Игра во льдах

- -
- 100%
- +
– Да, достаточно мощный, – пробормотал он, его взгляд снова забегал.
– И, несомненно, безопасный, – закончила я, вложив в последнее слово всю ту ядовитую иронию, на которую была способна. Я сделала на нём акцент, заставив это понятие повиснуть между нами тяжким, невысказанным обвинением.
Чарльз медленно поднял на меня взгляд, не поднимая головы. Его глаза, казалось, пытались пронзить меня, прочитать мои истинные намерения. В них плескалась смесь непонимания и растущего, леденящего подозрения. Почему она спрашивает? Что ей нужно? Что она знает? – эти вопросы почти что материализовались в воздухе. Но спросить вслух он не решался – это было бы равносильно признанию, что ему есть что скрывать.
– Сэр, вы только видели такие корабли? – вновь вступила София, её тихий голос был идеальным дополнением к моей атаке. – Или вам довелось на них плавать?
– Плавал, – выдохнул он, и это прозвучало как стон. Его кивок был едва заметным. – На одном таком… я был капитаном.
– И что же случилось с этим кораблём, капитаном которого вы были? – спросила я. Мой голос был тихим, но каждое слово в нём отчеканилось, как гвоздь.
– Несчастный случай, – выпалил он, отворачиваясь. Его взгляд прилип к ложке, как будто в этом куске металла он мог найти спасение от моих вопросов.
– Крушение? – нарочито тревожно, с притворным ужасом в голосе, спросила я, добивая его.
Но больше он не мог вымолвить ни слова. Чарльз лишь монотонно, с отчаянием покачал головой, словно эта простая физическая реакция могла стереть и корабль, и погибших, и его вину.
Мы с Софией обменялись быстрым, многозначительным взглядом. Он не сказал нам правды. Но это уже не имело значения. Миссия была выполнена блестяще. Он будет помнить этот разговор. Он будет ворочаться ночью, вспоминая мои вопросы и свой собственный страх. И когда мы ступим на остров, он будет видеть в нас не просто двух девушек, а живые напоминания о том, за что ему предстоит ответить.
Стивен
Я откинулся на спинку стула, позволив взгляду скользить по собравшимся. Они не были для меня людьми в общепринятом смысле. Скорее, подвижными экспонатами, коллекцией поведенческих паттернов, собранной в условиях экстремального стресса и изоляции.
Изначальная цель экспедиции – сокровища – давно утратила для меня какую-либо ценность. Ещё в Лондоне, получая приглашение, я рассматривал его как шанс изучить неизвестные виды флоры и фауны. Но по мере плавания открылась куда более захватывающая перспектива. Замкнутая экосистема корабля, давление изоляции, борьба за ресурсы – это был готовый лабораторный эксперимент. Я наблюдал, как социальные маски, надетые в порту, трескались и осыпались, обнажая первобытные инстинкты, страхи и алчность. Ожесточение Питера Джонс. Связь между Эмилией и Софией Браун. Это было бесконечно увлекательнее, чем препарировать растения.
Я мог стать учёным, кто первым систематизирует законы человеческой природы в условиях кризиса. Моё имя, опозоренное в узких академических кругах, будет реабилитировано не через ботанику, а через революцию в новой науке – психологии толпы и выживания.
Вспомнить всё: инцидент с плагиатом. Присвоение работ коллеги. Последующее разоблачение. Изгнание. Общественное поношение. Этот скандал на годы похоронил мою репутацию. Никто не хотел иметь со мной дела. Эта экспедиция – мой шанс. Не просто вернуть утраченное, но и превзойти себя. Легендарная работа, основанная на бесценных данных, собранных здесь, в ледяной пустыне. Такое исследование затмит любой прошлый провал.
Каждый вечер я скрупулёзно заношу наблюдения в свой дневник. Не просто записи, а протоколы. Время приёмов пищи, продолжительность и интенсивность конфликтов, изменения в невербальных коммуникациях. Всё является данными. Всё имеет значение. Эта каюта, эти люди – моя лаборатория. И я – единственный, кто понимает истинную ценность происходящего вокруг. Они ищут золото. Я собираю знания, которые сделают меня бессмертным в анналах науки.
– Мистер Кларк, вам доводилось бывать на Севере? – грубый, лишённый интеллектуальной утончённости голос Роберта вторгся в мои размышления, как непрошеный гость.
– Нет, – ответил я, сохраняя нейтральную интонацию. – Арктический регион до сих пор оставался белым пятном в моих исследованиях. До этой экспедиции. А вам?
– Объездил полсвета, – охотник улыбнулся, и в этом жесте читалась наивная гордость за свой опыт, лишённый системного анализа. – Болота, леса, горные хребты. Выживал в сибирской тайге и джунглях Суматры. Но здесь… – его взгляд на мгновение стал отсутствующим. – Здесь всё иначе. Говорят, водятся звери, которых больше нигде не встретишь.
– Например? – вклинилась София.
– Северные волки. Белые медведи, – перечислил Роберт.
– Ты видел раньше медведей? – продолжила она, и я отметил, как её зрачки слегка расширились.
– Только бурых. В тайге.
– Значит, сможешь и белого одолеть, – с лёгкостью заявила София, откидываясь на спинку стула.
– Я бы не был столь категоричен, мисс Браун, – вставил я, пользуясь случаем продемонстрировать превосходство логики над чувством. – Животные, даже из одного семейства, кардинально разнятся в зависимости от ареала обитания. Возьмите тех же лошадей: фризская порода и монгольский пони – разница колоссальна. Что уж говорить о хищниках, формировавшихся в столь различных экосистемах.
София промолчала, её взгляд устремился к Роберту в поисках подтверждения. Охотник кивнул, соглашаясь со мной, что было неожиданно разумно с его стороны.
– Но ведь с тобой мы в безопасности? – снова обратилась София к Роберту, чуть наклонившись к нему.
– Да, – его ответ прозвучал спокойно и тяжело, как глыба. – Вам с сестрой нечего бояться.
– Им с сестрой? – я позволил себе лёгкую, почти незаметную усмешку. – Вы, видимо, забыли, что на корабле присутствуют и другие члены экипажа, мистер Уайт. Или вы планируете выстраивать оборону по принципу избирательной важности?
Роберт посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей, и на его губах застыла не то улыбка, не то оскал.
Записать в дневник: формирование альянсов обретает более чёткие контуры. Протекционистское поведение Роберта по отношению к девушкам может стать ключевым фактором в будущих конфликтах. Его лояльность не к команде, а к отдельным её элементам – слабое место, которое может быть использовано.
Роберт
Мой взгляд снова и снова возвращался к Эмилии. Она сидела, склонившись к сестре, доедая свою скудную порцию овсянки. Их шёпот был тихим, но напряжённым, и время от времени её глаза, тёмные и пронзительные, метали короткий, оценивающий взгляд в сторону капитана Чарльза. Во мне поднималось глухое разочарование. Мне так хотелось, чтобы этот луч её внимания упал на меня, но она была полностью поглощена своей сестрой и своими мыслями, не оставляя щели в своей броне. Я чувствовал себя неуклюжим великаном за этим столом – вся моя физическая сила, способная свалить медведя, была здесь бесполезна и лишь заставляла меня занимать слишком много места.
Эмилия притягивала меня, как магнитом. Не только своей стальной решимостью и прямотой, от которых у меня перехватывало дыхание, но и своей красотой, которая казалась высеченной из арктического льда. Её светлые волосы, ниспадавшие каскадом до ключиц, всегда были безупречно уложены, словно она даже в шторм сохраняла контроль над каждой деталью. Карие глаза, глубокие и умные, могли быть тёплыми, как шоколад, или холодными, как обсидиан. Небольшой изящный нос, высокая осанка и длинная шея – она держалась с врождённым аристократизмом, который одновременно манил и отталкивал, напоминая о пропасти между нами. Но эта самая недоступность лишь разжигала во мне желание доказать, что я чего-то стою.
– Что ты, Роб, уставился? – раздался рядом голос Стивена, едкий и насмешливый. – Так сильно запала в душу юная леди?
Я повернулся к учёному. Он смотрел на меня с хитрой, вымученной улыбкой, которая никогда не достигала его холодных глаз. Отодвинув свою нетронутую тарелку, он сложил руки на столе, занимая пространство, как хозяин положения. Его поза была открытым вызовом.
– Надеюсь, всё мясо, что мы добудем на острове, ты не будешь складывать к её ногам, – продолжил он, и в конце фразы его губы дрогнули в усмешке.
Стивен самодовольно склонил голову набок, а затем выпрямил её, словно только что продемонстрировал неопровержимый научный факт. В последнее время его едкие комментарии в наш адрес становились всё чаще и язвительнее.
– Любовь, Роб, – начал он с притворной снисходительностью, – это всего лишь одна из многих эмоциональных реакций. Наравне со страхом, радостью, горем. Всё это приходит и уходит, подчиняясь биохимическим процессам в твоём мозгу. Такова природа чувств. Любовь не исключение. Просто иррациональный импульс, который сегодня есть, а завтра испарится. Так зачем же цепляться за столь мимолётную иллюзию?
– О чём ты вообще говоришь? – я нахмурился, чувствуя, как раздражение начинает клокотать у меня внутри. Его слова были похожи на холодную воду, которую вылили на тлеющие угли моих чувств.
– Говорю о том, что куда разумнее строить полезные, долгосрочные альянсы, чем размениваться на это… чувство, – он произнёс последнее слово с презрительной интонацией. – На острове твоя любовь станет лишь обузой, уязвимостью. А вот наше с тобой сотрудничество может оказаться крайне взаимовыгодным. Ты будешь добывать мне уникальные образцы фауны, а я буду их изучать. Разве тебе не лестно внести свой вклад в науку? Мы можем совершить великое открытие. Вместе. А Эмилия будет только отвлекать тебя.
– Мне одна её улыбка дороже всех научных открытий на свете, – выпалил я, чувствуя, как грудь сжимается от гнева.
– Ты так говоришь лишь потому, что не знаешь, что такое настоящая слава, – фыркнул Стивен.
– Зато я знаю, что такое любовь.
– И много она тебе дала, великий охотник? – язвительно протянул он. – Сидишь здесь, в трёх шагах от своей возлюбленной, а она смотрит сквозь тебя. Разве это не доказательство её несостоятельности как теории?
– Вы заблуждаетесь, мистер Кларк, – сквозь зубы произнёс я.
– Заблуждаюсь? – его брови поползли вверх.
– А вы когда-нибудь любили? – бросил я ему вызов.
– Вся моя сознательная жизнь прошла в лабораториях и экспедициях, где я целиком посвящал себя науке, – ответил он с ледяным спокойствием. – У меня не было времени на подобные иррациональные излишества.
– Тогда вы не имеете права судить о том, чего не испытывали, – голос мой прозвучал громче, чем я планировал.
– Я предпочитаю подходить к жизни рационально, – парировал Стивен. – И с этой точки зрения, любовь – одна из самых неэффективных моделей поведения.
– Но она существует, – упрямо настаивал я.
– Прекрасно. Тогда докажите это, – его глаза блеснули. Он поймал меня в ловушку. – Всё существующее в этом мире можно доказать с помощью наблюдения и эксперимента. Вот вам и лаборатория. Прямо сейчас. Докажите мне, что вы любите мисс Браун. Как отличить вашу "любовь" от простой физиологической привязанности или желания продолжить род?
Я на мгновение растерялся. Как можно доказать то, что ощущаешь каждой клеткой своего тела? То, что греет изнутри, когда думаешь о ней?
– Думаю, что на острове мне представится множество возможностей, чтобы это доказать, – наконец сказал я, смотря ему прямо в глаза. – Не на словах, а на деле.
Стивен лишь усмехнулся, многозначительно переведя взгляд на Эмилию. Она всё так же разговаривала с сестрой, абсолютно не замечая битвы, что развернулась за её спиной. Но в моей душе не было ни капли сомнения. Я любил её. Всей своей простой, незамысловатой сущностью. И теперь мне предстояло не только защищать её от опасностей ледяного острова, но и отравляющих душу слов людей вроде Стивена. Оставалось лишь надеяться, что её сердце говорит на том же языке, что и моё.
Стивен
Наблюдение за парой Роберта и Эмилии представляло собой исключительно интересный случай. Как только Роберт отворачивался, её взгляд, будто на невидимой нити, тут же устремлялся к его мощной спине. Стоило же Эмилии под каким-либо предлогом отвести глаза, как охотник немедленно начинал следить за ней взглядом, полным немого вопроса. Этот забавный танец двух существ, жаждущих визуального контакта, но постоянно его упускающих, был бесконечным циклом. Создавалось впечатление, будто они репетировали этот акт взаимного избегания.
Его слова о некоей «невидимой силе» заставили меня задуматься. Меня заинтриговала его абсолютная, почти фанатичная уверенность в существовании этого феномена. Возникал закономерный вопрос: проблема в объективной несостоятельности концепции или же это пробел в моей собственной эмоциональной палитре? Быть может, мой разум способен воспринимать лишь рационально обоснованные связи, где всё можно взвесить, измерить и предсказать?
И всё же отрицать наблюдаемую динамику было бы ненаучно. Между ними определённо существовала какая-то необъяснимая, но фиксируемая связь, некий обмен энергией, не требующий слов. И эта тайна, эта головоломка, разожгла во мне настоящий научный азарт. Страсть к разгадке.
С этого момента данная пара становится ключевым объектом моего исследования. Требуется тщательная фиксация всех вербальных и невербальных взаимодействий, анализа контекста и последствий. Нужно разгадать эту загадку. Препарировать её, как препарируют неизвестный вид бабочки, чтобы понять механику её полёта.
Эмилия
Я вела тихую беседу с Софией, но всё моё внимание было приковано к Роберту. Это превратилось в забавную игру: всё чаще, когда я бросала на него взгляд, я ловила его на том, что он уже смотрит на меня. Он тут же отводил глаза, краснел и через мгновение снова украдкой бросал взгляд в мою сторону. Эта неловкая непосредственность забавляла и трогала меня одновременно.
– Ты хотел со мной о чём-то поговорить? – мягко спросила я, обращаясь к нему и позволяя губам растянуться в лёгкой, ободряющей улыбке.
– Да так, ничего особенного, – отмахнулся он, пытаясь сохранить небрежность, но его выдавшая его гортань сдала его с головой. – Просто хотел спросить, как тебе ужин.
– Обстановка, надо признать, довольно напряжённая, – тихо сказала я, чуть склонившись к нему, будто делясь секретом. – Но еда на удивление вкусная, несмотря на столь скудный набор – одни сухари да овсянка.
– Да, – оживился он, явно радуясь возможности сказать комплимент. – София обладает удивительным даром – из ничего сделать настоящий деликатес.
Я улыбнулась в ответ, на этот раз искренне. И продолжила смотреть на него. Прямо в глаза. Я видела, как он поначалу хотел отвести взгляд, но что-то заставило его выдержать это испытание. Между нами повисло неловкое, но сладкое молчание, наполненное невысказанными вопросами.
– Я давно ждал момента, когда мы наконец высадимся на остров, – наконец проговорил он, чтобы разрядить обстановку.
– Да, – вздохнула я. – Уже начало казаться, что это плавание никогда не закончится. Этот корабль… он начинает давить. Становится тесен.
Роберт молча кивнул, его понимающий взгляд говорил больше слов.
– А это правда, что там водятся волки и прочие хищники? – спросила я, делая глаза чуть шире, с лёгкой, наигранной тревогой.
– Мне самому доводилось лишь слышать о них, но никогда не видеть. Думаю, всё правда. Но ты не бойся, – его голос приобрёл твёрдые, защитные нотки. – Я буду рядом.
– Хорошо, – снова улыбнулась я, мягко и благодарно. – Надеюсь, ты не оставишь меня там одну.
– Нет. Можешь на меня положиться.
– И мою сестру тоже защитишь? – продолжила я, поднимая бровь.
– Всех защищу, – заверил он с простодушной прямотой.
Я приподняла бровь ещё выше и, кокетливо наклонив голову набок, одарила его загадочной улыбкой.
– А если придётся выбирать? – продолжила я, понизив голос до игривого, но многозначительного шёпота. – Между нами с сестрой и кем-то ещё? Например, Питером? Или… не знаю… самим Чарльзом, например?
Роберт слегка нахмурился, явно сбитый с толку таким прямым и неуместным вопросом. Я тихо рассмеялась, откидываясь на спинку стула, словно отмахиваясь от собственных слов.
– Да ладно тебе, я пошутила! – воскликнула я, сияя беззаботной улыбкой. – Но я уверена, что в любой ситуации ты примешь верное решение. Правильное.
Я перевела взгляд на Софию и положила руку ей на предплечье, демонстрируя нашу неразрывную связь. Роберт улыбнулся в ответ, но в его глазах читалась лёгкая озадаченность. Кажется, намёк он уловил. Ну, а если и нет… что ж, в будущем у меня будет ещё немало возможностей всё ему как следует объяснить.
София
Ужин, наконец, подошёл к концу, и каюта начала пустеть. Гости один за другим поднимались, бормоча короткие, ничего не значащие прощания в адрес капитана, который остался сидеть за столом, словно пригвождённый к своему позору. Мы с Эмилией вышли одними из первых.
В узком, тускло освещённом коридоре пахло сырым деревом и солёной водой. Я заметила, как Эмилия на прощание обернулась и бросила быстрый, но выразительный взгляд на Роберта – загадочную улыбку и лёгкий, кокетливый наклон головы, – прежде чем последовать за мной. На её губах играла та самая улыбка, самоуверенная и довольная, что заставляла моё сердце сжиматься от смешанных чувств.
– Неужели моя сестра влюбилась? – спросила я, останавливаясь и поворачиваясь к ней. Мой голос прозвучал слабее, чем я хотела.
– Отстань, – отмахнулась она, но улыбка не покинула её лица. Она махнула рукой, и мы пошли дальше по коридору, наши шаги глухо отдавались в звенящей тишине.
Мы захихикали, но смех наш был нервным, вымученным. Он разлетелся по пустому коридору и затерялся в скрипе корабельных балок.
– И давно он тебе нравится? – не унималась я, цепляясь за эту лёгкость, как утопающий за соломинку. Мне так хотелось, чтобы всё было просто, как раньше.
– Я ничего не буду тебе говорить, – ответила Эмилия, и в её улыбке появилось что-то хитрое.
– Своей же сестре? – сделала я вид, что возмущена. – Мы что, враги? Мне же интересно.
– А я, между прочим, не допрашиваю тебя насчёт Томаса.
– А я и не против рассказать, – пожала я плечами, чувствуя, как тепло разливается по щекам.
– Софи… – в её голосе прозвучало предостережение.
– Ладно, ладно. Но Роберт хотя бы в курсе, что он тебе нравится?
– Возможно.
– То есть вы ещё даже не говорили об этом? – не отступала я.
– Как и ты с Томасом, – с лёгкой уколом ответила сестра, снова оборачиваясь ко мне.
– Ну, вот опять про Томаса! – воскликнула я, чувствуя, как раздражаюсь. – Он мне не нравится. Том для меня ещё мальчишка.
– Но ты-то ему нравишься, – не унималась Эмилия.
– Знаю, – коротко и с нежеланием выдохнула я. Мысли о его преданном, восторженном взгляде вызывали во мне странную смесь вины и нежности. – Но вы с Робертом… вы же взрослые люди.
– Мы с ним почти не разговариваем, – её голос внезапно стал ровным и практичным. – Я целыми днями пропадаю в лазарете.
– Может, предложишь ему там полечиться? – не удержалась я, снова хихикая и театрально поднося руку ко лбу, изображая слабость. – А я прослежу, чтобы никто не подошёл к двери. Хотя бы полчасика для личного осмотра.
Эмилия лишь закатила глаза с преувеличенным раздражением, но я заметила, как уголки её губ дёрнулись от сдерживаемой улыбки. Она продолжила идти по тёмному, узкому коридору, где свет единственной лампы-штурмовки отбрасывал на стены наши искажённые, пляшущие тени. Я снова тихо хихикнула и бросилась догонять её, чувствуя себя на мгновение снова той беззаботной девушкой из Лондона.
И в этот самый момент из-за резкого поворота, словно материализовавшиеся из мрака, вышли Питер и Томас. Столкновение было неизбежным. Томас, не смотревший по сторонам, с размаху наткнулся на меня. Он отшатнулся, грубо опершись спиной о деревянную обшивку стены. Его лицо залилось густым багрянцем, а руки заметно задрожали. Он уставился в грязные половицы, будто надеясь провалиться сквозь них, не смея поднять на меня глаза. Мне стало смешно от его растерянности, но я закусила губу, не позволив улыбке прорваться наружу.
– Нам сказали, что вы оба плохо себя чувствуете, – голос Эмилии прозвучал резко и деловито, нарушая неловкое молчание. – Если нужна помощь, могу приготовить отвар от головной боли.
– Мы плохо себя чувствовали? – искренне удивился Питер, его взгляд переметнулся с нас на Томаса, всё ещё прилипшего к стене. – Кто вам такое сказал?
– Штурман, – ответила я, и в воздухе что-то немедленно натянулось, как струна. – Альфред. Он сообщил капитану, что вы нездоровы и просили не беспокоить.
– С нами всё было в полном порядке, – сказал Питер, и его глаза сузились. – Альфред сказал нам другое. Что нас с Томом попросту не сочли нужным пригласить к столу. Что негоже матросам с капитаном за одним столом сидеть.
Он посмотрел на Томаса, и тот кивнул.
– Но капитан ждал вас, – Эмилия сделала шаг вперёд. – Он лично спрашивал о вашем отсутствии. Было видно, что он озадачен.
– Но ведь Альфред… – начал Питер и резко оборвал себя. – Он… врал. И вам, и нам.
– Получается, так, – холодно констатировала Эмилия. – Он солгал всем.
– Но зачем? – вырвалось у меня. Я чувствовала, как по спине бегут мурашки. Это была не просто ложь. Это был расчёт.
– Вероятно, у него были на то причины, – голос сестры стал тише. – Он что-то замышляет.
Эмилия и Питер уставились на меня, будто ожидая ответа, но у меня не находилось слов. Я в растерянности посмотрела на Томаса. Он всё так же стоял у стены, но теперь его смущение сменилось испугом. Наконец он посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. В его глазах я увидела ту же потерянность, что и в моей душе. Он тут же, смущённый, отвёл взгляд и повернулся к Питеру.
– С этим штурманом нужно держать ухо востро, – подвела черту Эмилия, и в её тоне не было ни капли сомнения.
Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, она решительно взяла меня за локоть и почти потащила за собой, оставив двух ошеломлённых матросов в полумраке коридора. Я едва успела бросить последний взгляд на Томаса, прежде чем мы свернули за угол.
– Что происходит? – выдохнула я, едва дверь лазарета захлопнулась за нами, отсекая нас от остального корабля. Воздух, наполненный знакомыми запахами трав и лекарств, вдруг показался мне удушающим. – Что всё это значит?
– Это значит, Софи, что не мы одни на этом корабле плетём интриги, – Эмилия повернулась ко мне. Её глаза горели холодным огнём. – Кажется, штурман хочет сместить капитана. И он уже начал свою игру, стравливая всех со всеми. Но у него ничего не выйдет.
– Что ты задумала? – спросила я, чувствуя, как сердце замирает от предчувствия.
– Всё увидишь сама утром, – она улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли прежней беззаботности. Это была улыбка стратега, видящего слабость противника. – Я не позволю Альфреду встать у нас на пути. Завтра я разнесу его планы в пух и прах.
Глава 3
Чарльз
30 Августа. 1861 год. 62-ой день экспедиции.
Утро началось не с рассвета, а с гула. Неясный гулкий гомон, доносящийся из-за двери каюты, вырвал меня из беспокойного сна. «Ахиллес», закованный в ледяной панцирь, наконец достиг заветного острова Девон.
Я поднялся с койки, будто на плечи мне взгромоздили мешок с углём. Облачился в шубу, отяжелевшую от влаги, нахлобучил фуражку, вцепился в рукоять рапиры. Ритуал одевания был щитом, попыткой упорядочить хаос, надвигающийся извне. Едва я открыл дверь, как в проеме промелькнула тень Питера, сжимавшего в руке молоток. Матрос, закутанный в меха, пронесся, не заметив меня, словно торопясь на пожар. Его спешка была частью общего смятения.
С палубы доносился разноголосый гам – обрывки команд, приглушенный смех, лязг железа и гулкое цоканье башмаков по промерзлому дереву. Команда суетилась, как муравейник, потревоженный палкой. Но мое внимание, словно крючком, зацепили другие звуки, пробивавшиеся снизу, из чрева корабля: приглушенные, но яростные голоса. Спор. Я направился к трапу, ведущему в трюм, и с каждым шагом по скрипящим ступеням слова становились отчетливей, обретая грани и ярость.
Внизу, в царстве полумрака, освещенном всего парой керосиновых ламп, чьи огоньки боролись с наступающей тьмой, столпились три фигуры. Альфред, Стивен и София. Они стояли среди хаоса, оставленного сборами – опрокинутые ящики, оборванные канаты, разбросанный скарб. Этот беспорядок был зримым воплощением того, что происходило на моем корабле: порядок трещал по швам.
– В чём дело? – мой голос прозвучал громче, чем я предполагал, разрезая воздух, спертый от пыли и гнева.
Альфред резко обернулся, и его лицо, за мгновение до этого искаженное гневом, мгновенно натянуло маску почтительной субординации. – Мы достигли берега, сэр, – отчеканил он, но в его глазах еще плескались отголоски бури.





