Пламя во тьме

– Не бойся, – произнесла Анастария, и её голос был слышен сквозь вой ветра, – скоро мы попадём в наш новый мир. И я помогу тебе, и защищу тебя. Всегда.

Прямо перед ними, в пустом воздухе, пространство затрепетало и начало рваться по швам. Из разрыва повалил густой фиолетовый туман, и в его глубине замерцали чужие звёзды. Портал был открыт. Дорога домой ждала.

Глава: Лес Теней и Выбор Крови

Мир перевернулся с оглушительным рёвом, сжался в точку, а затем распахнулся в безмолвную, душную темноту. Они приземлись на мягкий, влажный мох, под сенью незнакомого леса, где в вышине плыли две луны – одна багровая, как застывшая капля крови, другая мертвенно-бледная, испещрённая тенями. Воздух был густым, тяжёлым, напоённым манной, обжигающей лёгкие, словно расплавленное стекло.

Анастария аккуратно поставила дрожащую дочь на ноги, её драконьи лапы мягко вжались в землю. Каждое движение было наполнено скрытой мощью, будто сама земля трепетала под её тяжестью. Воздух, густой и сладковато-горький, обжёг лёгкие Астрит, заставив её закашляться – тело отчаянно сопротивлялось этой чуждой силе.

«Мана… Наконец-то. Я чувствую каждую клетку, каждый атом. Как будто с меня сняли тяжёлые цепи, и я снова могу дышать полной грудью.» – мысль Анастарии была чистой, безудержной радостью, почти экстазом. Она сделала шаг назад, давая дочери пространство, её хвост с острым, как отполированная сталь, наконечником плавно скользил по воздуху. – Не бойся, жемчужинка моя, – её голос прозвучал глубже, обретая металлический оттенок, наливаясь могучей силой. – Если мама изменится… это естественно. Это возвращение домой.

Она не могла больше сдерживаться. Чуждая, но столь желанная энергия этого мира хлынула в неё, как вода в высохшее русло, заполняя каждую пустоту, каждую трещину в её душе. Её тело отозвалось немедленно, с треском и скрипом ломающихся ограничений. Костный панцирь на спине с громким хрустом разошёлся, освобождая место для растущих крыльев. Чешуя, покрывавшая её тело и слившаяся с доспехами, засветилась изнутри тёмным, почти фиолетовым сиянием; древние руны, выжженные на её коже, вспыхнули, как раскалённые угли, в которые подули ветром магии. Её лицо начало вытягиваться, черты сглаживаться, превращаясь в величественный и ужасающий череп чёрного дракона с рядами острых, как бритвы, зубов. Она выросла почти вдвое, став исполинской тенью, затмевающей лунный свет. Крылья расправились – огромные, кожистые, пронизанные жилками, отбрасывая на землю огромную, движущуюся тень.

«Сила… Настоящая сила! Я снова цельная! Я снова – Я!»

Но её торжество было недолгим. Её чуткий слух, теперь обострённый до сверхъестественной остроты, уловил сдавленный, полный боли стон и глухой звук падающего тела. Она резко обернулась, её длинная шея изогнулась змеиным, молниеносным движением.

Астрит стояла на коленях, обхватив себя руками, её тело билось в конвульсиях, будто её изнутри разрывали невидимые когти. Из её пор сочился лёгкий, едкий дымок – её кровь буквально закипала, не в силах справиться с внезапным, яростным наплывом маны, которую её человеческое тело не могло усвоить. Кожа на её руках и лице покрывалась сетью тонких, кровавых трещинок, из которых сочилась алая роса.

«Нет! Глупая, слепая! Я забыла! Она слишком слаба, её форма слишком хрупка, слишком… человечна для этого мира!» – паника, острая и леденящая, пронзила её, затмив на мгновение всю её мощь. В одно мгновение её могучая драконья форма сжалась, собралась для прыжка. Она не побежала – она рванула с места, подхватила дочь на руки, прижав к груди, покрытой холодной, переливающейся чешуёй, и помчалась сквозь лес, ведомая нюхом, который уловливал малейшие оттенки запахов. Она искала укрытие, безопасное место. И уловила едва различимый, но до боли знакомый запах – логово, пещеру, пахнущую шерстью, землёй и… верностью.

Для Астрит мир распался на осколки боли и жара. Она помнила, как мама поставила её на землю, как начала меняться, превращаясь в нечто величественное, пугающее и прекрасное одновременно. А потом… будто кто-то влил в её вены расплавленный металл, адский огонь, который выжигал её изнутри. Всё внутри горело, рвалось, ломалось. Сознание уплыло в милосердную черноту, но даже там её преследовало пламя.

Оно возвращалось обрывками, вспышками агонии. Она пришла в себя на мгновение, её веки тянулись как свинец. В затуманенном, залитом болью зрении она уловила движение вокруг. Крупные, серые, почти призрачные тени. Волки? Они подходили к матери… и кланялись ей? Склонили головы перед её величием? Это должен быть бред, горячечный сон. Она снова провалилась в небытие, в котором единственной реальностью была боль.

Анастария ворвалась в пещеру, её глаза, светящиеся в темноте алым огнём, мгновенно оценили пространство – безопасно, сухо, пахнет жизнью. Она бережно, с бесконечной нежностью опустила дочь на землю, скинула с плеч свой плащ и укутала её, стараясь согреть своим теплом. Внезапно она замерла, повернув голову к входу. Слышен был мягкий, почти неслышный топот лап.

Она вышла им навстречу, её тень заполнила проход. Перед пещерой стояла стая огромных, почти призрачных волков с мехом цвета пепла и лунного света. Они не выли и не рычали. Они молча смотрели на неё, и в их глазах светился не страх, а признание. Вожак, крупный самец с шрамом через глаз, сделал шаг вперёд и осторожно, почти благоговейно положил к её ногам небольшой, потрёпанный временем узелок из тёмной кожи.

Анастария наклонилась, её драконья форма теперь казалась здесь своей, естественной частью этого дикого мира. Она развязала узел дрожащими от волнения когтями. Внутри лежала маска – чёрная, керамическая, холодная на ощупь, с узкой, безжалостной прорезью для глаз и знакомым, выжженным руническим узором инквизиции Тьмы. Её маска. Символ её прошлой жизни, её силы, её долга.

«Они сохранили её. Все эти долгие годы изгнания. Они ждали.» – глубокое, щемящее чувство благодарности и тоски по прошлому сжало её сердце.

Она подняла взгляд на вожака. И что-то в его осанке, в умном, пронзительном, до боли знакомом взгляде жёлтых глаз… – Люци́к? – её голос прозвучал хрипло, с непривычным шипением, но полный надежды. – Братик мой, это ты?

Волк не заговорил, конечно. Но он поднял морду, и его пасть распахнулась в беззвучном, радостном «улыбке». Он ткнулся мокрым носом в её мощную лапу, а затем принялся старательно, почти по-собачьи облизывать чешую на её запястье, тихо скуля от счастья и преданности. Это был он. Её боевой товарищ, обращённый волк из её ордена, её верный друг, которого она считала потерянным.

Она потрепала его за ухом, сердце сжалось от щемящей ностальгии, но она тут же отогнала это чувство. Дочь была важнее. Всепоглощающая тревога вернулась к ней.

Астрит лежала без движения, бледная, как полотно, но её дыхание было прерывистым, хриплым. Кожа на лице и руках теперь была покрыта не трещинками, а глубокими, сочащимися ранами – мана буквально разрывала её изнутри, выжигая человеческую суть.

«Нет времени на радость встречи. Ни секунды. Решение должно быть принято. Сейчас. Иначе я потерю её навсегда.»

Анастария взяла маску. Прикосновение к знакомой, холодной керамике вызвали мощный всплеск памяти – сражения, клятвы, вкус победы и горечь потерь. Она сконцентрировалась, и её тело затрепетало, подчиняясь её воле. Кости с громким хрустом уменьшились, чешуя втянулась, драконья морда отступила, обнажив её привычное, полу-драконье лицо с тёмными рогами и сияющими золотыми зрачками-щелями. Но теперь она чувствовала себя… цельной. Воспоминания хлынули обратно, занимая свои места. Она была Анастарией, Инквизитором Тьмы, Стражем Порога, Чёрной Смертью для врагов её рода. Она вздохнула с невероятным, животным облегчением.

Над её лапой материализовался аркан из сгустившейся, живой тени. Она провела им над телом дочери, читая её состояние, и её лицо исказилось от боли. – Дочь моя, кровь моя, – голос её был мягок, но в нём звенела неумолимая сталь правды. – У меня для тебя есть одна весть. Из-за того что я когда-то, спасая тебя, запечатала твои воспоминания и дала тебе своей крови, твой организм начал меняться. В том прежнем мире, бедном, выхолощенном, это дремало. Но здесь… – она посмотрела на ужасающие раны на коже Астрит, на её мучения, – здесь это для тебя смертный приговор. Твоё тело, твоя человеческая оболочка, не выдержит. Есть только два пути. Ритуал Слияния. Либо с ними, – она кивнула на вход в пещеру, где в лунном свете виднелись верные силуэты волков, – либо со мной. Ты перестанешь быть человеком. Станешь либо полуволчицей… либо моей истинной дочерью. Полудраконом.

Астрит, превозмогая невыносимую боль, смотрела на мать. На её силу, её уверенность, её древнее, дикое могущество. Страх, холодный и липкий, боролся с восхищением, горячим и ясным. И восхищение, любовь и желание быть рядом с ней победило. – Мам… – прошептала она, её голос был хриплым, разорванным. – Я… я хочу жить. Хочу прожить долгую жизнь… с тобой. Я… я всегда восхищалась тобой. Хочу стать… как ты. Твоей настоящей дочерью.

Анастария смотрела на неё с безграничной, дикой нежностью, как на маленькое, хрупкое и невероятно отважное дитя, принявшее судьбоносное решение. – Так и будет, жемчужинка моя. Ты будешь сильной. Ты будешь прекрасной.

Она поднесла своё запястье к её губам. Острый, отливающий сталью коготь на другом пальце блеснул и легко, почти нежно вскрыл вену. Чёрная, почти фиолетовая кровь, густая, тягучая, пахнущая грозой, пеплом и древней силой, хлынула наружу. – Пей. Пей мою кровь, и ты пройдёшь через боль к рождению заново. Станешь тем, кем должна была стать. Моей плотью и кровью. И не бойся, – она ласково, когтем коснулась щеки дочери, смазывая её своей кровью, – я с тобой. Я всегда буду с тобой.

Первые часы после принятия крови матери огненной болью прожигали каждую клетку. Астрит не кричала – голос отказывал, но её тело извивалось в судорогах, кожа трескалась, будто иссохшая глина, обнажая под ней новые слои – гладкие, переливающиеся, уже не вполне человеческие. Дыхание вырывалось клубами пара, а по спине волнами пробегали мурашки, которые оставляли после себя не исчезающий узор из мелких чёрных чешуек.

Мать не отходила ни на шаг, обнимая её своими тёплыми, защищающими крыльями, прижимая к груди, как младенца. – «Терпи, моя сильная. Твой дух крепче, чем кажется».

Следующие дни слились в один бесконечный кошмар пробуждения. Тело ломали боли, но каждая новая мука приносила с собой неожиданное облегчение – сила пульсировала в жилах, зрение пронзало кромешную тьму пещеры, а обоняние улавливало запахи на расстоянии, казалось бы, невозможном.

Когда перерождение достигло финальной стадии, Астрит почувствовала, как её мышцы уплотнились, кожа окончательно затвердела, превратившись в гибкий, но неуязвимый панцирь, чешуйчатый в одних местах, гладкий – в других. Даже её волосы изменились: теперь они были пронизаны тем же сине-фиолетовым отливом, будто впитали сияние далёких звёзд.

Очнулась она в тепле и полной, абсолютной безопасности. Она была завёрнута в тёплый, живой, дышащий кокон. Это были крылья матери. Анастария сидела, прижав её к себе, и тихо, хрипло напевала какую-то старую, печальную и могущественную песню на забытом языке драконов, и каждый звук её голоса был обещанием защиты и силы.

– Ты проснулась, дочка моя, – голос матери прозвучал прямо над её ухом, вибрируя глубоким, успокаивающим тембром. – Ты была без сознания целую неделю. Мои братья, – она кивнула на вход, – заботились о нас. Принесли нам пищу.

Астрит лениво, медленно повернула голову и увидела у входа в пещеру тушу некоего крупного, оленеподобного существа. Сырую, с выступившими каплями тёмной крови на шерсти.

Анастария усмехнулась, видя её бледность и лёгкую гримасу. – Не бойся и не кривись, дитя моё. Это не отвратительно. Это – жизнь. Это – сила. Попробуй. Твои вкусы… они уже изменились. Твоя суть требует иного.

Астрит попыталась поднести руку, чтобы отодвинуться, и замерла, поражённая. Её рука… она была покрыта гладкой, прохладной, как ночь, чешуей угольно-чёрного цвета, переливающейся в свете луны, пробивающемся в пещеру, синими и фиолетовыми отсветами. Она вскрикнула от изумления, а не страха, и начала себя осматривать. Чешуя, прочная и красивая, покрывала её плечи, спину, бёдра, грудь, образуя причудливый, естественный доспех, сливавшийся с узором древних рун, которые теперь тоже светились мягким внутренним светом.

Анастария с той же спокойной, мудрой усмешкой махнула лапой. Перед Астрит пространство сгустилось, и из самой тьмы, из теней пещеры, возникло идеальное, сияющее зеркало.

В нём отражалась уже не та хрупкая…

В отражении стояла уже не хрупкая девушка, а нечто гораздо большее, величественное и пугающее одновременно. Черты лица остались её, но стали отточенными, словно высеченными из самого обсидиана, с резкими, почти скульптурными линиями. Глаза, прежде светлые и ясные, теперь пылали ярким золотисто-жёлтым пламенем, а в её лёгкой, неуверенной улыбке чуть виднелись острые, опасные клыки. Чешуя на руках и плечах плавно переходила в обычную кожу, покрытую лишь лёгким, почти незаметным узором, напоминающим загадочные татуировки из древних драконьих рун, которые словно светились изнутри.

Это… это я? – пронеслось в голове Астрит, и её охватила волна сомнений и страха. Всё изменилось, всё стало чужим. Моя кожа, мои глаза… я больше не та, кем была. Как принять это? Как жить с этим? Она чувствовала, как внутри неё борются два чувства: отвращение к новой форме и любопытство к скрытой силе. Но мама… она смотрит на меня так, словно это естественно. Может, это и правда моя истинная суть? – размышляла она, пытаясь успокоить своё бьющееся сердце.

Астрит, отвернувшись от зеркала, крепко прижалась к матери – уже не к чужой и не просто знакомой, хоть и мысленно родной, но всё же чужой, а теперь она чувствовала, как между ними возникла новая, неразрывная связь. Теперь я истинная дочь этой женщины, и я – дочь дракона, – сказала она себе, и в этот момент у неё заурчало в желудке, раздался весёлый, заразительный смех, который был не обидным, а наполненным лёгкой, доброй насмешкой над самой собой.

Отстранившись, Астрит слегка понурила взгляд, всё ещё ощущая внутреннюю борьбу, но постепенно принимая свою новую природу. Да, это страшно, но… это часть меня теперь. Надо научиться жить с этим, – решила она, чувствуя, как страх медленно сменяется робкой уверенностью.

Анастария посмотрела на дочь с глубоким, безграничным пониманием, её сердце наполнялось смешанными чувствами: гордостью за её первые шаги, нежностью к её неуверенности, и лёгкой грустью, ведь её дитя вступало в новый, сложный мир. Подойдя к тушке оленя, она уверенно вырвала два больших куска и, подойдя к дочери, мягко сказала: – Жемчужинка, тебе надо восстановить силы, и смотри, в этом нет ничего страшного. – И она начала есть свой кусок, демонстрируя пример, её движения были спокойными и уверенными, словно она хотела передать дочери часть своей силы. Затем, подойдя ближе, она протянула кусок мяса: – Доченька, тебе надо это сделать. Это твоя первая добыча и твоя первая кровь.

Астрит смотрела на мать с окровавленным куском мяса в руке, и до неё донёсся резкий, животный запах крови. Она неосознанно сглотнула слюну, чувствуя, как внутри неё снова поднимаются сомнения и нерешительность. Это так… непривычно. Пахнет железом и чем-то диким. Выдержу ли я? Не вырвет ли меня? – думала она, медленно протягивая руку к окровавленному куску. Но, вспомнив слова матери и её одобряющий взгляд, она набралась смелости. Надо попробовать. Надо принять это, – сказала она себе и, решившись, впилась в мясо.

К её удивлению, оно оказалось приятным на вкус, чуть солоноватым, но это придавало ему особую пикантность, и она даже не заметила, как уже закончила свой кусок, чувствуя, как по телу разливается тепло и сила. Повернувшись к матери, она увидела на её лице не ехидную насмешку, а доброе, одобряющее выражение, полное счастья и гордости за то, что её дочь в первый раз вкусила настоящую кровь. В глазах Анастарии светилась безграничная любовь и облегчение, словно она сама пережила этот момент вместе с ней.

– Анастария, поздравляю тебя, доченька, ты вкусила свою первую кровь и свежее мясо, – произнесла мать с тёплой, почти радостной улыбкой, и в её голосе звучала глубокая нежность, смешанная с гордостью за этот важный шаг в жизни её ребёнка.

Тренеровки

Астрит быстро бежала по густому, почти непроходимому лесу, где вековые деревья, покрытые мхом и лианами, создавали таинственную, почти мистическую атмосферу. Воздух был наполнен ароматом хвои, влажной земли и цветущих растений, а под ногами мягко шуршала прошлогодняя листва, перемешанная с хрустящими ветками. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь плотный полог, создавали на земле причудливые узоры из света и тени, а вдали слышалось журчание ручья, добавляя лесу жизненную силу. За ней настойчиво раздавался дробный, угрожающий перестук лап волков, вышедших на настоящую загонную охоту – их глаза сверкали в полумраке, а дыхание вырывалось клубами пара в прохладном воздухе, создавая ощущение постоянной опасности. Они неслись за ней, почти настигая, их рычание эхом разносилось между стволами, наполняя окружение напряжением.

Опять эти волки… Каждый раз одно и то же, – пронеслось в голове Астрит, её мысли смешивались с адреналином. Но я должна справиться. Мама верит в меня, и я не могу подвести её. Она чувствовала, как сердце бешено колотится в груди, а мышцы напряжены до предела, но её внутренний диалог был полон решимости, несмотря на страх.

Укрывшись за большим, мохнатым деревом, она старалась перевести дыхание, но вдруг услышала лёгкий, свистящий звук и инстинктивно отклонила голову, ощутив, как острая стрела с глухим стуком вонзилась в кору прямо рядом с её щекой, оставив на коже царапину, из которой выступила капля крови. Близко… слишком близко, – подумала она, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Пригнувшись, укрываясь в спасительных тенях, она побежала дальше, её ноги, заканчивающиеся мощными драконьими лапами, уверенно цеплялись за неровную почву. Метнув несколько ножей в едва различимую тень, она надеялась рвануть через безопасные участки, но её уже догнали и грубо повалили на землю, и почти вонзились клыками в горло – в этот момент она почувствовала резкую боль в плече, где когти волка оставили глубокую, кровоточащую рану. Боль… но я должна терпеть. Тренировки не бывают лёгкими, – сказала она себе, стиснув зубы. Волки начали облизываться, скалясь в своих жутких оскалах, как вдруг раздался тихий шелест травы, лёгкое дуновение ветра и едва уловимый, но такой родной запах – смесь дыма, стали и чего-то древнего, что могло принадлежать только её матери. И затем прозвучал голос, немного властный, но такой же родной и знакомый, заставивший волков отступить.

– Анастария, ты едва справилась с тренировкой, но ты могла бы умереть, тренировки дают свои успехи и уже тебя мои братья не притаскивают на себе домой за спиной, – раздалось ехидное фырканье среди волков, которые теперь сидели поодаль, словно ожидая команды. В голосе матери звучала средняя жестокость – не излишняя, но достаточная, чтобы преподать урок, смешанная с скрытой заботой.

Анастария закончила свой небольшой разнос, и на её лице появилась та самая заботливая, тёплая ухмылка любящей матери, которая всегда смягчала строгость её уроков. – Ну что, жемчужинка, пойдём домой, – сказала она мягко, протягивая руку, чтобы помочь Астрит подняться. В её глазах читалось облегчение и гордость, ведь она видела, как её дочь растёт, несмотря на все трудности.

Прошло долгих, насыщенных событиями пятнадцать лет, в течение которых Астрит выросла из робкого ребёнка в уверенную в себе молодую женщину, чья привязанность к матери стала не просто связью, а глубокой, неразрывной духовной нитью. Эта привязанность проявлялась во всём: в том, как она инстинктивно искала взгляд Анастарии в трудные моменты, как безоговорочно доверяла её мудрости, и как каждая их совместная тренировка, каждая победа и неудача лишь укрепляли их эмоциональную близость, делая их не просто родными по крови, но и соратницами по духу.

Дни в нашем лесном убежище текли размеренно, почти идиллически. Дом, построенный из тёмного, почти чёрного дерева, стал настоящим уголком спокойствия. Резные ставни с драконьими узорами мягко скрипели на ветру, а крыша, покрытая мхом, казалась продолжением самого леса. Внутри пахло старым деревом, сушёными травами и чем-то неуловимо домашним – здесь царила атмосфера полного уединения.

Но спокойствие оказалось обманчивым. Проснулась я от странного давления в ступнях – будто кости решили самостоятельно перестроиться. Боль была не такой всепоглощающей, как в первые часы превращения, но более… целенаправленной. Я с трудом поднялась с постели, и тут же поняла – что-то не так.

Мои ноги изменили форму. Пальцы срослись, образуя начало мощных драконьих лап, кожа натянулась, покрываясь мелкими чёрными чешуйками, которые уже украшали остальное тело. Я могла различать каждую пластинку, чувствовать, как они переливаются при свете, пробивающемся сквозь ставни. А внизу, где были пятки, формировались крепкие когти, острые и изогнутые, идеальные для хватки.

– Терпи, моя сильная, – раздался над ухом знакомый низкий голос. Анастария уже стояла рядом, её золотые глаза с вертикальными зрачками внимательно изучали мою трансформацию. – Кровь продолжает свою работу. Ноги становятся такими, как у меня – чтобы бегать быстрее, цепляться за скалы, чувствовать землю иначе.

Она присела рядом, и её собственные драконьи лапы, мощные и покрытые блестящей чешуёй, выглядели теперь не чужими, а… родными. Мать аккуратно провела пальцами по моим изменяющимся ступням, и я почувствовала, как боль отступает, сменяясь странным теплом.

– Скоро сможешь бегать так, что ветер будет отставать, – улыбнулась она, и в её обычно строгом взгляде промелькнула та самая нежность, которую она так старалась скрыть.

Но это было только началом. К вечеру появилось новое ощущение – лёгкое давление у основания позвоночника, будто что-то пыталось прорваться наружу. Сначала я думала, что это последствия боли в ногах, но нет… это было иначе. Более глубоко, более… неизбежно.

Анастария заметила моё беспокойство. Она принесла ещё зелья – на этот раз пахнущего мёдом и дымом. – Не бойся, – сказала она тихо. – Это растёт хвост. Он будет частью тебя, как крылья – частью меня. Поможет平衡 сохранять в полёте, на земле… везде.

Я кивнула, стараясь принять и это. Принять то, что моё тело больше не принадлежит тому миру, из которого я пришла. Принять, что воспоминания о прошлом, о погибшей матери, запечатаны где-то глубоко, уступая место чему-то новому, дикому, но… своему.

Лёжа ночью, я чувствовала, как что-то медленно, но верно удлиняется у меня за спиной. Ещё не хвост, пока лишь его начало – но уже обещание. Обещание силы, которую дала мне мать. Анастария. Та, что теперь стала моим целым миром.

И глядя на её силуэт у окна, на аккуратные рожки, загнутые назад, на крылья, сложенные за спиной, я понимала – какой бы строгой она ни пыталась казаться, её сердце билос

Так и начались её интенсивные, почти круглосуточные тренировки, которые включали не только обучение письменности и чтению на различных языках этого мира – от древних наречий драконов до современных диалектов людей, что заняло около трёх лет упорного труда, – но и физические упражнения, оттачивание боевых навыков, медитацию и изучение магических ритуалов. Каждый день был наполнен уроками, падениями и новыми открытиями.

Внешний голос (строгий, безжалостный):

– Снова замешкалась. Лапы должны чувствовать землю тоньше, чем пальцы чувствовали ткань. Ты не человек, чтобы бояться камней под когтями. Встать. Еще круг.

Внутренний голос (тихий, тёплый, почти шёпот):

О, дитя… Я вижу, как дрожат твои плечи. Как чешуя на запястьях тускнеет от усталости. Ты так стараешься – будто боишься разочаровать её. Не бойся. Ты уже стала тем, кем должна была. Просто дай себе время.

Внешне (резко, холодно):

– Не смотри на свои лапы! Смотри вперед! Дракон бежит не ногами – всем телом. Чувствуешь, как хвост помогает держать равновесие? Используй его, а не волочи, как верёвку.

Внутренне (нежно, с тревогой):

Помнишь, как ты боялась его всего месяц назад? Как плакала, когда он не слушался? А теперь он уже часть тебя – гибкая, сильная. Скоро ты и не вспомнишь, какой была без него. И я буду рядом, даже если мои слова будут резать уши.

Внешне (с раздражением):

– Дыши глубже! Воздух – это не просто воздух. В нём есть вкус, запах, сила. Ты должна чувствовать каждую травинку, каждую каплю росы. Иначе зачем тебе эти ноздри, улавливающие ветер за милю?

Внутренне (с гордостью):

Ты уже различаешь запах мать-и-мачехи у ручья. Сколько раз я видела, как ты замираешь, улавливая аромат, который раньше прошёл бы мимо. Ты учишься – медленно, но верно. И я здесь, чтобы подсказать, даже если звучит это как упрёк.