Игра во льдах

Питер

– Капитан нас недолюбливает, – сказал я, и мои слова затерялись в завывании ветра, которое теперь казалось мне не просто стоном, а злобным шепотом. – Потому что мы матросы.

– Или из-за той сцены в камбузе…

– Но ведь ты тоже здесь! – резко оборвал я его, и собственная вспышка гнева заставила меня вздрогнуть. Я сделал шаг назад, в более глубокую тень, словно мог спрятаться от собственных мыслей. – Всё гораздо проще, Том. Мы для него – пыль.

– Это несправедливо, – пробормотал матрос, с такой силой вцепившись в штурвал, что костяшки его пальцев побелели даже в полумраке.

Я не ответил, лишь фыркнул, чувствуя, как ярость и нечто похожее на страх сжимают мне горло. Мне нужно было остаться одному. Отойти. Мои сапоги глухо стучали по промёрзлому дереву палубы, пока я отступал к самому лееру, в самый дальний угол мостика, где тень от рубки поглощала меня целиком. За спиной Томас что-то бессвязно бормотал, его голос то взмывал до истеричной дрожи, то падал до безнадёжного шёпота. Он был мальчишкой, чьи наивные мечты о справедливости разбились о ледяной барьер капитанского высокомерия. Но мои муки были куда страшнее.

Но что, если… Что, если Чарльз всё знает?

Мысль вонзилась в сознание, как ледяная игла. Непроницаемая тьма за бортом внезапно обрела злой умысел. Она была не просто пустотой, а слепым, равнодушным свидетелем, который позволит свершиться любому злодеянию. Ветер, хлеставший мне в лицо ледяной крупой, выл уже не просто так – он насмехался. Он шептал имя: Луиза.

Он мог узнать. Ещё в Лондоне. Эта вражда не из-за камбуза… она из-за неё.

Я сжал кулаки, чувствуя, как холод металлического леера проникает сквозь перчатку, сливаясь с холодом внутри. Чарльз не просто мстит. Он садист. Он будет тянуть эту нить, день за днём, заставляя меня плясать под свою дудку, демонстрируя свою власть. Увольнение? Слишком просто. Слишком милостиво. Нет. Он затащил меня на край света, чтобы убрать с чистой совестью. «Несчастный случай в плавании». Упал за борт. Сорвался на обледеневших вантах. Так удобно. Так… окончательно.

А потом он вернётся к ней. К Луизе.

И тут новая мысль, ещё более чудовищная, обожгла мне мозг: а если она с ним? Если она в сговоре?

Перед глазами поплыли строчки того проклятого письма. Такие нежные, такие трепетные. «Береги себя… и Чарльза». Раньше эти слова согревали. Теперь они обжигали, как раскалённое железо. Была ли это забота? Или – инструкция? Увертюра к устранению? Может, для неё я был всего лишь забавным экспериментом, вспышкой страсти на стороне, глупым матросом, которого так легко отправить на убой?

Я провёл рукой по лицу, сдирая с ресниц изморозь, которая внезапно показалась мне слезами. Голова шла кругом. Штурвал в руках Томаса, этот символ контроля над судном, теперь казался жалкой пародией, игрушкой в руках ребёнка, которого ведут на убой. Я не управлял ни кораблём, ни своей судьбой. Я был пешкой. Игрушкой. Приговорённым.

Я начинаю сходить с ума, – с отчаянием осознал я. Это письмо… Оно не даёт мне покоя. Оно висит на мне тяжелее всех мокрых канатов и якорей этого корабля вместе взятых.

Чарльз

Один за другим они входили в каюту, впуская с собой струйки холодного воздуха и запах морской соли. Приглушённые приветствия, кивки, скрип половиц под их ногами – всё это сливалось в нестройный оркестр, дирижировать которым должен был я. Они рассаживались за большим овальным столом, словно актёры, занимающие свои места перед началом спектакля, чьего сценария я не знал.

В центре стола, на тяжёлой скатерти, стояла лампа. Её абажур отбрасывал на стены не свет, а смутные, трепетные тени, которые плясали на полированных деревянных панелях, удлиняя и искажая лица гостей. В буржуйке у стены потрескивали сгорающие доски, наполняя каюту душноватым, почти болезненным теплом. Воздух был густым, пахнущим воском, старым деревом и притворной гармонией.

Мой взгляд скользнул по большой карте Арктики, висевшей на стене. Море Баффина было почти пройдено. А впереди… остров. Не просто точка на карте, а место, где уже потерпел крушение один корабль, чью злую участь мы теперь должны были оспорить. Найти погибший экипаж, обломки и, если повезёт, сокровище. Иногда мне всё ещё не верилось, что эту ношу взвалил на свои плечи именно я. Словно шутка судьбы – доверить новую жизнь тому, кто однажды уже похоронил старую в ледяной пучине. Корабль «Феникс»… Обрывки воспоминаний, как осколки льда, вонзились в сознание, но я с усилием отогнал их прочь.

Я сидел во главе стола, ощущая тяжесть этого места на своих согнутых плечах. Справа от меня – Альфред, его поза была безупречно правильной, но в глазах читалась привычная, деловая отстранённость. Напротив, прижавшись друг к другу плечами, словно два ростка на ветру, сидели Эмилия и София. Их близость казалась единственной подлинной вещью в этой комнате. Роберт, его исполинская фигура казалась неловко сжавшейся в кресле, и Стивен, чья худая, поджарая стать напоминала собравшуюся к прыжку хищную птицу.

И два пустых стула. Они зияли в полумраке, как провалы в самой ткани этого вечера.

– Где же наши матросы? – спросил я, обращаясь к Альфреду. Собственный голос показался мне неестественно громким.

– Сэр, они сообщили мне, что плохо себя чувствуют, – ответил штурман, и его голос был ровным и уверенным, как удар молотка по гвоздю. – Вроде бы голова болит.

– У обоих? – встрепенулась Эмилия, её движение было резким, словно она и ждала этого. Она встала, и тень от неё на мгновение перекрыла свет лампы. – Я могла бы приготовить им снадобье.

– Я уже предлагал, мисс Браун. Они отказались, сказали, что просто хотят поспать. Не стоит их тревожить.

Эмилия медленно вернулась на своё место. Её взгляд на секунду встретился с взглядом сестры, и в этом молчаливом обмене было что-то стремительное, как вспышка. Я поспешил отвести глаза, чувствуя себя подглядывающим.

За время нашего плавания сёстры действительно показали себя с самой лучшей стороны. Эмилия – воплощённая компетентность и забота, её отвары и микстуры стали для многих спасением. София же своей простой, но душевной кухней поддерживала не только тела, но и дух команды. В них не было ничего искусственного, никакой наигранности. Их сплочённость, эта тихая поддержка друг друга, вызывала у меня что-то вроде зависти. Мне бы хотелось, чтобы вся моя команда была похожа на них – преданная, честная, единая.

Но, к сожалению, реальность была куда сложнее, куда опаснее. И два пустых стула у этого стола были тому самым красноречивым, зловещим доказательством.

Я начал изучать лица, силясь прочесть в них то, что они старались скрыть за масками вежливости. Они пришли на ужин, подсознательно ожидая если не пира, то хотя бы послабления в нашей скудной диете. Но на столах, в зыбком свете лампы, красовалось всё то же унылое зрелище: жидкая овсяная каша, несколько жалких сухарей, напоминающих обломки кораблекрушения, и кружки с тёплой водой, выданной за чай. Тарелки, даже не наполненные до половины, казались зияющими провалами на скатерти.

Реакция команды была красноречивее любых слов. Сёстры Браун не проявили ни малейшего удивления. София, как кок, готовила этот ужин своими руками, и её спокойствие было естественным, почти вызывающим. Эмилия сидела рядом, её осанка была прямой и бесстрастной. Их единство в этот момент казалось мне не утешительным, а отчуждённым – они были замкнутым миром, в который мне не было хода.

Альфред, как и я, почти не смотрел на свою тарелку. Его внимание, острый скальпель разума, скользило по лицам остальных, выискивая малейшие трещины в их самообладании. Роберт, наш могучий охотник, не смог скрыть разочарования. Его мощные плечи слегка ссутулились, а взгляд с тоской уставился в жалкую порцию. Я знал, что он ненавидел эту заточку на корабле, мечтая о свежей дичи, о настоящей пище, которую можно добыть на острове. Стивен же вёл себя иначе. Он не ел, а изучал свою овсянку, медленно перемешивая её ложкой, словно это был не обед, а геологический образец. На его губах играла не разочарованная, а горькая, почти циничная усмешка – будто он находил в этой скудости подтверждение какой-то своей тёмной теории.

– Я собрал вас сегодня за одним столом, – начал я, и мой голос прозвучал неестественно громко в этой давящей тишине, – чтобы обсудить те непростые времена, что наступили на нашем корабле. Как вам всем уже известно, я принял решение уменьшить дневные порции, чтобы нам хватило пищи на обратный путь. Но мне доложили, что сегодня во время обеда в камбузе вспыхнул конфликт.

– Почти драка, сэр, – поправил Альфред, его голос был точным и холодным, как удар стали.

София и Эмилия в унисон кивнули штурману, а затем устремили на меня взгляды, в которых читался немой упрёк. Я почувствовал, как под воротником мундира выступает холодный пот.

– К сожалению, Питера здесь нет, но я постараюсь узнать причину его поведения. Драки и ссоры не допускаются на корабле, и каждый, кто нарушит это правило, должен понести ответственность.

– И какая же участь постигнет матроса? – резко выпалила София, придвигаясь к столу так, что тень от её фигуры заслонила от меня свет лампы. Её голос дрожал от сдерживаемых эмоций.

– Ему будет вынесен строгий выговор, – ответил я, пытаясь вложить в слова твёрдость, которую сам не ощущал.

– Выговор? – она произнесла это слово с такой язвительной интонацией, что оно повисло в воздухе, как пощёчина. – Он прижал меня к стене, сэр! Чуть не вырвал котелок с едой! И только благодаря моей сестре и Роберту его удалось остановить. А если бы их там не оказалось? Что тогда?

– Там присутствовал штурман, – парировал я, обращаясь к Альфреду, словно ища в нём опору. – Он бы не допустил эскалации насилия.

– Но он не пришёл на помощь, – отрезала София, переводя взгляд на Альфреда. Её глаза горели.

– Мне так не кажется, мисс Браун, – сказал Альфред, и на его губах заиграла тонкая, самодовольная улыбка. – Я как раз вмешался, чтобы не допустить худшего.

В каюте поднялся ропот. Стивен что-то тихо, с усмешкой сказал Роберту, а сёстры начали перешёптываться, прикрываясь ладонями. Я видел, как трещина, пробежавшая по нашему хрупкому сообществу, расширяется прямо у меня на глазах. Мне нельзя было допустить, чтобы она расколола его окончательно.

– Кто-нибудь может рассказать, что там произошло на самом деле? – я повысил голос, перекрывая шёпот.

– Сэр, я видел, что там произошло, – раздался спокойный, размеренный голос Стивена. Он откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. – Матрос набросился на бедную девушку из-за того, что она выдала ему слишком маленькую, как ему показалось, порцию.

– Потому что таков был приказ капитана! – быстро проговорила София, защищаясь.

– Но началась склока, – холодным, бесстрастным тоном продолжил Стивен, игнорируя её реплику. – Сэр, я своими глазами видел агрессию матроса. Это был неприглядный спектакль.

– И вы не стали его останавливать? – спросил я, и в моём голосе прозвучало недоумение, граничащее с отчаянием.

– Сэр, – Стивен сделал театральную паузу, давая своим словам нужный вес, – мне, скромному учёному, интересна лишь флора и фауна того места, куда мы направляемся. Межличностные конфликты и защита… ущемлённых, – он чуть заметно отвел взгляд в сторону сестёр, – не входят в сферу моих научных изысканий. Я наблюдатель, а не жандарм.

София и Эмилия снова переглянулись, и на их лицах я увидел не просто обиду, а леденящее душу разочарование. Альфред тихо усмехнулся, будто слушал остроумный анекдот. Роберт же, мрачный и неподвижный, смотрел на меня, ожидая моего вердикта, моего действия. Но какое действие я мог предпринять?

– К счастью, там был Роберт, – продолжил Стивен с лёгкой иронией. – Его вмешательство, надо признать, было куда более эффективным, чем любое моё слово. Он всех нас сильно выручил.

В каюте воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в буржуйке. Никто не притронулся к еде. Ужин был лишь жалкой декорацией, ширмой, за которой разворачивалась настоящая драма – драма моего бессилия. Я сидел во главе стола, капитан, который потерял контроль над своим кораблём, и чувствовал, как ледяные щупальца прошлого сжимают моё горло. «Феникс»… Это уже было однажды. И сейчас всё шло по тому же страшному сценарию.

– Сэр, – Альфред нарушил тягостное молчание, и его голос прозвучал с отчётливой, почти церемониальной вежливостью, которая была страшнее любого крика. – Команда желает знать истинную причину нашей вынужденной экономии. Более того, экипаж требует назвать имя человека, по чьей вине мы оказались на грани голода.

Воздух в каюте застыл. Треск буржуйки внезапно показался оглушительно громким.

– По чьей вине? – переспросил я, и мои губы онемели. Это был риторический вопрос, ловушка, в которую я позволил себя заманить.

– Да, – произнёс штурман громко и чётко, обращаясь уже не ко мне, а ко всем собравшимся. – Кто-то винит матросов в их ненасытности. Кто-то шепчется, будто это я, штурман, вёл корабль неверным курсом. Но разве команда не заслуживает знать правду? Не так ли, сэр?

Альфред опёрся ладонью о стол, его рука легла рядом с моей тарелкой, бесцеремонно заходя на мою территорию, оттесняя мою собственную руку. Это был не просто жест – это был акт захвата. Молчаливое одобрение витало в воздухе. Никто не вступился. Никто не подал знака. Сёстры Браун впились в меня взглядами, которые были подобны буравам, – холодными, острыми, пытающимися докопаться до самой сути, до той трещины, что пряталась глубоко внутри.

– Я буду с вами честен, – сказал я, и мой голос прозвучал глухо, будто из соседней комнаты. Я собрал всю свою волю, чтобы он не дрогнул. – Как кто-то из вас мог подумать, на мне действительно лежит часть вины за столь долгое плавание. Частый штиль, шторма… всё это мешало нашему продвижению. Но на то нет моей прямой вины. Я не властен над морями и океанами. Но…

– Но были несколько ночей, сэр, – вклинился Альфред, его голос был сладким, как яд. – Идеальных ночей. Когда мы могли продвигаться вперёд. Но корабль стоял на месте, будто вмёрзший в страх. Попутный ветер, которым мы так пренебрегли, уже давно донёс бы нас до острова.

– Было слишком темно, – попытался я возразить, чувствуя, как почва уходит из-под ног. – А потом опустился туман… Рисковать кораблём было безумием.

– Но это были бесценные часы, сэр. Целые ночи. – голос Альфреда набрал силу. – Разве команда не должна знать об этом? Разве они не заслуживают знать, что время было потеряно не по вине штурмана, прокладывавшего курс, и не по вине матросов, ставивших паруса, а по вине…

Он не договорил. Не нужно было. Его взгляд, тяжёлый и обвиняющий, оставался прикованным ко мне. Вокруг – ни звука. Никто не дышал. Я чувствовал, как стены каюты смыкаются, как давит на виски тяжкий груз всех взглядов. В какой момент я утратил свою власть? Когда отдал первый приказ из страха? Или ещё раньше – в тот роковой день на «Фениксе», когда моя жизнь раскололась на «до» и «после»? Может, это возмездие? Расплата за то прошлое?

Возможно, мне следовало быть жёстче. Решительнее. Но я боялся. Боялся навредить, боялся потерять их. Мне отчаянно нужны были эти люди, как, я надеялся, я был нужен им. Но здесь, на краю света, никто не терпел слабости. Никто не прощал ошибок. Я хотел объединить их, сплотить общей целью, но команда начала раскалываться ещё до того, как мы ступили на землю.

– Да, – наконец выдохнул я, и это слово прозвучало как приговор. Я опустил взгляд, не в силах больше выдерживать тяжести их глаз. – Я действительно виноват в нашем затянувшемся плавании. Вина за нашу задержку лежит на мне.

Слова повисли в воздухе, безвозвратные и тяжёлые, как свинец.

На лице Альфреда расцвела тонкая, торжествующая улыбка. Он добился своего. Роберт и Стивен, получив своё, с отстранённым видом вернулись к своим нетронутым тарелкам. Сёстры ещё несколько секунд удерживали на мне свои пронзительные взгляды, а затем, как по сигналу, наклонились друг к другу и начали шептаться.

Я уставился в свою тарелку. Полужидкая овсянка казалась теперь олицетворением моего краха. Контроль над кораблём и командой был безвозвратно утерян. Я был больше не капитаном, а лишь формальностью, ненужным рудиментом на собственном судне. Авторитет, выстроенный годами, рассыпался в прах за один вечер.

Эмилия

Капитан Чарльз сидел, уставившись в свою тарелку с овсянкой. Он водил по ней ложкой бесцельными кругами, больше не притворяясь, что ест. Его поза, некогда прямая и командная, ссутулилась; седые волосы, обычно аккуратно зачёсанные, теперь беспорядочно падали на влажный от пота лоб. Авторитетная фигура растаяла, словно мираж, и перед нами сидел просто человек – измождённый, напуганный, придавленный грузом прошлого, который я собиралась заставить его нести. Этот вечер, этот его крах был даром судьбы. Лучшей возможности выудить правду мне ещё не представлялось.

Капитан попытался вернуться к роли гостеприимного хозяина, его взгляд скользнул по нам с Софией. – Как вы чувствуете себя на «Ахиллесе»? – его голос прозвучал хрипло, он с трудом выдавил из себя эту формальность.

Я позволила себе сделать театральную паузу, заставив всех обратить на наш диалог внимание. – «Ахиллес»? – переспросила я, поднимая бровь с лёгким непониманием.

– Название корабля, – объяснил он, и в его глазах мелькнуло что-то вроде надежды, что разговор можно повернуть в безопасное русло.

– Не жалуемся, – ответила я, и моя улыбка была холодной и точной. – Почему вы дали судну именно такое название? – Я наклонилась вперёд, и свет от лампы на столе теперь падал прямо на него, оставляя моё лицо в лёгкой тени.

Чарльз откинулся на спинку стула, пытаясь вернуть себе хоть каплю достоинства. – Древнегреческий герой из мифологии. Сильный. Непобедимый.

– Непобедимый, – я мягко усмехнулась, и звук этот был похож на лёгкий звон хрусталя. – Вы точно читали историю до конца, капитан? Мне кажется, он всё-таки погиб.

– Ахиллеса убили, – согласился он, и его пальцы непроизвольно сжали край стола, выдавая напряжение.

– Выстрелили в пятку, – отчеканила я, не сводя с него глаз.

– Да, – он поднял палец, и этот жест был слишком резким, слишком нервным. – Выстрелили сзади, как трусы. Подло. Никто не мог одолеть его в честном бою. Лишь предатель, прячущийся в толпе, нашёл его уязвимость. Наш «Ахиллес» встретит все опасности лицом к лицу, а не спиной. И никакого предательства не произойдёт.

– Предательства? – я сделала удивлённые глаза, играя в невинность, которую мы с сестрой отринули ещё в Лондоне. – У нас на корабле разве есть предатели, капитан?

Он дрогнул. Заметно. Его рука дёрнулась, чуть не опрокинув кружку с водой. – Нет! Конечно же, нет, – он проговорил это слишком быстро, слишком громко. – Ахиллеса сразило предательство. Кто-то нашёл его слабое место и нанёс удар. На моём корабле нет предателей, мисс Браун. И уязвимых мест тоже нет. Корабль выстоит. Как выстоит и весь его экипаж.

Я позволила себе лёгкую, почти снисходительную улыбку, ощущая на языке медленный привкус торжества. Какая трогательная, какая поразительная наивность. Ты сам только что признал себя виноватым перед всей командой, ты сидишь здесь, разоблачённый и ослабленный, и всё ещё веришь, что у тебя нет уязвимых мест? О, капитан Вуд. Ваша пята выставлена прямо передо мной. И это – не корабль. Это ваша совесть.

– Сэр, – произнесла я демонстративно громко, заставляя его вздрогнуть и оторвать взгляд от тарелки, – мне доводилось слышать, что «Ахиллес» для вас далеко не первый корабль. Не могли бы вы рассказать, что же случилось с предыдущим?

Вопрос повис в воздухе, острый и неотвратимый. Капитан Чарльз медленно отложил ложку. Его движение было неестественно замедленным, будто он выигрывал время. Его взгляд, полный внезапной тревоги, на мгновение метнулся к Альфреду, ища поддержки или опасаясь усмешки. Его руки, лежавшие на столе, пришли в беспокойное движение. Пальцы начали барабанить по дереву, потом схватились за край тарелки, сдвигая её на дюйм в сторону, потом перебрались к ложке. Он пытался сохранить маску уверенности, но его глаза, бегающие и не находящие покоя, выдавали его с головой. Отлично. Он на крючке.

– Да, мисс Браун, – ответил он, и его голос прозвучал натянуто. – Вы правы. У меня за плечами два корабля. На первый я попал ещё зелёным юнгой, не нюхавшим пороха. – Он сделал паузу, пытаясь вернуть повествованию эпический тон. – Потом были медали, отличия. Всё это помогало расти быстрее сверстников. В итоге я и стал капитаном на том же судне, с которого начинал.

– Как же вы тогда попали на другой корабль? – мягко вклинилась София, её голос был тихим, но настойчивым, идеально дополняя мою атаку.

Чарльз снова заёрзал. – Меня… перевели. Решили, что на новом, более современном судне я смогу лучше раскрыть свой потенциал.

– И как? – не давая ему опомниться, врезала я, целясь в самое больное. – У вас получилось? Вы раскрыли свой потенциал?

Он не ответил сразу. Его взгляд снова ускользнул, уставившись в какую-то точку на стене за моей спиной, в прошлое. Его пальцы с такой силой сжали ложку, что костяшки побелели. Он судорожно проглотил воздух. Прямое попадание. Сердце его старой раны.

– Что же это был за корабль? – продолжала я, нависая над столом, словно хищница. – Я слышала, появились корабли на паровом двигателе. Говорят, они могут идти даже в полный штиль. Вы вообще видели такие, капитан?

Чарльз снова посмотрел на меня, и на этот раз в его глазах, помимо страха, вспыхнула искорка гнева. Ему не нужно было отвечать. Мы оба прекрасно знали, что он не просто «видел» такие корабли. Он командовал одним из них. И этот корабль сейчас лежал на дне.

– Да, – медленно, с ненавистью выдохнул он, и это слово прозвучало как признание в самом страшном преступлении. – Видел такие.

– Может, расскажите нам поподробнее, сэр? – произнесла я, сделав свой голос сладким и заинтересованным, как у ученицы, жаждущей знаний. Я мягко облокотилась на стол, сцепив пальцы, в позе внимательного слушателя. Каждым своим движением я изображала неподдельный интерес, зная, что эта маска безобидности ранит его куда сильнее открытой вражды.

Чарльз снова замолчал. На его лице читалась мучительная борьба. Он не хотел говорить, он всеми силами пытался захлопнуть дверцу в своё прошлое. И именно это заставляло меня давить сильнее. Я понимала, что он не выдаст правду здесь и сейчас, не назовёт имя моего отца и не признается в своём предательстве. Но это было и не нужно. Моей целью было заставить его вспомнить. Чтобы призраки того дня, о которых так горько плакала наша мать, вышли из глубин его памяти и начали терзать его здесь, при всех, под холодным светом лампы.

– Тот корабль… – наконец начал он, и его голос дрогнул, выдавая неуверенность. – Был… небольшим. Простое торговое судно. И это правда – он мог плыть даже в штиль. Из трубы валил чёрный дым, а кочегары… кочегары работали в адском пекле без отдыха, подбрасывая тонны угля в сутки. – Он уставился в пространство, словно видя это. – Для меня тогда это было нечто невообразимое. Когда я впервые услышал о корабле, что способен плыть против ветра… мне казалось, это чистой воды вымысел.

– Должно быть, очень мощный корабль? – продолжила я, мягко подталкивая его по нужному пути.