- -
- 100%
- +
Аватарку Варвара она сгенерировала с помощью нейросети, и та походила на реальное фото. Изначально ей хотелось сделать Варвара брутальным, викингоподобным. Наигравшись с мечами и шкурами, она смягчилась до образа Тарзана на стиле и под конец поисков идеальной версии второго Я пришла к Варвару, который выглядел как ее брат-близнец. Брат – с вагоном времени на спортзал, бассейн, солярий – позировал за винтажной печатной машинкой на фоне постера с изображением плиток скрэббла, составляющих фразу: «Who are you?» (кто ты? – англ.). Внешнее сходство было не полным. У Вари волосы были прямые, ниже лопаток, Варвара же она постригла и окультурила в меру, отчего он походил то ли на Курта Кобейна, то ли на Дэвида Бекхэма. Она носила линзы, но ему нацепила очки в тонкой оправе, пришедшие к ней в виде бонуса за годы, проведенные над книгами и методичками с пометкой «16+», точно намекавшей на рекомендуемые диоптрии, а не на возрастной ценз. Варя поводила по выбранной фотке курсором, вдруг он метнулся в сторону, как на сеансе спиритизма, открыл архивную папку и застыл над аватаркой, нарисованной простым карандашом. Варя прикрепила ее к письму с текстом интервью и отправила Михалычу. Тут же зашла в блог, заменила фото Варвара на карандашный портрет со словами: «Мы с вами одной крови, вы и я», захлопнула ноутбук и пошла радовать себя в торговый центр.
Настроение портилось. Задрать нос перед Вассой не удалось: обидчица не явилась, в душу нагадила дистанционно. Михалыч приплелся как на каторгу, вопросы к интервью составил на коленке: как пришла идея, кто читатели, где находите героев, что будете делать, когда источники вдохновения кончатся, и т. д. Скука смертная… А когда скучно и грустно, хочется вкусного. Варя передумала подниматься в парфюмерный бутик и, прихватив тележку, вкатила в супермаркет.
Булки выглядели пленительно, их аромат сочился сквозь целлофановые упаковки и мгновенно парализовывал волю к здоровому образу жизни у всех, кто приближался к ним на расстояние вытянутой руки. Оказавшись в «красной» булочной зоне, Варя задумалась, почему женский организм на третьем десятке влюбляется в них по уши и усваивает без остатка. Их будто специально выпекают круглыми, чтобы они идеально вписывались в бока, живот, откладывались мякишем на бедрах и не только. Мысленно примерив ванильные пышки к груди и попе, Варя сделала над собой усилие и отступила к прилавку с тортами. С тортами та же история, но торт, съеденный в праздник, считается разновидностью веселья, а не углеводной бомбой. Праздников, достойных внимания, у Вари было три: Новый год, днюха и блуждающий день с выпадающим на него настроением купить торт. К тому же вечером намечался еще один, случайный, в честь того, что она молодец, но после эмоционально бурного утра она о нем забыла. Сметанник отправился в тележку без повода и угрызений совести. Мечтая о чае со вкусом малины, она не заметила, как ее тележку притормозил мужик в трениках и вязаной шапке, бросающей вызов палящему августу.
– Девушка, вы не могли бы мне помочь, у меня похмелье, – он качнулся, обрел равновесие и поднял на Варю взгляд, полный отчаяния.
– Я не нарколог, – Варя сдала назад и попыталась объехать живую преграду.
– Ну купи человеку коньяк! Жалко, что ли?
– Коньяк?!
– Да, коньяк. Не видишь, мне плохо, – заявил он уверенно и осмотрел себя, стараясь не делать резких движений. Его повело в сторону, как опытный канатоходец, он выбросил руки в стороны и, попружинив в коленях, встал перед Варей, раскрыв объятия.
«Шокирующая наглость. Видимо, в популяции алкашей деградация с эволюцией идут рука об руку, помогая особям с дефицитом префронтальной коры паразитировать на кротких покупательницах. Они возникают перед ними в образе побитых, но не растерявших пыла альфа-самцов, требующих львиную долю добычи», – заключила Варя и, следуя законам биологии, посмотрела на него в упор и оскалилась. Алконавт поник.
– Мне хуже, – бросила она, развернула тележку и покатила прочь.
– Так пойдем просить коньяк вместе. Ты куда?! – крикнул он вслед.
– Я прям магнит для чудил… Супер. Еще и сама с собой разговариваю, – пробубнила она, болидом промчалась по рядам, по пути схватила малиновый чай, на кассе попросила с витрины «Ной» в подарочной коробке – естественно, для себя. Ей уже было и плохо и хорошо, а хотелось, чтобы никак и под фильмец ни о чем.
Дома она включила музыку, распаковала торт, тонко нарезала лимон, посыпала солью, протерла бокал, вынула из коробки коньяк и зашла на «Кинопоиск». В этот момент из рюкзака в прихожей раздался телефонный звонок.
– Абонент не абонент, – промурлыкала Варя, игнорируя любимый трек из сериала «Фром», и продолжила выбирать кино. Через минуту телефон снова дал о себе знать и затих. Задинькали сообщения. Варя силилась вспомнить, кому она обещала объявиться или позвонить.
– Да ямбись оно хореем! Дама отдыхает, – она занесла ложку над тортом, замерла на полпути, вымолвила: – О божечки, – и побежала за телефоном.
Куча неотвеченных звонков и сообщений. Вечеринка на квартире у Олега началась без нее час назад. Автобусом минут тридцать, но для этого надо выйти немедленно, а она в дурацкой юбке и розовой блузке в цветочек, а в планах были маленькое черное платье, каблуки, серьги, кольца и стрелки, как у Нефертити.
– Варя, не паникуй… – она убрала торт с коньяком обратно в пакет. – Весьма кстати. Беру с собой. Дальше у нас… Платье, платье, платье!
Три черных платья она бросила на диван и встала перед ними с бегающим взглядом, закусив ноготок:
– Ну, давай же, какое, эники-беники ели вареники…
На дверце шкафа висело зеркало. Варя повернулась к нему, приложила к себе первое платье, воображение разыгралось, и она решила мерить их подряд – так быстрее.
Природа наградила ее прекрасными формами с точки зрения мужчин. Кровь с молоком, как сказала бы ее бабуля, с детства приучавшая ее есть жопки от батона, чтобы титьки росли. Выросло все. Если она толстела или, выражаясь корректно, набирала пару кило, ее живот не выпирал, как у беременной коровы, а спинка не становилась как у свинки – все соцнакопления распределялись равномерно, не искажая фигуру до безобразия. Зная свою особенность, она жила спокойно. Диеты и спорт презирала, становиться сушеной воблой не собиралась. Не потому, что все худые злые, как учила премудрая и наидобрейшая бабуля, с молодости носившая сорок шестой размер, а потому, что стройность не всем к лицу. Она делала Варю болезненной. Стоило схуднуть, как все начинали интересоваться ее здоровьем – издалека и тактично. При весе семьдесят килограммов и росте сто шестьдесят пять сантиметров она считала себя красоткой эпохи Ренессанса. С ней были согласны даже те, кто не знал слово «Ренессанс».
Первое платье – из велюра, короткое и в облип – показалось слишком секси. Второе было шикарным, в пол, с коротким рукавом, глубоким вырезом и резинкой под грудью, но в нем только сено косить в полночь. Критика нарядов возросла на третьем – нуарном, с кружевными рукавами и воротником. Она повертелась и вспомнила, как выгуливала его на недавнем свидании с обаятельным чудовищем. Опять не то. За окном громыхнуло. Варя приоткрыла балконную дверь и почувствовала яркий аромат грозы. Березы, как банные веники на корню, раскачивались, разгоняя зной, в порывах отхлестать выщербленные спины домов. По тротуару несся пыльный поземок.
– Супер, – сказала она, – в любом наряде буду мокрой курицей.
Платья вернулись в шкаф, девушка напялила футболку с Дамбо, джинсы, желтый анорак-дождевик, схватила со стола пакет и побежала на остановку. В автобус успела до первых капель. Хлынул ливень. Синяя субмарина, как нарочно, шла медленно, собирая светофоры, а в центре застряла в пробке. Варя отписывалась друзьям, что едет и вот-вот, просила напомнить номер квартиры. За этим занятием она не заметила, как автобус тронулся, а дождь перестал заливать запотевшие стекла. Занудное объявление о том, что безбилетники наносят ущерб казне, прервалось, тот же голос тоном человека с пистолетом у виска предупредил, что автобус подъезжает к Садовому переулку. Варя успела выскочить в последний момент. Лужи, солнце, вечереет, и анорак все-таки пригодился: с лип над дорогой текло, как из лейки сломанного душа.
Пари
«В стране, где первое прилагательное, всплывающее при слове психиатрия, – „карательная“, мода на болезни башки не приживется».
Луи
Дверь открыл Олег. Он с рычанием выдернул из зубов пару бахил, вывалил язык, изобразил спаниеля с одышкой и гордо произнес:
– На, я те тапочки принес.
Его скромная по всем пунктам квартира служила «проходным двором» – местом для посиделок, неформальных переговоров, перевалочной для командировочных друзей и друзей их друзей. Гостеприимство Олега не знало границ, и никто не помнил, возникло оно после развода или стало причиной. Жена ушла, прихватив с собой его тапки, которыми его неудачно приворожила, насмотревшись ТВ3. Он пытался стребовать их назад, но на крыльце ЗАГСа роскошная оккультистка разразилась истерикой и выпалила, что по рецепту вечной любви их требуется сжечь в полночь, завернув во вчерашнюю газету. «Зато ты красивая», – ответил Олег, смирился с потерей и пошел к киоску «Союзпечати» за недостающим ингредиентом. Идеальных брюнеток, тапки и прессу он разлюбил одновременно. Дома обходился дырявыми носками, а гостей обувал в бахилы, которые тырил в частных лабораториях по пути куда-нибудь.
Олег был однокурсником Вари, он доучился до экватора и бросил журфак, сказавшись беременным. Позже уточнил, что идеей. Прибился к телевизионщикам, помыкался в подмастерьях, а спустя два года, когда друзья по альма-матер корпели над дипломами, он уже владел скромной рекламной фирмой, занимавшей весь верхний этаж в бизнес-центре. Однажды кто-то видел его в костюме и при галстуке, но это не точно. Он был типичной творческой личностью, бесшабашно веселой до первого стакана, после второго в него вселялся дух Сократа и случался приступ неукротимого реформаторства. Поэтому пил он редко, чтобы ненароком не изменить мир, в котором его все устраивало.
– Ты поздно, мы уже начали петь, – сказал он, наблюдая, как Варя натягивает на кроссовки бахилы. – В пакете чо?
– Торт и коньяк.
– О, а это вовремя, мы еще не начали танцевать. Про-хо-ди, – пропела патлатая каланча и подхватила пакет.
Разумеется, никто не пел и танцевать не собирался. Лена и Кристина, заслуженные корректоры всея Самиздата, пили шампанское и смеялись над байками Вадика – красочными пересказами будней референтуры. Вальяжный Иван Лаврентьевич Улитин, или попросту Луи, ушедший на покой, на дачу, в глушь, в литературу, но одним звонком свыше низвергнутый обратно в редакторское кресло по причине кадрового дефицита, потягивал коньяк и теребил усы. Фотограф Толик сидел носом в телефоне, обозначив границу зоны комфорта банками пива.
– О, Варвари! – воскликнул Луи и театрально поклонился, не вставая с места. – Ты мчалась под проливным дождем на двуколке, тебе пришлось многажды менять загнанных лошадей, и вот ты здесь, измотанная тряской, непогодой, но все же очаровательно прекрасна душой и телом. Присаживайся, голубушка, мы тебя отогреем «Прасковейским».
– Как я по вам скучала, – Варя опустилась на пуфик у импровизированного стола – двери, положенной на табуреты и накрытой простыней.
– Поздравляем, поздравляем, ты такая умничка, мы за тебя безумно рады, – наперебой заговорили девушки. – Вадик, не тормози, наливай.
– Спасибо, девочки, – смутилась Варя.
– Я в тебя верил. Нет слов, – выдал после выкрутасов с пробкой балабол-Вадик и налил Варе шампанское.
Толик отлип от телефона, открыл банку пива на вытянутой руке с классическим «четак, пссшшшит», поднял ее над головой и произнес:
– Поддерживаю. Одна блог тянешь? СЕО-мео, тэдэ…
– Ага, – расцвела Варя.
– Ей пора нас в батраки брать, – Олег сел рядом, обнял Варю за плечо, легонечко потряс и быстро убрал руку. – Имей в виду, мы согласные.
– Барыня не охоча до холопов, – вмешался Луи, поправляя на пузе рубашку. – Правильно говорю, голубушка?
– Не вгоняйте меня в краску.
– О, разве б я посмел? И в мыслях не было.
– Еще один первый тост за Варвару и ее альтер эго! – Олег встал и обратился к виновнице торжества: – Как ты понимаешь, за два часа плодотворного ожидания…
– Полтора, – уточнила Кристина.
– Не беда, округлим. В общем, твою карьеру, здоровье, красоту и мужа богатого мы уже пропили, – он указал на батарею бутылок в углу. – Ну, жахнем еще разок!
– Как прошло интервью? – спросила Лена, тиская пластиковый стаканчик.
– Не спрашивай. Васса считает, что я от балды сочиняю и блог мой фуфельный.
– Вот стерва, – покачала головой Кристина, – мы это уже где-то слышали. Она тебе покоя не даст, троллем в комментарии влезет, с нее станется. Ты их модерируешь?
– Конечно. Мат-перемат и реки грязи – в бан.
Олег нарезал торт, положил кусок Варе, подцепил второй и пошел предлагать его по кругу, выслушивая вежливые отказы, пока не добрался до сладкоежки Луи.
– А мне любопытно, – пожевывая губу, начал Луи, – с чего она взяла, что ты искусная сочинительница небылиц?
– Говорят, дело в фото. Вместо них рисунки вывешиваю.
– Сама портретничаешь?
– Да. Я художку окончила.
– Разносторонняя личность, – констатировал Толик, елозя пальцем по экрану телефона и хмыкая себе под нос. – Портрет и до семи зарисовок по тексту вместо фото. Стильно. Блог похож на предка комикса в духе классицизма: раздутый бабл и всякие пушкинские заморочки для визуальной поддержки. Нра-а! – протянул он.
– Стараюсь, – опустила глаза Варя.
– И все твои персонажи живы, здравствуют, в смысле, и повстречать их можно? – продолжил допрос Луи.
– Не все, – Варя чувствовала, что краснеет, – одного по памяти писала.
– Кого ж?
– Константина – человека с флагом. Он жил в другом городе, где и я в детстве. Мы были соседями… И он буквально на моих глазах юродивым стал. В быту совершенно адекватный, милый дядька, а как на рыночную площадь выйдет, с катушек слетал. Заведет свое, размахивая флагом: «Люди, очнитесь, куда вы мир катите?!» Сначала его слушали, потом возмущались, но вскоре привыкли. Часок флагом помашет и пятнадцать суток – метлой на той же площади.
– Жил?.. И что с ним стало? Дурка, тюрьма? – Луи сидел в единственном кресле, развалившись, но тут весь подобрался, наклонился к столу и положил руки на колени.
– Я не написала концовку, потому что он для меня на той площади остался. Времена были другие. Свободу слова еще воспринимали буквально. Вы-то помните…
– Самое интересное зажала, – пробурчал Толик.
– Не интересное, а грустное, – Варя завела волосы за ухо и нехотя добавила: – Он повесился.
– Как? Расскажи, как? – Вадик истово требовал подробностей.
– В шкафу на ремне, – сдалась Варя и вдруг ощутила, как ее история опошлилась, сжалась и, затянув на шее ремень, закрыла за собой дверцу шкафа.
– Фу-ты ну-ты, – схватилась за горло Кристина, – это с пятью-то детьми? Жуть какая…
– Я бы с пятью тоже повесился, – вставил Толик.
– Не смешно, – тихо сказала Лена, – и хватит пялиться в телефон, бесишь!
– Ну, сорри. Это из наболевшего, – он залпом допил пиво, извинился за отрыжку, поставил банку на пол. – Мне пора, жена требует домой через магазин и пулей, чтобы в садик за малым успеть. Жиза.
– Ха, – кашлянул Луи.
– И мне в садик, божечки, – запричитала Кристина, – как успею?
– Об том и глаголю, – Луи закинул ногу на ногу, навалился на подлокотник и подпер рукой голову, чтобы было комфортней наблюдать за суетой.
– Муж с работы выехал, он нас подхватит, пойдем, – сказала Лена, убирая в сумку телефон. – Варенька, мы такие растяпы, хотели дольше посидеть.
– И посидели, это Варя опоздала, – бурчал Толик, прыгая на одной ноге и стаскивая бахилы. В прихожей началась толчея и перепалка. К плодовитой троице присоединился бездетный Вадик, которого якобы ждала работа. Работу его знали в лицо и по имени, и была она до того настойчивая, что люльки и пеленки являлись Вадику в ночных кошмарах.
– Семейные люди, а могли бы жить и жить… – Луи пригубил коньяк, смешно запрокинув голову, чтобы не намочить пышные усы. – А ты, голубушка, замуж не собираешься? Глянь, как весело народец суетится по пустячкам.
– Нет, – ответила Варя и, услышав щелчок замка, обернулась к опустевшей прихожей.
– Что ж ухажер твой – характером дурен или наружностью? Может, денег мало добывает? – поинтересовался Луи в своей причудливой манере.
– Желает в тереме запереть, чтобы детей рожала, щи варила и крестиком вышивала. Работу-работоньку требует забыть и обещает, ни в чем не буду нуждаться: ни в нарядах заморских, ни в бриллиантах якутских, ни в цветочках аленьких, – передразнила его Варя.
– Деспот он, оказывается. М-да… А других на примете нет?
– Одного беру, на другого смотрю, третьего примечаю, а четвертый мерещится, – серьезным тоном ответила она и дунула на челку.
Олег проводил гостей, покурил на кухне и вошел в комнату под гомерический хохот Луи.
– Что я пропустил?
– Пропустил, наливай штрафную, – задыхаясь от смеха, ответил Луи. – Ну, чертовка!
– Что-то я не вдуплил. Дети, садики, повешенный… Мы ж нормально о деле говорили. Ну, есть парочка когда-то отчаливших, остальные-то живехоньки?
Варя выставила указательный палец.
– Хорошо, один, а не парочка. Мальчик, что книжки в библиотеке воровал, местный?
– Князь Мышкин… Конечно, – быстро ответила она, чувствуя неподдельный интерес Олега. – Там вообще-то мутная история была. Князем Мышкиным я назвала его за схожесть характеров и общую болезнь. В свои семнадцать он был при смерти, из больниц не вылезал, и это показалось подозрительным моему знакомому. Он подрабатывал медбратом во время учебы и страстно увлекся неврологией.
– Дети ведь, случается, тоже того… – Олег намеренно опустил страшное слово. – Что его смутило?
– Не что, а кто. Мать. Она плакалась всем подряд о ребенке, который в пять лет с горки упал, стал инвалидом, но больше говорила не о нем, а о себе: как лечит, старается, и что судьба ей сына пережить. Куль с таблетками при ней, баночки с детским пюре, а пацану семнадцать! Знакомый стал копать. Выяснил, что врачи только с бубном не плясали: предлагали бесплатное лечение в столице, но маман наотрез отказалась. Тутухалась, как с младенчиком, от госпитализации до госпитализации и, хотя он мог худо-бедно ходить, возила его в инвалидном кресле на прогулки и в библиотеку, на кружок лепки для особенных детей. Там он книжки и стал у воспитателей выпрашивать, пока маман не видит, а потом тайком с полок брать. Догадайтесь почему… – Олег и Луи вытянули шеи. – Дома одну разрешалось читать. – Коллеги понимающе переглянулись и продолжили слушать. – На интервью мать согласилась, сына нарисовать разрешила, но говорила, я не способна прочувствовать ее ад. Я уж пожалела, что ввязалась. В гостях побывала, на кружок сходила, а этой все мало. Требовала, чтобы я в больницу с ними, прям в скорой, – Варя покрутила над головой кистью руки, изображая мигалку, – день назначила и обещала задержать бригаду медиков до моего приезда. Интуиция вопила: «Звони Надьке!» Позвонила и на встречу в парке потащила ее с собой. Подружка по общаге, а ныне дипломированная психиатриня вмиг мамашу раскусила. Называлось то расстройство – делегированный синдром Мюнхгаузена. Точно помню. Им обычно страдают матери. Ну, как страдают… – призадумалась Варя. – В общем, мамки усугубляют болезнь детей, сфабриковывают симптомы. «Запросто может передоз устроить или вызвать синдром отмены, чтобы сын на койку загремел, и тем привлекает внимание и сочувствие публики», – твердо заявила Надька. И про пять лет совпало, ну, про эпизод с горкой. В тот год муж к любовнице ушел. Это уже подруга в своем параллельном интервью выведала. Естественно, я ничего такого не написала по совету подруги, убежденной, что врачи разберутся. В чертподеришной жизни Мышкина я видела только его. Помню взгляд – добрый, наивный, как у ребенка, который к миру, людям тянется. Думаю, по-своему он понимал мотивы матери и не сопротивлялся. В общении наедине он превращался в приятного юношу, говорил связно, но все про книги, восхищавшие его, про Поттера, властелина колец, манги, и так, будто хотел успеть надышаться, пока его маман отлучалась тайком сигариллы смолить.
– Да уж… – вздохнул животом Луи. – Жив хоть твой книжный воришка?
– Не знаю. К своему стыду, не знаю.
– А история в блоге поэтичная. Решил, пацан в двух мирах живет: в одном он калека, а в другом – будущий гений вроде Хокинга. Вырастет, откроет что-нибудь этакое, или изобретет, или, не знаю, напишет, нарисует, слепит что-то офигенное. Скрытый талант, гений под гнетом недуга. Тут же полная шляпа и мать, типа Медея, – Олег демонстративно взял нож, занес его над головой и заколол половинку торта. – Вот про нее и надо было писать, чтобы органы заинтересовались. Спасла бы пацана. А так… ухватила симпатичную часть трагедии и украсила ее вишенкой надежды.
– Бог мамаше судья, – остановил Олега Луи. – Ты, Варвари, по две истории в месяц сочиняешь?
– Пишу, – поправила его Варя, – примерно, по графику.
– Сейчас о ком?
– Я недавно выложила дядю Мишу. Завтра, в субботу… Суббота же завтра, ну да… Поеду искать одного веселого типа. Он в автобусах катается и трещит без умолку. Чистый позитив. Утверждает, что в розовых очках родился и оттого ничего плохого в мире не замечает. Надо что-то бодренькое для настроения закинуть.
– Ах да, пост про Колю босого… – припомнил Луи, не обратив внимание на фейерверк Вариных эмоций. – Итого две личности из двух дюжин мы установили.
– И ты, Фома…
– Разговоры идут, будь готова отбиваться, – начал Луи.
– Плевать. Пошли лесом! – психанула Варя.
– Издержки профессии, – развел руками матерый редактор.
– Кстати, о лесе и автобусах, – вмешался Олег. – Я недавно в Видном был на съемках и встретил потрясного деда. Такое выдал – закачаешься. Теперь внимание… – Олег продолжил говорить, дирижируя чайной ложкой. – Дед сидит на остановке и ждет приятеля, который когда-то сказал, что приехал в деревню на последнем автобусе этим летом.
– Странная синтаксическая конструкция, – Луи снова жевал нижнюю губу и пытался что-то от нее откусить. – Как в английском футура перфект, вроде так, будущее совершенное. Только в данном случае это вроде футура перфект ин паст – будущее совершенное в прошлом.
– Мудришь, – поводил глазами из стороны в сторону Олег и заметил паутину в углу.
Перед Вариным приходом он побегал с веником, а над креслом не смахнул: в нем сидел Луи, явившийся раньше всех, и болтал по телефону. Серо-желтые от табачного дыма пряди свисали с потолка луизианским мхом и отбрасывали тени на выцветшие обои. «Позорный угол», – подумал Олег и вернулся к разговору.
– Нет у англичан такого времени.
– У них тринадцать времен, по одному на каждое мироощущение в определенный или не поддающийся определению момент бытия. У них есть время чая! Я бы не был в них абсолютно уверен. И Уэллс! У них есть Уэллс, явившийся миру исключительно благодаря путанице во времени, – заключил довольный собой Луи.
– Остапа понесло… Я лишь пытался предложить персонажа.
– Предлагай.
– Варя, клянусь, дед бесподобный… Я его сфоткал, посмотри, – отыскав фото в телефоне, он показал Варе, она увеличила изображение. – Малек страшноват, но, если боишься ехать одна, я могу с тобой…
– Я подумаю, мутный он какой-то… Да и не боюсь я. С чего взял?
– Мне-то дайте, – Луи поманил телефон ладонью, заполучил и стал изучать. – Не мыт, не чесан, бородат, усат. Я бы сказал, он вычурно мужловат в своей пышной растительности. К примеру, – он провел тыльной стороной ладони по реденьким волосам, обрамлявшим лысину, и, вглядываясь в экран, пригладил усы, так похожие на те, что продают в магазинах приколов или выдают шпионам для конспирации, – у меня очевидная мужественность в усы ушла. С ними я в мечтах прекрасного пола вылитый гусар. Не правда ли, Варвари, или ты по девичьей неопытности любишь безусых юнцов, лишенных тестостеронового обаяния?
– Никого я не люблю! – возмутилась Варя, и Олег скрыл вздох облегчения, прокашлявшись в кулак.
– А ножкой топнуть? Ладно-ладно, верю. Какие твои годы… Кстати, сколько тебе от роду?
– Луи! – осек его Олег.
– Двадцать пять, – ответила Варя с легкостью, будто ее спросили, который час. В вопросах возраста она не видела поводов для кокетства.
– М-да, м-да… Ну, что могу сказать, – Луи вернул телефон владельцу, – вылитый Робинзон. Твой типаж, голубушка, тут не поспоришь. М-да… Хм… Давно намеревался тебя спросить, отчего тебя к бесноватым потянуло?
Варя поджала губы и отвернулась, чтобы сделать глубокий вдох. Ответ, заготовленный для интервью, Луи поднял бы на смех, другого у Вари не было. Олега тоже раздражала развязная прямолинейность Луи, граничащая с хамством.