НЕ Супергерой

Глава 1

Моя история начинается в маленькой квартирке в северном районе города, в третьем доме по Овражной улице, в левом подъезде, на чуть-чуть не самом верхнем этаже. За стальной, черной, шершавой дверью я скрыл от чужих глаз комнату, коридор, ванную, чуть дальше – туалет, за ним – кухню. Чай с печеньем за столом, книжку в кресле или на диване и сон на кровати, мимолетный, чуткий – его всегда мало. Убогий быт для волшебника? Пожалуй.

Как думаете, есть ли в вашем мире супергерои? Такие – в трусах поверх трико. Герои, что одной левой поднимают машину, а одной правой – две машины. Читают мысли, перемещают предметы взглядом, сжигают врагов прикосновением, мм? Увы, физика против подобных чудачеств. Нет, нет – трусы на штанах не разорвут пространственно-временной континуум из-за парадокса причины и следствия. Одевайте, если хочется. Дело в другом: природа не любит, когда что-то появляется из ничего, закон сохранения, знаете ли, и все такое. Но, то в вашем скучном мире. Другое дело – мой мир. Только два, всего лишь два маленьких допущения, что отличают «нас» от «вас». Первое и самое главное: в моем мире супергерои не носят трусов! Ну, поверх штанов не носят, а вообще, конечно, носят, а то как-то негигиенично получается.

Простите, я разболтался не к месту и не представился. Меня зовут Кирилл, и я – супергерой.

Весной кресло летит вон из комнаты, слегка покачивается невысоко над полом. По коридору в кухню и на балкон, поближе к окну. Я сажусь и долго смотрю на деревья в овраге, на кусты, что прячутся за кроной, сначала редкой, прозрачной в мае, потом все гуще и гуще, зеленее, темнее, наконец – желтее, краснее и гнилее. Когда уже и плед не спасает, я переезжаю обратно в комнату, вместе с креслом, очень уж оно удобное – мне нравится. Что там, в овраге, кроме деревьев и кустов? Да ничего, в общем-то: пара белок, ежик и гадючье гнездо.

В июньскую субботу, ближе к обеду, пацаны отрядят сами себя в экспедицию. Разбитые коленки не устрашатся крапивы, ведь в загорелых руках – верное оружие: длинная, кривая палка. Тропинка от щебёночной отсыпи у стоянки доведёт до середины склона, а дальше – сами, по зелёному высокому ковру, в сырую глубину к самому тальвегу, в темноту, за сокровищами.

Как бы не так! Смещаю тропинку левее. Справа деревья чуть смыкаются, подходят ближе. Лёгкий морок, капелька тумана – и вот уже дно совсем не там, где раньше, оно ближе, много ближе, и не темно, и до гадюк далеко.

Отряд сразится с двумя крапивными армиями, одержит безоговорочную победу. Парни решат, что и достаточно, всё равно ничего интересного больше нет: комары да крапива, ну их.

Улыбаюсь, доволен собой, но спешу вернуть вспять и деревья, и тропинку. Двое или трое редких прохожих, её завсегдатаи, удивятся, если вместо ручейка у затоптанной прогалины с пятном от костра найдут свежую, зелёную траву. Слухи поползут, домыслы – и я уже знаю, чем всё закончится.

Я не изгой, не скучающий небожитель. Казалось бы, а почему бы и нет? Но – нет. Я, да простят меня литературные боги, активный участник экономической жизни! Еда прямо из воздуха? Отлично! Через полгода бабки у подъезда обсудят странного соседа, который в магазин не ходит и мусор не выносит:

– Я все камеры просмотрела! Не выносит, вот те крест! – скажет самая старая и самая вредная бабка, по совместительству – старшая по дому. – К батюшке надо сходить, а то чего он?

Деньги из воздуха? Ну, лучше, конечно, в магазин ходишь, мусор опять же выносишь, но купюры – они как настоящие, да что там, они и есть настоящие. Вот только я ведь не знаю, какие номера у нас в ходу, а каких нет. И однажды, по глупому, странному, почти невозможному стечению обстоятельств, скучающий кассир в банке насторожится, начнёт копать, разбираться и разберётся – дотошный какой.

«Невозможные обстоятельства»? Ха! Где невозможное и где я? Самые невероятные события, если вдруг хоть маленьким краешком коснуться, обязательно произойдут. К бабке не ходи, к той самой – старшей по дому.

***

Дверь звякнула колокольчиком на металлической скобе. Тепло маленькой кофейни приобняло за плечи, погладило по щеке, отогнало назойливый холод: «Кыш, пошёл, пошёл!» Терпкий запах корицы, смешиваясь с ароматом кофейных зерен, завлек третьим в дружный хоровод. Щекочущий ноздри ванилин окутал случайного прохожего, приветствовал лучше и добродушнее самого улыбчивого продавца: «Заходи, заходи, ну чего ты там топчешься?»

«Хорошо. Уютно», – подумал я и решил остаться.

За панорамным окном – крупные снежные хлопья сплошной стеной. Летят под ноги в непролазную кашу, залетают в капюшон, падают на нос – устал чихать, и нос покраснел уже, так часто тру. Внутри же сухо, светло и вкусно пахнет.

– Здравствуйте, – улыбается невысокая, тонкая девушка за прилавком. – Замёрзли?

– Здравствуйте, – тоже улыбаюсь, неожиданно для себя. – Нет, там не холодно, вообще-то.

Киваю на окошко – и там правда не холодно, ну какой холод, если снег идёт? Но как же глупо получилось, вот же я зазнайка напыщенный! Ещё расскажи про циклоны и про низкое давление, ей точно понравится.

– А мне зимой всегда холодно, даже вот так, когда снег сырой, – отвечает девушка, сверкая карими огоньками глаз. И ямочки такие на щеках, приятные. – Мне лето нравится.

Не обиделась, разговор поддерживает – хороший продавец. А может, я ей тоже понравился, ну вдруг? Оглядел себя в размытом отражении: растянутая шапка набекрень, слишком широкая курточка не в размер, тонкие ноги, как у цапли. Ну уж вряд ли!

– Мне кофе, пожалуйста, – бурчу, глядя в другую сторону.

– Хорошо, у нас как раз есть, – смеётся.

Удивляюсь и вдруг спрашиваю:

– Как вас зовут?

– Алиса, – девчонка смотрит на меня серьёзно, потом разводит руками, озирается. – А это моя страна чудес.

– Замечательная страна, мне нравится, – снова невпопад, да что ж такое?

Мы на шестом этаже торгового центра. Пьём чай.

– Я кофе терпеть не могу, честно. Год бариста работаю, вокруг запах кофе. Домой прихожу, и тоже он: на одежде, на волосах, на постельном белье.

Сверкает глазами в мою сторону из-под длинных ресниц, губы в полуулыбке. Тонкая, нежно-белая кожа за спадающей чуть ниже ключицы кофтой, ладони с длинными красивыми пальцами слегка сжимают чашку, красный ноготок скользит по тёмному покатому боку, вверх-вниз, вверх-вниз.

– Спасибо, кстати, что купил. Очень вкусный.

– Не за что, – отвечаю я.

Мы встречаемся две недели, а я всё ещё словно застенчивый школьник – косноязычный, порой грубый невпопад, заносчивый, типа мачо, или наоборот – неопытный мальчик. Простофиля, одним словом. Немаленькие ведь уже: обоим за двадцать, а всё ещё веду себя так, будто впервые веду девушку в кафе или ночую в одной постели. Не впервые, только раньше я чувтсвовал иное: инстинкты, похоть, желание быть как все. Сейчас я будто проглотил ужасно вкусный, но очень большой кусок, и он комом встал где-то пониже горла. Мне кажется, что я смотрю самый интересный, самый нежный, захватывающий и чувственный фильм в своей жизни. Что я больше ничего подобного не увижу. Когда он кончится, я буду жить только воспоминаниями – добрыми, но грустными. Ловлю движение губ, слежу за каждым взмахом ресниц, когда моргает, когда щурится, улыбаясь, или зевает устало и прикрывает рот ладошкой – стеснительно или игриво. Я сошёл с ума, похоже.

На тёмной заснеженной улице рядом с серыми панельками – трое: капюшоны низко на лица, руки в карманах, развязная поза. С кем ещё случалось? Ни с кем, уверен. Кроме книжных героев-любовников, пожалуй. Переулок, шпана и испуганная девочка за спиной – как избито! В городе, где камер, будто ягод в рябиновой грозди, где тёмный переулок без фонарей только на самых бедных и далёких окраинах, куда девушку не приведёшь при всём желании – просто незачем. И вот тебе, пожалуйста. Сто метров без света и три пьяных тела поперёк дороги.

Я знаю, чем всё закончится. Не первый город, и проулки уже случались. Если бы только люди не были такими упрямыми, такими упёртыми, словно бараны. Не заставишь их думать, как тебе хочется, не уговоришь, не заморочишь – только слегка, чуть-чуть, на излёте: подправить, но не направить, указать, но не захватить управление. Дереву скажешь – оно встанет и уйдёт, упадёт замертво или начнёт расти, будто и не состарилось сто лет тому назад. На камень только посмотри, и он уже плавится, мнётся под взглядом, как пластилин в тёплых ладонях. Люди – нет. Они – сталь против бумаги. Будь ты хоть сто раз волшебником, хоть тысячу раз супергероем – людей ни изменить, ни внушить ничего против воли. Самые стойкие, неизменные вещи в податливом и слабом мире. Чудеса прямо.

– Вот это вы удачно зашли, ребята! – гогочут бандиты местного разлива.

– И не говори, дружище, – отвечаю я.

Алиса плохо на меня влияет, мне сносит башню рядом с ней. Я, как семнадцатилетний, уверен, что мир ляжет у ног безропотно, с подобострастием. Делай что хочешь – никаких последствий.

Замах, удар. Довольно споро для пьяницы из подворотни, быстро, профессионально. Шуршание курточки, разворот, лёгкое касание подушечкой пальца по запястью. Тело разворачивает по инерции, закручивает в кувырке, скользкий тротуар помогает, будто подкидывает подошву истёртых ботинок. Падение, удар, перелом. Первый готов. Хорошо, что адреналин, вскипятивший кровь, и удалой запал от стоящей рядом Алисы, от желания показать себя во всей своей красе, во всём величии: «Вот он я, смотри, какой! Смотри, что могу!» – не замутил сознание совсем уж глубоко. Обошлось без спецэффектов. Только игра с вероятностями, всего лишь.

– Следующий, господа! – да что же это я.

Она смотрит на меня будто на гостя из сказки, обнимает сильно, с чувством, потом отстраняется, проводит ладонью по щеке, по губам, подбородку, ниже. В её глазах любовь, я уверен. Не обожание, не почитание, не зависть – нет, она, любовь!

«Погоди, девочка моя, я ещё и не это умею, не такое могу».

На берегу реки растаял снег, просохла земля и выросла трава, жёлтые одуванчики меж фиолетовых ирисов, стрекоза над бутонами, что, пролетев с десяток метров, рухнет в снег застывшей тушкой. На водной глади, покрытой лёгкой рябью, серебрится лунная дорожка. Удивительное зрелище в середине января.

***

Выходить из ванной комнаты отеля в халате и тапочках на террасу над отвесным склоном, пить свежевыжатый сок, нежась в плетёном кресле-качалке. Целоваться на площадке Эйфелевой башни на глазах удивлённых туристов.

Шаг влево – танцуем на балу у Королевы; взмах руки – и мы среди расфуфыренных дам и запакованных во фраки джентльменов, в креслах, обитых бархатом, в главном зале оперетты. Один лишь взгляд в карие глаза – и тёплое море встречает фейерверком из брызг, фонтанами гейзеров, водоворотом в ослепляющих огнях, а дельфины кружат в завораживающем хороводе. Далёкая волшебная страна? Марс? Альфа Центавра? Всё возможно, если захотеть. И я хотел. Желал без меры – всё, сейчас, для нас двоих. Как раньше. Забыл, что и закончится всё точно так же, как раньше.

Как ни старайся, как ни планируй, а даже маленькое чудо очень сложно скрыть. Чудеса, что я творил в безумном пожаре любви, не то что скрыть – их не заметить сложно. Нас узнавали, нами восхищались, потом преклонялись. Меня обожали, а её… Алисе завидовали, потом ненавидели, боялись. Могла ли моя любимая девочка остаться волшебной кофейной феей, что я встретил снежным вечером? Хороший вопрос.

Выстрел с крыши трёхэтажной халупы на задворках старого города – неожиданный, но и закономерный финал. Я их нашёл, конечно же, всех. Они замолчали. Через полгода – ещё попытка: схожие исполнители, другие заказчики. Через год – ещё, потом ещё и ещё. Когда в замок на безымянной скале прилетела баллистическая ракета, я наконец очнулся. Выплыл из жаркой, сверкающей пучины, а вокруг на поверхности всё заросло, замшело, покрылось масляной плёнкой – вонючей, отталкивающей.

– Что ты творишь, грязная стерва? Это же богемское стекло! – слышу крики у парадной лестницы.

Спускаюсь, осматриваю поле боя: сухая, сгорбленная старушка сметает осколки некогда красивой вазы, рядом зареванная служка, юная, почти ребёнок. Над ней Алиса. Руки в бока, гневный взгляд на красивом лице. Хотя от выражения брезгливости, вперемешку со злостью, её милое личико становится похожим на маску. На жуткую, пугающую, отвратительную маску. Алиса оглядывается, замечает меня:

– Милый, уволь эту дуру, она меня раздражает! – говорит, словно змея шипит. Длинный красивый пальчик утыкается в макушку бедной девчушке, наверное, больно и обидно.

«Как я мог не замечать?»

– Прости меня, – говорю негромко.

– Что? – Алиса смотрит непонимающе.

– Прости, – повторяю громче.

– Не может быть! – кричит она, в глазах удивление, страх, за ними злость.

«Как я мог забыть?»

– Прости, – почти скулю.

– Я знала! Я так и знала! – Алиса вне себя от гнева. – Ты! И эта сучка!

Даже я в который раз не прошёл испытание вседозволенностью и всемогуществом, что уж говорить о бариста из маленькой кофейни – милой девушке, любившей чай и не любившей кофе.

Алиса кричит от горя и ярости, наклоняется, поднимает длинный острый осколок, замахивается, секунда, и стекло вонзится в тонкую девичью шею.

Без взмахов, заклинаний и прочей театральной чепухи, одним лишь грустным, обречённым вздохом меняю сцену и декорации. Служка и старуха остаются в замке – теперь именно они владельцы. Милая бариста – в квартире у мамы, а я – посреди комнаты с одним креслом, одним диваном, одним столом и стулом. За окном овраг с заснеженными верхушками деревьев. Скоро весна. Скоро май.

Помните? Только два маленьких допущения отличают «нас» от «вас». Второе – про меня забудут сразу же, как я соизволю затаиться, зарыть поглубже талант вместе с чудесами. Как по волшебству, забавно, правда? Словно по взмаху волшебной палочки люди – и те, кто узнал обо мне из новостей в социальной сети, и те, кто жил рядом, и она – все забудут. Забудут навсегда и не вспомнят при встрече. Только месяц, один только месяц не высовываться, залечь на дно. Как в той игре – «полиция вас больше не ищет». Как замечательно! Как удобно! Прости, Алиса. Прощай.