Искушение Безмолвия

Суета поглотила Каменный Ручей. Но для Энид и Леорана мир сузился до них двоих.

Леоран резко развернулся к ней. В его глазах горел холодный огонь решимости.

– Энид, мне нужен твоя сила,– его голос был резок, но не груб. Он говорил как командир, ставящий задачу.

– Ритуал закрытия Разлома – твоя работа. Но чтобы до него дожить, мы должны отбить первую атаку. Ты всегда чувствовала энергию Тени острее других. Где её давление сильнее всего? Куда они ударят?

Энид закрыла глаза, отсекая суету и собственный страх. Она погрузилась в ту тишину, где её сознание встречалось с незримыми потоками энергии. Холодные пятна, пульсация чужой воли – теперь они были ясны, как карта, выжженная у неё в мозгу. Это стоило ей невероятного усилия, голова раскалывалась от боли.

Она открыла глаза, её взгляд был остекленевшим.

– Три точки… – её голос был хриплым, но твёрдым. – Северо-запад… восток… и… прямо здесь, у амбара. Они бьют не по стенам, а по нашему духу. Туда, где нам страшнее всего.

Леоран, не проронив больше ни слова, кивнул и уже кричал приказы, перебрасывая лучших бойцов на указанные ею участки.

Капитан Марк, Леоран и Энид начали подготовку к изнуряющей обороне.

Капитан руководил деревенскими, которые укрепляли стены, приносили необходимые припасы, готовили снаряжение для рыцарей.

– Факела на стены! Я не хочу слепнуть этой ночью! Подготовьте больше освященного топлива, нужно отпугнуть как можно больше теней!

Капитан Марк одним взмахом руки собрал вокруг себя старшин деревни. Его голос был ровен, но каждый звук в нём был отлит из стали:

– Все запасы смолы – к воротам и на северный участок. Остатком распоряжается Леоран. Воду и еду для не бойцов – в подвал церкви. Это приказ.

Он не ждал ответа. Развернувшись, он направился к кузнецу, мимоходом поправив плечом съехавшую балку на баррикаде.

– В первую очередь ремонт лат и перчаток, – его приказ прозвучал негромко, но кузнец закивал, понимая: капитан знает, что рыцарь без защиты – мёртвый рыцарь.

Леоран превратился в вихрь целенаправленной деятельности. Его уже не было на одном месте.

– Торрен, твой взвод – к северо-западной стене! Там старый частокол, усилишь его щитами! – его голос, звенящий сталью, резал нарастающую панику.

– Копейщиков – за первую линию! Лучникам сказать: целятся в точки сгущения, а не в пустоту! Экономьте освящённые стрелы!

Он не просто распределял людей по карте. Он метался между позициями, его глаза, привыкшие читать поля сражений, выискивали слабину.

У восточной стены он на ходу поправил щит в руках у молодого ополченца, дрожавшего от страха.

– Упрись ногами в землю, парень. Они чуют дрожь, – его слова не были упрёком, они были инструкцией по выживанию.

– Помни: ты не просто держишь щит. Ты держишь линию. И если ты устоишь – устоят все сзади тебя.

Затем он рванул к главным воротам, где капитан Марк руководил установкой дополнительной баррикады.

– Марк! – Леоран отозвал его в сторону.

– Нужно подготовить резервную группу. Не больше пяти человек, мои самые подвижные бойцы. Если Энид права и они пробьются у амбара, нам понадобится коготь, чтобы зажать прорыв в клещи.

Капитан ,на секунду задумавшись, кивнул:

– Делай. Я одобряю.

Не прошло и десяти минут, как Леоран уже был на импровизированном плацу, где несколько его рыцарей отрабатывали смену строя.

– Хватит церемоний! – крикнул он, вклиниваясь в их строй. – Забудьте о турнирных приёмах. Бой будет в тесноте и грязи. Бейте наотмашь эфесом по «лицу», если оно у них есть. Толкайте щитами, сбивайте с ног, добивайте. Ваша задача – не красиво фехтовать, а выжить и уничтожить.

Он лично проверил запасы освящённых стрел у лучников и на ходу отдал приказ двум подросткам, тащившим вёдра с смолой: – Не к стенам! К факельщикам! Чтобы лить и поджигать сразу!

Его тень, отбрасываемая факелами, мелькала повсюду – у стен, на улицах, среди готовящихся к бою людей. Он был нервом и мускулом обороны, превращая хаотичную подготовку в отлаженный механизм. Каждый его шаг, каждый приказ был ответом на безмолвный вопрос: «А что, если она права?» и готовностью встретить этот сценарий во всеоружии.

А Энид с мелом в одной руке и чашей со святой водой в другой выводила на частоколе символы, от которых дерево светилось тусклым, но тёплым сиянием. Потом она благословляла клинки, и сталь на мгновение вспыхивала ослепительной белизной. Обжигая горло целебными травами в подвале церкви, она показывала женщинам, как готовить мазь от ожогов Тени. И каждый час, превозмогая нарастающую тошноту и головную боль, она «прислушивалась» к приближающейся тьме, сообщая Леорану.

Пока Энид сидя на ящике в кузнице, нанося защитные символы на щиты, чья-то тень упала на неё. Она обернулась.

Капитан Марк стоял рядом, его лицо было серьёзным, но во взгляде не было и тени недоверия, которое она подсознательно ждала.

– Сестра Энид, – он говорил тихо, чтобы их не слышали суетящиеся вокруг люди. – Ваш дар… Вы чувствуете, когда они ударят?

Вопрос застал её врасплох. Все спрашивали «где», но не «когда». Она на мгновение закрыла глаза, снова позволив тому леденящему чувству коснуться краёв своего сознания.

– Они… уже в пути, – прошептала она, открывая глаза.

– Давление нарастает, как вода за дамбой. Они ждут, когда окончательно стемнеет. Полная ночь… это их час. До первого крика петуха – не больше.

Марк медленно кивнул, его взгляд стал тяжёлым, будто она только что взвалила на его плечи мешок с камнями. Но в его глазах была не паника, а расчёт.

– Значит, у нас есть время до полуночи, чтобы сделать их ночь немного светлее, – он отдал это не как приказ, а как констатацию факта.

– Спасибо. Это меняет расстановку резервов.

Он развернулся и ушёл,его голос снова зазвучал громко и властно, отдавая новые распоряжения, теперь уже с учётом полученного срока.

Уже воодушевленная Энид продолжила свою работу. Теперь она знала – её слово не просто услышали. Его учли.

Даже дети, притихшие и серьёзные, носили связки стрел, а старики точили на точильных кругах всё, что имело лезвие.

Каждый в Каменном Ручье понимал – грядёт ночь, которая определит, будут ли у них вообще другие ночи. И что сон для всех них был отменён – до рассвета или до конца.

Наступила короткая, зыбкая пауза – затишье перед бурей, когда все крупные приготовления были завершены, а нервы натянуты до предела. Энид, закончив наносить последние символы на щиты, почувствовала, что ещё один взгляд на дрожащее пламя светоча сведёт её с ума.

Она вышла на небольшую площадку за часовней, где уже никого не было. Воздух был холодным и неподвижным, пахнущим дымом и влажной землей. Энид прислонилась к грубой каменной стене, закрыв глаза. Она сжала виски пальцами, пытаясь заглушить нарастающий гул в голове – эхо давящей Тени и собственного перенапряжения.

И тут она увидела его.

Леоран стоял у самого края площадки, спиной к ней, его взгляд был устремлен за частокол, в наступающие, неестественно густые сумерки. Он снял шлем, и тот лежал у его ног, скучный и практичный, как и всё здесь. Ветерок, которого, казалось, не было больше нигде в деревне, шевелил его светлые, выгоревшие на солнце волосы.

В этой позе – чуть ссутулившись, с опущенными плечами – он вдруг снова стал тем самым юношей из сада. Не боевой машиной, не заместителем капитана, а Леораном. Тот самый наклон головы, та же линия напряженной шеи, что и тогда, когда он, совсем еще мальчишка, часами мог следить за полетом ястребов над шпилями храма.

Услышав её шаги, он обернулся. Ни слова не было сказано. Он просто молча отодвинул складки своего плаща, освобождая место на небольшом выступе стены рядом с собой. Энид молча подошла и присела, их плечи почти соприкасались. Минуту они сидели в тишине, слушая, как за стеной кто-то с ожесточенным, методичным шипением точил меч.

– Ты готова? – наконец тихо спросил он, глядя перед собой в приближающуюся тьму леса.

– Нет, – так же тихо ответила Энид, не кривя душой. Она устала лгать, даже самой себе.

– Я боюсь. Не за себя… а за всех. Что моих сил не хватит. Что я не почувствую атаку вовремя. Что я снова застыну, как тогда, на тропе.

Леоран медленно кивнул, его профиль в сгущающихся сумерках казался высеченным из камня.

– Ничего. Я тоже боюсь. Каждый раз.

Она удивлённо посмотрела на него. Рыцари Света… они не должны были бояться. Их учили, что страх это дверь для Тени.

Он встретил её взгляд, и в его серых глазах не было ни тени позора.

– Это и есть храбрость, Энид. Не отсутствие страха. А решение идти вперёд, даже когда он разрывает тебя изнутри. Ты думаешь, Торрену не страшно? Или Марку?

Он помолчал, а затем сделал неожиданное движение. Его рука в латной перчатке, тяжелая и холодная, легла поверх её дрожащей ладони, лежавшей на колене. Это был не порыв, не страсть. Это был жест опоры. Якорь в бушующем море.

– Помнишь, как ты впервые смогла прочесть ореол порчи на старом алтаре? – его голос прозвучал тише, приобрел несвойственные ему теплые, почти мягкие нотки.

– Ты прибежала ко мне, вся сияя, и кричала, что теперь сможешь слышать тишину. Я тогда не до конца понял, о чем ты. Но сейчас… – он слегка сжал её пальцы, и холод металла сквозь тонкую ткань перчатки был невыразимо утешителен.

– Сейчас я вижу. Твоя вера… она сегодня была видна всем. Не книжная, не заученная. А живая. Та, что рождается не из молитв, а из поступков. Из того, что ты сделала для того старика. Из того, что ты сейчас здесь. За неё – за эту твою веру – я и буду держаться сегодня. Мы все будем.

Энид чувствовала, как комок в горле медленно тает, сменяясь странным, хрупким спокойствием. Его слова были не утешением, а признанием. Он видел не слабую послушницу, а соратника. И в этом было больше силы, чем во всех молитвах.

Она перевернула свою ладонь и на мгновение сжала его пальцы в ответ, чувствуя под холодной сталью живое, теплое напряжение.

– Спасибо, – прошептала она. И этого одного слова было достаточно, чтобы сказать всё: за поддержку, за веру в неё, за память о том мальчике из сада, который всё ещё жил внутри этого сурового воина.

Он кивнул, коротко и ясно, и убрал руку. Контакт прервался, но ощущение прочности, которое он подарил, осталось.

– Держись, Энид, – сказал он, уже снова глядя в сторону леса, и в его голосе вновь зазвучали стальные нотки командира.

– Сегодня мы покажем этой тьме, что значит иметь дело с живыми.

Энид глубоко вдохнула. Воздух, горький от дыма и будущей битвы, больше не был чужим. Он был частью этой обреченной деревни, частью их общей усталости – и в этой общности таилась новая, твердая уверенность

Она была не одна. И этого было достаточно, чтобы сделать следующий вдох – и следующий шаг – навстречу надвигающейся ночи.

И когда последние отсветы дня угасли за горизонтом, Каменный Ручей замер в напряжённой готовности. Рыцари и ополчение стояли на ключевых точках, женщины доделывали последние приготовления в госпитале, а те, кто не мог помочь, с тревогой прислушивались к тишине из своих укрытий.

– Вижу их! Множество слизней и группа охотников! «Волки» и «Медведи»! – донеслось с частокола, разрывая напряжённую тишину.

– Всем приготовиться! – прозвучал сжатый, как пружина, приказ капитана.

И тут ночь ожила. Из лесной мглы выползла стена шевелящейся тьмы. Слизни катились, как живая, пульсирующая река, а за ними, вышагивая с неестественной, ломаной грацией, двигались высокие, скрюченные тени – Волки с длинными, как косы, когтистыми лапами. Ещё дальше в темноте виднелись массивные, медлительные фигуры Медведей, чьи спины были усеяны чем-то, напоминавшим обломки костей.

– Луки! Залп! – рявкнул Леоран.

Свист освящённых стрел пронзил воздух. Они впивались в тварей, и там, где они попадали, тьма вспыхивала коротким, яростным пламенем и с воем рассыпалась. Но на место павших накатывали новые.

– Копейщики, к щитам! – Леоран был уже на стене, его меч ещё не был обнажён, но вся его поза была готовым к удару клинком.

Первая волна Слизней с глухим стуком ударила в частокол. Дерево затрещало, но нанесённые Энид символы вспыхнули золотым светом, отбрасывая их прочь. Там, где свет был слабее, твари начинали разъедать древесину чёрным едким дымом.

– Освящённую смолу! На участок между воротами и амбаром! – скомандовал Марк, его спокойный голос был слышен даже в грохоте. – Лучники, прикрыть!

Густая, чёрная жидкость, смешанная с толчёным священным кристаллом и молитвами жрецов, хлынула вниз. При контакте с Тенью она вспыхивала не алым, а ослепительно-белым пламенем. Всполохи этого святого огня выжигали тварей дотла, не оставляя и пепла, а на земле на несколько мгновений оставались светящиеся знаки, от которых отступали даже Волки. Воздух наполнился не запахом гари, а густым ароматом ладана и серы.

Но Волки были умнее. Пока Слизни отвлекали внимание, несколько тварей, цепляясь когтями, взобрались на частокол в самом углу, где барьер был ниже.

– Прорыв на восточном участке! – закричал кто-то.

Леоран был там почти мгновенно.

– Ко мне, резерв! – его меч, наконец, вырвался из ножен, вспыхнув ослепительным Светом. – За мной! Ни шагу назад!

Он первым бросился в образующуюся брешь, его клинок описывал в воздухе смертоносные дуги, рассекая тварей надвое. К нему тут же присоединились пятеро его лучших бойцов – тот самый “коготь”, который он просил у Марка. Бой превратился в кровавую мясорубку в тесноте и грязи, где сбывались все его прогнозы: рыцари били эфесами, толкались щитами, сбивая Волков с ног.

В это время в госпитале, оборудованном в амбаре, Энид принимала первых раненых. Один из ополченцев, пострадавший от брызг тёмной слизи, кричал и бился в судорогах, его кожа покрывалась чёрными прожилками.

– Держи его! – приказала Энид, её голос дрожал, но руки были твёрдыми.

Она наложила на рану руки, позволив своей энергии, тёплой и живой, войти в него. Чёрные прожилки отступили, сменившись здоровым румянцем, а крик стих, превратившись в стон облегчения. Но каждая такая процедура отнимала у неё силы, будто вытягивая часть её собственной жизни.

Внезапно она почувствовала знакомый леденящий укол в висках. Она резко подняла голову.

– Леоран! – мысленно крикнула она, и он, будто услышав, на мгновение встретился с ней взглядом через хаос битвы. – Медведи… Они идут к главным воротам. Их каменная шкура почти не поддавалась стрелам. Им не нужен был таран. Они и сами были тараном.

Первый из них с рёвом, от которого задрожала земля, разбежался и всей своей многотонной массой ударил в главные ворота. Дерево треснуло, слышно было, как лопнули балки. Второй удар – и мощные створки прогнулись внутрь, вот-вот готовые вылететь из петель. Они методично долбили стены и ворота своими телами, не обращая внимания на стрелы и летящие на них камни.

– Все на ворота! – пророкотал Марк. – Подготовить балки! Остановить их!

К воротам сбежались все свободные бойцы. Но казалось, что это лишь отсрочит неминуемое.

В момент, когда казалось, что стена не выдержит, а отчаяние начало подбираться к сердцам защитников, Энид вышла вперёд.

Она встала перед трескающимися воротами, подняв свой светоч высоко над головой. Это была не молитва, которую её учили. Это был крик её души, крик веры – не в догмы Церкви, а в людей за её спиной.

– НЕТ! – её голос прозвучал с силой, которой никто от неё не ждал.

Из светоча вырвался не просто свет, а ослепительная золотая волна. Она ударила в Медведей, и их каменная шкура не выдержала – по ней поползли трещины, из которых хлынул чёрный смрад.

Наступила секунда ошеломляющей тишины, нарушаемая лишь треском огня и стонами.

– Контратака! – проревел Леоран, и рыцари, воодушевлённые вспышкой, ринулись вперёд, добивая уцелевших тварей.

Битва была далека от завершения, но переломный момент наступил. Энид, опустив светоч, тяжело дыша, смотрела на это. Она не просто помогала в бою. Она его переломила. И в глазах рыцарей и ополченцев она видела уже не жалость или снисхождение, а уважение и, возможно, зарождающуюся веру – не в Церковь, а в неё саму.

Но передышка была короткой. Отступившая Тень не растворилась – она затаилась, сгустилась и приготовила новый удар. Из леса, не скрываясь, выползло нечто новое. «Стражники» – высокие, двуногие твари с кожей, напоминающей потрескавшуюся глину, и длинными, как копья, костяными лезвиями вместо рук. Они двигались строем, безжалостно расталкивая более мелких тварей, и их единственной целью была брешь у ворот, где Леоран и его бойцы только что отбили атаку.

– Второй эшелон! К Леорану! – скомандовал Марк, но было ясно – подкрепление не успеет.

Леоран, окружённый парой своих рыцарей, встретил первую тварь ударом меча. Клинок, вспыхнув, отрубил костяное лезвие, но два других Стражника тут же атаковали с флангов. Один из рыцарей пал, пронзённый насквозь. Леоран, отбиваясь, отступал, его доспех скрипел под ударами, на плече уже алела глубокая царапина, с каждой секундой его клинок светил всё тусклее. Они были в ловушке.

Энид увидела это.

Сердце её упало, застучав где-то в горле. Она чувствовала его усталость, его боль – не своей раной, но почти так же остро. Её собственные силы были на исходе, тело ломило, а в висках стучало от каждого использования Света. Она боялась. Боялась подойти ближе, боялась снова ощутить ту всепоглощающую пустоту, боялась не выдержать.

Но она видела его спину, всё ещё гордую, но уже отступающую под натиском. Видела лица других рыцарей – молодых, испуганных, но не отступающих.

«Нет. Не отдам их».

Это была не мысль, а инстинкт, более глубокий, чем страх.

Она рванула вперёд, спотыкаясь о щебень, и встала на краю бреши, между отступающими рыцарями и надвигающимися Стражниками.

– Энид, уйди! – закричал Леоран, парируя очередной удар.

Она не послушала. Не останавливаясь, с силой вонзила светоч в землю на краю бреши.

– Свет мой, стань щитом! Плоть моя, стань стеной! – это был не ритуал из книг. Это была мольба, обращённая к самой сути её существа.

Чаша дрогнула, пламя взметнулось выше. Энид отпустила её и, сомкнув ладони в пустом пространстве над чашей, как будто сжимая невидимый шар, с немым усилием вытянула руки навстречу надвигающимся Стражникам. Из её сжатых пальцев, из сведённых судорогой запястий, вырвался не свет, а плотная, сияющая субстанция. Она не лилась, а вытягивалась, как раскалённый металл, формируя в воздухе дрожащую, полупрозрачную стену.

Первый Стражник с размаху врезался в неё. Раздался оглушительный хрустальный звон. Барьер дрогнул, и Энид отшатнулась, как от удара, из её носа брызнула струйка крови. Она вскрикнула от боли, но не отпустила.

– ДЕРЖИСЬ! – крикнул ей кто-то из рыцарей, и в его голосе была уже не просьба, а надежда.

Леоран, воспользовавшись передышкой, перевёл дух. Его взгляд встретился с её – она видела в его глазах не страх за неё, а яростную, жгучую гордость. Он кивнул, коротко и ясно: «Держись».

Она держалась. Каждый удар по барьеру отзывался в её костях. В глазах потемнело, она чувствовала, как её собственная жизненная сила выжигается, чтобы питать эту сияющую преграду. Её колени подкашивались, но она не падала. Она была больше, чем просто Энид. В этот миг она была Волей, которая говорила Тени: «Дальше – ни шагу».

Этих десяти секунд хватило. С криком «За жрицу!» к бреши подоспело подкрепление, и свежие силы обрушились на ошеломлённых Стражников.

И только тогда Энид отпустила щит. Сияющая стена рассыпалась на миллиарды золотых искр. Она беззвучно пошатнулась и рухнула бы на землю, если бы сильная рука неподхватила её за талию, не давая рухнуть на землю. Леоран, не выпуская меча из другой руки, прижал её к себе. Она не могла держаться на ногах, всё её тело стало чужим, выжженным изнутри.

– Всё, – его шёпот был хриплым, срывающимся. Он сам едва переводил дух. – Всё, ты сделала. Держись.

Энид не ответила. Она лишь прижалась лбом к его латному наплечнику, чувствуя леденящий холод металла и – сквозь него – сокрушительную дрожь в его руке. Лишь бешеный стук сердца Леорана, отдавался в ее виске. Этот стук был громче любых молитв. Он был доказательством. Они живы.

Она не знала, сколько они простояли так – секунду или вечность. Хаотичный шум боя медленно отступал, превращаясь в отдельные крики, звон металла, а потом и в приглушённые голоса. Кто-то крикнул: "Отбили!" Кто-то плакал. Но для них двоих мир сузился до этого островка, где она могла опереться на него. А он, спрятав лицо в её волосах, содрогнулся: по его лицу пробежала судорога, челюсти свело, он на мгновение зажмурился и сдавленно, глубоко вздохнул. Словно проглатывал крик, в котором смешались все пережитые за ночь эмоции.

Это было не объятием влюблённых. Это была взаимная опора двух людей, которые, едва стоя на ногах, молча поддерживали друг друга, не позволяя упасть.

Но она спасла их. И в этой мысли, горькой и победоносной одновременно, таилось нечто новое – понимание той ужасающей и возвышающей цены, которую требует настоящая вера.

И только тогда, отдышавшись, Энид прислонилась к частоколу. Леоран разжал руку, и она смогла сама удержаться на ногах. Тело ослабло от перенапряжения, но на душе было светло, они выстояли. Леоран, весь в пыли, копоти и запёкшейся крови, подошёл к ней, и в его глазах было немое восхищение. Больше не было нужды в словах – ни в приказах, ни в молитвах. В этот миг они понимали друг друга без слов.

Отгремевшая битва оставила после себя не победу, а горечь и опустошение. Воздух, еще недавно разрываемый криками и звоном стали, теперь гудел от приглушенных стонов и тихого плача. Капитан Марк, с лицом, почерневшим от копоти и усталости, беззвучно отдавал распоряжения – его хриплый голос уже не резал воздух, а был похож на скрип разбитых ворот. Раненых осторожно переносили в уцелевшие дома, где Энид, едва держась на ногах, продолжала свою работу, ее пальцы сами находили раны, а губы шептали слова утешения, в которые она сама уже едва верила.

Позже, сгорбившись, Энид сидела на перевернутом ящике из-под стрел у входа в импровизированный лазарет. Безуспешно пытаясь стереть с рук засохшую кайму чужой крови, она смотрела, как из женщин, помогающих в лазарете, перевязывает ожог на руке молодого ополченца. Воздух был густым от запаха полыни, крови и воска. Пальцы не слушались, мелко дрожа от перенапряжения и выгоревшей магии.

Вдруг в её поле зрения возникла чья-то рука в потертой латной перчатке, держащая простую деревянную кружку. Энид подняла взгляд. Перед ней стоял Торрен. Его лицо, обычно хмурое и недовольное, теперь выражало лишь глубокую, животную усталость. На щеке прилипла засохшая грязь, смешанная с потом.

– Пей, – бросил он коротко, без предисловий. – Не божественный нектар, но согреет.

– Спасибо, – голос её сорвался на хриплый шепот. Она взяла кружку, ощутив исходящий от неё сладкий пар. Это был простой травяной отвар, какой варят солдаты в походе, горьковатый и терпкий.

Торрен, не глядя на неё, тяжело опустился на соседний ящик, с глухим стуком отставив свой щит, на котором темнели свежие сколы и подтеки едкой слизи.

– В первый раз всегда так, – проскрипел он, уставившись в пустоту перед собой.

– Руки трясутся. В горле пересохло. Кажется, весь мир теперь пахнет кровью и страхом.

Энид сделала глоток. Горячая жидкость обожгла губы, но растеклась по телу живительным теплом.

– А потом? – тихо, почти выдохом, спросила она.

Он повернул к ней голову, и в его глазах она впервые не увидела насмешки или раздражения. Лишь то же самое опустошение, что грызло и её.

– А потом привыкаешь, – его голос прозвучал удивительно глухо.

– И это самое страшное.

Они молча сидели рядом, попивая горячий отвар. Это не была дружба или внезапная симпатия. Это было молчаливое перемирие двух людей, зализывающих раны на краю одной и той же пропасти. И в этой тишине, пахнущей дымом, травами и болью, Энид впервые за этот бесконечный день почувствовала, как леденящий комок страха и отчаяния внутри неё понемногу, с неохотой, начинает таять.

Рядом с часовней уже расположили тех, кого спасти не удалось. Их накрыли тем, что нашлось – плащами, кусками ткани. Кто-то из женщин, обняв плачущего ребенка, тихо прощалась с мужем. Другие стояли молча, с каменными лицами, в которых читалось не горе, а бездонная усталость. Энид смотрела на это, и ее собственная, недавняя победа казалась ей пеплом на языке. Да, они выстояли. Но эта плата…