Война Взглядов

– Мам… а кто такой Томни?

Она замерла. Сердце ударило слишком громко.

– Где ты слышал это имя?

– Снаружи. Оно звенело в воздухе. Как песня.

Она подошла, обняла его.

– Не говори его. Никогда.

– Почему?

– Потому что те, кто говорит, исчезают.

– А если он добрый?

Она закрыла глаза. Перед внутренним взглядом вспыхнул образ: человек в плаще, стоящий на пепле. Ни лица, ни голоса. Только шаг, как дыхание земли. Она не знала, видела ли это на самом деле, или просто придумала, чтобы верить.

– Может, и добрый, – сказала она. – Но даже доброе иногда убивает.

Ребёнок уткнулся в её плечо, шепнул:

– Я не боюсь.

Она улыбнулась сквозь слёзы.

– И не надо. Боятся только живые.

Снаружи снова прошёл гул. Башня послала луч света, прочёсывая руины. В его отсвете мелькнула фигура. Женщина не заметила – ребёнок заметил. Он тихо выдохнул:

– Он здесь.

Фигура стояла неподвижно, на границе света и тьмы. Плащ колыхался от ветра, но тело не двигалось. Он смотрел на них – или сквозь них. И вдруг свет башни дрогнул. Линия прожектора, будто натянутая струна, лопнула. Луч рассыпался, как стекло. На небе зажглись короткие вспышки – дроны потеряли сигнал. Город снова погрузился во мрак.

Женщина почувствовала, как воздух стал плотнее. Звук ушёл. Только сердца били. Она шептала:

– Не подходи… ради них.

Фигура сделала шаг. Один. Потом другой. И остановилась у входа. Ребёнок встал. Не испуганный, просто любопытный. Он подошёл к двери. Женщина хотела крикнуть, но голос застрял. Он открыл дверь.

Снаружи – ничего. Только дождь и запах железа. Но у порога лежал мешок. Внутри – еда. И маленькая металлическая пластина, с выгравированными словами:

«Не ищи свет. Он ослепляет.»

Женщина подняла пластину, сжала в руке. Потом вышла наружу, подняла глаза. Вдалеке, между горами, медленно таял силуэт.

Она долго стояла под дождём, пока тело не стало ледяным.

– Спасибо, – прошептала она.

И в этот момент эфир ожил снова. Голос Синода вернулся, но теперь в нём была трещина. Словно кто-то шептал внутри него, меняя тон, размывая ритм.

«Томни – враг…

Томни – слышит…

Не повторяйте имя…»

Голос начал дрожать. Сигнал рассыпался. Изнутри тишины прорезался другой звук – не человеческий, не механический. Просто дыхание. Как будто сама земля вздохнула.

Это был он. Не голос, не послание. Просто присутствие. Тишина, которая стала формой звука.

Всё вокруг замерло. Даже дождь будто остановился на полпути. Женщина стояла, глядя в небо. Башня на горизонте вспыхнула, словно кто-то пробил её изнутри. Взрыв был бесшумен. Свет разорвал тучи. На мгновение всё осветилось белым. Потом снова мрак.

Когда зрение вернулось, она поняла, что город изменился. Всё вокруг стало ровным, гладким. Ни пепла, ни мусора. Только камень, как отполированный. А на этом камне – следы. Следы босых ног, уходящих в сторону гор.

Ребёнок подошёл к ней, взял за руку.

– Мам, это он?

– Да, – сказала она. – Это он.

– А он вернётся?

Она посмотрела туда, где следы исчезали в тумане.

– Не знаю. Может, он никогда не уходил.

Они стояли долго, пока дождь снова не пошёл. Башни больше не светились. Эфир молчал. Только ветер нес по пустым улицам шёпот – короткий, непонятный, но похожий на имя. Люди в других убежищах поднимали головы, слушали, и никто не говорил ни слова. Просто чувствовали, как что-то меняется в воздухе.

В тот день Синод выпустил новое обращение. Его передавали на всех частотах, голосом, в котором слышалось напряжение:

«Система сообщает: объект TOMNI уничтожен.

Миф о Тени – ложь.

Порядок восстановлен.

Все каналы очистки завершены.

Граждане могут спать спокойно.

Всё под контролем.»

Но никто не поверил. Потому что в ту же ночь, когда эфир замолчал, собаки перестали лаять. Птицы, которых не видели годами, сели на провода. И где-то вдалеке, на горизонте, вновь вспыхнул свет – не башенный, а живой, как зарево костра.

Женщина снова развела огонь у себя в хижине. Ребёнок спал. Она достала пластину, положила её рядом. Металл был тёплый, будто дышал. На его поверхности – те же слова, но теперь под ними появились новые, выжженные, не рукой:

«Ты слышишь – значит, жив.»

Она улыбнулась, впервые за много лет. Ветер прошёл сквозь стены, мягко тронул пламя. И вдруг ей показалось, что огонь шепчет. Тихо, на грани слуха.

«Не ищи свет. Он в тебе.»

Она закрыла глаза. Мир вокруг стал тише, спокойнее. Пепел под ногами был мягким, как снег.

Где-то далеко, в горах, человек шёл по пустой дороге. Его шаги не оставляли звука, только следы в мокрой земле. Над ним гремело небо, башни рушились одна за другой. Но он не оглядывался.

Его плащ прилипал к телу, лицо было скрыто. Он шёл туда, где ещё светились вспышки – к месту, где когда-то стоял город. К месту, где начнётся другое время.

Эфир больше не называл его врагом. Не осмеливался. Имя стало запретом, а значит – силой. Люди шептали его в темноте, как молитву. Одни – из страха. Другие – из надежды. Но ни те, ни другие не знали, кто он был.

Он шёл, неся тишину, как знамя. Вокруг него умирали голоса башен, затихали сигналы. Воздух становился чистым, как до всего.

В конце пути он остановился. Перед ним – развалины города, где когда-то началась его жизнь. Башни рушились, огонь поднимался к небу. Он стоял, смотрел, не чувствуя ни радости, ни скорби.

Мир гудел. В каждом звуке, в каждом эхо теперь звучало его имя, даже если никто не произносил его. Оно стало частью ветра, частью дождя, частью дыхания людей.

Он понял, что больше не существует как человек. Он стал следом. Эхо между мирами.

Он сделал последний шаг – и исчез в дыму.

Над землёй повисла тишина. И только ветер, уносящий пепел, тихо шептал:

Мир знал имя, но не знал человека.

Он шёл по пеплу, и тьма звала его своим.

Глава 7. Судьба Непрошена

2068 год. Прошло десять лет с того дня, когда Лерой, тогда восьмилетний мальчик с серыми глазами, выбрался из разрушенной Рязани, оставив позади родителей, захваченных СИНТЕЗами. Эти годы сделали его тем, кем он стал теперь – выжившим, внимательным, закалённым и осторожным. Пустоши изменились: города под контролем Синода стали ещё более механистичными, их улицы были стерильны и мрачны, красные огни башен связи мерцали в токсичном небе, словно следя за каждым шагом, а дроны-ловцы рыскали по руинам, выискивая тех, кто осмеливался остаться свободным.

Лерой, теперь восемнадцатилетний, стал легендой среди повстанцев. Его худощавое, жилистое тело покрыто шрамами, а серые глаза отражали смесь решимости и скрытой боли. Лоскутная броня из обносков и самодельных пластин была привычной его одеждой – он знал, что каждый клочок металла или ткани может спасти жизнь. За дерзкие вылазки против Синода, за спасение людей и разрушение их планов его прозвали Томни – "Тень из мрака", неуловимый мститель, что ставит свободу других выше своей.

Он жил в вечных бегах. Города, подконтрольные Синоду, для него были лишь временными остановками – чтобы добыть еду, оружие или информацию. Каждый шаг был рискованным, каждая ночь – борьбой с самим собой, с воспоминаниями о родителях, Роберте и Марте, чьи лица он видел во снах. Он поклялся их спасти, и эта клятва держала его в хаосе.

Сегодня Лерой стоял у границы очередного города, окружённого высокими стенами из стали и бетона. Красные огни башен связи мерцали вдалеке, а патрульные дроны гудели, сканируя пустоши. Он притаился за ржавым обломком грузовика и изучал периметр, оценивая новую систему защиты: сеть лазерных датчиков, мерцающих в темноте.

– Так, Синод не обеднеет, если я позаимствую их припасы, – пробормотал он, поправляя прибор для глушения сигналов, висящий на поясе. – Новая система? Не впервой. Разберусь.

Его голос в голове звучал уверенно, но сердце колотилось. Каждый город становился всё опаснее. Лерой замечал слабозащищённый участок ограды, где лазеры мигали реже. Достав прибор – смесь старого коммуникатора и сварочного блока – он направил его на датчики. Экран мигнул, издав тихий писк, и лазеры на мгновение погасли. Лерой проскользнул в город, его движения были быстры, как у тени.

Улицы встречали его тишиной, нарушаемой лишь далёким гулом дронов. Разрушенные здания, покрытые трещинами и граффити повстанцев – "Свобода или смерть", "Искры горят" – напоминали о борьбе, что тлеет в этом мире. Люди с пустыми глазами, подчинённые СИНТЕЗам, бродили по улицам, их шаги были механичны. Томни шел тихо, прислушиваясь к каждому звуку, ловя малейшее движение.

Он вспомнил первые дни после побега из Рязани: страх, одиночество, попытки выжить в пустошах. Те навыки, что он тогда осваивал с трудом – слежка, маскировка, обход лазеров и дронов – теперь стали его инстинктами. Он двигался почти бесшумно, словно тень, сливаясь с разрушенными стенами и обломками.

Вдруг тишину разорвал крик:

– Сюда, уроды! Приказ Синода – погружайтесь, отбросы!

Гвардейцы загоняли людей в грузовой фургон. Лерой сжал рукоять самодельного пистолета. Его пальцы дрожали не от страха, а от привычного напряжения. Совесть подталкивала его действовать: слишком много лет он наблюдал за страданиями, оставаясь в стороне.

– Стойте! Оставьте людей в покое! – раздался резкий, мелодичный голос, смешавшийся с металлом и яростью.

Лерой обернулся и увидел её: стройную девушку с длинными тёмно-рыжими волосами, собранными в тугой хвост. Её ярко-зелёные глаза горели решимостью и хладнокровием, лицо с острыми чертами и лёгким шрамом на скуле выдавало бойца, закалённого в сражениях. Она держала два пистолета, направленных на гвардейцев, а движения были точны и грациозны, словно танец. За ней стоял небольшой отряд из семи человек в лоскутной экипировке с самодельным оружием.

Лерой слышал о Искрах только по эфиру, граффити, слухам, но никогда не встречал их лично. Он заворожённо наблюдал за девушкой: её смелость, забота о бойцах, командные навыки – всё это пробуждало в нём надежду, которую он почти потерял.

– Искры! Всем отрядам Синода – открыть огонь! – крикнул командир гвардейцев, голос усилен шлемом.

Винтовки гвардейцев развернулись, град пуль обрушился на повстанцев. Их было слишком мало – на каждого Искру приходилось два или три гвардейца. Лерой сжал зубы: тихо добыть припасы и уйти теперь невозможно. Он не мог оставаться в стороне. Вытаскивая дымовую гранату, он бросил её в строй врагов. Дым заполнил площадь, сея хаос, и Лерой проскользнул к повстанцам, его тёмная куртка сливалась с тенями.

Девушка мельком взглянула на него, её глаза скользнули по худощавой фигуре, растрёпанным волосам и серым глазам, в которых смешались отвага и тень давней боли. Взгляд оценивал – не враг ли он? Времени на раздумья не было.

– Держитесь, Искры! Девушка, вижу, у вас проблемы с Синодом! – крикнул Лерой.

– Да, и лишний ствол не помешает, – ответила она, уголки губ слегка приподнялись в лёгкой улыбке.

Бой возобновился. Пули свистели, Искры сражались яростно, но численное превосходство врага было очевидно. Девушка, которую Лерой мысленно называл командиром, стреляла точно, прикрывая бойцов и отдавая приказы. Лерой присоединился к бою, целясь в визоры гвардейцев. Он видел, как она заботится о каждом бойце, рискуя собой, и восхищался этим.

Подкрепление Синода вошло на площадь, броня блестела в свете башен. Из семи бойцов в живых оставалось лишь пятеро. Лерой заметил, что девушка стиснула зубы, но не сдавалась. Она отдала трудное решение:

– Искры, отступаем! – прокричала командным голосом, в котором звучала боль.

– Можно с вами? – спросил Лерой.

– Да, конечно! – бросила быстрый взгляд. – Все отступаем!

Отряд бежал через разрушенные улицы к окраине. Лерой, привыкший к одиночеству, с трудом поспевал за слаженными действиями. Он заметил, как девушка отвлеклась, отдавая приказы, и не заметила гвардейца за углом. Один из бойцов, крепкий парень с короткой бородой и шрамом через бровь, крикнул:

– Берегись, мисс!

Пули попали в его плечо и ногу. Он упал, стиснув зубы. Девушка и Лерой подбежали к нему. Его лицо бледнело, но глаза горели решимостью.

– Иван, пошли! – крикнула девушка.

– Нет, мисс, – хрипел он. – Я задержу их. Уходите.

Она замирает, её глаза наполняются болью. Лерой видит, как тяжело ей оставить товарища. Секунду кажется, что она вот-вот бросится обратно, но долг лидера сильнее. Девушка кивает, оставляя Ивану гранаты и запасной пистолет.

– Удачи, Иван, – шепчет она, и голос дрожит, хотя слова звучат твёрдо. – Все отступаем!

Отряд отходит через заросли, скрываясь в дыму. Крики гвардейцев всё ещё слышны позади, перемежаясь со звоном металла и короткими очередями. Когда последние выстрелы замирают, остаётся только гул ветра и потрескивание далёкого огня.

Повстанцы останавливаются у заброшенного дома – одинокого силуэта среди сухих деревьев и старой яблони, чьи сгнившие плоды лежат под ветвями. Место кажется покинутым, но защищённым. Здесь можно перевести дух.

Бойцы падают на землю, усталые, покрытые пылью и гарью. Кто-то стонет от боли, кто-то молча перевязывает рану ремнём. Девушка осматривает всех, и на мгновение, когда она отворачивается, её плечи опускаются – тяжесть ответственности давит на неё сильнее, чем броня.

Лерой стоит чуть в стороне, его сердце колотится, мысли тяжелеют. Он видит лица уставших бойцов, слышит их сиплое дыхание, но перед глазами – другое: взгляд Ивана, упавшего под пулями, и рука, которой тот толкнул девушку в сторону.

Он винит себя. Если бы не его крик в тот момент, если бы не мгновение отвлечённости – Иван, возможно, не был бы ранен.

Он смотрит на заброшенный дом, на яблоню, чьи сухие ветви тянутся к небу, как руки мёртвого, и в груди поднимается знакомое чувство – клятва. Та же, что он дал десять лет назад: никого больше не оставлять.

Он стискивает зубы.

– Я вернусь за ним, – шепчет Лерой, и прежде чем кто-то успевает ответить, бросается в сторону города.

– Стой, парень! – кричит девушка, но он уже исчез в зарослях.

Её зелёные глаза наполняются тревогой. Она сжимает кулаки – не от гнева, а от бессилия. Этот незнакомец, который появился из ниоткуда, уже успел тронуть её чем-то – своей решимостью, тем, как без колебаний пошёл обратно в ад. И страх за него обжигает сильнее, чем ожидала.

Иван, прислонившись к полуразрушенной стене, продолжает стрелять. Патроны почти закончились, но он не сдаётся. Каждая очередь – отсрочка для тех, кто успел уйти. Его дыхание тяжёлое, губы в крови.

– Ну что, гады… идите, – хрипит он, перезаряжая последнюю обойму.

Гвардейцы окружают его полукольцом. Их командир, высокий, с маской и красным визором, выходит вперёд.

– Ещё один повстанец уничтожен, – произносит он с ледяным удовлетворением. – Прощай.

Иван закрывает глаза, готовясь встретить смерть. Но в тот же миг – вспышка, очередь с глухим эхом. Командир кричит, хватаясь за простреленные ноги. В воздухе густо стелется дым.

Из-за стены, сквозь сизый туман, выныривает фигура – лёгкая, быстрая, как тень. Лерой. Его волосы слиплись от пота, глаза горят решимостью.

– Давай, вставай, Иван! – кричит он, выстреливая короткими очередями.

– Ты… – Иван хрипит, кровь на губах. – Уходи, парень! Оставь меня!

– Нет, – коротко отвечает Лерой, хватая его под руку. – Я тебя не брошу.

Они двигаются медленно, Иван почти волочит ногу, но каждый шаг – борьба. Лерой чувствует, как напряжены мышцы, как ноют руки, но не останавливается. В груди стучит одно: успей.

Сзади слышны крики и лай механических дронов. Лерой бросает дымовую гранату – серая завеса закрывает их, и он тащит Ивана дальше, к реке, сквозь заросли и обломки, под гул далёких башен.

Ноги вязнут в земле, ветки бьют по лицу, но он не останавливается.

– Держись, – выдыхает он, когда впереди начинает блестеть серебро воды. – Почти дошли.

Тем временем отряд повстанцев уже добрался до устья реки. Девушка отдаёт короткие приказы: выставить караул, разбить лагерь, проверить оружие. Её голос ровный, но руки дрожат. Потеря бойцов, Ивана, и исчезновение незнакомца, который появился будто из ниоткуда, давят сильнее, чем она готова признать.

Она перевязывает рану на руке, движения точны, механичны, но в глазах пустота. Она не позволяет себе чувствовать – не сейчас.

И вдруг из тумана над рекой появляется силуэт. Сначала – один, потом второй. Она поднимает оружие, но тут слышит знакомый голос:

– Свои! Не стреляйте!

Дым рассеивается, и она видит его. Лерой. На его лице – усталость, пот и пыль, но глаза живые. На плече он несёт Ивана, почти без сознания.

Бойцы окружают их, целясь настороженно, но девушка делает шаг вперёд и кричит:

– Стойте! Это он!

Она подходит ближе, зелёные глаза расширяются от удивления.

– Ты?.. Как ты нас нашёл? – в её голосе и недоверие, и облегчение. – Иван… он жив?

– Пули прошли на вылет, – отвечает Лерой, осторожно опуская Ивана на землю. – Плечо и колено задеты, но он выкарабкается.

Девушка молчит секунду, потом кивает. На лице впервые появляется тёплое, человеческое выражение.

– Спасибо, – произносит она тихо. – Ты спас нам бойца.

Лерой устало усмехается.

– Просто не люблю оставлять своих.

Они стоят напротив друг друга – грязные, вымотанные, живые. Между ними тянется короткая пауза, и в этой тишине рождается то, что нельзя назвать словами: уважение, интерес, зародыш доверия.

Далеко вдали, за рекой, мерцают красные огни башен Синода. Но здесь, у старой яблони, среди ран и пепла, впервые за долгие годы появляется чувство, что даже в мире под властью машин и страха всё ещё может остаться место для людей.

Вода у берега тихо шуршала, смывая с земли кровь. Дроны не слышались – значит, хотя бы на время можно было выдохнуть. Воздух пах гарью, металлом и дымом, но после звона выстрелов этот запах казался почти живым. Лерой, тяжело дыша, опустился на колени у воды. Он чувствовал, как дрожат руки – не от усталости, а от напряжения, которое не отпускало. Иван лежал рядом, глаза полуприкрыты, дыхание частое, но ровное. «Жив. Уже хорошо», – подумал Лерой, стирая с лица пыль и пот.

Шаги за спиной. Он поднял голову – перед ним стояла она. Девушка с длинными тёмно-рыжими волосами, собранными в хвост, и зелёными глазами, которые даже в тусклом свете костра будто отражали искры. На щеке тонкий шрам, в движениях – усталость, но ни следа слабости. Сейчас она выглядела иначе, чем в бою: без маски командира, просто человек, который не ожидал увидеть возвращающегося из ада.

– Я думала, вы оба не выбрались, – сказала она негромко, будто самой себе. Голос сорвался, но она быстро взяла себя в руки. – Ты притащил его с того света. Это безумие.

– Иногда безумие спасает, – ответил Лерой.

На миг они просто смотрели друг на друга. Она будто пыталась понять, кто он – безрассудный одиночка или тот, кому можно доверять. Он чувствовал этот взгляд и не отводил глаз. Где-то позади щёлкнули затворы, бойцы окружили их настороженно. Девушка подняла ладонь:

– Опустить оружие. Это свой.

Она опустилась рядом с Иваном, проверила пульс, потом повернулась к Лерою.

– Воды.

Он подал флягу, их пальцы коснулись. Её рука холодная, в его – пульсирует тепло. Мгновение – и она отдёрнула ладонь.

– Жив, – коротко сказала она, взглянув на Ивана. – Ты вовремя.

Она поднялась и повернулась к отряду:

– Отдыхать. Перевязать раненых. Посты – два человека, север и восток. Быстро.

Бойцы разошлись без лишних слов. Кто-то смеялся тихо, с облегчением, кто-то молча садился к огню. Лерой помог перенести Ивана ближе к стене разрушенного дома, где в щели пробивался тусклый свет. Он чувствовал взгляды на себе – настороженные, но не враждебные. Усталость сдавливала плечи, и всё же впервые за много лет рядом были люди, не враги и не тени.

Девушка подошла к нему.

– Спасибо, – сказала она просто.

– За что?

– За то, что вернулся. Не каждый решился бы.

– Я не умею бросать тех, кто рядом, – ответил он.

Она смотрела на него несколько секунд, потом кивнула.

– Я Эн, – сказала она наконец. – Командир “Искор”.

Он коротко улыбнулся.

– Лерой. Но меня зовут Томни.

– Томни… – повторила она, словно пробуя это имя на вкус. – Слыхала. Говорят, ты призрак из пустошей.

– Люди любят легенды, – ответил он. – Я просто живу.

– Мы тоже. Только у нас это называется бороться, – сказала Эн и впервые улыбнулась по-настоящему.

Пламя костра дрожало между ними, отражаясь в её глазах. Они молчали, но молчание это не было неловким – скорее спокойным, как после долгого шторма.

Ночь тянулась медленно. Повстанцы спали у костра, кто-то тихо бормотал во сне. Эн сидела неподалёку, обмотав плечи курткой, смотрела на реку. Лерой подошёл ближе, сел рядом, не говоря ни слова.

– Не можешь спать? – спросила она.

– Привык, – ответил он. – Когда слишком тихо – это настораживает.

– Мне тоже. Но иногда тишина – единственное, что напоминает, ради чего всё это.

– Ради свободы?

– Ради того, чтобы помнить, как звучит человеческий голос, – тихо сказала Эн.

Они сидели долго. Где-то вдалеке гудела башня связи, и красный отсвет на мгновение коснулся их лиц, будто напоминая, что мир всё ещё принадлежит Синоду.

На рассвете Эн разбудила отряд. Туман стелился над рекой, дроны гудели далеко на севере. Иван дышал ровно, перевязанный и укрытый плащом. Эн подошла к Лерою, который проверял свой самодельный глушитель.

– Он выкарабкается, – сказала она. – Если продержится день, пойдёт на поправку.

– Ты хороший командир, – заметил Лерой. – Они слушают тебя.

– Не командир. Просто первая, кто не сбежал, когда стало страшно.

Он усмехнулся.

– Похоже, у нас похожие причины держаться.

Она посмотрела на него внимательно, потом коротко кивнула:

– Если решил остаться – держись рядом. Я не люблю терять людей.

– И я, – ответил он.

Они обменялись коротким взглядом – и в нём было всё: уважение, усталость, понимание, что теперь они по одну сторону войны.

Повстанцы собирали лагерь, тушили костёр, поднимали оружие. За рекой краснели башни Синода, но над ними уже поднималось солнце. И Лерой, впервые за десять лет, чувствовал не страх, а ожидание.

Он больше не был один. Рядом шла Эн – человек, чьи глаза горели тем же огнём, что и его.

Глава 8. Тени Прошлого

Утро наступило тихо, почти неощутимо. Серый рассвет расстилался над рекой, растворяя следы ночного боя. Воздух был пропитан гарью, дымом и запахом мокрой земли. Где-то вдали, за холмами, гудели башни связи – их ровный гул отдавался в груди, напоминая о том, что Синод видит всё.

Лерой, теперь уже Томни для тех, кто остался жив после боя, проснулся раньше других. Он сидел у потухшего костра, держа в руках кусок железа – деталь, оставшуюся от старого прибора, – и машинально прокручивал её между пальцами. Ночь была долгой, тревожной. Сны не приходили, лишь обрывки воспоминаний: крики, лица родителей, отблески огня в разрушенной Рязани.

Сзади послышался тихий шаг – лёгкий, но уверенный. Эн.

– Не спишь? – её голос был хрипловат, будто после долгих приказов и бессонных ночей.

Томни обернулся. Она стояла в сером утреннем свете – в потрёпанной куртке, с растрёпанными рыжими волосами, завязанными кое-как. Без привычной холодной решимости на лице, с тенями усталости под глазами.

– Не умею, – ответил он. – Слишком тихо.

Эн кивнула, словно поняла. Она опустилась рядом, подбросила в костёр щепку. Пламя вспыхнуло, окрасив её лицо в янтарные тона.

– Придётся привыкнуть, – сказала она, не глядя на него. – У нас часто бывает тихо перед бурей.

– А потом? – спросил он.

– Потом буря.

Они замолчали. Тишина между ними не была неловкой – просто две души, привыкшие к шуму и боли, не знали, что делать с покоем. Томни уловил лёгкое движение её руки – Эн поправила шрам на запястье, старый, глубокий. Он отметил, что у неё такие же руки, как у него – ссадины, шрамы, прожилки силы. Люди, которых ломали, но не сумели сломать.

Через несколько минут она встала.

– Подъём через пять, – сказала спокойно. – Двигаться будем быстро, пока дроны на севере. И… спасибо за Ивана.

– Не стоит, – ответил он. – Я просто сделал то, что должен.