Алиа. Прошлое из будущего в настоящем

Благодарю

В следующую секунду я уже стою на коленях над телом любимого:

– Эбенэр… Эбенэр… Родной…

Я подсовываю руки и приподнимаю его тяжелую голову. Прислушиваюсь. Дыхание очень медленное и глубокое.

– Бэн, что с тобой? – надрывно стенает мой голос.

Лежащий на полу едва заметно шевелится, и стонущий звук покидает его сухие губы.

Али́а? Что это было? Мое имя?

Вместе с развеивающимся ужасом медленно успокаивается биение отбойного молотка в моей груди. Я внимательно прислушиваюсь к дыханию распластанного передо мной тела Бэна и прихожу к выводу, что он спит. Просто спит очень глубоким сном. Ритм сердца и дыхание исключительно медленные, но ровные. Его кожа под моими губами теплая.

Не включая свет, я пробираюсь к стоящей за ширмой кровати. Беру подушку, стягиваю одеяло и волоку его к месту перед диваном. Накрываю почти обнаженного спящего, укладываю его голову на тонкую подушку и устраиваюсь рядом. Яркое чувство после долгого изнурительного путешествия наконец-то оказаться дома охватывает меня. «Я не собираюсь двигаться даже на миллиметр», – думаю я, но мамины укоризненные глаза возникают в памяти. Встаю, подбираю мою лежащую на входе в квартиру сумку, закрываю замок входной двери и прохожу в ванную комнату. Сидя на туалете, посылаю маме короткое сообщение: «Ма, Бэн снова здесь. Я останусь у него. Напишу тебе завтра. Целую».

На диване лежит свернутый тонкий плед. Я ложусь на пол рядом с любимым, прижимаясь насколько возможно к его распластанному по полу телу. Засовываю плед под голову и закрываю глаза.

«Благодарю, благодарю, благодарю!..» – посылаю в пространство исступленную, надрывную молитву, выражение моей бесконечной благодарности. Из моих глаз хлещут слезы, как будто плотина, сдерживающая огромные водяные массы, прорвана.

Как будто просыпаясь от наркоза…

Я ищу его. Пересекаю огромные пустые помещения. Верхняя часть моего тела наклонена вперед, а ноги остаются позади, как приклеенные. Вокруг меня все серое. Пол темно-серый, стены серые, а воздух, как серый туман. Я помню, что он был здесь. Я тороплюсь нагнать его, но ноги как примагничены к стальному полу и передвигаются с огромным усилием. Открываю рот. «Эбенэр», – хочу крикнуть, но понимаю, что забыла, как кричать. Мой мозг в ужасе, ведь Бэн не знает, что я ищу его, и уходит все дальше, пока я пытаюсь отклеить ноги от магнитного пола.

Выныриваю на поверхность. Это был сон. Родное, любимое тело все так же на полу, рядом со мной. Слава Богу! Мой мир в порядке. Вокруг абсолютная темнота. Мне холодно, и одновременно я чувствую намокшую от пота блузку. Приподнимаю одеяло и натягиваю маленький его кусочек на себя. Под одеялом тепло. Какое блаженство – это тепло.

Серые стены. Стальной пол. Густой туман. Туман серый и вязкий. Я пересекаю комнату за комнатой. Мои ноги бегут вперед, а тело висит позади. А, понимаю я, вязкое облако висит теперь на уровне моей талии. Ноги свободны и хотят вперед.

Снова поверхность. Это опять был сон. Я встаю на колени, не обращая внимания на неприятное ощущение твердого деревянного пола, прислушиваюсь к дыханию спящего.

«Бэн», – произношу совсем тихо. Никакой реакции. Глубокое размерное дыхание.

Отправляюсь в ванную комнату. Настраиваю полуприглушенный свет. Ванная пахнет, как помещение, которое месяцами не открывалось. Включаю душ на самую сильную струю и максимальную температуру воды. Мой халат висит на своем месте, как будто ничего не произошло, будто говоря: «Тебе все показалось, Алиа. Ты просто видела дурной сон».

Мои вещи летят на пол: юбка, колготки, слип. Стягиваю все одним движением. Избавляюсь от пропотевшей блузы, почти срывая пуговицы. Я тороплюсь. Хочу поскорее вернуться на место на полу рядом с диваном. Целебная сочная струя горячей воды падает на мои плечи, грудь, живот, ноги.

Дрожь ужаса в одно мгновение пробегает по моему телу. Вдруг это тоже сон? Я осматриваюсь и успокаиваюсь. Это реальность. Странная, непонятная, но реальность. И любимый реально спит на полу посреди огромного соседнего помещения. И все же сомнение заставляет меня выключить живительную горячую воду, не вытираясь всунуть руки в рукава халата и почти выбежать из ванной комнаты.

Начинает светать. Небо за окном почти светлое, и сумрак комнаты уже не такой густой. Я склоняюсь и вдыхаю воздух его выдоха. Губы, раньше пухлые и сочные, пересохли. Щеки ввалились. Под глазами тени. Мне приходит в голову одна идея. Я встаю и включаю на кухне кран с холодной водой на полную мощность. Жду несколько минут и наливаю воду в большой стакан. Устраиваюсь поудобнее рядом со спящим. Просовываю руку под подушку и чуть приподнимаю его голову. Опускаю пальцы в воду и смазываю жидкостью сухость губ: «Любимый, попей немного».

В ответ действительно есть реакция – Бэн двигается, делает движения ртом, как рыба, выброшенная на берег. Я помогаю ему приподняться, поддерживая голову, и прислоняю стакан к его губам. Он пьет, не открывая глаз, жадно, но коротко, как будто бы устав, снова откидывает голову назад и погружается в сон. Я осторожно опускаю подушку, поддерживающую тяжелую мужскую голову, на пол. В этот момент спящий произносит что-то невнятное.

– Я не понимаю тебя, – вкладываю в мой голос всю застоявшуюся нежность.

– Алиа, – произносит он еле внятно.

– Да, любимый, я здесь. Я с тобой. – . Из моих глаз вновь текут слезы.

Эбенэр пытается приподняться, не открывая глаз.

– Хочешь, я помогу тебе лечь на диван?

Я пытаюсь помочь ему, поднять его. Но непослушное тело тяжело как камень. Эбенэр невнятно бормочет еще что-то и снова проваливается в глубокий и неподвижный сон.

Что с ним? Как долго он уже в этом состоянии на полу, без помощи? На одну минуту я даже продумываю необходимость вызвать скорую медицинскую помощь, но отметаю эту мысль. Происходящему есть причина. Поскольку дыхание и ритм сердца ровные, температура тела нормальная, а главное, не могу спросить его согласия, я вверяю здоровье любимого моим молитвам и его целительному сну.

– Все будет хорошо. С ним все будет хорошо, – повторяю я, как мантру, и плачу.

Я лечу из комнаты в комнату. Все в тумане, меня нет, где-то внизу совсем маленькие фигуры людей. Они меня не видят, я себя не вижу.

Открываю глаза и осознаю, что это опять был сон. Какое облегчение! Сон, похожий на мои сны при выходе из наркоза, тяжелые, липкие. В комнате светло, но светло, так, как бывает в очень пасмурный день. Положение тела лежащего рядом со мной на твердом полу из широких нелакированных досок изменилось. Оно повернуто в мою сторону, тяжелая нога лежит на моих ногах, одна рука тоже покоится на моем теле. Какое блаженство ощущать на себе эту тяжесть. Мое тело лежит неудобно. Мне жестко, холодно. Наконец-то меня отпускает ноющее беспокойство. Я закрываю глаза и снова проваливаюсь в мир сновидений.

Возвращение?

Открыв глаза, в первые секунды не понимаю, где я. Странный ракурс снизу на окружающую полутемную действительность. Еще три вдоха и выдоха, и, вспомнив, я подскакиваю на месте, одновременно разворачиваясь и оглядываясь вокруг себя.

Эбенэр сидит на полу, прислонившись спиной к дивану. Его глаза прикрыты. Выражение лица мученическое. Я бросаюсь к нему. Приближаю мое лицо к его:

– Как ты?

Он приоткрывает глаза, след улыбки или гримасы.

– Алиа, – обессиленно выдыхает он. – Пить.

Я подскакиваю, беру стоящий неподалеку от нас стакан и тороплюсь с ним к крану. Даю воде протечь и стать холодной.

Он пьет жадно, и в этом жесте чувствуется больше силы, чем при первой моей попытке напоить его. Улыбка. Вымученная, но улыбка. Рука движется в очень слабой попытке подняться к моему лицу. Затем Эбенэр опирается на руку и пытается подняться. Я помогаю ему изо всех сил, стараясь тянуть вверх к высоте дивана его тело. Наши совместные усилия успешны. Любимый распрямляется на диване, изнеможденно закрывает глаза. Его рука ищет меня в пространстве.

– Ты здесь… – Я слышу, или мне кажется этот тихий вопрос, или констатация факта?

– Я здесь, любимый, спи, восстанавливайся. – Я нежно целую лоб и закрытые глаза вновь заснувшего Бэна.

На кухне нахожу мой телефон и открываю его. Прошли почти сутки с того момента, как я осторожно толкнула вглубь приоткрытую дверь лофта. Мое тяжелое, беспокойное, но кажущееся коротким пребывание в сером тумане забытья было очень долгим. Оказывается, без пары минут 24 часа Эбенэр и я провели на деревянном полу.

Не удивительно, что требовательный голод побуждает меня осторожно, стараясь не делать резких и шумных движений, обследовать содержимое кухни. Холодильник… Его внутренности взывают с мольбой о чистке и дезинфекции. Зато в ящиках я нахожу ценные долгохранящиеся купленные мною продукты: овсянка, гречневая крупа, нераспечатанные упаковки изюма и фиников. Надрезаю пакеты с сухофруктами, беру маленькую элегантную чашку для мюсли и сыплю в нее из обоих пакетов. Отправляя в рот пригоршни изюма и фиников, параллельно промываю некоторое количество гречи, заливаю ее водой и ставлю варить. При закипании по комнате распространяется волшебный аромат.

Мама сказала бы, что для Бэна сейчас необходим наваристый куриный бульон. Но он никогда в моем присутствии не покупал и не заказывал мясных блюд. Лишь у меня дома он всегда ел все, что приготовила мама, в том числе мясо и рыбу.

Кстати, о маме. На телефоне несколько сообщений: от мамы, Эммы и Яна. Я открываю лишь мамино сообщение: «Девочка, у тебя все в порядке? Когда будешь дома?» – «У меня все в порядке, ма. Эбенэр не здоров. Я пока останусь у него. Не волнуйся».

Моя вареная греча готова. Я наполняю большую пиалу. Вооружившись суповой ложкой, забираюсь на высокий стул возле барной стойки и чувствую себя на празднике жизни.

Волшебная розетка заряжена

Просыпаясь, чувствую спокойное блаженство. Мои глаза еще закрыты. Я осознаю себя на большом диване в лофте любимого. Я одна. Одна на поверхности рельефной синей ткани. Но чувствую, знаю, что он рядом. В комнате совершенно тихо. Каждая из моих клеток чувствует себя особенно, как раньше. Чувствует себя в невидимом контакте с волшебной розеткой. В улыбку растягивающиеся губы сопровождают мою мысль, что розетка заряжена, а значит, Эбенэр снова здоров или по крайней мере ему намного лучше. Он снова здесь. Почему? И что это значит для меня?

Не открывая глаз, ощущаю движение воздуха рядом. Я улыбаюсь еще шире.

– Как ты? – спрашивают хриплым тихим голосом мои губы.

Никакой реакции. Ни звука, ни движения воздуха.

В ничтожную долю секунды в моем мозгу возникает ужас, по телу пробегает волна адреналина. Я распахиваю глаза.

Напротив меня, на уровне моего лица, оперевшись подбородком на лежащие на диване, сложенные одна на другую ладони, он – мой греческий Бог. Волосы влажные после душа, аккуратно уложенные расческой. Губы расслабленно приоткрыты. Сталь огромных глаз кажется интенсивнее, чем раньше. Под глазами синие тени, и само лицо стало как будто меньше. Большие серые глаза смыкаются с моими, я чувствую себя зачарованным кроликом перед великолепным питоном.

Я противлюсь этому глубокому погружению, поднимаю руку и протягиваю ее к его щеке. Этот жест рвет какую-то сдерживающую нить. Через секунду все так же безмолвно Эбенэр держит меня в объятьях. Его лицо зарывается в моих волосах, губы двигаются вдоль линии шеи, он жадно вдыхает мой, вряд ли очень свежий, запах. Мои руки, рот, все тело тоже ищут желанного прикосновения. Двое жаждущих, у которых была перекрыта естественная подача воздуха, втягивают в себя живительную струю кислорода, исходящую друг от друга.

Внутри меня загорается совершенно забытый огонь. Сначала это лишь маленькое греющее промежность пламя. Но не больше чем через минуту происходит взрывообразный разлив огненной жидкости внутри моего тела. И этот неизвестный мне теплый и тягучий мед, медленно и сладко разливающийся внизу живота. Это бегущее, требующее, ищущее пламя. Я забываю о внушаемой с детства приличной воздержанности юной девушки, о моем былом намерении лишь приближаться к его границам, не пересекая их. Забываю об отсутствующей за ненадобностью контрацепции, в конце концов.

Любимый пассивен в движениях, но отвечает на каждый мой поцелуй, каждое прикосновение, одобряя меня в моем очевидном намерении. А мною руководит лишь потребность потушить, ослабить огонь в моих жилах о его прекрасное и прохладное тело. Раствориться в нем, уничтожить дистанцию между нами. Я слышу громкие звуки, они неконтролируемо покидают мою гортань. В нежелании потерять остроту ощущений я запрещаю разуму попытки вмешиваться, оценивать и полностью погружаюсь вниманием в мое тело. Но не только тело проживает широкий спектр ощущений. Моя душа празднует этот момент «сейчас», не заботясь о том, что было и что будет, не интересуясь целесообразностью и последствиями происходящего. Я воспринимаю наши души и тела слитыми воедино.

Слезы струятся из моих глаз, но это другие слезы. Это слезы от распирающего меня экстаза и благодарности за переживаемое. Мыслей нет, лишь невиданные ранее чувства. Вдруг ничто не важно: ни то, что было, и ни то, что будет. Есть лишь абсолютное и великолепное «сейчас».

Просто спроси…

Мы все так же на диване, глаза в глазах, рука в руке. Я укрыта тонким одеялом, обычно живущим на основном спальном месте этого дома. Бэн принес мне большой стакан прохладной воды из-под крана, напился сам, в остальном мы не покидаем нашу позицию на большом диване напротив друг друга.

– Прости меня, пожалуйста, Алиа.

Мой внутренний наблюдатель радостно ухмыляется.

– Замечательно. Дар речи восстановлен, – комментирует он.

– За что? – интересуюсь я и вижу, что ответ на этот очень простой для меня вопрос нуждается в его размышлении.

– Ты плачешь… Я не знаю точно, какие эмоции вызывают в тебе эту грусть и как они коррелируют со мной, моей ролью в твоей действительности и с моим незапланированно долгим отсутствием… Я очень хотел бы понимать все это. А главное, мое искреннее желание состоит в том, чтобы со мной были связаны твои радости, а не твои печали.

Как я соскучилась по этому особенному стилю в духе Эбенэр, когда в ответ на простой вопрос вместо такого же простого земного ответа как, например, «извини, что ни слова не сказал тебе, что собираюсь исчезнуть и, может быть, вернусь лишь несколько месяцев спустя» приходит развернутый ответ в совершенно неожиданном ключе.

– Понимать легко, просто спроси меня.

Я произношу слова, а из глаз снова начинают течь слезы. Где пряталась эта влага все эти недели и месяцы? Почему она не израсходовалась?

– Знаешь, есть много того, что я хотела бы понимать или просто знать. И я тоже искренне желаю быть всегда поводом для твоей радости и … – Голос прерывается. Эти ненужные слезы перекрывают горло.

Бэн берет мою руку, подносит каждый пальчик к своим губам, а затем кладет в нее свое лицо.

– Алиа, это легко. Просто спроси меня.

Мальчишеская хулиганская улыбка растягивает его губы. Он явно доволен собой, цитируя меня.

– Что касается моей радости, это тоже просто. Опыт быть с тобой стал по сегодняшний день моей наивысшей радостью.

Скудная трапеза

Я решаю покинуть горизонтальное положение на диване и пойти в душ.

– Как ты думаешь, что-нибудь из располагающихся в шкафу продуктов было бы безопасно есть? – робко произносит Эбенэр.

Ах, как я могла не подумать о том, что он умирает с голоду.

– Сухие продукты в пакетах можно есть без опасения. Холодильник лучше не открывай. Его нужно тщательно помыть. Я могу сварить тебе гречу или сделать овсянку на воде с миндалем и изюмом.

– А что будешь есть ты?

– С удовольствием овсянку и чай.

Эбенэр вытаскивает пакет овсянки, в сомнении разглядывает его как седьмое чудо света и поднимает вопросительный взгляд ко мне.

– Да, это она. Плюс горячая вода, орехи и мед или сушеный виноград.

Он кивает, и я отправляюсь в душ.

Свежевымытые завернутые в полотенце волосы. Крем для лица, который ждал меня на своем месте все это время. Белый теплый халат.

На барной стойке выстроились две фарфоровые пиалы и две большие чашки, над которыми заметен легкий пар.

Все, как в нашей уже ставшей привычной сказке. Как будто и не было этих месяцев серой и жесткой реальности.

Внимательно внимая содержимому каждой ложки, Эбенэр, как и прежде, концентрируется на еде. Кажется, овсяные хлопья тают на его языке, а он всеми рецепторами вкуса внимательно наблюдает за этим процессом. Его трапеза заканчивается весьма быстро: в пакете оставалось не так много овсянки.

– Ты наверняка еще голоден?

Лишь кивок в подтверждение.

– Хочешь, поедем в кафе завтракать или в магазин?

Я открываю телефон, чтобы посмотреть на время. Раннее воскресное утро. Будет не просто найти работающий магазин, а кафешки откроются позднее.

Эбенэр отрицательно поводит головой и добавляет:

– Если ты сыта и согласна, я предпочитаю остаться здесь.

Бессилие

Я нахожу в шкафу еще запечатанный пакет порошка какао. Без сливок, но с корицей и горячей водой получается вполне вкусный напиток. Найденные в ящике, видимо, вечно не портящиеся финики сопровождают завершение нашей трапезы.

– Как долго я отсутствовал? – спрашивает Бэн тихим голосом.

А я задаюсь вопросом, что в его голосе непривычно. Ответ мгновенен – слабость. В голосе. В положении тела. Вместо знакомой безупречной осанки – опирающиеся на поверхность стола предплечья и ссутуленная спина. Осунувшееся лицо. Тени под глазами. Что с ним?

– Три месяца и две, почти три недели.

– Я пропустил празднование твоего окончания школы.

– Ты не много потерял.

– Ты права. К счастью, я не много потерял, – отвечает он, но как будто не мне, а своим собственным мыслям.

– Что с тобой произошло? Где ты был?

– Я застрял в моем времени. Я пытался вернуться, но мне не удавалось.

– Ты хотел вернуться?

В моем вопросе настолько ярко звучит удивление, что мой внутренний наблюдатель сразу констатирует тот факт, что, несмотря на регулярные походы в лофт, вероятность возвращения странника в моем сознании была действительно равна нулю.

Это вопросительное восклицание вызывает также пристальное внимание моего собеседника. Вернувшийся из далеких походов, утомленный греческий Бог, как будто собрав последние силы, в высокой концентрации не сводит глаз с моего лица и молчит. Его руки лежат бессильными плетями на коленях. Длинную минуту спустя:

– Я оказался перед вероятностью больше никогда не увидеть твоего лица, не услышать голоса, не почувствовать тепла и запаха твоей кожи. Я не был готов к такому испытанию. Я пережил ужасный страх потери. Больше всего на свете я хотел вернуться.

Его обессиленная, измученная, сползающая с высокого стула поза грозит падением. В четких словах стоит надрыв.

– Мне кажется, у тебя мало сил. Тебе нужно еще поспать. Я права?

Он кивает, как большой обессиленный болезнью ребенок. Я встаю, обхватываю его вокруг туловища и провожаю в кровать.

– Ты здесь? – еле слышный лаконичный вопрос.

– Я здесь, – мой лаконичный ответ.

Где еще я могла бы быть сейчас? Нет силы, которая могла бы заставить меня сейчас покинуть неожиданно вновь приобретенного самого важного моего человека.

Когда я возвращаюсь с одеялом в руках, он уже спит, но новая долгая продольная морщина на его прекрасном лбу обозначает неспадающее напряжение.

Пополнение запасов

Любимый спит. Мои передвижения, бряканье посуды на открытой кухне не оказывают на него ни малейшего действия. Он спит глубоко и крепко, не меняя ни на йоту положения тела. Он спит восстанавливающим сном измученного богатыря. Лицо расслабилось, стало ближе к детскому. Я жалею, что перед огромной стеной из толстого стекла, через которую в комнату льется свет пасмурного дня, нет гардин для затемнения комнаты.

Нам нужны продукты. Когда Эбенэр проснется, я хочу покормить его свежей, заряжающей энергией едой. Но ни за что на свете я не могу оставить его сейчас одного. А если быть честной, то любая дистанция между нами была бы для меня самой сейчас невыносимой. Я продумываю варианты того, кто и как мог бы помочь мне в этой ситуации. Мама? Эмма?

Мне приходит в голову реклама на стене крупного работающего без выходных супермаркета. Короткий поиск информации в Сети, заполнение виртуальной закупочной корзины, оплата, и, если реальность соответствует обещанному, мои покупки за соответственное вознаграждение будут доставлены к нам на дом в течение ближайшего часа.

Я отправляюсь на кухню, широко открываю холодильный шкаф, отключаю его и принимаюсь за чистку и мытье поверхностей раствором уксуса.

Не позднее чем через час вибрирует мой телефон, и курьер супермаркета в соответствии с моим письменным указанием звонит по телефону, а не по переговорному устройству, чтобы я впустила его в здание. Он безоговорочно следует моему жесту, приложенному к губам указательному пальцу, и просит меня о подписи шепотом. Более того, этот учтивый молодой человек, возможно, дополнительно подтвержденный в своей учтивости щедрыми чаевыми, предлагает мне забрать выставленные за дверь битком набитые пакеты с мусором.

Я возвращаюсь на кухню с тремя большими бумажными пакетами и сортирую покупки в свежевымытый холодильник и свежепротертые кухонные ящики. Приступаю к мытью салата, чистке и резке овощей. Готовя, вспоминаю о нашем разговоре о вегетарианстве.

Почему ты вегетарианец?

У нас очень похожие вкусы в еде. Мы оба любим свежие хрустящие овощи. Просто крупно нарезанные либо в форме салата. Мы оба любим фрукты, орехи, сыр, особенно греческий сыр фета или итальянскую моцареллу. Мы с удовольствием едим яичницу и просто вареные яйца, и огромное разнообразие всяческих вегетарианских блюд с овощами и рисом или чечевицей. Одной из причин моего пристрастия к вегетарианской кухне является многолетний опыт великолепного вкуса блюд, приготовленных Эмминой мамой. Убежденная вегетарианка, эта женщина превращает своею фантазией и разнообразием вкусовых оттенков каждый прием пищи в нечто особенное.

Манера приготовления пищи моей мамы другая – скорее традиционная, с большим количеством мясных блюд. Некоторые из них ем, когда я дома, очень голодна и не хочу тратить время на приготовление чего-то другого. Но и в кухне моей мамы я предпочитаю ее хоть и редкие, но вкуснейшие вегетарианские рецепты. Или просто гарниры мясных блюд. Такая простая еда, как вареный картофель либо коротко припущенная в сковороде тыква, для меня намного привлекательнее, чем говяжьи отбивные или куриные окорочка. Конечно, мои вкусовые предпочтения диаметрально отличаются от таковых мужской части моей семьи. Да и сама мама любит блюда из курицы.

Бывая гостем в нашем доме, Эбенэр всегда пробовал все, что предлагала ему моя мама, но в моем присутствии он никогда не покупал в магазине и не заказывал в ресторане блюда животного происхождения. И поэтому мы всегда и с удовольствием едим часть еды из тарелки другого, а еще чаще заказываем в ресторанах одно и то же блюдо.

Как-то я спросила любимого: если убивать животных, чтобы поедать их мясо, в обществе осознанных Постояннолебцев запрещено, и он по этой причине воздерживается от мясных блюд, а на кухне моей мамы делает исключение из вежливости? По крайней мере таково было мое ожидание, что Постояннолебцы должны быть убежденными вегетарианцами.

– Запретов как таковых, в вашем понимании этого слова, в нашем обществе не существует. Когда-то они изжили себя и стали не нужны.

Такого ответа я не ожидала, а главное, подобная вседозволенность в высокоразвитом обществе не укладывалось в моей голове.

– Я не совсем понимаю. Это значит, что каждый волен делать то, что ему в голову пришло и ему за это ничего не будет. Хорошо человек поступает или плохо, все одно?

– Да. Каждый человек свободен в своих поступках. И у каждого человека есть система предпочтений и исключений, что отдаленно можно сравнить с системой разрешений и запретов в вашем обществе. Разница в том, что если у вас это внешняя, с целью контроля, поощрения и избежания нежелаемого другими людьми организованная система, то у нас это внутренняя организация каждого. Система личных мотиваций в соответствии с личными представлениями о благе и целесообразности.