Приговоренный к Небу

Он завернул остаток мяса и спрятал узелок под голову, свернувшись калачиком, стараясь сохранить хоть каплю тепла. Спину пронзали ледяные иглы, идущие от промерзшей земли. Где-то рядом храпел один из бродяг, слышался плач ребенка из-за частокола, доносились пьяные возгласы. Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти лицо матери, теплоту их хижины, но образы были размытыми и далекими, как из сна, который никогда не повторится.

Сон накатывал урывками, тревожный и поверхностный. Ему чудились шаги, голоса, хохот пьяных приказчиков. Он ворочался, чувствуя каждый камень под боком, каждую неровность земли.

И вдруг его тело напряглось само собой, без команды разума. Сработал какой-то древний, звериный инстинкт, дремавший в глубинах его «тусклого» корня. Шорох был тихим, едва отличимым от шуршания ночного ветра в листве дуба, но его было достаточно. Ли не шевельнулся, не подал виду, лишь приоткрыл веки на тончайшую щелочку, впуская внутрь скупой лунный свет.

В скудном сиянии он увидел темную, согбенную фигуру, присевшую на корточки рядом с ним. Это был один из тех бродяг – тощий, с впалыми щеками и длинными, цепкими, как у голодной крысы, пальцами. Глаза его блестели в темноте нечеловеческим, хищным блеском, устремленные на узелок, служивший Ли подушкой.

*«Вор, – беззвучно констатировал разум Ли. Сердце заколотилось где-то в горле, сбивая ритм. Холодный, липкий страх сковал мышцы. *Он сильнее. Старше. Опытнее. У него наверняка есть нож.*»*

Мысли пронеслись вихрем, обжигая и путая сознание. Отдать? Позволить украсть последнее? Но там был пропуск! Деревянная плитка с печатью «Восходящего Потока» – его единственный билет в будущее, ради которого он терпел унижения и шел по этой проклятой дороге. Без нее – конец. Все теряло смысл.

Пальцы вора, длинные и костлявые, уже коснулись узла, начали его развязывать с ловкостью, говорящей о долгой практике.

В этот миг внутри Ли что-то щелкнуло. Не ярость. Не отчаяние. Та же самая холодная, ясная, почти безэмоциональная решимость, что заставила его поднять объедок с земли. Решимость выжить любой ценой. Ценой всего.

Он не закричал. Не вскочил. Он действовал с неожиданной для самого себя, отточенной резкостью. Его правая рука молнией рванулась за пояс, выхватывая отцовский нож. Левая в тот же миг с силой, рожденной отчаянием, отшвырнула руку вора.

«Убирайся», – прошипел Ли. Его голос прозвучал низко и хрипло, не по-юношески, в нем слышалось обещание боли.

Вор отпрянул, на его испитом лице мелькнуло удивление, быстро сменившееся злобной яростью. Он вскочил на ноги, и теперь Ли увидел в его дрожащей руке короткое, грязное, но оттого не менее опасное лезвие.

«Ах ты, щенок паршивый! – прохрипел вор, его дыхание сбилось от злости. – Отдавай все, и может я тогда оставлю тебя целым!»

Он сделал шаг вперед, его движения были порывистыми, небрежными, выдавшими в нем заурядного хулигана, привыкшего к легкому испугу и покорности. Он видел перед собой испуганного юнца и не ожидал серьезного сопротивления.

Ли откатился в сторону, задев спиной колесо телеги. Острая, выступающая спица впилась ему в плечо. Боль пронзила, острая и жгучая, но она же прочистила сознание, прогнав последние следы страха. Он встал на ноги, приняв неустойчивую, но готовую к бою стойку. Нож в его руке дрожал, но был направлен острием на врага.

*«Он сильнее. Но я – отчаяннее. У меня нет выбора. Проиграть – значит потерять все»*, – пронеслось в голове, и эта мысль закалила его волю, как сталь.

Вор, не долго думая, ринулся на него, нанося дугообразный, размашистый удар снизу вверх. Легкомысленный, самоуверенный удар того, кто уже считает себя победителем.

Ли не стал блокировать. Вместо этого он рванулся навстречу, входя в дистанцию, и резко, без изысков, ткнул ножом вперед, как отчаянный, загнанный в угол зверь. Он не целился в жизненно важные органы. Он просто вкладывал в это движение всю свою накопленную ярость, страх и железную решимость выжить.

Лезвие скользнуло по грязному рукаву вора, порвав ткань и оставив на коже неглубокую, но кровоточащую царапину. Тот взвыл – не столько от боли, сколько от ярости и удивления. Его атака сорвалась. Он отступил на шаг, осматривая рану. Его глаза, полные немой ненависти и изумления, впились в Ли.

«Я тебя зарежу, сучонок!» – зарычал он, но в его голосе уже слышались нотки неуверенности.

Но Ли уже не был тем испуганным мальчиком. Он видел – его удар достиг цели. Не смертельной, но показательной. Он стоял, тяжело дыша, с ножом наготове. Его глаза в полумраке, казалось, светились тем самым тусклым, упрямым огнем, что таился в его поврежденном корне.

«Попробуй, – выдохнул Ли, и в его тихом голосе звучала не детская угроза. – Но я возьму тебя с собой. Клянусь Предками.»

Он не кричал. Говорил почти шепотом, но с такой ледяной, неоспоримой уверенностью, что вор заколебался. Он видел перед собой не испуганную добычу, а проблему. Раненого, но смертельно опасного зверька, готового вцепиться в горло и не разжимать челюстей даже после смерти.

Проклиная на чем свет стоит, вор отступил еще на шаг, затем плюнул в сторону Ли и, бормоча ругательства, растворился в ночной темноте, унося с собой свое лезвие и злобный шепот.

Ли стоял еще несколько мгновений, пока адреналин не отпустил его, и ноги не стали ватными. Он прислонился к холодному колесу, чувствуя, как мелкая дрожь пробирает все его тело. На лезвии его ножа алела чужая кровь. Не его. Он медленно, тщательно вытер ее о штаны.

Он подобрал свой узелок, снова свернулся на земле, но теперь нож он держал в руке, а не за поясом. Сон не шел. Он лежал с открытыми глазами и смотрел в звездное небо, которого не было видно за кроной старого дуба, слушая каждый шорох, каждый скрип повозки.

Первый раз в жизни он применил оружие против человека. Первый раз по-настоящему сражался не с упрямым камнем, а с живым, желающим ему зла существом. И не проиграл. Он не почувствовал торжества или гордости. Лишь тяжелую, давящую усталость и горькое, металлическое послевкусие на языке. Мир не просто жесток. Он заставляет тебя становиться жестоким в ответ, стирая того мальчика, каким ты был вчера, по крупице, с каждым новым испытанием.

Он засыпал под утро, все еще сжимая в потной, но твердой ладони рукоять отцовского ножа, с одним ясным, выжженным в сознании осознанием: его путешествие только началось, и оно будет куда страшнее, кровавее и беспощаднее, чем он мог представить. И чтобы дойти до конца, ему предстоит забыть, что такое быть просто Ли. Ему предстояло стать кем-то другим. Кем – он пока не знал.