут же вспомнил о своей возлюбленной, которая терпеливо ждала его возвращения.

Дядюшка отправил за ней Серафимов. Они появились бесшумно. Не с грохотом сапог и скрежетом тормозов, а как черные тени, сгустившиеся на пороге. Их лица скрывали респираторы с безжизненными стеклянными глазами, а красные повязки на рукавах были цвета запекшейся крови.

Они не говорили. Они просто вошли, и от их присутствия воздух стал густым и ледяным. Их движения были синхронны, как у хорошо отлаженных механизмов. В них не было ни злобы, ни удовольствия – лишь пугающая, бездушная эффективность. Они были не солдатами – они были воплощением самой Системы, ее карающей дланью.

– Госпожа Алина, – сухо и твердо начал один из Серафимов, – проследуйте за нами, Верховный Председатель Социалистического Сообщества желает вас видеть. Вероятно, вы его знаете под именем Борман Дмитрий Евграфович.

– Да, действительно, – ошеломленно произнесла Алина, точно не ожидавшая того, что к ней на порог заявятся солдаты ее возлюбленного, – позвольте я соберу свои вещи?

– Так точно! Мы предоставляем вам столько времени, сколько потребуется.

После того как Офицер ушел, к Алине подошел Серафим в чёрной униформе, с безжизненным стеклянным взглядом и склонился над Алиной. Его голос, искаженный респиратором, прозвучал негромко, почти шёпотом, который не могли услышать другие:

– Если вам потребуется помощь… ищите меня. Позывной… «Безмолвный».

За стеклом маски на мгновение мелькнуло что-то человеческое – искра боли или надежды – и тут же погасло. Он выпрямился и снова стал просто винтиком в безупречной машине террора.

Когда вещи были собраны и погружены, они отъехали от ее дома. Путь занял около 4 часов, после чего они прибыли в роскошный особняк. Там ее встретил Дядюшка. Он изменился. Тот статный, уверенный в себе лидер, чья воля сгибала стальные прутья решёток, а речь заставляла трепетать самых отпетых головорезов, будто канул в небытие. Его сменил кто-то другой. Тот же, но не он.

Теперь перед ней стоял мужчина, от которого веяло уже не внутренней силой, а ледяной, бездушной мощью обезличенной системы. Его некогда белоснежное пальто впитало в себя столько крови, что отблески на багровой ткани казались живыми, будто она ещё не запеклась, а всё ещё пульсировала тёплой, липкой жизнью.

Он отпустил бородку, и в её чёрной гуще, точно молния в грозовой туче, сияла седая прядь – отметина не лет, а сожжённых нервов и бессонных ночей, отданных планам. Ирония судьбы: под этим алым саваном он носил всё тот же чёрный свитер и синие джинсы, те самые, что были на нём в ту самую ночь. Только коричневые туфли, некогда – дань уважения старому психологу, – теперь отполированы до блеска, как сапоги палача.

Он шагнул вперёд и обнял её. Обнял так, как обнимают собственность. Но в его объятиях не было тепла.

– Алина, – его голос был тихим, но в нём звенела сталь. – Взгляни, чего мы смогли достичь. Если бы не ты… этого великолепия не существовало бы.

Одной рукой он обнимал её, другой – указал на сияющий, стерильный город за окном, на людей-муравьёв, бегущих по своим клеткам.

– Мы жили бы в том старом, прогнившем мире, где слабые могли жаловаться, а сильные – сомневаться. А теперь… взгляни. Каждый работает. Каждый получает ровно столько, сколько заслуживает. Никто не голодает. Никто не просит большего. Идеальный механизм. И это пальто… – он высвободился из объятий, чтобы показать ей залитые кровью рукава, – это не грязь, Алина. Это краска. Краска, которой я пишу новую реальность. Символ новой веры.

Алина отшатнулась было, её глаза расширились от первобытного ужаса при виде этой одежды-исповеди. Пахло медью, потом и смертью. Но потом он снова посмотрел на неё – не своими ледяными глазами правителя, а взглядом того самого Дмитрия, который обаял ее своей харизмой и уверенностью в себе. И его слова, такие красивые, такие правильные, смыли её страх, как тёплый дождь смывает кровь с асфальта после парада.

Он говорил о порядке. О достатке. О великом будущем. И она, как тогда, в тюрьме, поверила. Не фактам перед глазами, а тому, во что он верил… Их семейная идиллия висела на тонкой ниточке, и с каждым днём Алина понимала это всё отчетливее.

Через несколько дней у того же подъезда замер второй, менее роскошный автомобиль. Из него вышли два Серафима и бережно, почти что с почтением, помогли выйти хрупкой пожилой женщине в простом, но чистом платье.

Анна Андреевна Борман казалась ещё меньше и беззащитнее на фоне огромных, незнакомых ей звуков. Она нервно сжимала ручку старенького, ношеного саквояжа – всё, что согласилась взять с собой из старой жизни. Её слепые, затуманенные катарактой глаза были широко раскрыты, а голова поворачивалась, пытаясь угадать масштабы окружающего её пространства.

– Мама? – раздался у самого её уха знакомый голос, в котором звенела непривычная сталь.

Она вздрогнула. Дмитрий стоял перед ней. Он не бежал, не обнимал её. Он оценивал её реакцию.

– Димка? – её голос прозвучал тихо и растерянно. – Где мы? Это что, твой новый дом?

– Один из них, мама. Пока что. Тебе больше никогда не придётся ни в чём нуждаться. Идём, я покажу тебе твои комнаты.

Он взял её под локоть, и его пальцы, привыкшие уже отдавать приказы, с неожиданной нежностью повели её вперёд. Они шли по гулким, устланным коврами коридорам. Анна молчала, и лишь её пальцы судорожно впивались в рукав сына.

Наконец он распахнул высокую дверь. Воздух внутри пахнет свежей краской и дорогой древесиной.

– Здесь твоя спальня, – голос Дмитрия звучал гордо, но с ноткой напряжения, как у мальчика, демонстрирующего свой первый удачный проект. – Всё самое лучшее. Как ты и заслуживаешь.

– Димка, – тихо, но чётко перебила его мать.

Он замолчал.

– Как ты всё это получил? – спросила она, поворачивая к нему своё невидящее лицо. – Ты же сидел… Ты сбежал. Тебя должны были искать. Кто дал тебе такую власть? Кто за тебя поручился?

– Я ни у кого не просил власти, мама. Я её взял. Сам. Потому что никто другой не мог навести Порядок. Страна катилась в пропасть, а я дал людям работу, хлеб и цель. Они сами пошли за мной.

– Люди пошли за тобой? – её шёпот был полон сомнения и страха. – Или за твоими Серафимами? Я слышала, как они двигаются. Как они дышат. Они как роботы, Димка. Бездушные и страшные. Это и есть твой порядок?

Она вырвала свою руку из его руки и сделала шаг назад, нащупывая спиной косяк двери.

– Ты говорил о справедливости. О том, что мы сбежим и будем жить тихо. А это… это дворец какого-то сатрапа. Кому ты должен был перейти дорогу, чтобы получить его?

Дмитрий замер. Его лицо, секунду назад сияющее гордостью, стало мрачным. Он ждал слёз радости, изумления. Он получил допрос и укор.

– Я никому не переходил дорогу, мама. Я проложил свою. Старая власть была слаба и прогнила. Я предложил людям силу. И они выбрали меня.

– Люди выбирают между плохим и худшим, когда над ними стоит человек с оружием, – она покачала головой, и в её голосе зазвучала старая, выстраданная мудрость. – Я боялась одного тирана всю жизнь. И теперь мой сын строит мир, где он и есть самый главный тиран. Я слышала по радио, как твои голоса кричат о «новой эре». Я молилась, чтобы это был не ты, надеялась, что мне показалось.