- -
- 100%
- +
– Капитан, я вспомнил еще кое-что. Позавчера, в «Тиррено», была статья об этой Медичи. Она критиковала торговлю произведениями искусства. Говорила, что классические картины должны висеть в музеях, а не в частных коллекциях. Довольно резко высказывалась.
– Это та газета? – спросил Леонардо.
– Да, вот, – старик протянул потертый номер. – Здесь целая полоса об этом.
Леонардо пробежал глазами статью. Лукреция Медичи действительно высказывалась довольно резко против частного коллекционирования классических произведений. Она называла частных коллекционеров «похитителями красоты» и утверждала, что искусство должно принадлежать всему человечеству, а не служить украшением гостиных богачей.
– Интересно, – пробормотал Леонардо, складывая газету. – Очень интересно.
– Что интересно? – спросил Марио, делая очередной снимок.
– Человек, который критикует торговлю искусством, найден мертвым в позе классической богини, рядом с произведением, выполненным в стиле Возрождения.
– Ты думаешь, ее убил коллекционер?
– Или кто-то, кто хотел отправить послание всем критикам. Может быть, убийца считает, что настоящая истина в том, чтобы создавать красоту любой ценой?
Звук подъезжающей машины прервал их разговор. Доктор Франческа выбралась из своего потертого «Фиата», и теперь шла к ним, таща на плече здоровую сумку.
– Леонардо! – она помахала рукой. – Что у нас на этот раз?
Доктор подошла ближе и замолчала, изучая увиденное. Ее обычно невозмутимое лицо выражало неподдельное изумление.
– Боже мой, – наконец, сказала она, медленно обходя тело. – Кто-то потратил на это часы. Может быть, всю ночь.
– Привет, Франческа. Можешь посмотреть, какова причина смерти?
– Да, конечно. Но это будет предварительное заключение. Надо будет делать вскрытие.
Франческа надела перчатки и осторожно осмотрела тело, стараясь не нарушить композицию.
– Вот, – она указала на небольшую рану под левой грудью. – Проникающее ранение в область сердца. Судя по размеру и форме, использовался тонкий клинок. Что-то вроде стилета или узкого ножа.
– Время смерти?
– Скорее всего, между полуночью и тремя часами ночи. Более точно скажу после вскрытия.
– Есть следы борьбы?
– Не вижу. Никаких защитных ран, гематом, царапин. Либо жертва не сопротивлялась, либо была обездвижена до убийства.
– Наркотики?
– Проверим в лаборатории. Но волосы выглядят ухоженными, макияж не смазан. Это больше похоже на то, что ее принесли сюда уже мертвой. Крови не вижу.
Леонардо посмотрел на часы. Солнце поднималось все выше. Вскоре пляж заполнится туристами, и сохранить место происшествия в неприкосновенности будет сложнее.
К полудню место преступления превратилось в настоящий центр активности. Солнце уже нещадно палило, и морской бриз, обычно приносящий прохладу, лишь размазывал по воздуху запах водорослей и соли. Техники-криминалисты из Пизы прибыли на белом фургоне, который теперь стоял на обочине прибрежной дороги. Началась кропотливая работа: каждый камешек и ракушка в композиции фотографировались под разными углами, измерялись линейкой и аккуратно размещались в пронумерованные пакеты.
Леонардо наблюдал за процессом, отойдя в тень к стволу старой сосны. Кора была теплой от солнца, а иголки под ногами источали смолистый аромат. Где-то вдалеке слышались голоса туристов.
– Капитан, – подошел к нему старший техник. Пот блестел на его лбу. – Мы нашли несколько интересных вещей.
– Что именно?
– Во-первых, следы автомобиля на подъездной дороге. Протектор четкий – широкие шины, скорее всего внедорожник. Во-вторых, отпечатки обуви – мужские, размер сорок четвертый. И еще – мы нашли волокна ткани на одном из камней. Похоже на кашемир или шерсть.
Леонардо обвел взглядом пляж, пытаясь представить, как убийца работал здесь ночью. Место было достаточно уединенное, но все же рискованное – в любой момент мог появиться случайный прохожий или тот же Альберто, который иногда выходил к морю и ночью, когда не мог заснуть.
– Капитан, – подошел к нему один из техников, держа в руках пластиковый пакет. – Мы закончили с осмотром картины. Хотите посмотреть?
Леонардо взял пакет и внимательно изучил портрет через прозрачную пленку. Работа была действительно выполнена на высочайшем уровне – каждый мазок кисти говорил о мастерстве художника. Краски имели характерный для эпохи Возрождения оттенок и фактуру, техника была безупречной.
– Удивительно, – пробормотал он. – Лицо написано так, что его невозможно разобрать. Словно художник специально размыл черты.
– Может быть, так и задумано? – предположил техник. – Или портрет поврежден временем?
– Нет, – покачал головой Леонардо. – Остальная часть картины в идеальном состоянии. Даже одежда на портрете прописана до мельчайших деталей – каждая складка, каждая пуговица. Это сделано намеренно. Но зачем?
Франческа подошла к ним, снимая резиновые перчатки. Ее прическа растрепалась от морского ветра, а белый комбинезон запылился песком.
– Леонардо, мы закончили предварительный осмотр. Тело можно увозить.
– Франческа, а что ты думаешь о мотивах? Это работа психически больного человека или что-то другое?
Франческа задумчиво посмотрела на место, где лежало тело. Поверх него уже набросили черную пластиковую пленку, но контуры все еще угадывались.
– Знаешь, я работаю патологоанатомом не один год. Видела разные случаи – и убийства в состоянии аффекта, когда люди действуют импульсивно, и продуманные преступления, и дела рук психически больных людей. Но это… это что-то особенное.
– В каком смысле?
– Здесь слишком много контроля, слишком много внимания к деталям. Видишь, как точно подобраны камни? Как точно они разложены? Это не безумие. Но при этом есть что-то глубоко личное, почти интимное в том, как он обращался с телом. Не могу сказать точнее. Я с таким не сталкивалась. Тут надо спрашивать другого специалиста.
К двум часам дня тело увезли в морг. Территория была полностью обследована, желтая лента полицейского ограждения трепетала на ветру. Леонардо и Марко вернулись в участок, где их уже ждал комиссар Россини.
Участок располагался в старом здании с толстыми каменными стенами, которые в жару сохраняли прохладу. Начальник уже сидел в кабинете Леонардо, разглядывая пожелтевшую от времени карту местности на стене. Лицо его было хмурым – убийство в их тихом, провинциальном городе явно выбило его из колеи.
– Рассказывай подробно, что у вас там было.
– Это самое необычное дело, с которым я сталкивался. Убийца создал настоящую художественную инсталляцию из трупа. Потратил на это часы, может быть, всю ночь. – Леонардо протянул начальнику телефон.
– Хочу услышать твое мнение о мотивах, – сказал комиссар, рассматривая фотографии с места преступления.
– Пока рано говорить о мотивах. Слишком мало информации. Жертва – предварительно, Лукреция Медичи, арт-критик, занималась продажей произведений искусства. Я посмотрел в Интернете – действительно похожа. Убийца ее выложил в позе «Венеры» Боттичелли. Рядом оставлен чей-то портрет с надписью на латыни.
– Леонардо, у меня плохое предчувствие. Такая тщательная подготовка, послание на латыни – все это не похоже на единичное преступление. Слишком много театральности.
– Вы думаете, что будут еще жертвы?
– Не знаю. Но мы должны быть готовы к такой возможности. Удвой патрулирование всех пляжей. Свяжись с коллегами из соседних городов – может, у них были похожие случаи.
– Хорошо, комиссар.
– И еще одно, – Россини повернулся к нему, и Леонардо заметил раздражение в его глазах. – Никакой информации прессе. Если журналисты пронюхают о таком убийстве, начнется паника. А если убийца ищет публичности, мы ему ее не дадим.
– Понятно. А как быть с расследованием? Нам понадобится помощь экспертов.
– Свяжись с университетом в Пизе. У них есть кафедра истории искусств. Пусть посмотрят на автопортрет, может, скажут что-то полезное. А лучше съезди туда сам – по телефону такие вещи не объяснишь.
– А если это связано с ее торговлей? Она ведь занималась этим.
– Тогда дело может оказаться еще сложнее. В этом бизнесе вращаются очень серьезные деньги и очень влиятельные люди. Подделки, кражи, черный рынок – там хватает мотивов для убийства.
Леонардо кивнул и взял телефон.
– Начну с университета.
После ухода комиссара Леонардо еще раз просмотрел фотографии. Вечернее солнце через окно окрашивало снимки в золотистый свет, и композиция на пляже выглядела еще более сюрреалистично.
Закончив, он набрал номер университета в Пизе. Долгие гудки эхом отдавались в трубке.
– Кафедра истории искусств? Это капитан полиции Казанова, из Виареджо. Мне нужна консультация специалиста по живописи эпохи Возрождения. Дело касается расследования убийства…
На следующий день после обнаружения тела Лукреции Медичи в участок приехал ее муж для опознания. Леонардо наблюдал через запыленное окно своего кабинета, как на парковке рядом с потрепанными служебными машинами остановился черный «Мерседес» – блестящий, словно только что из автосалона. Из него вышел элегантно одетый мужчина среднего возраста, и даже на расстоянии было видно, что его костюм стоит больше, чем месячная зарплата капитана полиции.
Высокий, стройный, с аристократическими чертами лица и едва заметной сединой на висках, он двигался с достоинством человека, привыкшего к вниманию. Но сейчас в каждом его жесте читалось глубокое потрясение – он дважды ошибся дверью, прежде чем найти главный вход в здание участка, и Леонардо заметил, как он на мгновение замер у порога, словно собираясь с духом.
«Интересно, так выглядит настоящее горе или искусная игра?» – подумал Леонардо, включая профессиональную наблюдательность. За годы службы он научился различать подлинные эмоции от фальшивых, но горе – это та эмоция, которую сложнее всего подделать. Особенно в деталях: дрожащих пальцах, неровном дыхании, взгляде.
Через несколько минут в дверь постучали. Марио ввел посетителя и, бросив красноречивый взгляд на капитана, удалился. В кабинете пахло крепким кофе и старой бумагой – запах, который въелся в стены за десятилетия.
– Синьор Медичи? – Леонардо встал из-за стола, и протянул руку, внимательно изучая лицо посетителя. – Капитан Казанова. Примите мои самые искренние соболезнования по поводу утраты.
– Просто Антонио, – голос мужа звучал хрипло. Рукопожатие его было крепким, но руки слегка дрожали, и Леонардо почувствовал влажность ладоней – верный признак нервозности. – Спасибо, капитан. Я все еще не могу поверить в то, что произошло. Когда мне позвонили из полиции вчера утром…
Голос его дрогнул, и он замолчал, глядя на потертый линолеум пола.
Леонардо жестом предложил ему сесть в единственное приличное кресло напротив своего стола. Кабинет капитана был обставлен просто, но со вкусом – старый стол, несколько книжных полок с потрепанными томами юридической литературы и альбомами по истории Тосканы, на стене – черно-белые фотографии Виареджо разных эпох. В углу скромно стоял кофейный автомат, который урчал и шипел через каждые несколько минут, словно старый кот.
Антонио медленно сел в кресло, словно каждое движение давалось ему с трудом. Леонардо заметил, что костюм мужчины был безупречно скроен, но галстук завязан криво, а на воротнике белоснежной рубашки виднелось едва заметное пятно – возможно, от кофе. Мелочи, которые выдавали внутреннее смятение.
– Лукреция была такой энергичной, полной жизни, – продолжил Антонио. – Она никогда не сидела на месте. Постоянно куда-то ездила, с кем-то встречалась, что-то планировала. Даже завтракала иногда стоя, читая электронную почту. И вдруг… – он не закончил фразу, сжав губы так сильно, что они побелели.
– Понимаю, как это тяжело для вас, – Леонардо сел обратно за стол, слегка придвинув к себе блокнот. – Но нам необходимо задать несколько вопросов для расследования. Чем лучше мы соберем информацию, тем больше шансов найти убийцу.
За окном прогудел автобус, и в кабинет донеслись голоса туристов, обсуждающих маршрут по городу. Обычная жизнь продолжалась, равнодушная к трагедии, которая разворачивалась в стенах полицейского участка.
– Конечно, капитан. Я готов рассказать все, что знаю. Хочу, чтобы этот… этот монстр понес наказание за то, что сделал с ней.
В голосе Антонио появились злые нотки, и Леонардо отметил для себя эту перемену. Кулаки мужчины сжались, и на мгновение его лицо исказилось гримасой ярости. Настоящая ли это эмоция или попытка продемонстрировать правильные чувства?
– Для начала расскажите подробнее о работе вашей жены. Мы знаем, что она была арт-критиком, но хотелось бы услышать больше деталей.
Антонио выпрямился в кресле, и в его глазах появился блеск – очевидно, профессиональная деятельность жены была темой, которая его воодушевляла. Даже в горе он не мог скрыть гордость за ее достижения.
– Лукреция была не просто критиком, капитан. Она была одним из ведущих экспертов Италии по живописи эпохи Возрождения. – В его голосе звучала неподдельная страсть. – Ее мнение могло поднять стоимость картины на миллионы евро или, наоборот, разрушить репутацию коллекционера за одну секунду. Она консультировала не только частных лиц, но и крупнейшие музеи Европы – Лувр, Уффици, Прадо.
– Расскажите конкретнее о ее методах работы.
– Лукреция была перфекционисткой до мозга костей. – Антонио слегка улыбнулся, и впервые за время разговора его лицо озарилось теплым светом воспоминаний. – Когда она брала картину на экспертизу, то изучала буквально каждый квадратный сантиметр холста. Использовала рентген, спектральный анализ, изучала мазки. У нее дома была целая лаборатория в подвале – микроскопы, приборы для датировки, библиотека специальной литературы.
Он замолчал, глядя на свои руки, и Леонардо увидел, как его глаза увлажнились.
– Могла неделями сидеть в пыльных архивах, изучая историю создания произведения, биографию художника, происхождение материалов. Помню, как она однажды летала в Берлин только для того, чтобы посмотреть на пигмент, который использовался в XVI веке. Вернулась грязная как трубочист, но счастливая – нашла доказательство подлинности одной картины Тициана.
– Весьма кропотливая работа, – заметил Леонардо, делая пометки.
– Именно поэтому ее услуги так ценились. В мире торговли произведениями искусства огромное количество подделок, некоторые из которых выполнены настолько качественно, что могут обмануть даже опытного эксперта. Но Лукреция… – голос его дрогнул, – у нее был особый дар. Она могла почувствовать подделку интуитивно, буквально кожей, а потом уже находила научные доказательства своей правоты.
Леонардо делал пометки в блокноте, но большую часть внимания уделял наблюдению за собеседником. Антонио говорил о жене с искренним восхищением, но в его глазах периодически проскальзывало что-то еще – может быть, едва заметное раздражение? Или зависть?
За дверью послышались шаги – Марио вернулся и занял место у стены. Его присутствие было почти незаметным, но Леонардо знал, что напарник фиксирует каждое слово и каждый жест.
– А вы тоже связаны с миром искусства?
– Да, я работаю в галерее Лукреции. – Антонио немного сник в кресле, словно признание в профессиональной зависимости от жены было болезненным. – «Медичи Арте» – так называется наша галерея во Флоренции. Три этажа в историческом здании рядом с Понте Веккио. Очень успешная, к слову сказать.
– Какие именно обязанности вы выполняете в галерее?
– Административные, в основном. – Антонио потер переносицу, и Леонардо заметил, как он слегка съежился. – У Лукреции не всегда было время заниматься рутинными вопросами – она постоянно ездила к клиентам, на выставки, конференции, консультации. Поэтому основную часть управления галереей взял на себя я. Веду переговоры с поставщиками, организую выставки, занимаюсь рекламой, работаю с персоналом.
«Интересно, – подумал Леонардо, наблюдая за микровыражениями лица собеседника. – Жена – знаменитый эксперт, муж – ее администратор. Наверняка это создавало определенное напряжение в отношениях. Особенно для мужчины с таким аристократическим самолюбием».
Кофейный автомат в углу издал особенно громкий звук, и все трое невольно обернулись. Момент разрядил напряжение, но Леонардо заметил, как Антонио воспользовался этим, чтобы собраться с мыслями.
– Что именно делала ваша жена в Виареджо? Здесь есть какие-то особенные коллекции?
Антонио помедлил с ответом, явно что-то обдумывая. Леонардо заметил, как он несколько раз сжал и разжал кулаки – признак внутреннего напряжения. На его лбу появились едва заметные капельки пота, хотя в кабинете еще не было жарко.
– Лукреция работала с несколькими местными коллекционерами, – наконец, ответил он, тщательно подбирая слова. – Дело в том, что многие богатые люди покупают виллы на побережье Тосканы и привозят туда свои коллекции. Им нужны эксперты для оценки новых приобретений. Здесь тихо, безопасно, красиво – идеальное место для частных музеев.
– Можете назвать имена этих коллекционеров?
– Основной клиент – Альфредо Росси. – Антонио произнес это имя с еле заметным, но различимым раздражением, словно оно оставляло неприятный привкус во рту. – У него большая вилла в холмах недалеко отсюда и, как он сам любит говорить, «одна из лучших частных коллекций живописи Возрождения в Италии». Лукреция работает… работала с ним уже три года.
Марио, который до этого молча все записывал, спросил:
– А как складывались отношения вашей жены с этим Росси? Были ли какие-то проблемы или, может быть, конфликты?
Антонио нахмурился. В кабинете стало очень тихо, слышно было только отдаленный шум прибоя да жужжание старого кондиционера.
– В последние месяцы Лукреция часто расстраивалась после встреч с ним. – Он помолчал, подбирая слова, словно каждое из них взвешивал на каких-то внутренних весах. – Понимаете, Росси – это типичный богач-нувориш. Сделал состояние на недвижимости, а теперь пытается купить себе статус и респектабельность. Он покупает картины не потому, что любит искусство, а потому, что это престижно и прибыльно. Для него картина – это просто дорогая игрушка или способ вложить деньги.
– И ваша жена осуждала такой подход?
– Лукреция считала, что искусство должно служить людям, а не быть предметом спекуляций. – В голосе Антонио появилась страстность, и Леонардо почувствовал, что мужчина говорит искренне. – Она часто говорила: «Когда „Мона Лиза“ висит в Лувре, ею могут любоваться миллионы людей. А когда картина Караваджо заперта в частном особняке, она умирает». Лукреция мечтала о том, чтобы все великие произведения были доступны обществу.
– Интересная философия. А что конкретно расстраивало вашу жену в работе с Росси?
– В последнее время она часто возвращалась домой в подавленном настроении. Повторяла фразы вроде «сомнительные приобретения» и «подделки, которые могут обмануть кого угодно».
Он чуть наклонился вперед, словно делился секретом, и понизил голос:
– По-моему, Росси покупал картины, в подлинности которых она серьезно сомневалась, но он категорически не хотел этого слышать. А возможно, даже знал правду, но ему было все равно.
Леонардо записал эту информацию, мысленно отметив Росси как следующего кандидата для допроса. Через окно донеслись звуки набирающего обороты дня – гудки машин, голоса продавцов на рынке.
– Скажите, ваша жена могла отказаться подтверждать подлинность картины, если у нее были сомнения? Даже если клиент предлагал большие деньги?
Антонио усмехнулся, но улыбка получилась грустной и болезненной:
– Обязательно отказалась бы. Лукреция была принципиальной. Она говорила: «Репутация строится десятилетиями, а разрушается за одну ложь». – Он помолчал, глядя на потертые корешки книг на полках. – Она не шла на компромиссы, когда дело касалось профессиональной этики. Могла отказаться от гонорара в сто тысяч евро, если была не уверена в подлинности произведения на один процент.
– И это создавало проблемы?
– Иногда да. – Антонио потер затылок. – Когда твоя жена публично заявляет, что картина стоимостью в три миллиона евро – искусная подделка, владелец этой картины обычно не в восторге. Особенно если он уже похвастался своим приобретением перед друзьями и коллегами. Представьте себе – вы пригласили на ужин друзей, хвастаетесь «новым Боттичелли», а через неделю в газетах пишут, что это работа какого-то безвестного копииста XVIII века.
Леонардо почувствовал, что подобрался к важной теме, и решил углубиться в нее. Он откинулся на спинку кресла, принимая более расслабленную позу – психологический прием, чтобы собеседник чувствовал себя свободнее.
– Синьор Медичи, случались ли ситуации, когда недовольные клиенты угрожали вашей жене?
– Прямых угроз в лицо я не припомню, – Антонио задумался, глядя в потолок. – Но несколько раз бывали очень неприятные разговоры. Помню один случай – коллекционер из Неаполя кричал на нее по телефону полчаса, называл шарлатанкой и требовал компенсации за «испорченную сделку». А год назад один римский магнат даже пытался подать на нее в суд за «нанесение ущерба деловой репутации и клевету».
– И что стало с этим иском?
– Дело быстро закрыли. Через месяц оказалось, что Лукреция была абсолютно права, и картина действительно была подделкой. Причем довольно грубой – эксперты установили, что использовались современные синтетические краски. Истец тихо отозвал иск и исчез из публичного поля.
Марио поднял голову от записей:
– А конкретно с Росси были серьезные конфликты? Может быть, он как-то давил на вашу жену?
– Последние несколько недель Лукреция была особенно напряженной после встреч с ним. – Антонио снова потер переносицу, и Леонардо заметил, что этот жест повторяется все чаще. – Она приходила расстроенная и злая.
Он замолчал, словно вспоминая что-то конкретное, и его лицо потемнело.
– Однажды, это было недели три назад, она пришла в галерею забрать некоторые документы. Была очень взволнованная, ходила по комнате, размахивала руками. Сказала: «Этот Росси думает, что за деньги можно купить все». А потом добавила что-то странное: «Боюсь, что зашла слишком далеко. Но теперь уже поздно отступать».
Леонардо и Марио переглянулись. Эта фраза звучала странно, особенно учитывая последующие события.
– Она не объяснила, что имела в виду?
– Нет. Я попытался расспросить, но она только махнула рукой и сказала: «Ты все равно не поймешь. Для тебя главное – чтобы касса в галерее звенела». – Антонио болезненно поморщился. – Это было… это было жестоко с ее стороны. Но она была права. Я действительно больше думал о деньгах, чем об искусстве.
В кабинете наступила неловкая тишина. Кофейный автомат снова издал свой звук, а где-то в коридоре хлопнула дверь. Леонардо чувствовал, что разговор подходит к самой болезненной части.
– Синьор Медичи, теперь нам нужно поговорить о более личных вещах, – сказал он, меняя тон на более мягкий и участливый. – Понимаю, что это болезненная тема, но для расследования важно знать все детали семейной жизни.
– Конечно, капитан. Я понимаю. – Антонио выпрямился в кресле, словно готовясь к удару.
– Как складывались ваши семейные отношения в последнее время? Все ли было в порядке дома?
Лицо Антонио медленно покраснело, начиная с шеи и поднимаясь к вискам. Он отвел взгляд к окну, где за стеклом виднелись верхушки пальм и кусочек синего моря. Несколько секунд он молчал, явно борясь с собой и решая, сколько правды можно раскрыть.
– Мы… мы последние несколько месяцев жили раздельно, – наконец, признался он, и голос его стал тише. – Официально не развелись, но отношения были очень, очень сложными. Можно сказать, что брак фактически распался.
– Можете рассказать подробнее?
Антонио тяжело вздохнул, словно готовясь нырнуть в холодную воду болезненных воспоминаний.
– Лукреция полностью погрузилась в работу. Понимаете, она была очень амбициозной женщиной, стремилась стать лучшей во всем, что делала. – Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Она вставала в пять утра, чтобы пообщаться с партнерами из Америки, и ложилась после полуночи, изучая каталоги аукционов. Дома мы видели друг друга от силы несколько часов в неделю.
Он замолчал, глядя на свои сплетенные пальцы.
– А когда она была дома, то все равно думала только о работе. Даже за ужином она читала какую-то специальную литературу или отвечала на электронные письма. Я чувствовал себя призраком в собственном доме.
– И это вас не устраивало?
– Поначалу я относился с пониманием. – Антонио поднял глаза. – Поддерживал ее карьеру, гордился ее успехами. Когда в «Corriere della Sera» напечатали большую статью о ней, я купил десять экземпляров газеты. Но постепенно начал чувствовать себя… ненужным. Лишним в ее жизни.