Пролог
– Она красивая.
– Кто?
– Та, на которой ты женишься, – произношу и смотрю прямо на Эльмана.
На его лице не дергается даже мускул, а у меня душа наизнанку выворачивается.
Значит, это правда.
Я резко замолкаю, не в силах поинтересоваться, для чего ему чужая женщина, когда есть я.
Я не чужая. И казалось, что любимая. Все рухнуло в одно мгновение, когда я узнала, что я – больше не единственная для него.
Эльман смотрит на меня с пожарищем в глазах, но равнодушно игнорирует. У него всегда отлично выходило не терять самообладание, а у меня так не получается. Мое сердце стучит сильно-сильно. До боли. Почти надрывается, заставляя свежую рану вновь кровоточить.
После того, как я узнала правду, моя рана почти не засыхает. Она кровоточит, напоминая о себе ежедневно. Корка равнодушия попросту не успевает образоваться.
Я сползаю по стенке, как есть – без одежды и прикрас. Я знаю, что ему и такой нравлюсь. Разгоряченное тело остывает без любви.
Я понимаю, что все зашло слишком далеко. Стало запредельно опасно. Там, где легкость начинает граничить с болью…
Не знаю только одного: как это прекратить. Как остановить наше безумие. Как сначала позволять ему все, а потом неистово ревновать его к другой, на которой он собрался жениться.
– Встань с пола, – произносит Эльман. – Тебе еще детей рожать.
– Все равно не тебе! – бросаю с истеричными нотками.
– Мне, Ясмин. Мне.
Понимание того, что я не могу помешать его браку – обескураживает и вводит в прострацию настолько, что я не делаю акцент на его последних словах.
Я слышу его вздох, Эльман отворачивается и впивается взглядом в подоконник. В тот самый, на котором меня трахал и говорил, что это навсегда.
Какого черта?!
Какого черта!
Он просит меня встать с пола еще раз, но после игнора снова тяжело вздыхает, явно выходя из себя.
Свой же вздох я заглушаю как могу. Я давно научилась прятать чувства, даже если очень хочется рассказать миру о том, как больно. Но только не этой ночью.
– Я больше так не могу, – шевелю губами еле слышно. – Твой брак я не приму. Не вывезу.
– Что тебя не устраивает? Я все делаю для нас, Ясмин.
– Женишься на другой тоже для нас? – не скрываю иронии.
Эльман оборачивается, впиваясь в меня голодным взглядом.
Я моргаю, чтобы смахнуть наваждение. Дрожащими пальцами убираю волосы со влажного лба и стараюсь не реагировать на его взгляды, дыхание, на его тело.
Потому что ни тело этого мужчины, ни он сам мне не принадлежит.
– Я не буду делить тебя с ней, – продолжаю шепотом. – Все зашло слишком далеко. Ты говорил, никто не узнает, но на второе место я не соглашалась.
– Ты знаешь, для чего я женюсь. Жена нужна мне для прикрытия, она будет послушной и не станет лезть в наши с тобой отношения.
– Какие к черту после этого отношения? – я иронично усмехаюсь. – Послушная в отличие от меня?!
– Даже после моего брака ты останешься для меня единственной, Ясмин.
В приглушенной светом комнате я качаю головой и не верю, что все это слышу. А затем прыскаю со смеха – так громко, что тишина, следующая за этим, поистине кажется адом.
Эльман замирает. Я слышу, как он дышит. Словно зверь. Но я совершенно не понимаю, что он чувствует. Наверное, ничего. Мы ведь об этом и договаривались: нет любви, нет и боли. Но мне почему-то больно. Не могла же я влюбиться?
Несмотря на обещания самой себе, я продолжаю разглядывать Эльмана. Я неотрывно смотрю на его крепкий зад и сильные мышцы спины, отмечаю высокий рост и сосредоточенный профиль лица. Ранее я ошибочно полагала, что Эльман не обладает мощной фигурой и выносливостью.
Скольжу глазами чуть ниже и вижу, как он возбужден.
Все еще.
Неяркий свет луны освещает эрегированный член, он в моей смазке и чуть блестит. Я взволнованно облизываю губы, понимая, что это конец. Он еще не пресытился мною, но я ухожу.
У нас нет будущего.
Я лишняя в этом доме, в котором скоро появятся законная жена и маленькие дети. Дети не от меня.
– Мне звонил отец.
– Что ты ответила ему? – спрашивает, стоя вполоборота.
– Что я могла ответить? Что я сплю с почти женатым мужчиной, который требовал от меня верности, а сам ведет двойную жизнь?
Я отворачиваюсь.
В пылу, в ярости.
Он мне ничего не обещал. Только свободные отношения. И только с его стороны. За мою же неверность он обещал мне семь кругов ада.
Я больше так не могла.
Эльман дышит. Тяжело так, с надрывом. В низу живота сразу собирается приятная тяжесть, только стоит мне вспомнить о том, как десять минут назад он крепко держал меня за бедра, насаживал на свой член и повторял, что я его.
Ты моя. Ты только моя, Ясмин.
Получается, что скоро у него будет еще одна такая. Его. Его законная жена.
– Что ты ответила ему? – повторяет он вопрос, дождавшись, пока я успокоюсь.
– Ты не слышишь меня?! – разозлилась, выпуская истерику. – Я больше так не могу!
– Что ты ответила ему, твою мать?! – заорал он.
Шах поворачивается.
И впивается в меня свирепым взглядом, от которого трясутся кончики пальцев.
– Ты же сказала ему, что не приедешь? – понижает голос. – Ты сказала ему, что тебе нравится в этом городе? Что ты хочешь здесь остаться? Соврала?
Я качаю головой:
– Остаться в роли любовницы? Нет, спасибо. Все зашло слишком далеко. Ты скоро женишься, а я… Я больше не нуждаюсь в тебе.
– Забудь о ней. Я хочу тебя, Ясмин.
– Забыть о твоей будущей жене? Как ты себе это представляешь? Что мне делать, когда ты приведешь ее сюда?
– Не истери, – морщится, стискивая челюсти.
– Тебе легко говорить, но до каких пор я буду греть твою постель? Пока у вас не появятся дети?
К черту!
Я кусаю губы, собирая волю в кулак, и поднимаюсь с пола. Одеваюсь неспеша, придерживая грудь и закрываясь от терзающего взгляда Шаха. Все происходит в полной тишине, а тишина, я уже уяснила, это предвестник бури.
Эльман тоже одевается. Натягивает штаны, щелкает молнией ширинки. Я отвожу глаза, не зная, куда их деть от волнения, а он смотрит прямо на меня и отворачивается лишь когда я полностью одеваюсь.
Я оглядываюсь в его кабинете и развожу руками.
– Ты сказал, что хочешь мое тело, и ты его получил. Ты сказал, чтобы я не надеялась на большее, я не надеюсь. Желаю счастливой семейной жизни, Эльман.
– Даже не думай.
– Что? – переспрашиваю его в спину.
– Я тебя не отпускал.
– Ты же понимаешь, что я не согласна на роль любовницы? – повышаю голос, а во рту противно заплетается язык.
– Ты не любовница. Ты больше, Ясмин. И ты будешь со мной и только со мной, – в его голосе появляются стальные нотки. – Тебе следует успокоиться, потому что я тебя не отпущу.
Я качаю головой, холодея лишь от мысли, к чему это приведет.
Схватив свои вещи, я развернулась в сторону выхода из кабинета.
– Если ты перешагнешь порог моего дома, будет плохо. Я тебе обещаю, Ясмин.
Я торможу у двери, цепляясь за косяк слабыми пальцами.
Меня прошибает потом. В голове моментально появляются самые разные картинки, ассоциирующиеся с этим словом.
Это значит, будет больно.
– Это безумие должно прекратиться. Эльман, прошу! – взмолилась я, обернувшись. – Я не буду… Я не стану делить тебя с ней.
– Будешь. Все прекратится, когда я скажу, но не сейчас. Ты остаешься, Ясмин.
Я покачала головой. Резко, агрессивно. Импульсивно.
– Я не ставил временных рамок. Хочешь, чтобы я любил тебя тихо, молчи. Чтобы громко, попробуй уйти.
– Не поступай так со мной, Эльман, – прошу его по-хорошему. – Я не буду послушной девочкой, как она.
Я завожу руки за спину, от безысходности ломая пальцы.
Мне так больно, только стены знают, как больно. В этом городе у меня нет никого, с кем бы я могла поделиться своими переживаниями, и он об этом прекрасно знал.
Преодолев расстояние между нами, Эльман хватает меня за талию и грубо прижимает к себе. Он такой высокий, что я бессознательно поднимаю голову и ищу его лицо глазами. В его глазах – самый жестокий порок и дикое желание несмотря на то, что у нас был секс несколько минут назад.
Он жестокий.
Мне говорили, он жестокий.
Но я не верила – я пришла к нему в плен добровольно, но оказалось, что навечно.
– Не думай об этом, жена с тобой и рядом не стоит, – отрезает он, хватая меня за подбородок.
– Все это время ты молчал о ней? Я на это не подписывалась!
– А я тебя не спрашивал. Я хочу от тебя наследников, Ясмин. Мой брак закроет все общественные вопросы, а ты останешься моей. У нас будет тайная семья, о которой никто не узнает.
Глава 1
Ясмин
– Ясмин…
Когда дверь распахивается, я невольно вздрагиваю, а вспышки диодов моментально попадают на лицо и болезненно бьют по глазам.
Лязгает дверь.
Раздаются шаги. Совсем близко.
Это он. Эльман Шах собственной персоной. И пока я не знала: радоваться мне или бежать.
Услышав свое имя из его уст, я чувствую напряжение. Оно растет с каждой чертовой секундой вместе с сомнениями: верно ли я сделала, придя за помощью к врагу семьи?
Сомнений – море.
Эльман делает несколько широких шагов, и мое сердце стучит им в такт.
Мне просто больше некуда было идти. Этой мыслью я отделываюсь от мук совести, что нарушила обещание отцу не соваться к Шаху.
Но теперь Эльман стоит прямо передо мной – весь в черном, по-хозяйски засунув руки в карманы и уже прекрасно понимая, что сейчас я от него в полной зависимости.
Я молчу, тяжело дыша. Эльман стоит ближе, чем должен. Чем мог бы. Чем я бы позволила, будь мое тело не заключенным в оковы.
– Вижу, ты воспользовалась моим приглашением, – произносит с хрипотцой.
Мы виделись всего несколько раз. Давно и при других обстоятельствах нашей семьи.
Это была помолвка его сестры, а я сквозь зубы была приглашена его семьей, но Эльман Шах тогда был очень добр ко мне. Он мало улыбался, был немногословен и говорил лишь по делу. Приглашал к себе в гости, но не настаивал. Мы говорили всего несколько минут прошлой осенью, но я уже запомнила: он был скуп на эмоции.
С той мимолетной встречи, на которой Эльман Шах увидел меня впервые, я помнила, как он красив и высок. Даже с моим ростом, я помню, была ему по плечо.
Когда я впервые увидела его, то еще не знала, что он доставит мне столько боли, хотя папа предостерегал, он говорил, что с такими можно только боль познать.
Познать ревность.
Сладость.
Безумие.
А в итоге – все равно боль будет. Как заключительный аккорд.
Но за последние несколько недель со мной произошло слишком много событий, которые вынужденно привели меня сюда – в клуб Эльмана Шаха, членом которого он являлся по совместительству.
– Как ты пробралась сюда, девочка? – спрашивает хрипло, не получив от меня ответа.
Вопрос риторический, а в его глазах полыхает сильный-сильный огонь, который не утихает даже когда его взгляд скользит по моим разбитым коленкам и босым ступням. Босоножки слетели давно, а ноги были изодраны в кровь.
Отец просил меня держаться подальше от Шаха. Нашим семьям не суждено было подружиться – слишком много грязи было между нашими отцами в молодости и не только. Слишком много было пролито крови, много дано лживых обещаний.
Эльман для меня – большой запрет, но он же – моя безопасность.
И еще он чертовски красив – и лицом, и крепким телом с кучей мышц. Ему было чуть больше тридцати, но меня интересовало, какой он внутри? Душой он тоже красив или как его отец – жесток и суров?
Я слегка качаю головой, потому что чувствую себя беспомощной, и это пугает.
– Мне больше некуда было идти, – произношу на выдохе.
Еще недавно я и сама собиралась жить счастливой жизнью, пока мне не пришлось бежать из родного дома. Несколько недель назад жених обвинил меня в измене и, посчитав, что я оскорбила его честь, он объявил войну моему отцу. Мне пришлось бежать из родной Италии, где я жила с отцом и братом, и искать укрытие у Эльмана Шаха. Расскажешь такие страсти кому-нибудь – ни за что не поверят, но это была моя жизнь.
Эльман опускается передо мной на корточки и не очень ласково касается моего лица – на губе едва запекшаяся кровь, он вытирает ее большим пальцем и неотрывно смотрит на меня, словно он ждал меня очень долго.
Правда, перед этим я видела его с другой – они общались в кабинете, и, мне кажется, она его даже любит… Я подсматривала за ними, пока меня не связали и не притащили сюда. Девушка была низкого роста, хрупкая, с длинными прямыми волосами. Интересно, он касается ее также собственнически? Что их связывает?
Но в следующую секунду я глушу в себе каждый вопрос, потому что личные отношения Эльмана Шаха меня не касаются.
– У отца в Италии большие проблемы из-за меня. Мне нужно спрятаться. У тебя.
– У меня? – спрашивает вкрадчиво. – Ты помнишь мою фамилию, Ясмин?
Шах.
Фамилия Шах.
Такого не забыть – столько горя принесла его семья моей, что и в трех томах не описать.
– Будь у меня хоть какой-нибудь выбор, я бы не пришла к тебе, – отвечаю честно, резко, импульсивно.
По темнеющим глазам понимаю, что услышанное Шаху не нравится, пытаюсь укусить себя за язык, но уже слишком поздно.
Между нами чувствуется боль и ненависть поколений.
Тяжелой поступью Эльман обходит меня со спины и молча принимается развязывать веревки с моих запястий. Раны саднят, принося боль, но я терплю и не выказываю боль.
Эльман справляется с веревками очень быстро. Тело освобождается от оков, вот только душа – не совсем. Что-то сильно беспокоит внутри, а чувства безопасности, которое я ожидала получить в присутствии Шаха – и в помине не было.
Это угнетало.
Лишало уверенности в ногах.
А каждое пересечение с темными, леденящими душу глазами будто подтверждало: я совершила ошибку и здесь не будет сладко.
– Идем, – короткий приказ, после которого Эльман протягивает мне ладонь, и мне не остается ничего, кроме как вложить в нее свою.
Мне не страшно. Он хороший. Мы виделись несколько раз – так, мельком. Я ему улыбалась, он смотрел строго и приглашал меня в гости. Я, правда, ему отказала. Сказала ему про жениха, показала колечко на пальце.
Мы больше не виделись.
И не должны были вовсе, но этой ночью меняется все.
Глава 2
– Идем.
Мужская ладонь была теплой, что совсем не вязалось с мужским изучающим взглядом. Но я молчала и своей руки из хватки не вынимала. Чувствовать это тепло было непривычно, как и мужское внимание – за свои двадцать пять лет я его совсем не знала, но это уже были, правда, заслуги влиятельного отца из Италии и серьезного брата…
Эльман вывел меня на свет, и я зажмурилась. Вывел из комнаты черной – такого же черного, как его глаза, и повел в другую.
Ожидание, страх, бегство, застывшая на коленях кровь, – все это ослабило меня, и в какой-то момент я спотыкаюсь. Эльман чертыхается, я слышу это сквозь громкую музыку и смех веселых компаний. Слышу, как он злится.
Шаху не терпится, чтобы я просила его о помощи снова и снова. Я видела в его глазах – ему нравится моя беспомощность, мои мольбы.
Горячее дыхание опаляет шею, когда Эльман склоняется надо мной:
– Смотри под ноги, Ясмин.
– Только туда и смотрю, – отвечаю ему.
И снова спотыкаюсь.
Охаю, улетаю вперед…
И оказываюсь в чужих руках. Прижатая со всех сторон стенами и твердым телом.
Не знаю, что из этого теплее. Кажется, что стены. Но точно не взгляд Эльмана – тот не обещает ничего хорошего, но я уже здесь и вырваться из его объятий не получится. И немного – не хочется.
Если когда-нибудь я пожалею, что пришла в ноги Шаху, то я непременно вспомню, как сильно мне не хотелось, чтобы сегодня он разжимал свои объятия.
Все происходящее тянет, манит и… да, внушает страх одновременно.
– Разобьешься раньше времени, – шепчет он мне прямо в висок. – Ты мне здоровая нужна, Ясмин.
Не соображает.
Голова не соображает.
Я будто в другом измерении. Или все еще нахожусь в прошлом.
Я все еще в бегах от разозленного жениха, а последние дни на Сицилии не дают покоя телу и душе, поэтому все, что происходило сейчас – казалось раем.
Хотя по сути являлось предвестником ада.
Просто я не вижу. Не слышу. Задыхаюсь от чувств.
Этот мужчина под запретом для меня, папа говорил…
Но так интересно, что будет дальше, так интересно…
Я как будто раньше мира не видела. Все блеклым было, скучным и понятным. Эльман – противоположность моего мира. Он за его гранями. Совершенно новое. Чужое и опасное.
– Идем дальше, Ясмин, – произносит он, ненадолго выпуская меня из плена.
Не помню, как мы оказываемся в его кабинете. В том самом, в котором я подслушала разговор Эльмана с другой женщиной. Но сейчас ее здесь нет, и мы с Эльманом остаемся наедине в полной тишине.
В моих руках оказывается черная одежда из приятного на ощупь полотна. Такая же черная, как на самом хозяине клуба.
– Твоя одежда порвана, – поясняет он. – Переоденься, Ясмин.
Я начинаю переодеваться.
Прямо здесь.
Забыв обо всем на свете, я стягиваю с себя одежду с пятнами крови и примесью грязи. Прохладный воздух из приоткрытого окна дарит ощущение свободы всему телу – лопаткам, груди, бедрам…
В отличие от взгляда господина Шаха.
– Что? – встречаюсь с его взглядом, ничего не понимая.
Взгляд полыхающий. Он моментально стирает прохладу с кожи, образуя фантомные ожоги.
А вздох сквозь зубы не сулит мне ничего хорошего.
– Ты при всех мужиках раздеваешься без проблем?
– Не при всех. И при тебе бы не стала, но ты ведь не отворачиваешься.
Я огрызаюсь.
Непроизвольно.
И снова, в который раз за вечер кусаю себе язык, когда взгляд Шаха чернеет до жути.
Я ведь не догола разделась, на мне нижнее белье. Со мной нельзя так разговаривать, нельзя. У меня влиятельный отец, глава мафии…
Правда, он там, а я здесь – в полной зависимости от Эльмана.
– Мне нравится моя одежда на тебе.
Переодевшись, я натыкаюсь на мужской изучающий взгляд и застываю. На меня так не смотрели никогда. Чтобы через взгляд трогать – никогда. Никто себе не позволял.
– Ты носишь черную одежду. Всегда? – решаюсь спросить, пока его глаза еще совсем не почернели, а пожар не разгорелся до бескрайних орбит.
– Всегда.
– Почему?
Я нервно сглатываю, но ответа не получаю.
Там кроется что-то болезненное для него, я это понимаю. Жутко болезненное. Эльман пережил потерю – но что это была за потеря?
– Если ты оделась, то рассказывай, что у тебя случилось, – велит холодно, отстукивая длинными пальцами свой ритм по столу.
Застегнув на себе огромную черную рубашку, я медленно подхожу к столу и опускаюсь в широкое кресло напротив Эльмана. В этом кабинете важные мужчины принимают важные решения, а еще иногда здесь появляется особенная девушка для Эльмана. Я до сих пор чувствую ее легкий цветочный аромат, который постепенно перебивается тяжелым сандалом и окутывает мое тело.
– Я приехала не одна. Папа отправил со мной людей, они ждут меня на входе клуба. Их почему-то не пустили.
– Я знаю.
– Мне было бы спокойнее с Валентино. Он всегда рядом.
Зря.
Я сказала это зря.
Глаза Шаха вспыхивают моментально – ему не нравится, что кто-то еще может оказать мне помощь помимо него.
– Валентино здесь не будет, – звучит резко и холодно. – Отсутствие посторонних мужиков рядом с тобой – одно из моих условий.
– Условий?
– Я не меценат, Ясмин. У тебя есть проблемы, у меня есть условия. Ты пришла за помощью, объясняй и проси.
Я понимаю, что Эльман разозлился.
Ловлю себя на мысли, что все мужчины, которых я знала, никогда не вели себя так… собственнически. Кого хотела – целовала. По-сестрински, по-родному.
Что хотела, то и говорила. Мне не запрещали. Напротив, с дочерью Романо считались, и даже если я кому-то не нравилась, люди мне все равно улыбались. А я знала, что многим не нравлюсь. Потому что отец всегда прислушивался ко мне.
И еще я никогда не отвечала за последствия, потому что в целом не встречала мужчин, которые могли мне предъявить. Задеть, обидеть, запретить. Выше был только отец и брат. Даже не жених и не муж.
А что Эльман?
Он другой – чужой, непонятный, со своими нравами и принципами. Об такого можно обжечься, рухнув в неизвестность и разбившись насмерть.
Можно. Запросто. И очень интересно…
– Проси, Ясмин. Но сперва расскажи, почему ты бежишь, – произносит Эльман.
Удивительно. Я приехала просить его о помощи, и он подчеркивает это всякий раз, ставя меня ниже рангом.
– Мой жених возглавляет одну из влиятельных семей. После моего отца, разумеется, – начинаю свой рассказ. – Мы должны были пожениться. Но несколько дней назад я в него стреляла.
Глава 3
В тот жуткий день было пасмурно.
После нескольких недель, проведенных в гостях в Санкт-Петербурге, я вернулась в Италию вместе с отцом, братом и невесткой и в этот же день поехала к Андреа.
Я отсутствовала недолго, сильно не скучала, поэтому переписки с Андреа были короткими и прохладными. Нас это устраивало, никто из нас не давал клятв о сильной любви, нам обоим просто был выгоден предстоящий брак.
Андреа встретил меня в своем доме сухо и прохладно, я ответила ему тем же, бросила сумочку на белый кожаный диван и сразу приступила к утомительной теме:
– Андреа, что со свадьбой? Нужно уже что-то решать, дату выбрать, гостей звать. Боже мой, гостей на свадьбу Романо приедет целая куча, – вздохнула я устало, стягивая кожаные босоножки с ног.
Ступни сильно болели, мы летели из Петербурга с кучей пересадок, потому что опоздали на основной рейс из-за жены брата, Софии. Она потерялась в аэропорту, а это то еще приключение, учитывая, что у них полугодовалый ребенок на руках.
Мне казалось, что с детьми очень тяжело. Я надеялась оттянуть вопрос с детьми после брака как можно на подольше.
– Почему ты молчишь? Это вообще-то не я хотела свадьбу на тысячу человек, Андреа.
Я растираю болезненные ступни и вопросительно смотрю на Андреа. Не сразу чувствую агрессию, которая исходит от него. Он всегда был спокойным, относился ко мне если не с большой любовью, то с аккуратностью и осторожностью – все, как наказывал мой отец.
Мы с Андреа считали, что для брака достаточно большого уважения, а любовь – второстепенна, поэтому я сразу согласилась на брак с ним. Там, где любовь – там боль. Папа всегда так говорил.
– Вообще не понимаю, для чего мы согласились на свадьбу, – продолжаю эмоционально говорить на итальянском, раз Андреа упорно игнорирует мои вопросы. – Папе понятно, я его единственная дочь, ну а тебе? Все и так будут знать, что твоя жена – дочь влиятельного главы Романо.
– Все будут знать, что моя жена – потаскуха, – заговорил Андреа.
– Что ты сказал?
Я оборачиваюсь, встречая свирепый взгляд жениха.
– Ты выпил? – качаю головой. – Не смей разговаривать со мной в таком тоне.
– Или что, папаше заявишь?
Понимая, что этот диалог действительно набирает обороты, я жалею, что так поспешно разулась и оставила Валентино ждать меня в машине, хотя раньше никогда так не делала.
– Немедленно извинись. Оскорбив меня, ты оскорбляешь честь моего отца, – разозлилась я.
– Хочешь сказать, ты не потаскуха? – повторил он нарочно. – Вот у меня другая информация, мне прислали занятные материалы. Теперь я понял, к кому ты так рвешься, дрянь. Нашла в другой стране себе мужа повлиятельнее?
Пропуская бранные слова мимо ушей, я поднимаюсь с места. Андреа подходит ближе, я смотрю на него и не узнаю того мужчину, который целовал руку моего отца и клялся беречь меня как самый драгоценный камень на Земле.
– Не могу представить влиятельнее моего мафиози Андреа, – пытаюсь смягчить свой голос. – Что происходит, ты перепутал сахар с наркотиками?
– Я не нюхаю эту дрянь! – вдруг заорал Андреа.
– Я знаю, дорогой. Ты клялся в этом моему отцу, поэтому наш брак одобрили.
– Да заткнись ты о своем отце!
Я замолчала, напряженно дыша.
Что-то не так. Сильно не так. Возможно, уже очень давно, но мы с Андреа считали разговоры по душам – чем-то слишком уязвимым и неприемлемым в парных союзах, поэтому ни разу не копались в душах друг друга.
– Как же он меня достал, – цедит Андреа, приблизившись ко мне вплотную.
Поздно замечаю, что в широкой гостиной, нагретой солнцем Сицилии, никого нет. Совсем. Даже людей Андреа.
Только он, я и пистолет в его руке, с которым он не расставался ни на минуту своей жизни.
– Ты говоришь о нем без уважения, хотя он не только мой отец, – напоминаю тихо. – Давид Романо положил все свои годы ради процветания нашего народа. Даже президент стоит после него. Поэтому я прошу тебя извиниться.
– Еще чего, – прищуривается пренебрежительно. – Ты унизила меня своей неверностью, а я должен извиняться? Растоптала мой авторитет своим грязным ртом. О том, что ты легла под русского, говорят даже мои люди! Дрянь!
Я отпрянула.
Вовремя.
Андреа замахнулся на меня с пистолетом, и мне не оставалось ничего больше, как достать свой.
– Ты совсем выжил из ума?!
Мой голос срывается, а в сердце поселяется отчетливый страх смерти.
– Ты же знаешь, я никому не позволяла себя трогать. Даже тебе, – качаю головой. – Если это не показатель моей верности, то что тогда?
– В том и дело, что я тебя не трогал. Сейчас и проверим, как ты была мне верна, – заявляет Андреа, искажая свое красивое благородное лицо похабной ухмылкой.
– Замолчи.
– Сюда иди, – недобро подзывает.
И указывает пистолетом на диван.
На тот самый белый кожаный
– Не хочу в брачную ночь узнать, что мою жену потаскали. Ложись на диван, дорогая.
– Никто не смеет так со мной разговаривать, – напоминаю Андреа ослабевшим языком.
– Да, ты у нас завидная невеста. Прямо холодная и неприступная королева, – плевался Андреа. – Мне твой отец все доходчиво объяснил, но сбавь гонор в моем доме, иначе придется поставить тебя на колени и хорошенько приструнить.
Я поглаживаю металл пальцами и слежу за каждым движением Андреа. Никто и никогда не шел против моего отца, а если такие и находились, то их ждала незавидная участь. Все это знали.
Андреа – сошел с ума, раз решил устроить восстание против него.
Более двадцати лет это никому и никогда не удавалось, но сейчас Андреа был близок к этому как никто другой. Дочь – слабое место всех отцов.
– Я уезжаю, – говорю ему. – Опусти оружие. Это последствия, Андреа.
– Ты никуда не уйдешь. Ложись на диван, Ясмин. Если ты невинна, я заберу свои слова. Если же нет, наш брак станет для тебя адом.
– А тебе ли не все равно? – спрашиваю с иронией, устав оправдываться. – Тебе нужна была поддержка моего отца, чтобы другие главы стали считаться с твоим мнением, вот ты и положил на меня глаз. Не было большой любви, и все здесь.
Сейчас все стало еще очевиднее: ни любовью, ни уважением здесь не пахло.
Андреа взревел и стал нещадно материться, заставляя меня встрепенуться и крепче сжать металл холодными пальцами.
– Мне не нужна потаскуха в женах, чтобы меня потом все…
Задыхаюсь. От его слов, от его чуждости.
Андреа не любил меня, но я и не просила. Мне просто нужно было пристроиться. Нужно было завести семью, как и все. Большего от Андреа не просила, хотя могла, потому что взять в жены дочь Давида Романо было большой честью.
Но теперь Андреа даже слушать меня не желает, а на просьбы показать материалы – матерится и осыпает угрозами.
Приблизившись, он толкает меня пистолетом прямо на белый кожаный диван.
Я вдруг понимаю: если Андреа Вентури достает пистолет, то он обязательно выстрелит. Так папа говорил о моем женихе. Говорил с гордостью, тем более что мой жених отличался не только хорошей репутацией, но и внушительной фигурой. Папа считал, что Андреа – идеальный защитник для единственной дочки.
А теперь он поднял пистолет на меня. Папа этого не переживет.
– Меня, наверное, подставили…
Я не оправдываюсь. Я просто ищу причины не стрелять, не зарождать войну между кланами.
Я не хотела создавать проблем для своего немолодого отца.
– Вот сейчас и проверим, – отвечает Вентури.
Андреа избил меня в тот день. Бросил на диван, как куклу, но не торопился, решив сначала как следует поизмываться – он таскал меня за волосы, выворачивал руки за спину, ломая меня изнутри, но не трогая лицо снаружи – чтобы я ничего не доказала отцу. Он любыми методами заставлял меня кричать, лишь бы доказать своим людям – тем самым, пускающим сплетни, что его невеста понесла заслуженное наказание, раскаивается и, наконец, покорилась Андреа Вентури.
Он пытался в меня стрелять, оставив самое сладкое по его мнению – на потом.
Но в тот день я нажала на курок первой. Добралась до оружия, пока он купался в своем превосходстве и целился в меня как в животное, и выстрелила.
Люди Андреа, услышав выстрел, появились в зале скоропалительно.
Я выбралась оттуда чудом. Валентино в перерывах между извинениями всячески пытался донести до меня, что нам помогли неизвестные, что в доме появились люди из чужого клана, которых он не знал, что это они положили людей Вентури.
Но мне было все равно. Меня трясло, кости болели, а как вспомню, что Андреа планировал совершить насилие, и вовсе страшно мутило.
Вернувшись в отцовский особняк, я бросилась отцу в ноги, умоляя не верить в те слухи, что распускались возле дома Вентури, и в тот же день слухов больше не было. Их искоренили из уст, разносивших сплетни, потому что папа мне верил.
Я знала, что мой отец – не ангел и даже не дьявол. Он хуже. Но он справедлив – это я тоже знала.
– Прости меня, – обратилась я к отцу. – Если бы я не стреляла, все могло бы обойтись.
Давид Романо посмотрел на мое бледное лицо, погладил щеку и сказал:
– Я тобой горжусь. Ты все сделала правильно.
Я качала головой, жалея, что допустила новую войну на острове. Я не любила Андреа, как-нибудь бы пережила и проблем бы – тоже не было. Без сильных чувств нет и боли. Пережила бы.
– Он тебя не… тронул?
– Хотел, – признаюсь с содроганием. – Не успел, меня Валентино спас.
На следующий день поднялась смута. Андреа требовал меня, он поднялся против нашей семьи, собрал возле себя некоторые недовольные семьи и решил, что сможет одолеть моего уже не молодого отца.
Перед отцом встал вопрос: оставить меня здесь или отправить на вторую родину, но выбор за него сделало его пошатнувшееся здоровье. В тот день, когда вся Сицилия разделилась на несколько слоев, у папы случился приступ.
Он заперся в своем кабинете и не пускал ни меня, ни Эмиля. Когда у брата лопнуло терпение, он вынес дверь ногой и чуть ли не силой заставил отца сесть в машину скорой помощи.
Для Давида Романо это был удар – перед всеми отправиться в машину скорой. В такой ответственный момент он показал свою слабую человеческую сторону.
– Ни о чем не думай, – сказал ему Эмиль. – Я справлюсь.
Я жалобно посмотрела на брата, но в его взгляде, как и у отца, не было осуждения. Он поцеловал меня в лоб и попросил беречься, а сам ушел в кабинет отца и чуть позже провел собрание, на котором он с другими главами стал решать, как утихомирить тех, кто вздумал под общий шум восстать против Романо.
Отец позвал меня на следующий день, велев приехать к нему в больницу. Минуя десятки наших людей, я увидела отца – слабого, больного, и сердце мое облилось кровью. Я так боялась его потерять.