- -
- 100%
- +
Очищение. Арника от отека. Репозиция костей. Восстановление мышц… Руки сами совершали привычные движения, пока разум цеплялся за спасительный медицинский алгоритм. Терпи, мальчик, проснешься с новой ногой…
Сириус, что ты наделал? – мысль вонзилась, как нож, едва не сбив с ритма.
Сквозь ширму доносились обрывки спора: торжествующий Фадж, взволнованная Помфри, отчаянные крики Гарри и Гермионы: «Он невиновен!»
«…не хочу терять тебя в моем мире…»
Соберись! – мысленный крик заставил ее встряхнуть головой. Кости встали на место. Кровотечение остановлено. Уродливый шрам останется на память.
– …очевидно, под заклятьем, – долетал голос Фаджа.
Сириус, если тебя казнят… я сама тебя убью.
Последний узел повязки был затянут. Рон спал, его дыхание было ровным. Ширма опустилась, открыв бледное, умиротворенное лицо. Кэтрин мельком заметила, как Дамблдор что-то шепчет Гермионе, и девочка резко кивает.
– Превосходная работа, моя дорогая. Вы были невероятны, – голос мадам Помфри звучал с неподдельным уважением. – Я принесу шоколад. Дементоры – не шутка.
Едва мадам Помфри скрылась в кабинете, а Дамблдор вышел, Кэтрин сорвалась с места.
– Профессор! – ее голос сорвался на шепот, когда она выскочила в коридор. – Умоляю, выслушайте! Он невиновен! Дайте мне шанс все объяснить!
Дамблдор обернулся, его взгляд за очками-половинками был усталым, но непроницаемым.
– Вы действительно полагаете, что можете изменить приговор, мисс Кейм? Мир не так прост. Блэк осужден по всей строгости закона.
– Но я могу доказать! Есть свидетели… – слезы подступали к горлу, глотая слова.
– Вы рискуете не только его жизнью, но и своей, – его голос стал мягче, но в нем зазвучала непререкаемая твердость. – Не вмешивайтесь в то, чего не понимаете.
– Я не могу просто смотреть! – вырвалось у нее, голос сдавлен рыданием.
– Тогда вернитесь к своим обязанностям. И позвольте мне делать свою работу.
В этот момент взгляд Дамблдора на мгновение скользнул куда-то за ее плечо, вглубь пустого, казалось бы, коридора. В его глазах мелькнуло нечто – не удивление, а скорее… подтверждение.
– Спокойной ночи, мисс Кейм.
Дверь лазарета щелкнула за ее спиной. Захлопнулась. Навсегда.
Кэтрин, не чувствуя ног, вошла обратно. Мадам Помфри с грозным видом стояла над Поттером, следя, чтобы мальчик ел шоколад. Гермиона… ее лицо было не просто заплакано. Она была бледна, запыхана, прядь волос прилипла ко лбу, словно она только что бежала марафон. И Гарри… он смотрел в одну точку с таким напряжением, будто только что видел призрак.
Странно… – мелькнуло у Кэтрин, но тут же утонуло в волне собственного отчаяния.
Поправив косынку, она направилась к столу, где ждал поднос с бинтами. Мир плыл перед глазами, но ее руки сами потянулись к стерильной повязке. Она снова была целительницей. Ее боль не имела здесь права голоса. А странная усталость детей… что значила она по сравнению с приговором, прозвучавшим в коридоре?
***
Взрыв яростных голосов разорвал хрупкую тишину лазарета. Дверь, сорвавшись с петель, с грохотом врезалась в стену, и на пороге возник Северус Снейп – сама грозовая туча, мечущая молнии испепеляющего взгляда.
– ГДЕ ОН?! – проревел профессор, врываясь в палату. – Поттер, что ты натворил?! Говори!
– Северус, это абсурд… – Фадж был встревожен, но пытался сохранять видимость благоразумия. – Мальчик физически не мог ничего сделать. Дверь была заперта Дамблдором всего десять минут назад!
– Это вы помогли ему бежать!
– Северус, вы бредите… Мадам Помфри, мисс Кейм, кто-то из ваших пациентов покидал свои кровати?
– Боги всемилостивые, конечно же нет, профессор! – возмущенно воскликнула Мадам Помфри. – И я, и мисс Кейм все время были здесь.
Снейпа захлестывала волна ярости. С утробным рыком он бросился к Гарри, но Кэтрин, повинуясь внезапному порыву, оказалась на его пути, заставив профессора зельеварения резко остановиться.
– А ну-ка прочь отсюда, – тихий, но зловещий рык в ее голосе, казалось, на мгновение ошеломил Снейпа. Он замер, медленно опуская на нее взгляд, полный презрения. – Я сказала: уходи!
В ее позе, в самой ткани ее молчания, была такая непоколебимая уверенность, что Снейп дрогнул.
– Мерзкая подстилка обор… – начал он, но был прерван.
– Северус! – прогремел голос Дамблдора. – Сейчас же прекратите это безобразие.
Снейп стоял, кипя от бешенства, меча взгляды на Фаджа, пораженного его выходкой, и на Дамблдора, чьи глаза за стеклами очков оставались нечитаемыми. С разворотом, полным гнева, так что мантия со свистом взметнулась за спиной, он вихрем вылетел из палаты. Кэтрин выдохнула, чуть прикрыв глаза.
– Коллега, кажется, слегка не в себе, – заметил Фадж, провожая его взглядом. – На вашем месте, Дамблдор, я бы за ним присмотрел. Э-э-э… дамы, приносим извинения.
– Уверяю вас, с ним все в порядке, – безмятежно отозвался Дамблдор, уводя растерянного Министра Магии. – Просто его постигло… жестокое разочарование. Надеюсь, Корнелиус, дементоры теперь покинут школу? Не думаю, что Сириус Блэк рискнет вернуться. Наверняка уже к утру он покинет Великобританию. Думаю, он теперь не наша головная боль…
Их голоса затихали в коридоре. Мадам Помфри вновь заперла дверь и с раздражением наложила несколько заклятий, тщательно отгораживая уютный мир Больничного крыла от остальной школы. Резко обернувшись и окинув суровым взглядом пациентов и Кэтрин, она решительно зашагала к своему кабинету.
– Все. Если хоть одна живая душа посмеет потревожить моих пациентов до зари… Я… – Целительница клокотала негодованием. – Чайник поставлю! Все по кроватям, и чтобы через десять минут я слышала лишь ангельское посапывание!
Разгневанная фурия вихрем влетела в кабинет, дверь захлопнулась за ней, словно выстрел. Палата замерла в тишине, которую робко нарушало лишь тиканье часов на столе Кэтрин. Рон Уизли, словно очнувшись от кошмара, растерянно переводил взгляд с Гарри на Гермиону.
– Спасибо, – прошептал Гарри, едва слышно.
Кэтрин попыталась выдавить улыбку. Закончив смену повязок, она почувствовала себя лишней в этом детском мирке, где кипели эмоции и жажда обсудить произошедшее.
– У вас десять минут. Потом я вернусь и погашу свечи. Идет?
Троица синхронно кивнула, как один механизм.
***
– Мисс Кейм.
Робкий голос Гермионы заставил Кэтрин вздрогнуть. Она обернулась и встретила взгляд девочки, в котором читалась не только привычная сосредоточенность, но и новая, взрослая серьезность.
– Это вам.
Гермиона осторожно вложила ей в руку сложенную страницу, явно вырванную из книги. Ее взгляд был красноречивее любых слов.
– Только вам, – повторила она, и в ее тихом голосе прозвучала недетская решимость.
Кэтрин кивнула, пальцы сомкнулись на шершавой, желтоватой бумаге. Она не стала спрашивать. Некоторые тайны не требовали вопросов, только молчаливого согласия.
Дождавшись, пока Гермиона вернется в постель и притворится спящей, Кэтрин подошла к окну, залитому призрачным светом полной луны.
Она развернула бумагу. Сложенный вчетверо лист из учебника по заклинаниям. Поперек ровного печатного текста, словно выведенная углем из самых глубин отчаяния, красовалась надпись:
«Дом. 13 дней. С.»
Судорожный вздох вырвался из ее груди. Она прижала записку к себе, и по щекам потекли слезы – не слабости, а освобождения. Сириус. Жив. В безопасности.
Она повернулась к притихшим детям. Гарри, все еще сидевший с отсутствующим видом, чуть наморщил лоб. Рон спал, похрапывая. А Гермиона… Гермиона встретилась с ней взглядом и чуть кивнула, закутываясь в одеяло, словно в доспехи хранителя тайны.
Полная луна в окне, казалось, уносила с собой ужасы этой ночи. В ее холодном свете, среди тишины и спящих друзей, в душе Кэтрин рождалась хрупкая, но несгибаемая надежда. Домой. В срок. Это было обещание. Обещание встречи. Обещание конца кошмара.
И она будет ждать. До тринадцатого дня.
Глава 11 Тишина и имбирь
На перроне станции Хогсмид, словно гигантский ручной дракон, замер Хогвартс-Экспресс. Его угольно-черный, испещренный шрамами бесчисленных путешествий корпус, вбирал в себя тусклый рассветный свет, а из трубы, словно неторопливое дыхание, вырывался пар, смешиваясь с июньским туманом и рождая призрачные, быстро тающие облака.
Вагоны, выстроенные в бесконечную змею, дремали, храня в своих темных, непроницаемых окнах эхо вчерашнего смеха, шепота и обещаний. Массивные колеса, вросшие в рельсы, были готовы в любой миг сорваться с места. Но пока поезд стоял, величественный и неподвижный, и в этой тишине чувствовалось обещание – возвращения домой, начала чего-то нового.
Пассажиров в этот час было немного. Вне расписания движения студентов, поезд курсировал между Хогсмидом и Лондоном, делая остановки в небольших городках, и казался особенно одиноким и задумчивым.
Римус вошел в пустое купе, не без труда закинул тяжелую, потертую сумку на верхнюю полку и посмотрел в запотевшее окно на пустынный перрон. С тяжелым, безрадостным вздохом мужчина опустился на сидение, раздумывая, не наложить ли на дверь запирающее заклинание. Ни внимания, ни попутчиков ему сегодня не хотелось.
Месть Северуса Снейпа – мерзкая, тошнотворная вещь. Особенно когда давний неприятель использовал в качестве оружия самый сокровенный, самый страшный из его секретов. Оставаться в Хогвартсе Люпин больше не мог. Уже к вечеру прошлого дня на школу обрушился шквал совиной почты – взволнованные, гневные письма от родителей. Быть оборотнем – значит быть одному. Всегда и везде.
– Привет.
Звонкий, знакомый голос выдернул его из трясины тяжких мыслей.
Кэтрин впорхнула в купе, небрежно кидая свой полупустой дорожный рюкзак на сиденье напротив. Люпин недоуменно уставился на нее, словно растеряв враз весь свой обычно богатый словарный запас. В этот миг поезд плавно тронулся, медленно набирая ход, и перрон поплыл за окном.
Девушка молчала, задумчиво глядя в окно. На ее губах, как всегда, играла тень спокойной, доброй улыбки, словно отблеск погасшего, но все еще теплого камина.
Римус украдкой взглянул на нее, и лед, сковавший его сердце, будто бы несмело тронулся. Когда она наконец повернулась к нему, в ее глазах он поймал отблеск чего-то до боли знакомого – та же безрассудная решимость стоять насмерть за своих, та же непоколебимая преданность, что он видел в глазах Сириуса, только обернутая в более хрупкую, кажущуюся нежной оболочку.
– Лондон, значит? – ее голос был тихим, почти шепотом, но в нем чувствовалась стальная уверенность. – Подумала, тебе не помешает компания. И, возможно, кто-то, кто время от времени сможет напомнить тебе, что даже в кромешной тьме найдется место для чашки хорошего чая.
Римус кивнул, не находя в себе сил выдавить хоть слово. Он чувствовал, как тянущая боль напряжения, будто каменный панцирь, сковавший плечи, начинает медленно отступать. Кэтрин не лезла с расспросами. Она просто была здесь.
– Я принесла имбирное печенье к чаю, – сказала она, нарушая тишину.
– Сама испекла? Не может быть! – в его голосе прозвучало неподдельное изумление.
– Бог мой, Римус, неужели ты думаешь, я пытаюсь тебя отравить? Естественно, из «Сладкого королевства».
Девушка извлекла из сумки аккуратный сверток, перевязанный простой лентой, и протянула ему. Римус принял печенье, ощущая мимолетное тепло ее пальцев. Она никогда не отдергивала руку. В этом простом жесте заключалось столько безмолвной поддержки, что он почувствовал, как предательские слезы подступают к глазам. Он быстро моргнул.
– Спасибо, Кэтрин, – наконец произнес он, голос его звучал хрипло. – Ты всегда знаешь, что сказать… или не сказать.
– Мы же друзья, Римус, – просто ответила она, устраиваясь поудобнее. – А друзья всегда прикрывают друг другу спину. Даже если эта спина находится в поезде, несущемся в промозглый Лондон.
Поезд мерно покачивался, унося их все дальше от Хогвартса. Римус снова устремил взгляд в окно, но теперь размытые силуэты проплывающих мимо полей и лесов не казались такими уж и зловещими.
– Что ты собираешься делать в Лондоне? Навестить кого – нибудь?
– Хочу увидеться с Тонкс. Раньше, когда я работала в Министерстве, мы могли делать это едва ли не каждую пятницу. За этот год у нее наверняка накопилось множество уморительных историй. – Кэтрин, доставая из рюкзака недовязанный шарф, принялась ловко орудовать спицами. – А после вернусь домой на каникулы. Ну а ты, не забывай, что в любое время можешь навестить меня в Ароншире. Калитка никогда не закрывается на замок.
– Спасибо, Кэтрин. Я буду иметь в виду, – ответил Римус.
Эти слова отозвались в нем глухой болью. Она говорила о дружбе, о простом человеческом участии. А он слышал в них эхо другого предложения, сделанного в другом доме, другому изгою. И видел в ее глазах ту же преданность, что когда-то спасла Сириуса. Такая верность пугала своей безрассудностью и обжигала своей редкостью.
Может быть, однажды он действительно сможет найти в себе смелость принять это приглашение.
Разговор затих, нарушаемый лишь гипнотическим стуком колес по стыкам рельсов и тихим, умиротворяющим шуршанием спиц в руках Кэтрин. Римус откусил кусочек пряного печенья, и вкус имбиря и корицы, неожиданно яркий и насыщенный, разлился теплом. Он прикрыл глаза, наслаждаясь миром покоя, что принесла с собой эта удивительная девушка.
Их путешествие в Лондон больше не казалось безнадежным изгнанием. Пока рядом был человек, чье молчаливое «я здесь» значило больше, чем все слова на свете.
Часть 2
«Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово «страх»
О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах
Что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой
На грани ясного утра?»
Мельница «Господин горных дорог»
Глава 12 Призраки у семейного очага
Август 1978 год
– Генри!
– Андромеда.
Воздух в гостиной Андромеды и Тэдда Тонксов был густым и неподвижным, словно застывший перед грозой. Дора прикрыла рот обеими ладошками, стараясь не издать ни звука, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, которое вот-вот должно было рухнуть. Кэтрин, ее подруга, замерла в оцепенении, ее глаза, обычно полные озорства, сейчас были широко распахнуты и пусты. Тетушка Андромеда, всегда такая спокойная и рассудительная, никогда не говорила таким тоном – резким, полным скрытой боли и отчаяния.
– Меня направляют со спецотрядом в Йемен.
– Ну да, больше некому отправиться, да, Кейм? – прозвучал язвительный ответ Андромеды. В ее голосе слышалась горечь, смешанная с недоверием.
– Андромеда, пожалуйста. Если вам не удобно оставлять у себя Кэт, я возьму ее с собой, – предложил Генри, и в этот момент Кэтрин почувствовала, как ее сердце сжалось от страха.
– Да ты с ума сошел! – в голосе крестного Кэт еще никогда не слышала столько негодования. – Она ребенок, Генри.
– Ребенок, потерявший мать, – на грани шепота произнесла Андромеда. – Неужели ты хочешь, чтобы она погибла?
– Поэтому я и прошу вас присмотреть за ней, – голос отца стал глухим и чуть хриплым. Он говорил так, словно каждое слово давалось ему с трудом. – Я вернусь через пару недель. Или месяц.
– Ты пропустишь день ее отъезда.
– У нее есть вы.
– Но больше нет матери. Генри, ты с ума сошел. Рейчел не была идеальной, но она ее семья, – Андромеда говорила быстро, словно пытаясь переубедить его, остановить.
– Замолчи! – грохот означал, что кресло, в котором сидел отец, упало на пол. – Если бы у Кэт не было способностей к магии, она отправилась бы в чертову Чехию вместе с Рейчел и Карлом. Если бы стирание памяти убрало из моей дочки силы, я сделал бы это. Не задумываясь. Ты не видела, что делают с магглами Пожиратели смерти. Что они делают с теми магглами, которые живут в семьях волшебников, а я видел. Я отскребал парнишку младше Кэт на три года от печной трубы по кусочкам, и ребенок все еще дышал!
– Не говори мне, что я не знаю. Большая часть моей семьи готова расправиться с моим мужем. Мы живем в том же постоянном страхе здесь! А не в Йемене.
– Я вернусь, когда смогу.
Быстрые шаги отца и хлопок входной двери означали, что он уходит. Кэтрин выскочила из их с Дорой укрытия и бегом бросилась по его следу, миновав гостиную в пару прыжков и услышав удивленные возгласы обоих Тонксов. Кэт выскочила на улицу.
– Папа! – громкий девичий крик прорезал умиротворение летней ночи.
Генри на мгновение замер у самой калитки. Его плечи подрагивали от напряжения, но отец так и не обернулся.
– Вернись в дом. Крестные позаботятся о тебе.
Тихий хлопок трансгрессии, и ночь снова утонула в тишине. Кэтрин осела на ступенях, сжимаясь в комок. Вскоре большие сильные руки подняли ее с камня, унося в дом.
– Идем, котенок. Время позднее, – мягкий спокойный голос крестного звучал словно в отдалении.
Что-то говорила Андромеда, щебетала Дора.
Когда Кэтрин разомкнула глаза в следующий раз, она уже лежала в своей кровати. Рядом, посапывая и чудно раскинув неряшливые косички, уснула Дора, крепко сжимая в ладошках руку Кэт.
Кэтрин вздрогнула от легкого постукивания в окно. Лунный свет пробивался сквозь занавески, рисуя на стене причудливые тени. Она осторожно высвободила руку из цепких пальчиков Доры и подошла к окну. За стеклом, едва различимый в темноте, сидел огромный филин с письмом в клюве.
Сердце заколотилось. Она знала этот почерк. Кэтрин сжала пергамент так сильно, что края смялись.
«Дорогая Кэтрин,
Прости, что не смог попрощаться. Но я не мог смотреть, как твои глаза наполняются слезами. Йемен – это не просто задание. Каждая такая миссия – это маленький шажок к миру, что может помочь нам вернуть маму и Карла. Я не могу объяснить, но ты почувствуешь это, когда прочтешь между строк.
Будь умницей. Слушай Крестных.
Люблю тебя. Папа.»
***
Июнь 1994 год
Пыль танцевала в лучах солнца, пробивающихся сквозь высокие окна старого дома. На чердаке воздух был настоян на ароматах вековой бумаги, нафталина и древесины, словно здесь время остановилось, превратившись в осязаемую субстанцию. Кэтрин, сгорбившись над рассохшейся картонной коробкой, трепетно перебирала пожелтевшие письма, словно искала в них не просто слова, а призраки давно ушедших жизней. Каждый поблекший конверт был порталом в прошлое, в мир, который она отчаянно пыталась разгадать, словно сложную головоломку.
– И это все? Работала, лечила, сплетничала за чаем с великосветскими дамами и… все? – Тонкс недоверчиво прищурилась, в ее взгляде мелькнула искорка подозрения. – Мне не нужно быть мракоборцем, Кейм, чтобы понять: ты что-то скрываешь. Откуда такой болезненный интерес к семейному архиву?
Девушка взъерошила свой короткий ежик розовых волос, которые, казалось, жили собственной, бунтарской жизнью, и удобнее устроилась в продавленном кресле, обтянутом выцветшим бархатом. Легким взмахом палочки она аккуратно смахнула паука, осмелившегося обосноваться на подлокотнике, и тот юркнул в спасительную тень под грудой старых книг. Кэтрин тщетно попыталась отряхнуть несуществующую пыль с коленей, словно надеясь таким образом стряхнуть и ощущение неловкости, расползавшееся по телу неприятным холодом.
– Как ты думаешь… А у крестной хранятся фотографии ее семьи?
Дора резко выпрямилась, ее обычно смешливое лицо мгновенно помрачнело, словно на него набросили тень. Кэтрин не отвела взгляда, как всегда делала в детстве, когда хотела подчеркнуть серьезность своих намерений. Золотистые глаза подруги вспыхнули багрянцем, словно в них плеснули кровь, а затем в одно мгновение стали совершенно черными, без единого проблеска белка – бездонными колодцами, затягивающими в неизведанную тьму.
– Я бы на твоем месте не стала расспрашивать маму об этом, – прошептала Дора, и ее голос вдруг охрип и стал каким-то чужим, словно доносился из-под толщи воды. – Не знаю, что страшнее: Грозный Глаз в гневе или мамочка, когда речь заходит о ее сестрах. Особенно… о тетке Беллатриссе.
Кэтрин почувствовала, как по спине пробежал ледяной озноб. Она знала, что семья Тонкс – клубок противоречий и мрачных тайн. Знала о потерях, о трагедии Андромеды, отвергнутой своей семьей из-за любви к маглорожденному. Но слова Доры, произнесенные с такой внезапной, пугающей переменой, звучали как зловещее предостережение, как намек на нечто гораздо более глубокое и опасное, чем просто банальная семейная неприязнь.
– Беллатрисса? – переспросила Кэтрин, отчаянно пытаясь сохранить ровный тон. – Но ведь… она же…
– Она – чудовище, – закончила за нее Дора, и в ее черных, как омут, глазах промелькнула тень, похожая на первобытный ужас. – И мамочка никогда о ней не говорила. Никогда. Даже когда я была маленькой и спрашивала про тетю. Она просто замолкала, и в ее глазах… застывал такой холод, что мне хотелось убежать подальше. А тетке самое место в Азкабане.
– А о ком из семьи она вообще говорила? – Кэт осторожно сняла запыленную крышку с очередной коробки и, трепетно касаясь пальцами пожелтевших краев конвертов, начала методично перебирать ветхие письма.
– В основном… о папиной родне, – Дора прищурила глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. – Бабушка и дедушка рано умерли, ты же помнишь. А папа в то лето… Кэтрин. Посмотри на меня!
Взгляд Доры стал хищным, опасным. Она плавно, словно большая кошка, спрыгнула с кресла на пол, и Кэтрин внутренне вздрогнула, ощутив от Тонкс ту самую, почти животную силу, которая отличала мракоборцев от обычных волшебников. Это была не просто физическая мощь, а нечто большее – стальная решимость, обостренная интуиция, готовность к смертельной схватке.
– Ты сама худшая ищейка на свете, Кейм. А с аккуратными методами допроса вообще беда… Ты ищешь кого-то, – в голосе Доры не было вопроса, лишь безапелляционное утверждение. – Кого-то из семьи Блэков, верно?
Кэтрин замерла, ее пальцы застыли над очередным полуистлевшим письмом. В глазах Доры не было ни удивления, ни осуждения – лишь всепонимающее сочувствие. Кэт лишь плотнее сжала губы, не отводя взгляда. Дора усмехнулась, но в этой усмешке не было и следа веселья. Она поднялась с пола, ее движения оставались плавными и уверенными, как у хищника, выслеживающего свою добычу. Приблизившись к Кэт почти вплотную, Нимфадора, словно вернувшись в детство, взяла ее руки в свои ладони и положила себе на колени.
– Ты ищешь Сириуса Блэка, – произнесла она прямо, и в ее голосе прозвучала теплая нотка сочувствия. – Я знаю. Я видела, как ты смотрела на его портрет в «Пророке». И я знаю, что вы уже встречались.
– Ты… – прошептала Кэтрин, чувствуя, как предательский румянец заливает ее щеки.
– Это получается… – повторила Дора, ее взгляд стал пронзительным, изучающим. – Твою ж пушишку, Кэтрин!
– Дора…
– Кэтрин Кейм!!! – гневный возглас Тонкс утонул под ладонью Кэтрин, плотно зажавшей ей рот.
Кэтрин отдернула руку, чувствуя, как ее щеки пылают еще сильнее. Дурное предчувствие сдавило горло, не давая свободно вздохнуть. Она лихорадочно пыталась подобрать слова, но Дора уже все знала. И, судя по ее взгляду, недовольство сквозило в каждой черточке ее лица.
– Не смей! – прошипела Кэтрин сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что кто-то услышит их разговор в этом пыльном, забытом богом месте. – Никому не говори, Тонкс! Пожалуйста!
Дора освободилась от ее хватки, отступила на шаг и скрестила руки на груди. Ее розовые волосы вдруг стали грязно-серыми, словно отражая ее мрачное настроение.
– Ты из-за этого бросила работу в Министерстве магии? Боги водяные, я думала, ты все еще умираешь от тоски по Вану! Это ты помогла ему сбежать из-под носа Фаджа неделю назад?
Кэтрин отпустила ладонь, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Она оглянулась на дверь, словно ожидая, что за ней вот-вот появится Андромеда и Тедд. Тишина на чердаке была оглушительной, лишь солнечные лучи продолжали свой безмолвный танец, игнорируя бурю, разыгравшуюся между двумя подругами.
– Зачем? – Дора смотрела на Кэтрин с нескрываемым любопытством, смешанным с тревогой. – Зачем тебе Сириус? Он же… он же преступник.
Кэтрин глубоко вздохнула, чувствуя необходимость объяснить свои мотивы. Она не могла просто отмахнуться от Доры, как от назойливой мухи. Слишком многим они были связаны. Слишком многим рисковала, открывшись ей. Но в глазах Тонкс она видела не осуждение, а скорее… опасение. Опасение за нее, Кэтрин.
– Потому что он невиновен, Тонкс, – тихо, но твердо произнесла Кэтрин, ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций. – Он не убивал тех людей.