Искушение Безмолвия

Глава 1: Уроки Тени

Мир Этерии замер в ожидании Последнего Заката. Со времён Первого Разлома Свет и Тень ведут войну, где не может быть компромиссов. Церковь Сияющего Пути проповедует очищение огнём, культисты Погасшего Лика жаждут покоя небытия, а между ними – обычные люди, чья жизнь стала вечной осадой. В эпицентре этого противостояния окажется та, чья вера станет самым опасным оружием… или последней надеждой.

Энид Нокс в свои восемнадцать лет казалась сотканной из библиотечной пыли и тонкого пергамента. Её плечи легко сгибались под тяжестью чужих мыслей, а бледность выдавала часы, проведённые не под солнцем, а в свете восковых свечей и холодного сияния священных реликвий. Волосы цвета воронова крыла, тусклые и густые она убирала в строгую, но небрежную причёску – как её учили. Но всё в её облике меркло перед глазами – большими, цвета жидкого золота, в которых горел неугасимый огонёк любопытства. В этих глазах была такая первозданная чистота и доверчивость, что сама мысль о коварстве казалась кощунственной. На ней было простое, но безупречно чистое серое платье послушницы, а на шее – маленький, уже пожелтевший от времени свиток с молитвой Свету, её первая собственная реликвия.

Вся жизнь Энид прошла в стенах храма, в вере в непогрешимость Церкви и своего отца – преподобного Калеба Нокса. Её первая миссия до посвящения в Жрицы должна была пройти в деревне Воронья Поляна, где ей предстояло исцелить жителей после нападения Теней.

Добравшись до небольшой стоянки у холма, она встретила двух рыцарей, отправленных ей в помощь и охрану. Первый, Торрен, – крепкий мужчина за сорок, широкоплечий, с коротко остриженными тёмными волосами, уже тронутыми сединой. Его лицо испещрили старые шрамы, а доспехи, лишённые украшений, носили следы многочисленных починок. На наплечнике был выбит символ молота – эмблема гарнизона, где он нёс службу в прежние годы. Речь Торрена была скупа, а голос звучал низко и хрипло. Второй рыцарь, Каэлан, был моложе – лет тридцати. Строеный и жилистый он носил светлые волосы, собранные в короткий хвост. Его доспехи были легче и манёвреннее, явно предназначенные для разведки и быстрого боя.

Увидев Энид, Торрен лишь усмехнулся.

– Ну, наконец-то. Если бы не просьба епископа Нокса, я бы никогда не стал тратить время на эту бессмысленную затею.

– Благодарю вас за заботу, – поспешно ответила Энид, инстинктивно отводя взгляд. Суровость рыцарей всегда смущала ее.

– Тогда отправляемся к деревне? – Каэлан попытался сгладить напряжённость.

– Не стоит винить в этом юную жрицу.

Энид кивнула, глядя на своих новых спутников. Такие разные, но одинаково чужие. Рыцари… Мир стали и доспехов всегда пугал её своей непреклонностью. Пожалуй, единственным исключением был Леоран. Она вспомнила, как он, еще новоиспеченный рыцарь, тайком проносил ей в библиотеку сладости после особенно суровых уроков отца. «Где ты сейчас?» – с внезапной тоской подумала она. И почему его нет рядом, когда он так нужен?

Вдалеке уже виднелась Воронья Поляна. Энид представляла, как исцелит бедных жителей, станет Жрицей и как отец наконец похвалит её, но резкий звук вернул её к действительности.

– Приготовься, идут, – скучным, будничным тоном бросил Торрен, доставая меч. Каэлан тут же занял позицию, прикрывая Энид с фланга.

Оглядевшись, Энид заметила несколько приближающихся сгустков тьмы. То были «Слизни» – невысокие создания Тени. Она читала о них в трактатах, видела иллюстрации, слышала проповеди. Но ничто не подготовило её к встрече с реальностью. Они не были просто отсутствием света. Они были его поглотителями. Живым, ползучим ничто.

Жар священного пламени в чаше Светоча на её поясе едва отгонял леденящий холод, исходивший от них. Когда твари напали на заросшей тропе, мир на мгновение лишился звука. Энид застыла, парализованная страхом, сковавшим не только тело, но и её Свет. Внутри звучал лишь оглушительный вопль ужаса, пока Торрен и Каэлан метались вокруг. Их клинки, вспыхивая ослепительным Светом, рассекали тьму. Она видела, как Каэлан оступился, и тень, словно живая, едкая смола, облепила его наплечник. Рыцарь с рычанием встряхнулся, и его клинок, вспыхнув, очистил доспех, но на металле остались тёмные, дымящиеся подтёки.

В тот миг она думала не о догматах или миссии. Она думала лишь о том, что не хочет исчезнуть.

– Всё, конец, – произнёс Торрен, счищая с меча липкую чёрную слизь.

– Ты в порядке, жрица? – позвал её Каэлан, его дыхание было чуть сбившимся.

Энид не знала, что ответить. Победа рыцарей была быстрой. Но её уверенность в себе была ранена куда глубже, чем кто-либо из них. «Почему я застыла? Разве моя вера не должна была стать моим щитом?» – этот вопрос горел в ней позорным огнём.

– Не самая приятная встреча, но с такими мелочами мы справляемся на раз-два, – Каэлан старался говорить бодро, но по его лицу было видно, что столкновение оказалось неприятным.

– Не волнуйся. Страх после первой стычки это нормально. Он проходит.

Услышав эти слова, Энид на мгновение вспомнила, как в детстве, когда она упала и разбила колено, отец не читал ей проповедь о стойкости, а молча взял её на руки, и его голос, обычно твёрдый как камень, стал тихим и мягким: "Всё пройдёт, дитя мое. Боль всегда проходит"

Энид кивнула, с усилием выпрямляясь. Она всё ещё дрожала, но сквозь туман страха пробился крошечный луч: она жива. Рыцари защитили её. Может быть, её молитва, которую она не успела даже вознести, тоже добавила им сил? Эта мысль была слабым утешением, но его было достаточно, чтобы сделать следующий шаг по направлению к деревне

– Я в порядке, теперь точно. Давайте продолжим путь.

Воронья Поляна встретила их не благодарными взглядами, а серыми, уставшими лицами. Эти люди не походили на благочестивых прихожан из храмовых хроник. Они пахли потом, землёй и страхом. Первая попытка Энид исцелить старика, чью волю иссушила Тень, обернулась кошмаром. Она открылась ему, как учили, позволив его боли пройти через себя. И тут её дар – проклятая способность чувствовать не просто присутствие Тени, а её «вкус», её эмоциональный оттенок – сработал в полную силу. Это была не злоба и не ненависть. Это была бесконечная печаль о покое, который больше не достижим. Энид отшатнулась, едва не потеряв сознание. Её всегдашняя чувствительность, та самая, что заставляла её прятаться от шумных собраний в храме, здесь обернулась проклятием. Она не просто ощутила апатию – она пропустила через себя бездонную, всепоглощающую тоску, как если бы это была её собственная. Тень… тосковала?

Ближе к вечеру, направляясь к очередному дому, Энид заметила незнакомый отряд рыцарей. Возле одного из домов двое из них грубо держали за руки старого испуганного скотовода. Рядом уже сложили хворост и дрова для костра. Во главе отряда стоял Инквизитор Теодор. Его чёрный плащ сливался с сумерками, и сначала Энид разглядела лишь бледное, бесстрастное лицо, освещённое снизу пламенем его чаши.

– Братья, – его голос был негромким, но резал шёпот толпы как лезвие.

– Процедура очищения может быть начата.

Энид, опомнившись, шагнула вперёд. Голос её дрожал от волнения:

– Простите, брат инквизитор… Я послушница Энид Нокс. Меня прислали для исцеления жертв Тени. Ч-что здесь происходит?

Теодор медленно повернул к ней взгляд. Его глаза скользнули по её лицу, не выражая ни интереса, ни признания.

– Послушница Нокс, – произнёс он её имя так, будто констатировал факт, не имеющий значения.

– Ваша миссия – лечить тела. Моя – очищать души. Этот человек, – он кивнул на старика,

– был уличён в хранении символа Погасшего Лика. Его душа поражена скверной глубже, чем любая рана от Тени. Огонь – единственное лекарство.

– Но… он же старик! Он в отчаянии! Он не еретик! – воскликнула Энид, чувствуя, как её собственная вера впервые сталкивалась с собственным отражением не в тёплых тонах витражей, а в отполированной до блеска стали, режущей при прикосновении.

Теодор сделал шаг в её сторону. Он не стал выше, но казалось, что он нависает над ней.

– Отчаяние – это дверь, через которую Тень входит в мир. Сегодня он носит амулет, завтра его молитва откроет Разлом. Сострадание к одному может погубить десятки. Ваша наивность, дитя, – роскошь, которую мы не можем себе позволить на краю пропасти.

Он повернулся к ней спиной, демонстративно заканчивая разговор.

– Начинайте, – властно бросил он своим людям.

– А вы, послушница, – он окинул Энид ледяным взглядом через плечо,

– исполняйте свой долг. И не мешайте мне исполнять мой.

Собрав остатки сил, Энид шагнула вперёд, преграждая ему путь. Её голос дрожал, но она держалась прямо.

– Брат инквизитор. Умоляю вас… дайте мне время.

Теодор не удостоил её поворотом головы.

– Время – роскошь, которую мы не можем себе позволить. Скверна распространяется быстрее чумы.

– Я не прошу отсрочки приговора! – выдохнула она.

– Я прошу шанс его отменить. Два дня. Всего два дня.

Он медленно повернулся. Его бледные, словно высеченные из льда, глаза холодно оценили её.

– …чтобы вы могли что? Убедить меня, что гнилой плод может снова стать цветком? Скверна в душе не лечится молитвами, дитя. Она выжигается.

Энид сделала ещё один шаг, сжимая руки в кулаки, чтобы они не дрожали.

– А если это не скверна? А если это просто… боль? Человеческая боль, которую Тень использует как дверь! Мы должны лечить причину, а не убивать больного!

Голос Теодора стал тише, и от этого прозвучал ещё опаснее.

– И кто вы такая, чтобы определять разницу? Юная послушница, которая провела жизнь в библиотеках, а не на полях сражений. Вы видите слезу – я вижу слабость. Вы видите горе – я вижу уязвимость. И каждая такая уязвимость становится брешью, через которую гибнут десятки.

– Но мы – Церковь Света! – в голосе Энид прорвалось отчаяние.

– Разве наш долг – не нести исцеление и надежду? Если мы станем убивать отчаявшихся, чем мы тогда лучше Тени?

Внезапно лицо инквизитора исказила вспышка настоящего, леденящего гнева.

– Не смейте сравнивать служителей Света с этой пустотой!

Он резко шагнул к ней, заставляя отступить.

– Наша жестокость – это милосердие к миллионам. Наша беспощадность – последняя форма любви к тем, кто ещё чист. Этот старик… – он, не глядя, указал рукой в сторону несчастного,

– …его жертва спасёт деревню. Его боль, прерванная на костре, не станет пищей для Тени. Это – высшая математика спасения, которую ваше мягкосердечие отказывается понять.

– А если я докажу, что ваша математика ошибочна? – почти прошептала Энид, глядя ему прямо в глаза.

– Если я исцелю его душу и докажу, что эта «дверь» может быть закрыта без жертв? Дайте мне попробовать. Ради него. Ради всех, кого вы… любите, как вы говорите.

Воцарилась тягостная пауза. Теодор смотрел на неё, и в его глазах на мгновение мелькнуло не раздумье, а нечто похожее на жалость – холодную и беспощадную.

– Один день, – прозвучал приговор.

– У вас есть время до заката завтрашнего дня. Если к тому времени я увижу в его глазах хоть каплю сомнения, хоть намёк на Тень…

Он повернулся, чтобы уйти, и бросил на прощание:

– …вы сами будете присутствовать при очищении. Чтобы понять, что есть настоящая ответственность. Не та, что прячется за красивыми словами, а та, что пахнет дымом и пеплом и требует платы за спасение чужой кровью.

Когда его шаги затихли, Энид, оставшись одна, дрожащей рукой прикоснулась к амулету на груди.

– Спасибо… – прошептала она.

Но в голове звучала не молитва, а новый, тревожный вопрос, от которого замирало сердце: «А смогу ли я?»

После долгих часов напряжённой работы и бессонной ночи Энид удалось достичь перелома. Она провела мощный обряд в самой поражённой семье, где её эмпатия и вера действительно изгнали апатию и вернули старику волю к жизни.

Комната старого скотовода купалась в алом свете угасающего дня. Воздух, ещё несколько часов назад тяжёлый от безысходности, теперь был чист. Старик сидел на краю кровати, и его глаза, прежде пустые, были ясны и полны глубокой, умудрённой печали. Он смотрел на свои руки, словно впервые видел каждую морщину.

Энид стояла рядом, её тело ломило от истощения. Она не чувствовала триумфа – лишь опустошение и жажду понять.

– Это… ушло, – тихо проговорила она. – Но я должна спросить.

Старик медленно кивнул.

– Когда Тень пришла… что она вам предложила? – голос Энид дрогнул. – Каким чувством?

Его голос был похож на скрип старого дерева.

– Тишиной, дитя. Не той, что от отсутствия звука… а той, что внутри. Она обещала конец. Конец памяти. Конец боли. Просто… остановку.

– Но Церковь… Свет… – Энид сглотнула комок в горле. – Разве они не предлагают утешения? Надежды?

Старик наконец поднял на неё взгляд. В его глазах не было ненависти. В них жило нечто более страшное – полное, бездонное разочарование.

– Утешение? Когда от лихорадки умерли двое моих сыновей, священник сказал: «Такова воля Света, его план непостижим». Когда мою дочь… мою маленькую Лорайн… забрала Тень, тот же священник сказал: «Её душа была недостаточно чиста. Молитесь за упокой».

Он медленно покачал головой и по его щеке скатилась единственная слеза.

– Ваш Свет… он требовал от меня силы, которой у меня не было. Он винил меня в том, чего я не совершал. А Тень… она ничего не требовала. Она просто говорила: «Хватит. Больше не будет больно». Для того, кто потерял всё, это звучало куда милосерднее.

Энид замерла. Её учили, что Тень лжёт. Но в словах старика не было лжи. Была лишь ужасающая правда отчаяния. Церковь предлагала справляться со страданием. Тень предлагала его прекратить.

– Но… это ложный покой! – её голос сорвался. – Это небытие!

Старик смотрел на неё с бесконечной усталостью.

– А какая разница, дитя мое, тому, кто уже мёртв внутри? Вы… вы вернули мне боль. Спасли для чего? Чтобы я снова чувствовал, как всё горит?

Он говорил без упрёка, лишь констатируя факт. Он отвернулся от Света не потому, что возненавидел его, а потому, что Свет отвернулся от него первого.

Энид не нашла, что ответить. Она просто молча положила руку на его костлявое плечо, чувствуя, как под её пальцами трещит и осыпается ещё один оплот её веры. Но затем старик медленно, с трудом, поднял свою руку и накрыл её ладонь. Дрожь в его пальцах постепенно утихла. Это не было благодарностью – это было признание. Признание её присутствия, её попытки понять. И в этом жесте, полном тихой скорби, Энид с неожиданной ясностью ощутила не только боль, которую вернула, но и хрупкую, выстраданную связь между ними.

Энид вышла из дома и, прислонившись к прохладной стене, закрыла глаза. Она сделала то, что делала всегда в смятении: её пальцы сами нашли на шее тот самый пожелтевший свиток. Она не читала молитву, а просто сжимала его в ладони, вспоминая запах воска и старого пергамента, который ассоциировался у неё с домом. Она раскрыла ладонь и посмотрела на неё – ту самую, что только что вернула человеку боль. Рука врачевателя или палача? Церковь учила справляться со страданием. Но что, если у человека больше нет сил справляться?

Энид глубоко вдохнула, и воздух, пахнущий дымом и влажной землёй, впервые не показался ей враждебным. Он был просто… воздухом. Таким же усталым, как она, как старик, как вся эта деревня. И где-то в этой усталости таился новый, тревожный вопрос: а может, её способности нужены не для того, чтобы слепо нести Свет, а чтобы понять, почему кто-то так отчаянно бежит в Тень?

Жители, видя исцеление старика, начали смотреть на Энид с надеждой, а не со страхом. Даже Торрен и Каэлан смотрели на неё с новым уважением. Инквизитор Теодор молча наблюдал за этим, его лицо было каменной маской, но он не мог отрицать результат.

Вечером, когда Энид, уставшая, но с чувством выполненного долга, пила воду у колодца, к ней подошёл местный мальчик и протянул полевой цветок. Энид взяла цветок, и её собственные пальцы вдруг перестали дрожать. Она прикоснулась к лепесткам к губам и почувствовала тонкий, едва уловимый аромат – запах жизни, которая цепляется за эту землю вопреки Тени и догматам.

Впервые за два дня по её щеке скатилась слеза, которая не была от отчаяния или страха, а была тихой, очищающей благодарностью. «Может быть, отец поймёт? – мелькнуло у неё внутри. – Может быть, когда я всё расскажу, он увидит, что был другой путь?». В этот момент, когда она чувствовала, что её путь – путь сострадания – если и не идеален, то точно верен, раздался стук копыт.

В деревню въехал гонец в безупречной ливрее Церкви. Он направился прямиком к Энид.

– Сестра Энид Нокс? Мне поручено вручить это вам лично.

Он протянул тяжёлый пергамент с массивной восковой печатью её отца. Развернув его, она прочла сухой, казённый текст, который прозвучал как пощёчина после всего, чего она достигла:

«…ввиду удовлетворительного завершения миссии по стабилизации обстановки в Вороньей Поляне, вам предписывается немедленно оставить текущий приход и проследовать в деревню Каменный Ручей для проведения обряда укрепления барьеров… Не отвлекаясь на местные проблемы. Ваша задача – служение Церкви, а не отдельным её чадам. Да свершится воля Сияющего Пути.

Преподобный Калеб Нокс».

Слова «удовлетворительно», «немедленно» и «не отвлекаясь» повисли в воздухе, обесценивая её боль и отданные силы. Где-то глубоко внутри кольнуло по-детски обиженное: «Но я же справилась, папа. Я сделала всё правильно». Она смотрела на жителей, которые перестали быть для неё «местной проблемой», и видела в их глазах доверие. А в письме видела лишь указание для инструмента.

Энид свернула пергамент. Дрожь в руках утихла, сменившись непривычной твёрдостью. Приказ был ясен. Но впервые за всю жизнь она смотрела на ясный приказ Церкви и думала не о том, как его выполнить, а о том, что он может быть… неправ.

Глава 2: Стены Каменного Ручья

Пыльная дорога к Каменному Ручью вилась меж холмов, поросших чахлым кустарником. Воздух был неподвижен и зноен, словно сама природа затаила дыхание. Энид шла, ощущая на плечах тяжесть не только дорожной сумки, но и приказа отца. Слова «не отвлекайся на местные проблемы» все ещё отдавались в ушах назойливым эхом.

И вот, за поворотом, открылась деревня.

Она ожидала увидеть нечто вроде Вороньей Поляны – уставшее, но не укрепленное поселение. Вместо этого перед ней предстала крепость. Пусть и маленькая. Частокол из заостренных бревен, врытых в землю под углом, окружал поселение. На подступах были выкопаны и утыканы кольями рвы. В воздухе висел запах смолы и свежеспиленного дерева. И повсюду – металл и алые плащи.

Рыцари Церкви.

Их было человек двадцать. Они не стояли на месте – отряд был живым организмом: одни тренировались с оружием на импровизированном плацу, другие обходили периметр, третьи руководили работой местных жителей, укрепляющих стену. Это была не оборонительная позиция, а предчувствие штурма.

Сердце Энид сжалось от тревожного предчувствия. Значит, здесь всё гораздо серьёзнее, чем в приказе? Или брат Теодор уже успел послать донесение о её «мягкотелости», и теперь её встретят усиленным контролем?

Она медленно шла меж строений, чувствуя на себе любопытные, усталые взгляды местных и оценивающие – стражников. И вот, её взгляд скользнул по группе рыцарей, сверяющих карту у колодца. И замер.

Среди закаленных в боях ветеранов, чьи доспехи были испещрены царапинами и вмятинами, стоял один, чья латы ещё сохраняли следы старательной полировки в кузнице храма. Его поза, прямой стан, характерный наклон головы, когда он о чём-то внимательно слушал капитана…

Леоран.

Энид узнала его не по лицу, которое было скрыто под поднятым забралом шлема, а по… всему. Она вспомнила, как однажды, много лет назад, он застал её в слезах после уроков распознавания порчи. «Я чувствую её иначе, чем все, – призналась она ему тогда. – Для них это ритуал, а для меня… как будто я слышу её голос». Леоран не стал утешать её пустыми словами. Вместо этого он сказал: «Тогда научись слушать. И научись говорить нам, глухим, что ты услышала. Один твой слух может стоить десятка наших мечей». Вспомнив это, она невольно выпрямилась.

Время замедлилось. Шум деревни – стук топоров, окрики командиров, плач ребенка – отступил, превратившись в глухой гул. Всё её существо охватило тёплой, болезненной волной узнавания. Это был кусочек дома, прежней, безопасной жизни, тайных, сокровенных мыслей.

Он обернулся.

Его взгляд, ясный и твёрдый, встретился с её. И в его глазах она прочла целую бурю, промелькнувшую за долю секунды: изумление, вспышку безудержной радости, которая окрасила его скулы лёгким румянцем, а затем мгновенное, железное сдерживание. Он был не один. Он был при исполнении долга.

Леоран коротко что-то сказал капитану, кивнул в её сторону, и затем, отдав честь, быстрым, решительным шагом направился к ней. Его движения были отлажены и лишены сейчас той мягкости, которую она помнила.

«Леоран, – подумала она с внезапной, смешанной болью и нежностью. – Ты здесь».

Но радость встречи тут же была отравлена горьким осадком. Он был здесь как рыцарь, как часть машины Церкви. А она… она была здесь как послушница с приказом «не отвлекаться». И между ними висело невысказанное, но ощутимое, как стена, слово – Паладин.

Он остановился перед ней, соблюдая дистанцию. Солнце ослепительно горело на его начищенных до блеска латах.

– Сестра Энид, – его голос прозвучал официально, но в самой его глубине она уловила тёплый, сокрытый от других отзвук.

– Мы получили уведомление о вашем прибытии. Капитан Марк поручил мне ваше сопровождение.

Он говорил с ней, как с коллегой, как с чужим человеком. И она поняла.

В Каменном Ручье не будет тех тихих бесед в саду, где он когда-то учил её находить созвездия в небе. Здесь, они были лишь Жрицей Света и его Мечом. И этот Меч теперь был заточен на одно-единственное звание, которое могло бы дать им право быть вместе.

Её собственный голос прозвучал тихо, но она заставила его не дрожать:

– Брат Леоран. Благодарю. Но что здесь происходит, для чего такой отряд и укрепления?

Леоран на мгновение сжал губы.

– Рядом с деревней обнаружили скопление Шепчущих Щелей. Капитан назначил меня своим заместителем на время этой миссии. К сожалению, сейчас мое присутствие требуется на совете.

Они стояли друг напротив друга – так близко и так далеко. Разделённые не пространством, а долгом и ультиматумом её отца. Их воссоединение под стенами Каменного Ручья стало не радостной встречей, а началом новой, куда более сложной битвы.

Леоран отправился обратно к Капитану обсуждать план. Энид пошла к центру деревни. «Нужно проверить деревенский светоч, только его свет может скрыть нас от бродячих Теней.»

В каменной чаше, украшенной различными священными символами, горел небольшой золотистый огонь. Каменный круг выложенный на расстоянии от чаши выглядел, вполне обычно. Тем не менее Энид чувствовала, что что-то не так. Энергия Света была слабой, будто что-то мешало ей, но было незаметно для простых людей.

«Нужно провести ритуал и попробовать восстановить работу Светоча. В худшем случае, я доложу Капитану Марку о дурном знамении.»

После нескольких часов ритуала сила Света не изменилась. Энид поняла: это не просто слабость. Его энергия уходит на противодействие чему-то огромному, что приближалось извне.

«Надо поспешить! Надеюсь, я найду капитана у колодца», – подумала она, срываясь с места.

Подойдя к капитану, Энид выдохнула:

– Капитан, Светоч… он не работает. Вернее, он работает, но только чтобы держать что-то за щитом. Что-то очень сильное.

Капитан Марк нахмурился, обдумывая её слова. Он уже открыл рот, чтобы задать вопрос, как вдруг…

Измотанный разведчик, едва держась на ногах, рухнул на колени перед ними. Его лицо было белым как мел, а в глазах стоял неотступный ужас.

– Блуждающий Зев… – выдохнул он, и это слово повисло в воздухе, немедленно приковав к себе внимание всех окружающих.

– В полутора лигах к северо-востоку, в Лесу Безгласных. Он… он движется. Медленно, но верно. В сторону деревни.

В деревне на мгновение воцарилась мертвая тишина, которую тут же разорвал властный голос капитана Марка.

– Пока не стемнело окончательно – по боевому! Все на стены! Леоран, организуй периметр! Плотники, проверьте частокол! Я не хочу видеть ни одной щели!