Между свободой и долгом

Предисловие

Он умер.

Нет, он не стал бесплотным духом, гремящим цепями. Он умер для своего отца. Растоптал безжалостно его эго. Разрушил все то, что семья строила много лет. Воткнул зазубренный кинжал в спину, укусил руку дающего.

Очень художественно, не правда ли? Да, таков его отец. Любитель высокопарных речей и громких обвинений. Он, конечно, ожидал совсем другого от своего сына. Видел в том своё прямое продолжение. Видел самого себя.

Однако, что же такого ужасно совершил наш герой, что от него отрекся родной отец? Нет, не думайте, что он совершил нечто ужасное, на подобии грабежа или, даже страшно вздумать, убийства. Нет. Он всего–навсего влюбился. В прекрасную женщину. Женщину, ради которой готов умереть. Впрочем, так оно и случилось…

Имя его Фергус. Сын Аспидия, одного из могущественных колдунов Змеиного клана Пасалиуса. Члены Змеиных рядов отличаются особой хитростью, лестью и горько–сладкими речами, чарующими и пугающими одновременно. Расположились Змеи на второй ступени, сразу после Воронов. Много лет назад один Змей выхвалил себе место под крылом верховного колдуна и с тех пор клубки Змеиных семей являются вторыми по важности колдунами в Пасалиусе.

Да, Пасалиус – место колдовское, зловещее и таинственное. Здесь, в мрачном и сером уголке земли уживаются рядом могущественные колдуны, изобретательные люди и трудяги гномы. Каждый народ уникален, необычен и интересен, однако наша история повествует о событиях, произошедших в рядах колдовской диаспоры.

Фергус родился в браке Аспидия и Аллейны, оба представители Змей. Аспидий и Аллейна состояли в браке, но не были семьёй.

Когда–то отец Аллейны выгодно отдал её замуж за статного взрослого мужчину, при деньгах и власти. Юная ведьма увидела мужа впервые в день их свадьбы. Зрелый, статный, обладающий мудрым взглядом морских глаз, Аспидий приглянулся невесте. Аллейна была юна и неопытна, о любви и браке знала из девичьих романов. Она верила, что, стоя у алтаря, она обретает свою собственную семью. Она была готова быть рядом с мужем, подарить ему ребенка, стать его поддержкой и опорой. Она была готова полюбить его. Он даже не собирался любить её.

Аспидий, как и подобает колдунам его клана, был холоден и расчетлив. Рубил с плеча, но никогда не жалел о принятых решениях. Он не терпел пререканий, не выносил пустых разговоров и ненавидел неподчинение. Любить он не умел и не собирался этому учиться. Когда–то он согласился на брак, только из–за нужды в достойном наследнике.

С рождением Фергуса, Аспидий не поубавил в своей холодности. В сыне он видел лишь наследника. Того, кто преумножит его достоинство и богатство. Видел в нем инструмент, но никак не сына. Чуть ли не с пеленок к Фергусу были приставлены различные учителя и нянечки. Юный колдун был окружен уроками, обязанностями и приказами. После получения личного фамильяра, занятия Фергуса только усилились. Мальчика заставляли тренироваться день и ночь, без перерывов и отдыха. Фергус валился с ног, не мог точно подсчитать количество синяков и мозолей, полученных от бесконечных тренировок. Расти он с отцом, стал бы таким же обозленным и черствым. Но Фергусу повезло – у него была мама.

Вступив в брак и разбившись о холодность новоявленного мужа, Аллейна закрылась в себе. Женщина не знала ласки, заботы. Муж был с ней по расписанию. Не интересовался ей. Не позволял интересоваться собой. Спасением для Аллейны стало рождение Фергуса. Малыш стал спасением для молодой мамы. Осветил её жизнь и подарил смысл существования.

Мать и сын, они были неразлучны. Она читала ему сказки, рассказывала легенды, водила в храм на окраине города. Он дарил ей сорванные в саду цветы, приносил ракушки и камешки из личной «сокровищницы», обнимал и любил. А она любила его. Когда мальчика окружали тоннами уроков, тренировок и других забот, мама оставалась рядом. Аллейна забирала сына на обед, на чай, на прогулку по лугу. Она дарила сыну отдых, свободу от обязанностей и, самое главное, детство, которого его так старательно лишал отец.

Возможно, не будь у Фергуса матери, его история была бы совершенно другой, но все случилось так, как случилось…

Глава 1

Эта история началась незадолго после моего двадцатилетия. Отец устроил пышный прием, насколько позволяла его скупость; созвал знатных гостей, занял уйму прислуги, так что те валились с ног, приказал украсить залы и даже обзавёлся обворожительной улыбкой, какой я у него никогда не видел.

Наш, пугающий прохожих, дом озарился светом и наполнился гулом голосов. Шпили на крыше и остроконечные башни перестали казаться зубами кабарги, а стали напоминать горы Калнас. Садовые деревья не норовили ухватить гостей за шиворот, а ласково пропускали тех к крыльцу. Всегда скрипучие литые ворота вели себя тихо и скромно. Чернота фасадных стен больше не была пропастью, а стала ночным небом.

С нашим родовым поместьем произошли странные метаморфозы в тот вечер. Самый мрачный дом Раганы стал самым привлекательным и завораживающим. Даже улицы не казались такими узкими и давящими. Сейчас, вспоминая о том вечере, мне кажется, что дом хотел уйти красиво. Будто бы всё кроме нас, хозяев дома, знало, что произойдет в тот вечер.

Праздник в честь моего двадцатилетия обернулся кошмаром для отца и всего, что он и наши предки так долго строили. По вине невнимательной от усталости прислуги, по неаккуратности расхмелевших гостей ли, но гостевая зала придалась огню. Пропитанные вином (а вино в тот вечер лилось рекой), бархатные шторы вспыхнули алым пламенем. За ними разбушевавшееся пламя подхватили паркетные доски, у них пламя забрали скатерти, разделив его со столами и резными стульями. В мгновение ока гостевая зала раскраснелась, наполнилась жаром и дымом. Достоинство отца горело. Горели его деньги, силы, пот и кровь. Спасибо гостям, они сумели вытащить моего отца из языков пламени, когда тот в алчном бреду пытался спасти то, что давно превратилось в угли.

Если на глазах отца горели все его силы и деньги, то на моих глазах горели воспоминания. Воспоминания о матушке, которой, упокой Миртис её душу, уже пять лет не было с нами.

Я выглянул в окно кареты: пыльно–красный хребет лениво тянулся, сопровождая наш экипаж, сгущались свинцовые тучи, первые капли ударили по стеклу. Я отстранился от окна и задернул штору.

– Погода портится, а дороги здесь никакой. – резко выплюнул отец, отчего я невольно вздрогнул.

– Всего лишь дождь, – я поправил штору. – Обычная зима, ты же знаешь.

– Только мой тесть мог выбрать столь паршивое место для семейной усадьбы. Деньги у него водились, мог бы найти и получше.

– Почему ты всегда все переводишь в деньги? Матушка говорила, в Кереджмасе довольно хорошо.

Отец оставил мой вопрос без ответа – уткнулся в толстый томик домоуправской книги, чтобы в очередной раз пересчитать свои убытки. Мой взгляд вновь вернулся к горному хребту.

Мы ехали в Кереджмас, такой же колдовской город, как и Рагана, однако жили там «не достойные», как говаривал отец. Кланы Лягушек и Летучих мышей облюбовали этот город, жили там круглый год и никогда не уезжали. Другие – Скорпионы, Пауки и мы, Змеи – расположили в Кереджмасе свои летние усадьбы.

Наша усадьба по праву была матушкиной. Она досталась нашей семье как свадебный подарок. Отец это место не любил. Ему не нравился город, его жители и то, что он не имел полной власти в усадьбе. Гномы, работавшие там ещё до рождения моей матушки, не воспринимали отца как полноценного хозяина. Его редко слушались, отчего все приказы и просьбы выполнялись через матушку. Я бывал в летней усадьбе лишь однажды: во время матушкиных похорон. Она завещала похоронить ее при Кереджмаском храме, и её воля была исполнена. Тогда мы не задержались надолго и уехали в Рагану так скоро, как только смогли. И вот сейчас я еду в место, где выросла моя матушка. Место, где прошли ее детство, отрочество и юность. Прошло уже пять лет, а мне до сих пор больно от воспоминаний о ней.

В свои последние дни она была так плоха: совсем не вставала с постели, плохо ела и мало пила. Я проводил у её постели всё своё время. Отец был зол, что я забросил занятия, но стерпел мою «слабость» и позволил попрощаться с ней. В очередной раз оставшись на ночь в ее спальне, я проснулся от звенящей тишины. Смолкло всё: птицы за окном, ветер, всегда воющий в стенах, шум дома, но самое страшное: смолкло её дыхание. Она ушла тихо, не прощаясь, не беспокоя меня и (уж тем более) отца.

После похорон в Кереджмасе мы больше не были, так что и на могиле матушки я никогда не бывал. Отец после её смерти окончательно взял меня в силки тренировок, не оставив мне времени для жизни, что уж говорить о скорби по матери. Поэтому сейчас, находясь в карете, несущей меня к ней, я отчетливо ощущал щемящее в груди чувство боли. Боли и стыда, что навещу её только сейчас.

Глава 2

– И по аккуратнее с этим сундуком! Его содержимое стоит больше, чем это захудалое место, и вы с ним вместе взятые, – донеслись до меня возгласы отца.

– Вы не очень–то любезны, господин, – с хитрым прищуром произнес гном, выгружая сундук из кареты. – Не разменивались бы вы на подобные речи. Глядишь, что пропадет из сундука, али сломается.

– Я твой хозяин, гном, – прорычал отец. – Аллейны и её папаши больше нет, так что церемониться с тобой я не буду.

– Переходите на угрозы, господин?

– Всего лишь напоминаю тебе о твоей семье. Глядишь, кто нападет на них, али на моего фамильяра наткнутся.

Последнюю фразу отец произнес с ядовитым оскалом, от которого даже мне, привыкшему к подобным выходкам, стало не по себе. Лицо пререкающегося с отцом гнома, его имя Барти, озарило страхом. Он подозвал к себе парочку крепких носильщиков и велел им оттащить сундук в нужные покои.

Всё время разгрузки мы просидели в карете: я не решался выходить, а отец и вовсе брезговал. Но вот разгрузка подошла к концу, и мы неспешно покинули карету. После дождя землю размыло, так что брезгливость отца только усилилась. Нервно одернув полы плаща, он обратил фамильяра в посох и двинулся к крыльцу. Я выбрался следом, растерянно моргая после мрака кареты. Дождь давно прошел, но следы его еще пребывали вокруг: размокшая земля, блеск дождевых капель в листве, обильные лужи и влажный воздух.

Я вдохнул полной грудью и осмотрелся: Кереджмас был совсем не таким, как Рагана. Справа на меня смотрела широкая улица, наполненная жителями города. Улица шумела, стучала колесами, голосила детскими криками. Она пахла влажной землей, соломой, резкими духами и какой–то специей. С левой стороны простиралось поле, за которым виднелся шпиль храма. Сердце сжалось: где–то там кладбище с могилой моей матушки.

– Юный господин, ваш отец велел привести вас в главную залу, – выдернула меня из раздумий гномиха.

Ещё раз взглянув в сторону храма, я двинулся к дому. Эта усадьба отличалась от нашего родового поместья. Она не была острой, колючей и рычащей. Она была ровной, светло–серой с белесыми колоннами. Усадьба не выделялась на фоне других домов, но и не была частью серой массы. Я был здесь однажды, но совсем не запомнил её, так что сейчас я заново знакомился со своим новым домом.

Пришедшая за мной с поручением отца гномиха любезно провела меня к главной зале, где уже ждал отец. Закрыв за собой дверь, она оставила нас один на один. Отец выглядел более грубым и холодным, чем обычно. Было видно, как его раздражает это место и факт своего присутствия в нём. Он стоял у окна, глядя сквозь пейзаж. На его плечах покачивался змей–фамильяр. Отцовский фамильяр редко пребывал в своей змеиной форме, обычно он был посохом, который отец надежно стискивал в руках и почти никогда из них не выпускал. Мой фамильяр тоже покоился на моих плечах. Дорога утомила его, и он тихонько посапывал под моим ухом.

– Где ты был? – комната подхватила отцовский вопрос, наполнив себя звоном его голоса.

– Думал, – произнес я, вернувшись мыслями к кладбищу. – Осматривался.

Отец повернулся ко мне.

– Хочешь навестить её?

– Да, – сорвалось с моих губ так резко и быстро, что потрясло меня не меньше, чем отца.

– И зачем она воспитала это в тебе? Эту пустую трату времени и мыслей. Ты должен быть занят более важными вещами. Особенно сейчас, когда все, моё… наше имущество сгорело.

– Она воспитала во мне то, что сочла нужным. И хочешь ты того или нет, я схожу к ней.

Отец любил, когда я давал ему отпор, это значило, что его воспитание пожинает плоды. Однако, в вопросах матушки он не терпел неповиновения. В детстве я не сразу понял, что родители не любили друг друга. Всё окончательно осознал я только после похорон матушки. Тогда всё встало на места. Отец даже не скрывал своего истинного отношения к матушке и их с ней браку.

– Пусть так, – нарушил он долгую паузу. – Но сегодня ты нужен мне здесь. Кто–то должен проследить за этими ушлыми гномами, да и к тому же, ты пропустил утреннюю тренировку, так что вечер у тебя тоже будет занят.

– Но утро пропало из–за поездки.

– Ты слышал, что я сказал. Навестишь свою матушку позже.

Он вышел из залы и направился на верх, видимо его покои уже были готовы. Я остался стоять посреди залы, чувствуя себя мальчишкой, которого отчитали за мелкую шалость. Змей продолжал посапывать на моих плечах.

Остаток дня ушёл на контроль за гномами и тренировки моих магических навыков, так что я отправился в постель даже не поужинав. Следующий день отец также распланировал для меня: он отправил меня в Рагану, якобы забыл что–то сверхважное. Дорога туда и обратно заняла первую половину дня. Не успел я приехать, как меня ждал учитель, после сразу тренировка, на этот раз направленная на мои физические навыки. В подобном режиме прошли мои первые пять дней в Кереджмасе. Времени не было даже на мысли, не то, что на прогулку до кладбища.

Это было моим наказанием. Наказанием за то, что я был «слаб душевно». Постепенно мои силки ослабли, тренировки стали умереннее и мне больше не нужно было следить за прислугой. Вечера стали свободными. Я нашел в себе силы осмотреть город и его жителей. Познакомиться по ближе с улицами, их криками и запахами. Наконец, приспособившись к новому режиму и месту, я направился к городскому кладбищу.

Глава 3

Усадьба осталась позади. Солнце начинало прятаться за горами, его лучи ласково гладили мой затылок, освещая впереди стоящий храм. Я любил долгие прогулки. Подобную любовь привила мне матушка. Раньше мы каждый день гуляли в разных местах: улицы, городской сквер, наш личный сад, но самым любимым местом было поле за городом. Мне там нравилось. Поэтому сейчас, хрустя травинками, я шёл погруженный в воспоминания.

Хлюп! Воспоминания разбежались, как стайка джакалопов после выстрела – я наступил в лужу. Фамильяр на моих плечах дёрнулся, но не слетел с них. Он рассеянно взглянул на мою промокшую ногу. Удостоверившись, что его хозяину не угрожает опасность, он положил голову мне на грудь и задремал.

– Тебе бы только спать, Реджинальд, – укоризненно, но шутя, побранил я змея.

Я присел на траву, чтобы снять сапог и вылить из него воду. Сапог влажно чавкнул, вновь натянутый на мою ногу. Я вновь снял его, чтобы тот просох, и заодно решил осмотреться. Трава оказалась высокой и почти скрывала за собой очертания Кереджмаса. Город был довольно далеко, однако всё ещё виднелся. Храм уже был ближе, но продолжал казаться маленьким. Мне показалось, что у стен храма мелькнула чья–то фигура. Фигура скрылась так быстро, что я не был уверен в её присутствии.

Когда я продолжил свой путь, уже смеркалось, а до храма я добрался уже в сумерках. В близи он выглядел больше, но не таким, каким был храм в Рагане. Храм казался нерабочим. Стены его были ветхими, покрытые мхом, окна закрыты ставнями, приоткрытая дверь поскрипывала на ветру.

Я прошёл мимо, прошмыгнув в кладбищенскую калитку. Хоть я и был здесь единожды, могилу матушки помнил отчетливо – искать её долго мне не пришлось. Она была у дальнего края кладбища, давно осевшая и ухоженная. Спасибо гномам, они не забыли о своей хозяйке после её кончины. Надгробный камень укрывал её от сильных ветров. У его основания лежали уже высохшие цветы. Я аккуратно убрал их и возложил свежий полевой букет, который собрал по пути сюда. Реджинальд сполз с моих плеч и умастился в траве у ног.

– Здравствуй, матушка, – я опустил голову. – Мне так совестно, что я пришёл к тебе только сейчас. Отец был против, ты же его знаешь. Впрочем, мне не стоит винить его, насильно он меня не держал. Я сам не смог перечить ему. Так что не навещал я тебя по собственной трусости.

Ветер колыхнул мои волосы, взметнул лежащие на земле листья. Я поднял взгляд на надгробие. В сумерках оно казалось неосязаемым, будто растворившимся в полумраке.

– Не винить себя попусту, я помню, матушка. Но как же стыдно и больно. Мы были с тобой так близки, а я бросил тебя тут совсем одну.

Слеза скользнула по щеке, оставив за собой влажный след, какой оставляют слизни в высокой траве. Я был поглощён переживаниями и угрызеньями совести, так что буквально вскочил, когда рядом произнесли:

– И кто ты такой?

Реджинальд поднял из травы свою голову и был готов атаковать сумрачного гостя, но я остановил его. Оклемавшись от неожиданности, я взглянул на того, чьё появление меня взбудоражило.

Передо мной стояла фигура в плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Под плащом что–то квакнуло и в траву к моему насупившемуся змею прыгнула лягушка.

– Жоржетта, спокойно, – произнёс голос из–под капюшона.

– Лягушка, – обескуражился я. – Ты Лягушка? Ты меня здорово напугала, если честно.

Фигура сняла капюшон и передо мной пристала юная ведьма. В уже сгустившихся сумерках было сложно разглядеть её. Однако я отметил, её сверкнувшие золотом глаза.

– Не хотела пугать тебя, – незнакомка взглянула на Реджинальда. – Змей.

– Зови меня Фергус.

– Офелия.

Мы стояли друг на против друга около могилы моей матушки. Уже совсем стемнело, по кладбищу гулял ветер, шелестя листьями.

– Ты собираешься заночевать здесь? Говорят, тут призраки водятся, – подбирая на руки лягушку, произнесла моя новая знакомая.

– На самом деле, я уже собирался уходить, да всё никак не мог решиться.

Я вновь взглянул на надгробие. Тяжело вздохнув, я взял Реджинальда и обратил его в посох. Это не было актом запугивания моей знакомой или готовностью к бою. Однако я заметил, как нахмурилась Офелия. В мгновение её Жоржетта также стала посохом, и мы двинулись прочь с кладбища.

Мы миновали храм, который выглядел ещё более развалившимся, чем в нашу с ним первую встречу. Впереди горели огни Кереджмаса, золотисто–зелёные, они казались тучкой светляков. Я шёл, опираясь о посох, боясь вновь наступить в луговую лужу. Офелия шла рядом с закинутым на плечо посохом. Ведьма бодро шагала, будто зная о расположении всех луж и нор. Было видно, что ею овладело любопытство на счет меня. То и дело Офелия скашивала на меня глаза, но ничего не спрашивала. Возможно, поняв, что я Змей, она поумерила свой пыл.

– Это могила моей матушки, – произнёс я невзначай. – Она скончалась пять лет назад.

– Раньше не видела тебя здесь.

– Не было возможности.

– Теперь, значит, появилась?

Мы вновь замолчали. Я не привык говорить о матушке. Отец никогда не говорил со мной о ней. Ни дедушки, ни бабушки у меня не было, и никто не мог поговорить со мной о матушке.

– Я тоже навещала маму, – в голосе Офелии послышалась грусть. – Её не стало два года назад.

– Мне жаль.

– Мне тоже.

Больше мы не говорили. Шли молча, пока не вошли в город. Мы шли нога в ногу, и я не решился завернуть в сторону своего дома. Офелия провела меня через двор усадьбы, чьи хозяева приезжали лишь на лето. Этот путь вывел нас, как оказалось, в центр города. Улица была пуста, лишь доносились смех и звон из местного паба. Мы прошли вместе пару домов, обогнули паб и вышли на соседнюю от моей улицу. Не знаю, почему я всё ещё пребывал в обществе Офелии. Видимо, на меня повлиял визит на кладбище. Я остановился, понимая, что должен развернуться и направиться в усадьбу. Офелия тоже остановилась. Развернулась ко мне и, махнув рукой, скрылась во мраке переулка. Я было шагнул за ней, но одернул себя. Мне было не зачем идти за ней, поэтому я пошёл домой.

Глава 4

С моего ночного визита на кладбище прошло несколько дней. Я собирался выбраться туда ещё раз, но уже при свете солнца, но пока что не удавалось. Солнечная часть дня растрачивалась на тренировки, благо отец отозвал учителей. Он посчитал, что я готов к самостоятельному обучению, и я был предоставлен сам себе. Почему же в таком случае, я не могу вновь навестить матушку? Потому, что мой отец следит за ходом тренировки. Посылает слуг, фамильяра или же сам наблюдает за мной из окна обеденной залы. Из одной клетки я плавно переместился в другую.

Отца я всегда слушался и никогда ему не перечил. Бывало, не соглашался с ним или спорил, но всегда наказывался за острый язык. Должно быть, я боялся его, но не хотел признаваться в этом самому себе. Он всё–таки мой отец.

В тот день удача улыбнулась мне, и я смог спешно покинуть свою клетку. Рано утром отец отбыл в Рагану, он собирался осмотреть остатки усадьбы и решить её дальнейшую судьбу. Эта хорошая новость застала меня за завтраком, когда в залу вошёл Барти.

– Юный господин, хозяин, – слово заскрипело на его зубах. – Хозяин велел сообщить вам, что отбыл в Рагану и вернётся к ужину.

– Змея он забрал с собой? – я замер с вилкой в руках.

– Да. Сегодня к вам приставлен я, юный господин.

Я прокашлялся. Отец не оставил надёжного сторожила – это было моим шансом.

– Барти, мы можем с вами договорится?

– С любезным господином, как вы, о чём угодно, – глаза гнома сверкнули.

– Сегодня вы свободны от своих обязанностей, – я постарался приобрести важный вид. – Можете не нянчится со мной.

– Что же сказать вашему отцу?

– Скажете ему, что я занимался. Обговорим с вами, мои действия, чтобы наши показания совпадали.

Гном задумался. Ни он, ни члены его семьи невзлюбили отца, так что ослушаться приказа Барти очень хотел. Но и попасть из–за моей маленькой интриги под горячую руку ему тоже не хотелось.

– Не беспокойтесь, – я улыбнулся. – Если обман вскроется, я всё возьму на себя.

– Что же, юный господин, вы получите свободу на день. Но что же получу я?

Ухмыльнувшись, я вытянул из кармана брюк кожаный мешочек и бросил его на стол. Глаза Барти уже не сверкали, а горели красным пламенем. Гномы падки на драгоценности и золото, поэтому я предложил стоящую для него цену.

Я вновь шёл по загородному полю. Зенитное солнце тускло освещало мой путь и совсем не пекло. Солнце зимой в принципе было большой редкостью для наших мест. Обычно оно пряталось за облаками, выпуская несколько лучей сквозь их пористые тела. Сейчас же оно светило вполне по–летнему, хоть и было довольно бледным.

Я шёл и примечал все лужи – не хотелось вновь потерять в пустую время. Реджинальд, пребывая в форме посоха, служил моей опорой. Не так далеко уйдя от города, я заметил впереди похоронную процессию. Я, конечно, не сразу это понял. Думал, что жители Кереджмаса собрались в храм на службу. Пройдя ещё пару шагов, я заметил траурные одежды. Пришлось оставить свою затею и вернуться в город. Не хотелось мешать своим появлением чьему–то горю.

Я вернулся в город, но не поспешил в усадьбу. Пусть я не попал к матушке, но тратить день свободы в пустую не хотелось. Улицы Кереджмаса повели меня вдоль летних усадеб, завели в жилой район, где меня проглотила шумящая толпа. Толпа долго тащила меня по проулкам, пока не выплюнула посреди торговых лавок. Во время моих первых экскурсий по городу я был здесь, но совсем недолго. Тогда я обошёл пару лавок и вернулся в усадьбу. На сей раз, было принято решение основательно побродить среди торговцев, изучить ассортимент и проникнуться атмосферой города, в котором я жил уже несколько дней.

Я бродил среди торговых рядов, осматривал товар, разложенный на прилавках. Продовольственных лавок было в избытке. Кереджмас не был продовольственным городом, потому что находился в окологорной местности, зато то, что вырастало в его окрестностях хорошо продавалось, так как являлось дефицитом. Многие товары были привезены из Упебурга. Этот город находится в долине реки Срове, отчего почва там плодородная, позволяющая взрастить многие культуры.

На глаза мне попадались различные овощи, хлеба, масла. Что–то съедобное или хозяйственное. Вскоре на глаза попалась антикварная лавка. На её витрине красовались ожерелья и кольца, инкрустированные кусочками горных пород. Должно быть, хозяин лавки хорошо общался с горными гномами (или сам был гномом), ведь раздобыть что–то в горах под силу только им.