- -
- 100%
- +
Возможно, ловушка. Возможно, ответ.
Он пошёл на восток, туда, где координаты превращались в пульсирующую линию на старом экране.
Каждый его шаг отзывался в радиоэфире тихим щелчком.
Мир снова слушал его.
И где-то там, среди помех и статики, кто-то всё ещё звал:
«…Искры… если слышите…»
Он больше не сомневался. Он слышал.
Шторм начался внезапно.
Сначала лёгкий гул в небе, потом – короткий удар света, и пустошь ожила.
Гроза здесь не приносила дождя. Она приносила сигнал.
Над горизонтом вспыхнули башни. Их вершины мигали синхронно, будто кто-то включил сеть.
Лерой понял – это из-за него. Его импульс, отправленный ночью, не остался незамеченным.
Теперь система искала источник.
Он шёл быстро, без остановок. Под ногами скрипел металл, песок смешивался с пеплом. Воздух пах озоном – значит, где-то поблизости уже активировались дроны.
В небе, между облаками, вспыхивали тонкие линии света – сканеры. Они двигались, как глаза, ощупывающие поверхность.
Приёмник висел на груди. Он был выключен, но даже в мёртвом состоянии излучал тихое гудение – остаток сигнала.
Лерой завернул его в ткань и прижал к телу, как раненое сердце.
Первый дрон появился ближе к полудню.
Он не слышал его приближения – просто почувствовал, как земля под ногами изменила ритм.
Звук.
Не ветер, не камень – звук ровного гудения, будто воздух стал плотнее.
Он упал на колени, прижался к земле. Через мгновение тень прошла по нему, и над ним скользнул красный луч.
Лерой замер.
Луч прошёл дальше, скользя по земле, словно ощупывая мир.
Дрон был крупный, с вращающимся сенсорным куполом. Его корпус отражал небо, превращаясь в движущийся осколок света.
«Не двигайся», – повторил он себе.
Сенсор завис на месте, мигнул, потом медленно ушёл в сторону.
Лерой не шевелился ещё минуту.
Когда гул стих, поднялся и пошёл дальше, на восток, к координатам.
К вечеру дроны уже патрулировали в три ряда.
Он видел, как один из них завис над развалинами старой станции и выпускал туман – облако мелких датчиков.
Те искали тепло.
Он понял, что если останется на поверхности – конец.
Он свернул в сторону – в старый логистический туннель, ведущий под землю.
Вход был завален, но он раздвинул металлические балки, пролез внутрь.
Темнота встретила его плотной тишиной.
Он включил налобный фонарь – слабый, желтоватый.
Стены туннеля были исписаны старыми метками – чьи-то символы, стрелки, следы мела.
Где-то впереди что-то звякнуло, и по спине пробежал холод.
Он двинулся дальше, стараясь не дышать громко.
Воздух здесь был вязким, пахнул старой смолой и пылью.
Когда туннель закончился, он оказался в огромном ангаре.
Потолок провалился, сверху падал свет – бледный, как мёртвый рассвет.
Посреди зала стоял остов корабля или машины – длинный, узкий, с ржавыми панелями.
Он подошёл ближе. На корпусе – логотип Синода, почти стёртый:
"SYN-NET RELAY // DELTA CORE"
Внутри – гул.
Сначала он подумал, что это ветер. Но потом понял: машина жива.
Её внутренние узлы всё ещё питались остаточной энергией.
Он на ощупь нашёл панель, подключил свой приёмник к разъёму.
Экран мигнул.
На нём появились строки кода:
СИНТЕЗ – ПРОТОКОЛ ВОССТАНОВЛЕНИЯ СЕТИ – ОБНАРУЖЕН ПОСТОРОННИЙ СИГНАЛ
Он выдернул кабель.
Поздно.
Гул усилился. Металл загудел, и воздух прорезал визг моторов.
Из верхней арки опустился дрон. Потом второй.
Они появились так, будто выросли из тьмы – гладкие, бесшумные, с множеством сенсоров.
Лерой бросился за панель. Один из дронов направил луч – он прошёл в метре, прожёг стену.
Свет был горячим, как солнце.
Он нырнул под корпус машины, достал из рюкзака резонатор, тот самый, что сбил предыдущего.
Батареи почти не осталось.
Он знал: хватит на один импульс.
Он включил устройство, прижал к полу.
Дроны двигались медленно, будто прислушиваясь.
Когда первый опустился ближе, он ударил по катушке.
Гул ударил по воздуху, по стенам, по его телу.
Уши заложило, глаза залило светом.
Один дрон закрутился, потеряв ориентацию, врезался в потолок и разлетелся.
Второй мигнул, начал искать источник.
Лерой, не дожидаясь, схватил обломок и метнул в его сенсор. Удар. Искры. Взрыв.
Он упал, прижавшись к полу.
Когда тишина вернулась, он лежал среди дыма и обломков.
Голова гудела, уши звенели.
Но он был жив.
Рядом валялся дрон – разбитый, дымящийся. Его сенсорный модуль мигал, как умирающий глаз.
Он подошёл, вытащил панель.
Внутри – тот же тип ядра, что и раньше. Только здесь данные не были зашифрованы.
На экране вспыхнула строка:
"R-3: 46°09’N 39°42’E – ОБЪЕКТ СВЯЗИ. СТАТУС: НЕАКТИВЕН."
Это были те же координаты.
Только теперь к ним добавилось слово: "ОБЪЕКТ СВЯЗИ".
Он замер, чувствуя, как по телу пробежал холод.
Значит, сигнал был реальным.
Лаборатория существует.
Он собрал всё, что мог – батареи, кабели, ядра.
Связал провода, сделал импровизированный щит.
В ангаре всё ещё пахло гарью, но гул утих.
Перед тем как уйти, он посмотрел на стены.
Там, среди ржавчины, кто-то когда-то оставил надпись.
Три слова, написанные углём:
"МЫ ВСЁ ЕЩЁ СЛЫШИМ."
Он провёл пальцем по буквам.
Слово «слышим» было стёрто, но он почувствовал под кожей дрожь.
«И я тоже», – прошептал он.
На поверхности ночь встретила его ветром и светом башен.
Сканеры прочёсывали горизонт, но он уже был далеко – среди теней, под завалом старых мостов.
Руки дрожали, дыхание рвалось, но в груди билось не только сердце – ритм, совпадающий с частотой сигнала.
Он больше не чувствовал страха.
Только пульс.
Каждый шаг отзывался внутри, как стук по барабану.
Мир слушал его.
И он – мир.
Позже, уже на привале, он достал ядро, подключил его к приёмнику.
На экране появилось короткое сообщение, видимо, автоматическое:
"СОЕДИНЕНИЕ ОБОРВАНО. ПОСЛЕДНИЙ КОНТАКТ: 2060. ПАРОЛЬ: ИСКРА."
Он усмехнулся.
– Похоже, я тебя нашёл.
Слова старика всплыли сами:
«Мир можно починить, если знать, где трещина».
Теперь он знал, где искать трещину.
На востоке, где координаты выжжены в земле, ждала Лаборатория Связи.
Он поднялся. Ветер нёс запах дождя и металла.
Где-то далеко гремел гром.
И в его приёмнике, даже выключенном, всё равно что-то звучало – слабое, едва уловимое эхо.
Не слова. Не голос. Просто чистый пульс.
Он шёл на него, не разбирая дороги.
Путь занял два дня.
Пустошь вокруг становилась тише – странная, почти мёртвая тишина, будто сам воздух не хотел дышать.
Башни на западе гасли одна за другой, и над горизонтом впервые за много месяцев появилось чистое небо – серое, без смога.
Лерой шёл на восток, сверяясь с координатами, выжженными на экране приёмника.
С каждым километром сигнал усиливался – не словами, не частотой, а ритмом.
Пульс мира бился всё громче.
Иногда ему казалось, что земля дышит.
Он почти не ел. Не спал.
Шёл по инерции, сжимая ядро дрона в ладони.
Оно было тяжёлым, тёплым, живым.
На третий день впереди показались останки комплекса.
Из земли торчали перекошенные купола, разрушенные мачты, обожжённые стены.
На одной из них виднелась надпись:
"СИН-ЛАБОРАТОРИЯ СВЯЗИ 3–ОМЕГА"
Ниже кто-то добавил краской:
"Здесь нас не услышали."
Внутри было темно и тихо.
Тишина не пустая – плотная, давящая.
Шаги отдавались эхом, которое возвращалось искажённым – словно в ответ.
На полу – обломки техники, разбитые терминалы, выцветшие папки.
Лерой шёл медленно, скользя пальцами по стенам.
Пыль и сажа смешивались в серый налёт, как шрамы старого тела.
Он включил фонарь.
Свет выхватил на стене схему – сеть линий, соединённых символом, похожим на волну.
Подпись под ней:
«Проект "Глушилка" – версия 0.9»
Рядом, в углу, стояли три металлических контейнера. Один был открыт.
Внутри – тела. Или то, что от них осталось.
Скелеты в лабораторных халатах, с проводами, впаянными прямо в позвоночник.
Лерой застыл.
На груди одного – металлическая пластина с выгравированным словом:
"Аудио-модуль В. Л."
Он не знал, что это значит, но почему-то почувствовал – важно.
Он прошёл дальше.
Центральный зал напоминал храм.
Высокий купол, обрушенный наполовину, и круглая платформа в центре, окружённая проводами.
На ней – древний пульт, заросший пылью и трещинами.
Он подошёл, провёл рукой по панели.
Под пальцами – рельефные буквы:
"Передатчик ∙ Связь ∙ Эксперимент"
Он подключил приёмник к одному из портов.
Сначала – только тишина. Потом – треск, долгий, растянутый.
И вдруг – голос.
«…Если кто-то слышит… мы пробовали. Бог знает, мы пробовали…
Они нашли нас раньше, чем мы смогли включить защиту…
Не уходите в эфир… он их кормит…»
Голос был женский, усталый, но не испуганный.
Слова шли рваными, будто человек говорил между взрывами.
«…если слышите – спрячьте тишину. В ней спасение…»
Потом – тишина.
Только шум ветра.
Лерой стоял, не двигаясь.
Он не мог объяснить, почему слёзы подступили к глазам.
Голос был живым. Настоящим.
Не программа. Не сигнал. Живой человек.
Он снова включил запись, но динамик выдал только треск.
Петля оборвалась.
На пульте лежал предмет.
Покрытый пылью, но целый – коммуникатор.
Металлический корпус, чёрный экран, пара кнопок.
На задней панели – символ, знакомый по схемам: волна и точка.
Он нажал кнопку.
Ничего.
Подключил питание от своего приёмника. Экран дрогнул.
Появились слова:
«РЕЖИМ СВЯЗИ: РУЧНОЙ»
Потом – тихое потрескивание, и тот же голос, только слабее:
«…мы ещё слышим друг друга… пока звук жив, мы живы…»
Лерой прижал устройство к уху.
Слёзы высохли, дыхание стало ровным.
– Я слышу, – шепнул он. – Я здесь.
Он провёл в лаборатории весь день, исследуя залы.
Нашёл дневники инженеров. Большинство страниц выгорели, но уцелели короткие заметки:
«Глушилка 0.9 создаёт обратный резонанс – разрушает синодовскую сеть на частоте 5.13 Гц. Эффект нестабилен.»
«Передатчики Синода используют эфир как нервную систему. Если заставить воздух молчать – они слепнут.»
Он читал, не отрываясь.
Каждое слово будто оживляло внутри образы – старика, дронов, пульсирующие башни.
Всё складывалось в одну картину.
Сеть Синода – не просто машины. Это живая ткань звука.
Контроль строится на постоянном шуме.
Молчание – смерть системы.
«Спрячьте тишину…» – вспомнил он голос.
Он понял смысл.
Глушилка – не просто устройство. Это ключ к тому, чтобы вырвать тишину из лап Синода.
К вечеру он вынес часть уцелевших схем и детали.
На поверхности солнце садилось. Башни на горизонте светились тускло, будто устали.
Он сел на обломок, открыл коммуникатор.
Из динамика донёсся треск, потом тот же голос – короткая запись, фраза, что застряла в эфире:
«…Искры живы. Повторяю… Искры живы…»
Он смотрел на прибор, как на живое существо.
Потом улыбнулся.
– Может, и я жив, – сказал он тихо.
Он убрал коммуникатор в карман.
Теперь это был не просто трофей – маска, инструмент, который он позже будет использовать, чтобы скрываться от Синода.
Он понял: иногда, чтобы выжить, нужно звучать как враг.
Когда он уходил, лаборатория оставалась за спиной, медленно погружаясь в сумерки.
Ветер выл сквозь разбитые панели, и в этом звуке слышалось эхо множества голосов.
Не слова – просто шум. Но в нём было что-то человеческое.
На пороге он обернулся.
Сквозь трещины в куполе пробивался луч заката.
Он упал прямо на пульт, и на мгновение показалось, будто всё ожило.
Голос снова прошептал, очень тихо, почти неслышно:
«…Мы всё ещё слышим тебя…»
Он не ответил. Только кивнул.
Ночь застала его в пути.
Небо горело фиолетовым светом башен.
Коммуникатор на груди тихо пульсировал, как сердце.
Иногда он ловил слабые колебания – не слова, а ритм.
Мир снова дышал.
Он шёл, не разбирая дороги.
Пустошь перед ним казалась живой – вся из звука, дыхания и тишины.
И впервые за долгие годы он чувствовал, что не один.
Где-то там, среди мёртвых сетей, в самом теле Синода, ещё звучали Искры.
И он – часть этого звука.
Глава 4. Пепел
Пустошь была серой, безжизненной и ровной, будто сама земля устала от цвета. Снег и пепел смешивались в одно целое, превращая каждый шаг в след, который тут же исчезал. Лерой шёл уже три дня, не чувствуя усталости, просто двигаясь вперёд. Воздух дрожал от глухих колебаний – башни Синода где-то на горизонте переговаривались между собой, создавая низкий, почти музыкальный фон. Он слушал его, как дыхание мира, в котором остались только машины и ветер.
Приёмник висел у него на груди, молча, но он ощущал его пульс. Иногда казалось, что устройство слышит больше, чем он сам. После лаборатории, после того голоса, что сказал «спрячьте тишину», Лерой шёл без цели. Он не искал убежищ, не искал людей. Иногда помогал тем, кто кричал, иногда просто уходил в сторону. Всё, что у него осталось, – умение слушать. Он слышал, как камни под ногами отзываются эхом, как башни посылают импульсы, как воздух звенит, когда Синод что-то ищет. Всё живое в этом мире звучало – и потому всё можно было поймать.
Дым он заметил случайно. Тонкая, дрожащая линия над горизонтом – знак движения. Он остановился и присел на холме. Внизу, в лощине, стоял караван. Несколько телег, бронемашина, кони. Люди. Настоящие люди. Они шли медленно, будто боялись каждого шага. Лерой уже знал, что это значит: дроны рядом. Воздух стал плотным, с металлическим оттенком. Где-то за холмами прогудел сигнал – ровный, короткий, как удар сердца. Патруль.
Он не думал. Просто двинулся вниз. Шёл быстро, почти скользя по пеплу. Люди заметили его не сразу – сначала увидели дронов. Три штуки. Они спускались с запада, освещая пустошь холодным светом. Один завис над дорогой и выпустил сеть. Двое детей упали, взрослые бросились к ним. Второй дрон открыл огонь. Крики, треск, запах озона. Лерой достал из сумки глушилку – ту самую, собранную из фрагментов лаборатории. Маленький цилиндр, внутри которого вибрировала тишина. Он включил устройство.
Мир будто задержал дыхание. Гул оборвался. Свет прожекторов стал неуверенным, дроны зависли. Он двинулся ближе, шаг за шагом, чувствуя, как звук уходит из воздуха. Затем нажал кнопку второй раз, и импульс ударил сильнее – тишина стала настолько плотной, что Лерой почувствовал, как звенит кровь в ушах. Один из дронов пошёл в штопор и рухнул в песок. Второй потерял ориентацию, третий взмыл вверх и исчез. Когда тишина рассеялась, остались только хриплое дыхание и запах горелого пластика.
Люди смотрели на него настороженно. Кто-то поднимал оружие, кто-то крестился, кто-то просто стоял, не понимая, живы ли они. Женщина с ребёнком подошла первой. На лице у неё – сажа и кровь, но глаза ясные.
– Это ты? – спросила она. – Ты – тот самый?
Он не ответил. Просто посмотрел на неё и прошёл мимо, проверяя дронов. Один ещё шевелился, он отключил его остаточное питание и достал ядро. Потом вернулся к людям. Они уже разожгли огонь. Ночь над пустошью опускалась медленно, как крышка.
У костра он сидел в стороне. Не ел, не говорил. Просто слушал. Люди рассказывали истории. Они говорили тихо, как будто боялись спугнуть свои слова.
– Говорят, он без СИНТЕЗа, – сказал мужчина с перевязанной рукой. – Ни дрон, ни башня его не видят.
– Говорят, он приходит только ночью, – добавила женщина. – Когда кто-то зовёт.
– И уходит до рассвета, – сказал старик. – Дроны ищут, но не находят.
– Его зовут Томни, – произнёс ребёнок, тихо, будто шёпотом молитву. – Это значит «тот, кто идёт во тьме».
Огонь трещал. Ветер кружил пепел. Слова висели между ними, превращаясь в музыку, которую он уже слышал прежде – ту, что мир сам себе сочиняет, когда хочет верить.
Лерой смотрел в огонь и понял: легенда уже существует. И она сильнее, чем он. Его имя шло впереди, превращаясь в песню, а он – в молчание. Они говорили о нём, не зная, что он рядом, и, возможно, именно так и должно быть.
Он встал и отошёл. Небо было низким и глухим, звёзды – как трещины в металле. Он достал приёмник. В динамике был лёгкий треск, а потом – фраза, давно застрявшая в его памяти: «мы всё ещё слышим тебя». Он улыбнулся. Может быть, этот голос теперь тоже стал легендой, как и он.
На рассвете караван ушёл. Женщина подошла, протянула флягу.
– Без тебя бы нас не было, – сказала она.
Он покачал головой.
– Без меня вы всё равно бы жили. Просто тише.
Она ничего не ответила.
Когда они исчезли за горизонтом, он ещё долго стоял, глядя им вслед. Потом увидел на снегу следы – детские и взрослые, а рядом – круг от сетки дрона, расплавленный, как ожог. Мир оставлял свои метки. Он провёл пальцем по пеплу, чувствуя, как он прилипает к коже.
Вечером он нашёл старый ангар и развёл костёр. Металл отражал свет, и стены казались живыми. Дождь барабанил по крыше, будто кто-то стучал изнутри. Он сидел, слушая, как вода шепчет сквозь железо. В этих звуках было больше жизни, чем в словах. Лерой достал коммуникатор, включил. Голос, хриплый и старый, сказал всё ту же фразу: «Искры живы». Он усмехнулся, бросил в огонь горсть пепла. Пламя вспыхнуло, и на миг ему показалось, что из тьмы кто-то ответил. Но это был только ветер.
Он лёг, обняв приёмник. Во сне видел караван – только теперь у всех были одинаковые лица. Спокойные, без страха. Они шли по пустоши, а над ними светились башни, как звёзды. Он стоял в стороне, не видимый и не слышимый, и всё равно чувствовал: где-то внутри этого сна его имя живёт своей жизнью.
Проснулся на рассвете. Пепел лёг ровным слоем на пол, снег растаял. Воздух был чистым, влажным. Он вдохнул и почувствовал запах дождя – запах нового дня, который ничем не отличался от вчерашнего. Но внутри него что-то изменилось. Он больше не чувствовал себя спасителем. Только слушателем. Наблюдателем чужой веры.
Он поднялся, поправил плащ, надел коммуникатор. Башни на горизонте мерцали ровно, как дыхание великого зверя. Где-то далеко, за полосой света, мир продолжал говорить. А он – просто шёл. Туда, где шум был громче. Туда, где начиналась тьма.
И имя, которое принадлежало уже не ему, повторялось в пустоте, как пульс: Томни. Томни. Томни.
Прошло несколько недель. Мир вокруг словно выгорел окончательно, остались только обломки и ветер. Лерой шёл вдоль старого канала, где когда-то текла вода. Теперь там лежала металлическая труба, по которой шёл пустой гул – как дыхание мёртвого зверя. Он слушал его, считывая частоту. В каждом звуке он искал след живого, но находил лишь отголоски машин. Иногда ему казалось, что сам воздух стал частью сети, что Синод научился использовать даже ветер как проводник сигнала.
Он двигался осторожно. Пепел оседал на плаще, оставляя следы, как пыль времени. За спиной, в рюкзаке, лежал коммуникатор – молчаливый, холодный. С тех пор, как он услышал ту фразу о тишине, он почти не включал его. Мир и без того говорил слишком много.
Однажды утром он заметил движение. Вдали, на фоне обломков, шёл караван. Тот самый – узнаваемый силуэт бронемашины, те же фляги, те же фигуры. Сердце у него ёкнуло, будто после долгого сна. Он ускорил шаг, поднимаясь на холм, стараясь не шуметь. Они шли спокойно, медленно, но что-то было не так. Слишком ровные шаги, одинаковые движения. Словно один организм, а не группа людей.
Он окликнул – тихо, но достаточно, чтобы звук дошёл. Никто не обернулся. Только когда он подошёл ближе, один мужчина остановился и повернул голову. Его глаза были пустыми. Без фокуса. Лицо спокойное, будто он спит с открытыми глазами. Остальные тоже замерли, все разом, как куклы, у которых кто-то потянул за нить. Лерой подошёл ближе и увидел на их шее одинаковые следы – тонкие металлические кольца, вживлённые под кожу. Синодовские импланты контроля.
Он узнал женщину с ребёнком. Она стояла неподвижно, лицо чистое, ни страха, ни радости. Ребёнок держал её за руку. У мальчика такие же пустые глаза. Она посмотрела прямо на Лероя, и в её взгляде не было узнавания. Только спокойствие. И вдруг она сказала ровным, почти механическим голосом:
– Ты зря стараешься. Мы дома.
От этих слов ему стало холодно. Он сделал шаг назад, но они не двигались. Никто не нападал, не кричал. Просто стояли, как тени, которые забыли, что были людьми. Мальчик тоже заговорил, тем же голосом, ровным, безжизненным:
– Нас не нужно спасать. Мы слышим Синод. Он говорит, и нам спокойно.
Лерой почувствовал, как внутри всё сжимается. Он хотел что-то сказать, но не смог. Слова не имели смысла в этом месте. Система не убивала – она просто лишала голоса. Делала мир тихим, стерильным, послушным. Он понял: то, что он спас, теперь принадлежит им.
Он отошёл, пока не скрылся за холмом. Потом упал на колени и долго сидел, глядя в землю. В голове гудел слабый, ровный тон, как будто мир издевался над ним. Голос женщины из лаборатории всплыл в памяти – «Не уходите в эфир. Он их кормит». Он понял теперь, что имелось в виду. Сеть не просто ловила сигналы, она питалась ими. Каждый импульс, каждый акт спасения, каждая передача эмоций – всё это возвращалось к Синоду, усиливая его. Добро становилось топливом.
Он вытащил коммуникатор, включил. Экран загорелся мягким светом, но звук не шёл. Он нажал кнопку, снова и снова, пока из динамика не вырвался хрип.
– Искры… живы… – сказал голос, и Лерой выключил его. Больше он не хотел слышать обещаний. Искры живы – но где? В людях, которых уже нет? Или в этих башнях, которые всё ещё говорят от их имени?
Он поднялся, пошёл дальше. Ветер нес в лицо пыль и дождь. Башни на горизонте мигали ровно, спокойно, будто ничего не случилось. Мир продолжал жить своей механической жизнью. Он шёл и думал, что, возможно, именно в этом и есть самое страшное – в покое. Всё живое должно шуметь, спорить, дышать. А здесь – тишина. Она заразна. Она съедает смысл.
Ночью он нашёл укрытие под мостом. Там было сухо и темно. Он сел, разложил инструменты, глушилку, ядра дронов. Перед ним – сеть проводов и схем, как венозная система. Он провёл рукой по металлу. Всё казалось холодным, бездушным. Но в каждом проводе, в каждой катушке текла сила, и её можно было повернуть вспять. Он вспоминал, как в лаборатории инженеры пытались заставить эфир замолчать. Тогда он не понял, зачем. Теперь понял.
Не спасать. Ломать источник. Не помогать тем, кого уже взяли. А ударить туда, где они слышат.
Он сидел до утра, думая. Внутри него что-то треснуло, как лёд. Это не был страх и не злость. Это было чувство необходимости. Как будто сам воздух приказал: «Пора». Он не знал, куда идти, но знал, что рядом есть пункт связи. Башня, питающая сеть на несколько километров. Он слышал её ритм каждую ночь – низкий, постоянный, как стук сердца.
Он вышел на рассвете. Мир снова был серым, но теперь серость казалась мягче. Может быть, он просто привык. Ветер бил в лицо, небо висело низко. Он шёл по направлению к башне, и с каждым шагом чувствовал, как внутри нарастает тихое, ровное пламя. Не гнев – ясность.
На месте, где он стоял, ещё оставались следы каравана. Снег замёл их наполовину, но можно было различить линии от колёс. Рядом – след ребёнка. Лерой наклонился, коснулся пальцами. Пепел смешался с влагой, оставив на коже тёмный след. Он посмотрел на него, потом стёр.
Больше не будет спасений. Не будет легенд. Будет только звук и тишина. Мир выбрал тишину, значит, нужно заставить её заговорить.
Он поднял голову и увидел на горизонте башню. Её огни мигали ровно, почти спокойно. Он пошёл к ней.