Странник Ветра

Карта мира

Озерные братья

Солнце давно скрылось за массивом гор, лежащих далеко на западе. Снег, крупными хлопьями падал на укрытую замершими осенними листьями землю, начиная создавать некое подобие пухового одеяла. Обычный путник не обратил бы на это внимания, ведь на континенте, первый снег таял, едва коснувшись земли. Здесь же, среди отрогов гор, что подпирали небо, даже первый снег мог создать большие проблемы для странника. К счастью, Истредд не был новичком в дороге, его ногами была покрыта значительная часть суши, известная миру людей. А уж сколько верст он отходил по безлюдным и жарким частям света, куда не ступала нога человека, известно лишь ему самому. Но он едва ли расскажет вам об этом, ибо не пристало путнику считать свои шаги и бахвалиться об этом каждому встречному-поперечному. В обед, когда солнце едва поднялось в высшую точку на небосводе, он обнаружил торную тропу, которой, видимо, хаживало местное племя. Но не людьми едиными, жила эта тропа. Опытный взгляд сразу находил среди кучи помятой листвы следы зайца, лисы, белок и даже царя здешних лесов – лося. Осматривая скользящим взглядом каждый след и вдыхая чистый морозный воздух, путник был спокоен: никто из жителей этого леса не желает ему зла. Даже вековые сосны словно расступались перед ним, поднимая повыше свои сучковатые ветви, чтобы не замедлять движение странника.

Слегка уловимый запах дыма на мгновение коснулся Истредда, этого было достаточно, чтобы понять: я на верном пути. Покрепче сжав в руке посох, он ускорил шаг, в надежде заночевать не под открытым небом, а под крышей гостеприимного и теплого дома. Не пересчитать ночей, которые путнику пришлось провести под звездами бескрайнего ночного неба. Хоть земля и принимала его с теплом и лаской, но с уютом домашнего очага не мог сравнить даже самый теплый костер и самый мягкий ковер из травы и листьев.

Вторым знаком на близость поселения были зарубки на стволах деревьев, что оставляли местные жители, чтобы и взрослые, и дети, уходя в лес за грибами и ягодами, всегда могли найти дорогу к дому. Три глубоких вертикальных полосы, каждая размером с ладонь, располагались на уровни груди. Каждая была высечена крепкой рукой в два движения – удар слева, удар справа, и вот выбитый из ствола клин падает на землю, оставляя от себя лишь глубокую рану. Присмотревшись к зарубкам, Истредд недовольно свел брови: человек, отмечающий тропу, не удосужился обработать раны, нанесенные дереву. Сосны были крепки, и смолой защитили себя от гнили, но полагаться на такой случай было неразумно. Нужно было подобру воздать дереву, что еще долгие годы будет служить тебе и твоей семье, указывая дорогу к самому дорогому – к Дому.

Своего дома путник не помнил, а о новом и не думал помышлять. Он провел бо́льшую часть жизни в пути, измеряя шагами острова и континенты. Казалось, что только морское дно неподвластно ему. В отличие от обычного путника, Истредд не знал конечной цели своего путешествия, он словно следовал за призраком, что легкими знаками указывал ему направление, а когда тот блуждал, легкое дуновение Ветра срывало с дерева листок, и тот, завладев вниманием странника, указывал путь. Так проходили день за днем, год за годом и, может быть, десятилетие за десятилетием, ибо не ведал он, сколько он в дороге.

Тропа, уже полностью укрытая первым снегом, начала медленно расширяться, а сосны начали встречаться все реже, уступая свое место молодой поросли. Взглянув вверх, Истредд увидел отчетливые струйки дыма, что узкими полосами взвивались в небо, растворяясь в бесконечной темноте. Звезды уже проявили себя на ночном небосводе и ярко освещали дорогу до поселения, в которую превратилась неприметная тропинка.

***

Оставляя за собой цепочку ровных следов, путник зашел в поселение. Вдохнув воздух, наполненный частичками дыма, снеди и прочих атрибутов деревенской жизни, он осмотрелся. Еще на берегу, рыбак, что в три цены довез его на своем захудалом корытце до острова, рассказал, об этом поселении в центре острова, насчитывающее более сотни дворов. В отдаленных уголках острова, у гор, можно было найти деревеньки на тридцать и менее хат. Самые большие же располагались на побережьях, однако Истредд чувствовал, что Ветер ведет его именно сюда.

Первыми его встретили заброшенные хибары, в которых, казалось, уже многие годы никто не жил. Пожелтевший и опавший бурьян медленно и неотвратимо поглощал в свои объятия хаты и постройки при них. «Ну что же, в крайнем случае смогу переночевать в них» – подумал про себя путник, проходя мимо очередного заброшенного дома, что темными провалами окон смиренно наблюдал за ним. Справа от него появилась небольшая изба со слегка накренившимся коньком, узкая струйка дыма выходила из трубы, мгновенно исчезая в потоках проносящегося ветра. Истредд даже подумал, что в доме никто не живет, а дым— лишь остатки догорающего очага. Однако скошенная трава и блеклый свет в небольшом оконце развеяли его сомнения. Дом был жилым, и судя по теням, мелькающим время от времени внутри помещения – хозяева были дома.

Любой путник, осмотрев эту небогатую избушку, прошел бы мимо, в надежде найти дом побогаче, или трактир. Однако Истредд, знакомый с традициями островитян, знал: придя в чужое селение – стучись в первый дом, встретившийся на твоем пути – будет тебе и кров, и тепло и снедь. Жители этого небольшого островного государства верили, что путник, позволивший себе выбирать кров в чужом краю, в час истинной нужды останется в голом поле – без крова, тепла и пропитания. И любой зверь будет держаться от него на расстоянии, чтобы случайно не подарить ему надежду. Не сказать, что Истредд переживал по поводу старых легенд, однако со своими устоями в чужие дворы ходу нет, а потому – хочешь не хочешь, а нужно уважать и выполнять странные на первый взгляд законы.

Изба была старой, из посеревших от времени бревен во многих местах торчала пакля, а некогда яркие, узорчатые ставни покосились от времени, утратив немало частей своего орнамента. Вероятно, раньше в доме жил отменный плотник, либо купец, что мог себе позволить подобное изящество. Взглянув на дом еще раз и вздохнув, Истредд направился прямиком к входной двери, громко скрипя свежевыпавшим снегом, и сам того не ведая, протаптывая тропинку, по которой еще не один месяц будут ходить жители этого дома. До тех пор, пока весеннее солнце не растопит снег, а молодая трава не скроет последние следы человека, что пришел поздним вечером просить крова.

Покосившаяся от времени дверь прозвучала ровно трижды под тяжелым кулаком путника. Три удара. Три удара, говорящие хозяевам: «Я пришел с добрыми намерениями».« Про этот негласный язык жестов Истредду также поведал рыбак. Один удар – вызов. Вызов на погибель. Хозяина или гостя – должен был рассудить поединок, который последовал бы за этим ударом. Два удара – обвинение. Обвинение в преступлении против богов или людей. После двух ударов хозяин хаты удалялся на центральную площадь или к дому ярла, где и вершился народный суд, исход которого зависел от красноречия виняемого, винителя и видетелей, что приглашались с обеих сторон. Злые люди же входили без стука. Без предупреждения и очень редко через красную дверь. Умысел злой вел тех людей путями окольными, через окна, погреба, да скотные дворы.

Некоторое время в доме стояла тишина. Прислушавшись, Истредд различил быстрые босые шаги. Ребенок или девушка. Уж больное тихие и быстрые шлепки по половицам. Скрипнул большой засов, с гулким стуком опустившийся на пол. Точно девушка, сил у дитя бы не хватило бы поднять такой тяжелый брус. Крючок в верхней части двери повернулся, и дверь, с противным скрежетом подалась внутрь.

Путник не ошибся, перед ним стояла девушка лет восемнадцати от роду, две русые косы, перетянутые широкими узорчатыми лентами, покоились на груди.

– Вечера доброго, хозяйка. Не позволите ли Вы мне обогреться да отдохнуть с дороги? Путь был долог да неровен. Зла не совершу, а за добро – добром с лихвой отплачу. – произнес Истредд слова, что в веках передавались от одного странника другому, и были тверже, чем самые крепкие камни в горах. Оттого люди, услышав их, бросали всякие подозрения и пускали гостя в дом. Не нашлось еще наглеца, что после произнесения этих священных слов нарушил их.

– И тебе подобру, – опустив голову, ответила она, – Дом наш небогат, но в тепле и отдыхе путнику не откажем.

Оставив дверь приоткрытой, девушка исчезла в полумраке здания. Вздохнув, Истредд переступил порог дома, плотно прикрыв за собой дверь. Глаза быстро привыкли к полумраку, оглядевшись, он нашел стоя́щий в углу брус, что служил засовом. Заперев дверь, он с ощутимым облегчением сбросил с себя тяжелую дорожную сумку. Путник стоял в сенях дома. В главной комнате слышалось тихое перешептывание и звуки двигающейся мебели. Сняв с себя порядком истаскавшиеся сапоги, и тяжелый кафтан, путник прошел в основную комнату.

По правую руку от него располагалась большая печь, от которой едва веяло теплом, а в центре комнаты располагался большой стол. Девушки нигде не было видно, обведя взглядом помещение еще раз, Истредд заметил блеснувший в темноте усталый взгляд.

– Подобру тебе, хозяин, – произнес он, угадав в уставшем взгляде главу семейства.

– И тебе подобру путник, – отвечал старческий голос, – Какими судьбами и нитями ты оказался на пороге моего дома?

– Зовут меня Истредд, и я странствую по свету, но ведут меня не нити, а Ветер. Много краев я обошел, и много видели мои глаза. А как звать тебя?

– Мое имя – Борге, внучка моя – Идде. Мы с радостью послушаем твои истории. В наших краях гости редки, а свои легенды мы уже слышали не единожды. – поднимаясь, ответил старик.

У старика были длинные серебряные волосы, а часть лица скрывала неумело подрезанная борода – внучка постаралась, не иначе. Сев на край печи, он медленно спустился на пол. Ростом он уступал Истредду, но, несмотря на преклонный возраст, шириной плеч мог легко с ним поспорить. Махнув рукой к столу, он обратился к внучке:

– Идде, куда ты запропастилась, негоже гостя в дверях держать.

– Уже бегу, деда, – раздался ее голос из другой комнаты.

Появившись, она сразу метнулась к столу и принялась его протирать.

– Стол у нас небогатый, однако голодным тебя оставим, – неловко оправдываясь, произнес старик, занимая место во главе стола, пока его внучка копошилась на кухне.

– Не охото быть обузой, – произнес Истредд, – Пошли внучку к моей сумке, пусть несет к столу все, что найдет.

– Нехорошо, когда гость хозяина кормит, – пробормотал Борге, но, взглянув на внучку, согласился, – Что же, воля твоя.

Девчонка скрылась в сенях, и оттуда послышались звуки разворачиваемых мешков. Через некоторое время она вернулась, неся с собой несколько холщовых сумок, и вновь скрылась в кухонном закутке.

– Ты на мой первый вопрос не ответил, – вспомнил старик, – Что тебя привело в наши края?

– Ветер, – вновь повторил свой ответ Истредд.

– Ветер? – поднял левую бровь Борге.

– Вы верите, что в течение земной жизни ходите по нитям, клубок которых раскатывает перед вами богиня судьбы, – начал объяснение путник, – Мой же народ, верит, что Ветер указывает нам дорогу и он же направляет наш взгляд, руку и язык.

– И зачем этот Ветер привел тебя сюда? – не получив нужного ответа, изменил свой вопрос старик.

– Этого мне еще не ведомо.

– Вот оно что, – недовольно прочавкал Борге.

Тем временем на столе начало появляться съестное. По большей части стол состоял из еды, что принес с собой Истредд, со стороны хозяев была лишь жидкая похлебка, свежий хлеб, и немного соленого мяса. Помня негласные правила, мужчина дождался, пока хозяин дома первым окунет свою ложку в чашку, и приступил к еде. Ели быстро и молча. Казалось, будто эта семья вместе с Истреддом проделала неблизкий путь без крошки хлеба во рту. Когда они насытились, Идде разлила по стаканам вино, найденное в сумке странника. Медленно попивая красный напиток, Истредд перешел к вопросам:

– А где родители девушки? – спросил он старика, от него не укрылось, как Идде потупила взгляд в пол, услышав вопрос.

– Так нет их боле. Мать ее при родах померла, но хвала богам Олва увидел этот свет. Мальчишка сейчас конюшим служит, у ярла нашего, работа тяжелая, но зато кров и хлеб. – подытожил старик.

– А отец?

– Сгинул несколько лет назад. На охоте. – разочарованно выдохнул старик, видимо, отец семейства приходился ему сыном.

– Тяжелая доля выдалась вашему дому, – заключил Истредд.

– Ну, тяжелая – не тяжелая, а мы не жалуемся. Хоть и не в большом достатке, однако живы, и к отцам нашим небесным пока не собираемся.

– Слова, достойные. – одобрительно кивнул путник, – А как у вас обстоят дела в селении? Возможно, мне придется задержаться здесь, есть ли работа какая, да постоялый двор?

– Дела, к нашему сожалению, на убыль идут, но ты-то работу найдешь – парень крепкий, ладный. А вот корчмы у нас не водится. Была одна, да год уж как закрыта. Но нечего тебе о ней помышлять, гость ты добрый, а дом больно велик для нас с Идде, поэтому оставайся, пока твой Ветер не укажет тебе направление.

– Благодарю, – ответил на приглашение Истредд.

– Час уже поздний, а я стар, ко сну меня уже клонит, оставлю я вас, – поднялся из-за стола Борге, направляясь к печи.

Идде осталась за столом. Островные женщины обладали равными правами с мужчинами, нежели их южные сестры, а потому, хозяйка дома, даже юная, могла на равных вести беседу с гостем, если тот не был по статусу или возрасту сильно старше ее. Истредд таковым не являлся, его поношенная, а местами выгоревшая одежда, полная заплаток, раскрывала в нем человека обычного, что не был близок с вельможами и королями. А длинные, до плеч светлые волосы, с небольшой бородой скрывали его возраст. Оттого Идде приняла его как равного, либо немногим старше себе. Лет тридцать, может, двадцать пять, если хорошенько отмыть. Светлые глаза, освещенные свечами, казались невероятно живыми, слишком живыми для этих усталых век. И лишь тяжелый взгляд мог рассказать о том, сколько мудрости и опыта скрывалось за юркими, словно у юнца, глазами.

– Расскажи о своем крае, – внезапно спросила девушка, когда Борге уже забрался на печь.

– Мой дом чем-то похож на ваш остров, – начал рассказ путник. – На севере горные пики стремительно врываются в небеса, пронзая собой тяжелые грозовые тучи. Сотни рек и ручьев спускаются с перевалов и питают собой десятки небольших озер, что расположились у подножий гор. Оттого местные называют это место Озерным краем.

– У нас тоже есть священное озеро далеко в горах, – с радостью воскликнула девушка, радуясь, что ее родной край ничем не уступает чужеземному.

– Эти же реки, напитав озера, продолжают свой путь дальше, постепенно объединяясь в одну большую, мы ее называем Хотунь, что на родном наречии означает Мать. – продолжил свой рассказ Истредд, – Протекает она ровно с севера на юг, не позволяя себе ни единого изгиба, и служит четкой границей между двумя княжествами. Но что-то мы забрались слишком далеко на юг. На многие версты с запада раскинулись леса, и каких только деревьев там нет. А с востока к ним примыкают луга, на которых крестьяне выращивают хлеб.

– Крестьяне? – наткнулась на незнакомое слово Идде.

– Да, обычные земледельцы, с тем лишь отличием, что невольны они покинуть свой дом и хозяина.

– У твоего народа есть Хозяин? – вновь не поняла девушка.

– Хозяев много, обычно это какой-то видный и богатый вельможа, которому принадлежит земля, на ней и стоят поселения крестьян. Он разрешает им пользовать свои угодья, а они – платят ему оброк.

– У нас земля принадлежит человеку, что на ней родился, – нахмурила брови девушка. – И пока ты в силах защитить ее, никто не посмеет объявить ее своей.

– Да, я знаком с вашими порядками и нахожу их более честными, нежели наши, – заметил путник.

– Ты говорил, что много странствовал? – с интересом спросила девушка, видимо, тема неволя была ей не по душе.

– Да, немало, – ответил Истредд.

– Расскажи, – подливая вина в пустой стакан путника, потребовала она.

Время уже приблизилось к полуночи, когда они осушили последний стакан вина. Истредд рассказывал о далеких землях, диковинных цветах, растениях и животных, что довелось ему видеть своими глазами. А Идде, с интересом слушала, иногда задавая вопросы и вставляя комментарии, что у них на острове есть почти то же самое, только немного другое или немного не так. Позже, когда Истредд отправился в сени за своим мешком, в котором он проводил холодные ночи под открытым небом, Идде предложила ему разделить с ней ее постель. Путник отказался. Островитяне считали детей подарком богов, а оттого приглашение в постель было лишь знаком уважения к гостю. Никаких обременений после проведенной вместе ночи ни одна из сторон не несла. И, казалось бы, отказ должен был восприниматься как сильное оскорбление, однако все понимали, что сердце человека уже может быть занято, равно как и разум. А сердце Истредда было прочно занято Ветром. Ветер был его другом, любовницей и любимой женой, разлучившись с которой он что есть силы шел по ее следу, чтобы в конце пути на мгновение ощутить ее легкое касание в волосах, и вновь броситься за ней в погоню, оставляя позади себя десятки пройденных дорог, троп и буреломов.

***

Истредд проснулся раньше всех. В доме стоял холод. За ночь, печь выела жалкие остатки дров, подброшенных накануне, и остыла. Бросив в печку последние поленья, путник оделся и вышел на улицу. Дверь он отворил в настоящее снежное царство. Казалось, что снег не прекращал падать ни на мгновение в течение всей ночи, оттого сапоги проваливались на добрую пядь, оставляя за собой четкие следы. Обойдя дом, он нашел дровницу. Добротная постройка пять шагов в длину и три в ширину располагалась справа от основного дома. На века сколоченный навес защитил немногочисленные поленья от снега, и дрова были сухими. Колода и топор располагались здесь же. Проверив острие топора и оставшись им довольным, Истредд водрузил на колоду первое полено и, размахнувшись, ударил по нему. С жалобным треском оно раскололось надвое. Когда по бокам скопилось достаточное количество дров, изрядно разогревшийся путник собрал в охапку несколько поленьев и отправился обратно в дом. На входе его встретил внезапный гость. Это был большой, пушистый темно-серый кот. Посмотрев на Истредда подозрительным взглядом, он с важным видом уставился на входную дверь, издав короткий мявк. Призыв, очевидно, был не первым, потому что почти сразу дверь отворилась, и Идде, судя по ее виду только открывшая глаза пустила кота в дом. Краем глаза заметив Истредда, любующегося на эту картину, она смущенно опустила глаза, и еще шире открыла дверь, приглашая мужчину в дом. Борге все еще спал, о чем возвестил путника его храп, доносящийся с печи. Оставив дрова у печки, он подошел к своему мешку, извлек из него большой нож, и небольшой вощеный мешочек, отвязал от сумки лук. Продев нижнее плечо через ногу, натянул тетиву, что достал из мешочка. Проверив натяжение, он разобрал лук и начал надевать сапоги.

– Ты уже уходишь? – заметив его собирательства, заинтересовалась Идде. После проведенной в разговорах ночи, она считала его знакомым, оттого обращалась прямо.

– Я ненадолго в лес, – глухо ответил Истредд, – По пути я видел много следов. Может, что на обед принесу.

– Будь осторожен, в наших лесах опасно, – напутствовала девушка.

– Не переживайте за меня, я скоро, – ответил путник, переходя порог дома.

***

Свежий снег громко скрипел под осторожными шагами охотника. Как ни старался Истредд идти тише, все его попытки напрочь разбивались об мягкий пласт снега под его ногами. Но не он один испытывал неудобства от капризов поздней осени. Заяц, по следу которого он шел, оставил глубокие следы. На поверхности снега еще не успела образоваться твердая ледяная корка, оттого косой проваливался лапками по самое брюшко, безуспешно пытаясь скрыть свое присутствие в лесах.

Спустя несколько сотен шагов, путник убедился, что лук охладился, и вновь натянул тетиву. Достав из колчана две стрелы с широким наконечником, одну сразу вложил в тетиву, а вторую взял в правую руку, вместе с основанием лука. Истредд был левшой, из-за чего, к нему относились с подозрением, ведь не может человек владеющей левой рукой лучше, чем правой быть хорошим. Известно ведь, что справа – стоит правда и справедливость, а вся нечисть множится и копится слева. Наученный жизнью, и темнотой людей, он со временем овладел и правой рукой. Но природу не обманешь, и вся ловкость, да удаль так и остались в левой. Оттого в ситуациях, когда его или чья-то жизнь оказывалась в опасности, он отбрасывал все предрассудки и перекладывал орудие в рабочую руку. Так и сейчас, непроизвольно проверил тетиву левой рукой и продолжил движение.

Казалось, что жизнь в лесу остановилась. Стоило путнику остановиться на мгновение, как приходило осознание, что единственным источником шума был именно он. Но зимний лес был так же обманчив, как и красив, а множество свежих следов, и кричащие вдалеке птицы подтверждали эту мысль. Истредд углубился в лес на несколько верст, так и не завидев ни одного зверя, он уже было начинал подумывать о том, чтобы возвращаться, но что-то его останавливало, и он продолжал двигаться дальше, ведо́мый известным ему чувством. Это был Ветер, он подхватывал его легким движением и уводил все глубже в лес. Если бы у мужчины спросили, почему ты доверяешь ему так безоговорочно, ведь ветер непостоянен – в одно мгновение он указывает на север, в другой на запад, а потом вовсе пропадает, медленно уступая место штилю, то он бы ответил: «Это Ваш ветер порывист, груб и непостоянен, мой же, словно мягкие и теплые женские руки, что нежно и твердо направляют меня вперед, хоть я и не знаю куда, но всегда уверен – в нужную сторону».

И сейчас он не обманул странника, через некоторое время он вышел на небольшую полянку, что была сплошь покрыта высокой, осевшей травой. Подчиняясь внутреннему чувству, Истредд замер на границе деревьев, положив руку на тетиву, на которой все это время лежала стрела. Его внимание привлекло движение нескольких колосков в середине поляны. Прислушавшись, он услышал низкое фырканье и чавканье. Осмотрев землю перед собой, путник нашел цепочку следов, что не принадлежали зайцу. След напоминал собачий, но два пальца стояли далеко впереди по сравнению с оставшимися двумя. Тут прошел кабан, сделал вывод из следов и услышанных звуков Путник. Перехватив основание лука поудобнее, он начал медленно продвигаться к середине поляны. Шаг за шагом, он все ближе подходил к источнику шума, сокращая расстояние до животного. Через несколько шагов мужчина наконец-то его увидел. Это был молодой секач, едва достигший своего зрелого возраста. Из нижней челюсти виднелись небольшие, но уже опасные для любого зверя клыки. Зверь почуял охотника слишком рано. Кабан замер, прислушиваясь к окружающему миру. Замер и Истредд. Несколько секунд зверь оценивал обстановку, размышляя, не показались ли ему эти шаги, усиленно принюхивался в поисках новых, незнакомых ему запахов. Однако Ветер не подвел странника и не раскрыл его. Секач немного успокоился и продолжил искать коренья в земле. Путник успел ступить три шага, прежде чем под ногой предательски треснула ветка. Кабан резко поднял голову в направлении человека, замер, и что было сил пустился наутек. Но Истредд не стоял все это время без движения. Натянув тетиву, он плавно отпустил ее, пуская стрелу, в направлении бегущего кабана. Стрела попала точно в цель, поразив грудь животного. Заверещав, он сделал несколько шагов и упал набок.

Выдохнув, Истредд снял с тетивы вторую стрелу и спокойным шагом направился к своей добыче. «Как же неудачно он упал» – подумал про себя путник. Идя по красным следам, он издалека увидел обломок стрелы, торчащий из-под тяжелой туши. «Такую славную стрелу переломил» – вздохнул вновь он. Секач был еще жив, он вперил свои маленькие темные глаза в человека и в последней попытке спастись, попытался встать. Не удалось. Склонившись над животным, Истредд произнес:

Отправляйся в райские кущи, где тебя не будут преследовать охотники.

И одним движением перерезал тому шею. Секач медленно закатил глаза и затих. Некоторое время Истредд молча сидел подле туши, благодаря богов и Ветер за славный дар, что они преподнесли ему. После он выпотрошил тушу и отрезал переднюю ногу. Достал заранее припасенные веревки, связал кабану ноги и волоком отправился обратно. Благо снегопад закончился ночью, и следы, оставленные путником четко просматривались вдаль. Потроха и ногу Истредд оставил лесным обитателям. Таков был закон, предписывающий делиться добычей, добытой в чужом краю, с теми, кого ты ее лишил. Снег был мягок, и, туша кабана, тащилась тяжело, собирая на себе осенние листья. «Как же я далеко забрался» – подумал путник спустя полчаса ходьбы по лесу.