Военком. Часть Первая

– Знаете, мадемуазель, – произнёс Вольф, наблюдая за её преображением, – в каждом начале есть своя прелесть. Как в первом походе в метро, который всегда кажется особенно таинственным и волнительным.

Музыка достигла своего апогея – те мгновения, когда вальс становится не просто танцем, но бурей чувств, захлёстывающей всех, кто осмелился в него погрузиться.

В этот момент на танцевальном полу остались лишь две пары: Вольф с Фионой и Марвелла с Мальтом. Они кружились под сводами зала, словно две планеты, чьи орбиты случайно пересеклись в бесконечной пустоте вселенной.

Вольф держал Фиону уверенно, но мягко, будто знал, что малейший лишний жест может сломать эту хрупкую бабочку. Её лиловое платье развевалось вокруг неё, подобно цветку, который вот-вот раскроется. Она старалась следовать за его шагами, но её неопытность была очевидна – иногда она чуть запиналась, а её взгляд то и дело метался в поисках поддержки или одобрения. Но Вольф не спешил осуждать. Напротив, его глаза блестели от странного удовольствия, будто он наслаждался этим моментом – когда юность и опыт сталкиваются, чтобы создать нечто большее.

Марвелла же, напротив, полностью завладела вниманием своей пары. Мальт, казалось, забыл обо всём на свете, растворяясь в её уверенности и величии. Она вела его так, словно знала каждый его шаг заранее, предугадывая малейшие колебания. Её красные губы изогнулись в едва заметной улыбке, когда она, словно случайно, встретилась заранее надменным взглядом с Вольфом, который так и норовил сказать: «Ну что, всем доволен»?

Их взгляды пересеклись внезапно, но это мгновение показалось вечностью. Это был не просто обмен взглядами – это был диалог, полный скрытых смыслов, намёков и вопросов, на которые, возможно, не было ответов. Вольф, казалось, улыбался, но в этой улыбке читалась какая-то странная горечь, словно он знал что-то такое, о чём остальные могли только догадываться. А Марвелла… её лицо оставалось невозмутимым.

Фиона, чувствуя эту напряжённую связь между ними, на мгновение замерла, словно понимая, что стала частью чего-то большего. Её большие выразительные глаза метнулись от Вольфа к Марвелле, пытаясь уловить смысл того, что происходило. Но она ничего не сказала – только прижалась чуть ближе к своему партнёру, инстинктивно ища защиты.

Мальт, заметив это, тоже посмотрел в сторону партнерши. Его лицо выражало смесь восхищения и недоумения. Он видел, как Вольф и Марвелла обменивались взглядами, и, прекрасно понимал, что здесь происходит, но продолжал исполнять свою роль.

Музыка начала стихать, замедляясь к финальному аккорду. Вольф сделал последний поворот, мягко опуская Фиону в низкий реверанс. Марвелла, закончив свой танец, сделала шаг назад, позволив Мальту поклониться ей. Обе пары застыли на мгновение, словно статуи, высеченные из одного камня, но разделённые невидимой пропастью.

Зал взорвался аплодисментами, но ни Вольф, ни Марвелла не обратили на это внимания. Они продолжали смотреть друг на друга, пока реальность не вернулась, поглотив их обоих. Только тогда они отвернулись, каждый возвращаясь к своим обязанностям и ролям, которые играли в этом спектакле под названием власть.

– Фиона, – произнёс Вольф глубоким, чуть хрипловатым голосом, который звучал как музыка для её ушей, – ваш танец был настоящим удовольствием. Вы обладаете природной грацией, которую даже ваш узковатый наряд не смогли скрыть.

Фиона подняла на него глаза, большие и светящиеся, полные детского восхищения. Щёки её залились румянцем, а губы дрогнули в попытке ответить. Она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле, как ком снега. Вместо этого она лишь слегка присела в реверансе, стараясь сохранить достоинство, хотя видно было, что она едва сдерживает волнение.

– Благодарю вас, герр Вольф, – прошептала она наконец, и её голос прозвучал так тихо, что он едва различил слова. – Это… это большая честь для меня.

Фиона, то и дело, переводила взгляд на столик вдали, где сидели три девушки, в белом, синем и красном платьях, символизирующих французский триколор, или нечто другое? Эти дамы улыбались Фионе и выкрикивали с места фразы поддержки.

Вольф улыбнулся – мягко, почти отечески, в этой улыбке чувствовалась некая отстранённость, словно он наблюдал за редким цветком, который вот-то распустится. Он протянул ей руку, предлагая проводить до столика, где уже сидели три молодые девушки в белом, синем и красном платьях. Они оживлённо переговаривались между собой, пока одна из них, в белом, что-то записывала в маленький блокнот.

– Позвольте мне проводить вас, мадемуазель, – сказал Вольф, слегка склонив голову. – Я уверен, ваши подруги ждут вашего возвращения.

Она кивнула, всё ещё смущённая, но теперь в её глазах появился новый блеск – блеск гордости. Она положила свою маленькую ладонь на его руку, и они двинулись через зал. При каждом шаге она старалась скрыть неуклюжесть, вызванную тугим корсетом и многослойной юбкой, но Вольф, заметив это, лишь мягко поддерживал её, помогая сохранять равновесие.

– Знаете, мадемуазель, – продолжил он, понизив голос так, чтобы их разговор оставался только между ними, – в вашем возрасте всё ещё впереди. Танец – это лишь начало. Уверен, вы станете одной из тех, кто будет вести за собой других, прямо как ваша мама.

Его слова заставили девушку вздрогнуть от удивления. Она никогда не думала, что кто-то, тем более такой человек, как Вольф, может говорить с ней так серьёзно. Её сердце забилось чаще, а в голове пронеслась мысль: «Неужели он действительно верит в меня?»

Когда они подошли к столику, три девушки сразу замолчали и повернулись к ним. Та, что была в белом платье, первой вскочила со своего места и радостно бросилась к Фионе. Они обнялись. Две других девушки тоже поднялись. Все они вместе сделали поклон вместе.

– Господин Вольф, вы были прекрасны! – Сказала девушка в красном платье.

– Я вас благодарю, дамы, – наслаждайтесь вечером, мадемуазель, – сказал он, кланяясь и целуя ладонь Фионы. – И помните: истинная грация приходит не с опытом, а с уверенностью в себе. —Дал наставление Вольф.

В тоже время, Мальт остался стоять на месте, словно его ноги превратились в корни дерева, уходящие глубоко в пол. Его глаза были широко открыты, а дыхание – чуть более частым, чем обычно, даже после отдышки после танца. Он смотрел на Марвеллу, которая теперь стояла перед ним, и казалось, что каждое её движение заставляло его сердце забиться чаще.

– Мадам, – начал он, наконец обретя способность говорить, – я даже не подозревал… Я не знал, что можно так танцевать. Это было… это было словно полёт! – Его голос дрожал от восхищения. – Вы вели меня так уверенно, что я чувствовал себя… словно часть чего-то большего, чем просто человек на танцполе.

Её губы изогнулись в легкой улыбке.

– А ты, лейтенант, оказался прекрасным партнером. Хотя я заметила, что тебя время поворотов немного качало.

Мальт покраснел еще сильнее.

– Это от волнения, мадам! Каждый шаг рядом с вами – это честь!

Марвелла слегка склонила голову набок, и её губы изогнулись в мягкой, почти игривой улыбке. Она внимательно посмотрела на молодого лейтенанта, будто пытаясь понять, что скрывается за этим порывом юношеского энтузиазма.

– Лейтенант, – ответила она мягким, но проникновенным голосом, – ты слишком добр. Но знаешь ли ты, что именно твоя энергия делает этот танец особенным? Твое желание следовать, готовность довериться партнёрше… – Она сделала паузу, позволяя своим словам повиснуть в воздухе, прежде чем продолжить: – Это редкий дар, который не каждый мужчина может предложить женщине.

Мальт покраснел ещё сильнее, если это было возможно. Он хотел что-то сказать, но слова застряли где-то между горлом и разумом. Вместо этого он лишь кивнул, стараясь сохранить достоинство.

– Благодарю вас, мадам, —проговорил он, наконец, запинаясь. – Это был один из самых прекрасных моментов моей жизни.

Марвелла прищурилась, словно её мысли на мгновение унеслись куда-то далеко. Затем она снова повернулась к нему, её движения были плавными, как у хищника, готовящегося к броску.

– А ты знаешь, почему я всегда выигрывала сражения? – внезапно спросила она, сближаясь с Мальтом до практически интимного расстояния.

– Потому что видела потенциал там, где другие видели лишь слабость. В каждом человеке есть искра, способная разжечь целую революцию.

Её пальцы легко коснулись рукава его форменного кителя.

– А в тебе, лейтенант, я вижу не просто искру. Я вижу пламя. Но вопрос в том, готовы ли вы довериться тому, кто может направить это пламя?

Вопрос с метафорой привел Мальта в ступор, сейчас он просто не мог мыслить рационально и быстро отвечать на вопросы, на что, возможно, и делала ставку Марвелла.

– Подумайте над этим, лейтенант, – сказала она уже более официально, разворачиваясь для ухода. – Судьба всем дает второй шанс, даже если ты оступишься, главное не бояться хвататься даже за, казалось бы, провальную идею, потому что именно она и может стать ключевым поворотом в истории.

– Постойте, мадам, – окликнул её Мальт.

– Да?

– Но, разве Вольф не будет зол на меня, после такого-то прецедента?

– Я сама тебя выбрала, все будет улажено. За свою карьеру лейтенанта не бойся.

– Не стоит, – возразил её воле Мальт, в подтверждение своих намерений обхватывая Марвеллу за запястье, когда та стала отходить.

– Позвольте, я сам.

– Мне это очень нравится. Если завтра останешься без погон, то я ничем помочь не смогу. – Не сопротивляясь захвату, объяснила она.

Мальт отпустил руку дамы и развернулся, набираясь уверенности перед предстоящим разговором с Вольфом, но едва он сделал первый шаг, разворачиваясь, как перед ним внезапно возник Вольф – будто фокусник материализовал его из воздуха.

Его высокая фигура закрыла Мальту свет хрустальных люстр, и юноша почувствовал, как холод сковывает его движения, словно ледяная рука коснулась затылка.

Мальт вытянулся по стойке смирно, но в его душе бушевала смесь тревоги и решимости, подобно волнам, разбивающимся о гранитную набережную. Он знал: этот момент станет поворотным пунктом его судьбы.

– Герр Вольф, – начал он, и голос его прозвучал удивительно твердо для человека, стоящего перед самой властью, – я…

Но Вольф поднял руку в элегантной перчатке, останавливая поток слов. Жест этот был отточен, как строфа классического стихотворения – безупречный, выверенный, не терпящий возражений.

– Не нужно оправданий, – сказал он, делая шаг вперед. При этом движении его фигура показалась еще более величественной, словно памятник, воздвигнутый на площади.

– Марвелла всегда умела выбирать себе партнеров. Ты ей чем-то приглянулся, а я сам виноват, что заставил даму ждать.

– Значит… – робко начал Мальт, конфликт исчерпан?

– Конфликт? Никакого конфликта тут и в помине нет. Не надо обвинять себя в том, что она выбрала именно тебя, возможно, это просто воля случая, и тут вовсе не нужно ничего додумывать, —успокаивал юношу Вольф.

– Тогда, ещё раз благодарю вас за приглашение.

– Кстати о них, – обрубил Вольф собеседника, – приглашения ведь как раз составляла моя секретарша. Марвелла получила строгое указание разослать приглашения определенному кругу лиц, входящих в политическую и военную элиту Европы, а ты, ведь, просто лейтенант? Так чем же ты удостоился приглашения? Или она решила использовать дарованный ей единственный свободный выбор для того, чтобы пригласить именно тебя?

– Я связался с диспетчером в этот же день, как получил приглашение и прошел все необходимые процедуры в застенках вашего штаба. Благо, проверяли не так долго, я, все же, выпускник военной академии, названной в честь нашей французской звезды.

– Это её выбор, а это твоя жизнь, так что, живи её, парень. – Прикоснулся к плечу Мальта Вольф, после чего покинул его, стремительно уходя в сторону коридора, ведущего на командный мостик.

После ухода Вольфа, Мать сглотнул слюну и расслабился, став горбатиться. Он присел за стол, на котором до танца разговаривал с оружейником Рекхемом, но на месте его уже не было. Грязная посуда была убрана со стола обслугой, а сам стол почищен от крошек. Мальт взял полупустой графин с вином и залил половину бокала, став медленно смаковать вкус, вспоминая танец с Марвеллой.

ГЛАВА V

ПРОДОЛЖЕНИЕ БАНКЕТА

С высоты капитанского мостика голос Вольфа прорезал пространство, подобно тому, как серебряный луч рассекает сумрачное небо. Громкоговорители, подобно послушным стражам, разносили его слова по всем уголкам дирижабля.

– Друзья мои, – его голос звучал глубоко и проникновенно, словно отзвук далеких органов, – этот вечер еще не открыл всех своих даров. Среди нас сегодня очутился странник мелодий, чьё искусство способно растопить самые холодные сердца. В бальном зале нас ждёт встреча с тем, чей голос способен пробудить самые сокровенные чувства. Его музыкальные спутники, подобно верным ангелам—хранителям, сопроводят нас через тернии к звёздам. Я приглашаю вас на выступление настоящего певца, проделавшего долгий и тернистый путь, который он проделал, пробившись на парижские, а потом и на остальные европейские сцены, начиная свой путь аж с трущоб Демократической Республики Конго.

Дирижабль мягко покачивался в воздушных потоках, словно исполинский кит, плывущий по облакам. Его металлические переборки отражали тусклый свет ламп, установленных через равные промежутки вдоль коридоров. Воздух был насыщен запахом машинного масла и чего-то сладковатого, почти неуловимого – возможно, благовоний, которые источали люди, следовавшие за своим лидером.

Он шел первым. Высокий, статный, облаченный в безупречно белый костюм, который казался еще ярче на фоне серых стен корабля. На лице носил черные солнцезащитные очки, скрывающие глаза, но при этом будто излучающие холодное спокойствие. За ним следовала свита – десять фигур, закутанных в чёрную ткань так плотно, что невозможно было разглядеть ни лиц, ни даже силуэтов. Их движения были плавными, почти бесшумными, словно они парили над полом. Ткань колыхалась при каждом шаге, создавая ощущение, будто они призраки, случайно забредшие в этот мир. Лица их были полностью скрыты за повязками, оставляя лишь узкие щели для глаз. Но даже эти щели казались пустыми, будто за ними не было ничего живого.

Певец уверенно переступил порог бального зала. Все взгляды обратились на него. Его свита следовала за ним как единое целое, словно белый прилив, застывший на границе между светом и тенью. Они двигались так слаженно, что казались частью какой-то древней церемонии, исполняемой без единого лишнего движения. Когда певец взошёл на сцену в дальней части зала, они мгновенно рассредоточились вокруг него, образуя живой полукруг.

Сцена была скромной, но элегантной: небольшая платформа с резными перилами, украшенная живыми цветами и мягким освещением. За сценой виднелся огромный витраж, через который проникал мягкий свет заката, окрашивая все вокруг в теплые оттенки оранжевого и розового. Это место словно ждало своего часа, чтобы стать центром чего-то грандиозного.

Все присутствующие в зале будто на время отложили свои дела, дабы послушать певца, и развернувшись на своих стульях, стали выжидать выступления, перейдя, в основном, на шёпот.

Он поднял голову, и его черты приобрели какую-то необычную мягкость, будто он на мгновение отбросил маску власти и холодной решимости. Затем он сделал глубокий вдох, и первые ноты его голоса разлились по залу, заставив всех замереть:

– Beaucoup d'étoiles qu'on voit la nuit sont déjà mortes, et alors?

Его голос был высоким, чистым, почти неземным – он парил над головами присутствующих, обволакивая их, словно тонкая дымка. Каждая нота была исполнена такой силы и красоты, что у некоторых слушателей перехватило дыхание. Песня звучала на французском языке, плавные слова которого казались частью самой музыки. Никто из собравшихся не мог понять текста, но это не имело значения – эмоции, которые передавал певец, были универсальными: печаль, надежда, стремление к чему-то большему, чем этот мир.

Мальт сидел вполоборота к сцене, где певец выводил свою печальную балладу.

Стул рядом заняла Фиону, окинув взглядом Мальта.

– Мадемуазель Фиона! Какая честь…

Певец, между тем, закончил куплет, и в зале повисла пауза, наполненная предчувствием.

– Как вам исполнение?

– Нравится. – Улыбнулась уголками губ девушка. – Про него у нас ходит много легенд. Французы говорят, он продал дьяволу глаза, дабы обрести столь красивый голос, поэтому и скрывает лицо очками.

– Очень… занимательная история, а… вы не хотели бы поговорить в другой обстановке? Всегда хотел пообщаться с тем, кто хоть насколько то, да лучше знаком с Марвеллой, чем я.

– Я вам интересна, лишь потому что знакома с ней?

– Что вы, мадемуазель, вовсе нет.

– Знаете, здесь слишком душно, – проговорила она, и в её голосе послышались те особенные интонации, что появляются у женщин, когда они хотят сказать что-то большее, чем произносят вслух.

Мальт почувствовал, как по спине пробежал холодок – не то от волнения, не то от предчувствия чего-то необычайного. Он был достаточно молод и достаточно стар одновременно – как все те, кто только начинают понимать сложность человеческих отношений.

– Куда желаете? – Слово считывая мысли собеседницы, пробормотал Мальт, вставая с места и беря девушку за руку.

Их пальцы соприкоснулись, и этот контакт показался им обоим значительнее простого прикосновения. Они двинулись через зал, где гости уже начинали обсуждать выступление певца, образуя маленькие островки оживлённых бесед.

Двери на балкон оказались приоткрыты, и прохладный ночной воздух встретил их как долгожданных гостей. Луна заливала всё вокруг своим холодным светом, и в этом свете лицо Фионы показалось Мальту особенно прекрасным и загадочным.

Мальт стал осматривать сияющую алмазной крошкой Францию. Холодный ветер трепал полы их одежды, но ни один из них не спешил вернуться внутрь. В этой тишине, нарушаемой лишь далёкими звуками музыки из зала, было больше понимания, чем в любых словах.

– Знаешь… Мне кажется, что сейчас весь мир лежит у наших ног, и нас никто не сможет остановить.

– А мне кажется, что мы лишь как две песчинки, что застряли в этом огромном механизме, —привела метафору Фиона.

Повисла неловкая тишина. Оба собеседника стали перебирать удобные для них темы, чтобы продолжить поддерживать диалог и не уходить в псевдо-философские размышления.

– Ты очень красиво танцуешь, – нарушила молчание Фиона, поворачиваясь к Мальту, —я наблюдала за тобой и мамой.

– Мамой? —Обомлел Мальт.

Фиона прикрыла ладонью губы, легонько по ним пошлепывая, как бы наказывая себя за сказанное.

– Да, она мне как мама, но не родная. Я думала, ты знаешь это.

– Ах, так ты её воспитанница? Я что-то слышал об этом… да.

– Все именно так. Она дала мне все и отдала частичку себя, для каждой из нас, кого воспитала.

Фиона приняла печальный вид. Мальт, заметив это, быстро принялся переводить тему:

– А я выпускник её академии. Целых пять лет мечтал встретиться с ней, поскольку эта мадам появляется там только на прощальной церемонии, а случилось знаешь что?

Фиона повиляла головой в разные стороны, еле сдерживая расширение своей улыбки.

– После церемонии и присвоения звания, я так и не дождался её приезда, потому что ваши священные французские дороги в тот день были забиты просто до отказа, на все десять из десяти… и… я, так скажем, напился до бессознанки со своими друзьями, которые даже не знали, кто она, пропустив её приезд. Как же мне дико стыдно по сей день за тот случай, но сегодня…

– Ты танцевал с ней, – прервала душеизлияние Фиона.

– И танцевал, и говорил, она даже обняла меня тогда, когда эти… букеты дарил я вам. А твой… тебе понравились цветы? —Мальт стал вести себя все более растеряно.

– Они просто идеально подошли под мое платье. Это совпадение? Или ты следишь за мной? —Фиона сделала хитрое лицо, в чем-то заподозрив Мальта.

– Если по секрету… по секрету… – собирался с мыслями Мальт, – я спрашивал у Марвеллы, на кануне праздника, в чем ты и другая прекрасная часть гостей, чисто гипотетически, может прийти. Тут ведь, подавляющее большинство людей… это самое, знают друг друга.

– Вау, а я-то гадала, что мама меня так донимала с цветом платья. Смотрю, ты прямо… основательно подошел к балу. Молодец!

– Чувствую, меня так до бронхита продует, может пойдем?

– Да, пойдем.

В то время как прочие гости предавались увеселениям в бальном зале, Кёрт направился в одну из уединённых комнат дирижабля. Шаг его был тяжёл и размерен, словно каждое движение давалось ему с неимоверным трудом. В коридорах царила та особая тишина, которая бывает только на большой высоте, где звуки как будто растворяются в разреженном воздухе.

Профессор Харонс уже ожидал его. Старец сидел в глубоком кресле, обитом красным бархатом, и что-то внимательно рассматривал через увеличительное стекло. При появлении Кёрта он медленно поднял голову, и в очках его отразился тусклый свет настольной лампы.

Кёрт остановился посреди комнаты и стянул с себя противогаз, вдохнув полной грудью. Проф. Харонс был единственным близким другом, перед кем Кёрт мог быть таким открытым, как сейчас. Он положил противогаз на кровать и сел рядом.

– Речь Вольфа ты сам слышал, когда уже, когда? – Начал с упреков Кёрт.

– Все практически готово, друг мой. Терпения, наберись терпения. – Успокаивал Харонс.

Кёрт нервно сжал ладони в кулак и покраснел, но не от смущения, а от злости.

Харонс медленно поднялся со своего места. Его движения были плавными, но в них угадывалась та особая осторожность, с которой обычно обращаются с хрупкими предметами. Приблизившись к Кёрту, он остановился в полуметре, прищурив выцветшие глаза.

Он указал тростью на руки Кёрта, где вздутые вены проступали сквозь бледную, почти прозрачную кожу, подобно древним рекам, застывшим в своих руслах.

– Взгляни-ка, даже приглушенный свет этой комнаты не в силах скрыть, как они пульсируют, словно хотят вырваться наружу.

Харонс обошел вокруг Кёрта, внимательно осматривая его, как ревизор осматривает подозрительный документ. Прикоснувшись кончиком пальца к виску Кёрта, он добавил:

– И эта пульсация… прямо здесь. Вижу, она стала заметнее. Болезнь прогрессирует, а лекарства все по-прежнему нет. Вольф, совсем недавно, поручил мне ещё один проект, вроде, для одной из подружек Марвеллы, поэтому, пока, времени на разработку сыворотки совсем нет.

Его голос звучал мягко, но в нем угадывались стальные нотки беспокойства.

– Если бы моя жизнь хоть что-то для него стоила, он бы нашел и время, и людей.

Рация в кармане Кёрта ожил сухим, прерывистым треском, подобно тому, как в зимний день потрескивает мороз на стекле. Голос Вольфа, обычно властный и звенящий, теперь был резок и отрывист, словно каждое слово выстреливалось из пистолета:

– Кёрт, немедленно в зал. У нас… инцидент.

Хриплые ноты в голосе выдавали напряжение, которое Вольф тщательно скрывал. В следующую минуту Кёрт уже шел по металлическим коридорам технического помещения, коротко ведущего в главный зал.

Впереди мелькнуло черное пятно – певец. Его очки исчезли, открыв взгляду лицо, что позволило Кёрту разглядеть его повнимательнее на миг: у него было выразительное лицо с четкими контурами, а черты лица гармонично сочетают в себе африканские и европейские корни. Глаза большие и выразительные.

Костюм, некогда безупречный, теперь был испачкан темными пятнами, будто он прошел сквозь саму смерть. За ним, словно призраки, следовала свита.

Пройдя певца со свитой, Кёрт заметил на полу кровь, что продолжала пятнать металл, оставляя за свитой след.

Бальный зал, еще недавно полный торжественной тишины, теперь превратился в арену хаоса. В центре этого водоворота находился Андриан – мужчина слегка за тридцать, чье лицо искажала гримаса ярости. Его глаза горели лихорадочным блеском, а движения были резкими, будто каждая клетка его тела была готова взорваться. Четверо сотрудников охраны окружили его, держа наготове дубинки, но даже их опытные лица выдавали смешение решимости и страха. Эти люди привыкли к порядку, к четким правилам, но сейчас перед ними стоял не просто человек – это был поток бушующих страстей, который грозил смести все на своем пути.

На полу, рядом с местом конфликта, лежал Мальт. Его форменный китель был помят, а на лице застыло выражение боли и недоумения. Кровь текла из его разбитого носа, капая на пол, и Фиона, склонившаяся над ним, пыталась остановить поток маленьким платочком. Ее руки дрожали, но она старалась сохранять спокойствие, хотя в глазах читался страх. Платочек быстро пропитался алым, и она, не зная, что делать дальше, лишь сильнее прижимала его к лицу Мальта, словно хотела остановить не только кровь, но и весь этот кошмар.