Философия легендарной личности: между первой и второй жизнью. Философское эссе

О страдании как навигаторе души. Глубокая старость, символическая социальная смерть у Мамбет Мамакеевича была лишь последние полгода. Такое состояние для нас скорее просто метафора, а для него они были лишь условием и возможностью для глубокого размышление о начале и конце, о смысле бытия и небытия, о природе самосознания и памяти. Мы помним, как он с удручением в голосе говорил нам о том, что после годовшины смерти любого человека, люди склонны к постепенному забыванию о нем. Это естественно и есть в этом народная мудрость – «отпустить» покойного. Возможно, слова, высказанные им были своего рода назиданием, чтобы после его кончины мы так скоро не забывали бы. Да. Мы отпускаем нашего Учителя, отца, брата. Однако, таких людей народ, а тем более близкие и ученики никогда не забудут. Правда в том, что у таких людей как Мамакеев М. М. всегда наступит вторая жизнь, как продление памяти о нем. И вот перед нами начало именно такой его жизнь. В этой связи, нужно понять его детям, ученикам, последователям, что это «чистый лист» вторичного бытия Учителя, без его статуса, без тела, без возраста. И судьба второй его жизни находится сейчас в состоянии максимальной податливости и готовности к любым изменениям, вот почему важен момент осознания повторного бытия Мамбета Мамакеевича в нашей надежной памяти. Итак, страдание направляет человека к подлинному смыслу жизни, как навигатор, как стрелка компаса, указывающая в нашем случае путь нашего Учителя к истине, к прозрению. Здесь философской формулой будет: Смысл = Страдание → Прозрение.

О хирургии, выраженной в мыслях. В последние годы жизни он часто повторялся: «…Покой. Впервые за долгие годы жизни и работы я ничего не должен. Мне больше не нужно доказывать, защищать, убеждать. Впервые я позволяю себе просто жить, отдавшись воспомнианиям, внутренне надеясь на то, что с его семьей, научной школой, хиругической клиникой все будет в порядке…». Но мы то знаем, что Мамбет Мамакеевич больше молчал. Его молчание – это присутствие смысла, это язык, на котором он уже разговаривал с вечностью. В этой тишине, возможно, ему приходили лишь воспоминания, в которых оживают люди, судьбы, история. Однажды в беседе он высказался: «…Не нужно сомневаться, не о чем спорить и доказывать. Всё позади. Все, что надо было доказать – доказано, всё, что можно было потерять – потеряно, а всё, что осталось – и есть самое ценное: сознание себя. Я не чувствую прежнего страха и сомнения. Напротив, наступило странное облегчение, особенно когда я простил Эрниста Акрамова, отпустил свою злость на него. Мы обе прощены и в этом есть большой смысл, ибо мы уже были на пути к последнему рубежу. После такого поступка, я ощущаю себя почти невесомым», – признавался Мамбет Мамакеевич. После такого признания я не счел нужным его оспорить, а ведь был убежден в том, зачем после 40 лет откровенной и беспощадной вражды он первым простил своего неблагодарного ученика. Зачем, почему, отчего? Да. Теперь они теперь просто стали сознанием, освободившимся от формы. Восточная мудрость гласит: «Когда ученик готов, учитель умирает внутри него». Будучи Великим учителем теперь он отпустил себя, познав уроки великих прощений и освобождений. Кто знает, возможно, Мамбет Мамакеевич, как настоящий хирург оценил подлинность своего ученика в хирургии, оценил всю жертвенность его, как самого? Их объединяет в таком случае только хирургия и скальмель. Итак, скальпель – это символ ответственности и жертвенности, а операционный стол как алтарь, где хирург – посредник между жизнью и смертью, что можно выразить философской формулой: Жизнь = Надежда × Ответственность.

О зеркале самопознания и мироощущения. Что значит возвращение к себе? Это осмысление самого себя каким был до всех масок, заслуг, побед и поражений, когда вокруг непривычная тишина, лишь отзвуки прожитого. Возможно, Мамакеев М. М. именно тогда впервые задал себе главный вопрос: «А что было до всего этого? Где начался Я?». Ответ был не в прошлом. Ответ был в возвращении к смыслу. В этом моменте, возможно, он начал слышать внутренний голос. Свой, но как бы из глубины. В памяти всплывали даты, лица, беседы, мысли, награды, признания, слова благодарности, чувство вины, радости, печали, горести. И он взялся за работу по оживлению их. Он начал писать о себе, о своей судьбе, об истории, встречах, лицах, личностях. Написаны пять увесистых книг. Но, когда он перевалил за 95 летие, даже они начали растворяться. Осталась только мысли, с которыми он погрузился в смысл. Не события, а следы, не лица, а дела. Его Я уходил вглубь, в обратную сторону. Но уже к тем, кто его реально и с достоинством слышал, различал, ценил. Итак, зеркало самосознания отражает не внешность, а готовность встретить себя. Отражение множится, пока не исчезает маска. Этот трудный процесс самосознания можно отразить философской формулой: Я = Отражение (искренность).

О философии молчания и поиске тишины. Мне всегда было интересно, какие мысли овладевали его после написания серии автобиографических книг? Какие мысли у него возникали, когда он стоял напротив своего бронзового памятника? Вел ли он мысленный разговор с эти своим двойником? Его, как автора книг, как «забронзовоевшего» еще при жизни человека, возможно, охватывали не триумф и удовлетворение, а более тонкие, глубокие, противоречивые и философски насыщенные переживания. Одно очевидно, что в старческие годы, в особеннности после 95-летнего юбилея, у него преобладали ощущение предельности. Но у таких людей, как он не бывает предела, а бывает край край смысла. «Я написал много. Но не уверен, что сказал главное. Я осознаю, что количество книг – не эквивалент полноты высказывания. Написанные мною книги не завершение творческого пути, а выход к краю, за которым нет новых книг – только молчание, созерцание, суммирование», – так нверняка мыслилось ему в тот период старости и болезни. Этот рубеж, где слово становится жестом прощания – не с творчеством, а с нуждой доказывать или позиционировать себя. В чем проявляется завершенность его пути? Завершённость пути, как мне кажется, проявляется не как финал его биографии, а как внутреннее достижение целостности, философской зрелости и согласия с собственной судьбой. Это и есть ключевые проявления этой завершённости. Как часто мы видели его в те годы, молчаливо погруженного в себя. Итак, молчание – это форма диалога с вечностью по схеме: Слово → Маска, а Молчание → Суть. Тогда философская формула его будет выглядет так: Истина = Внутреняя тишина.

О прощении и снисходительности как зрелости и мудрости. Поворот вспять – это, по сути, форма мудрости. Это не старость и не уныние – это форма философского прозрения, в духе суфизма, Лао-Цзы или позднего Толстого: «Я возвращаюсь из славы – к поиску, из труда – к тишине», – возможно мыслилось ему. Завершённость здесь, наверняка, прощение себя и других. Он прощает многое и многим, он наблюдает, понимает и отпускает от себя обиды, горечи непонимания, свобюственную, но осмысленную вину. От него в те дни можно было услышать: «…Зря на него я держал обиду и злость. Я прощаю ему. Пусть Бог рассудит нас…». Такой поступок и решение делает его путь не только завершённым, но и благородным. Прощение получили его неблагодарные ученики, бывшие соратники, которые отвернулись от него, люди, которые ставили ему подножку, чиновники, которые строили всякие козни, завистливые коллеги по цеху науки, образования, медицины, которые завидывали, а потому строили интриги против него. Для всех, чтобы он и в будущем присутствовал в памяти других Мамакеев М. М. как бы говорил: «Я, завершив свой жизненный путь, никуда не исчезну – я остаюсь в детях, внуках, учениках, людях, в народе, в мыслях, в вопросе». Нет конечно, наш Учитель – ваше «я» завершится не концом, а передачей в будущее. Итак, вот ответ по завершённости его пути: во-первых, целостность, а не финал; во-вторых, молчание, наполненное смыслом; в-третьих, принятие, включающее боль; в-четвертых, мысль, перешедшая в форму второго возрождения; в-пятых, покой, не как отсутствие движения, а как возвращение к замыслу. Но, что важно, он не закончил, а вернулся и потому – жив – жив в памяти детей, учеников, последователей. Итак, прощение себя и других – это высший акт мудрости, таков круг жизни: ошибка → страдание → прощение → освобождение. Философскую формулу можно выразить следующим образом: Зрелость = Прощение ÷ Гордость.

О комплексе личности как энергии. Наблюдая за судьбой Мамакеева М. М., даже тогда, когда он перешагнул свой 70-летний рубеж, у меня и не только, возникали мысли, ну не может быть, чтобы у него не будут попыток услышать самого себя. В те годы он был в зените славы, признания. Нам казалось, что началом самослушания возникли у него после 80-летия. Кто знает, может быть его автобиографические книги в том возрасте были не чем иным, как формой самослушания. И каждая его книга – не манифест, а вопрос и с годами старости все чаще проявлялась его попытка задать этот вопрос иначе, глубже, тише. Однажды я был свидетельством с каким удовлетоврением он слушал аудиоверсию одной из книг того возраста. Надо полагать, что у него не было сомнений в своей правоте, искренности, прямоте пусть жесткой, но чтобы дать возможность своим читателям оглянуться, понять, признать. Свидетельством такой попытки служили и серия радио и телеинтервью, организованных одним из его учеников – профессором Сопуевым А. А. Безусловно, у него были комплексы, которые толкали его вперед, чтобы он стал «выше и сильнее». Именно в тогда, когда он отпраздновал свое 80-летие я услышал его признание: «… как бы то ни было, я благодарен моим оппонентам в молодости, которым так хотелось, чтобы я не стал хирургом, не стал ученым, не стал общественно-политическим деятелем, не стал академиком и, наконец, героем Кыргызстана. Человек остается человеком – насквозь субъективным, порою кровожданым. Но со временем судьба расставит всех по своим местам…». И действительно, он убедился в том, что они – те самые оппонеты и завистники, так или иначе в жизни понесли наказания за свои деяния против него». Итак, бедность и психоогическая травмы детства и юности стали источником силы для него, что можно выразить схемой: Комплекс → Амбиция → Достижение и философской формулой: Сила = Травма × Воля.

Об эстафете памяти – между первой и второй жизнью. В конце жизни у Мамбета Мамакеевича наступило долгожданное им облегчение. А как же. Он уже никому и ничему не должен, клиника и его дела в надежных руках, дети и внуки нашли свое призвание и нишу. «Я больше не обязан. Я могу молчать – без чувства долга» – это зрелая мысль человека, который исполнен, но не опустошён. Он освободился от жажды признания, от необходимости объяснять. Он стал собой – без обязанностей, без титулов, без тревоги быть нужным. Однако, мы видели в нем тихую боль: жизнь прожита, невчем сомневать, прошедшая жизнь была насышенной, полезной, благородной. В его лице отражалась мысль – я дошёл до себя. Это и был моментом философской честности и утешения. О нем вышел ряд книг, создан персональный музей, во дворе живет своей жизнью «Мамбет-ата мечити», где в каждом дуа звучит и благодарность за построенную им обитель Аллаха. Хочу отметить, что среди моих 200 книг есть ряд произведений, в которых всегда живет примечательный персонаж – Маметов, олицетворящий образ Мамбета Мамакеевича. Я об этом ему никогда не говорил, а он и не спрашивал. Однако, в тех же моих книгах, статьях о нем всё равно остаются нечто невыраженные, неулавливаемые, что ускользает от слов. Именно это побуждало меня к написанию той самой философской книги, в которой прозвучали бы мысли не только в строках, но и контекстах между строк. Между тем, мой писательский потенциал никак нехватит написать о нем нечто эпическое. Хотя, считаю, что он достоен такого эпического повествования о жизнедеятельности, скажем, в формате серии «ЖЗЛ», то есть «Жизнь замечательных людей». Итак, вторая жизнь продолжается в детях и учениках по линии поколений: Учитель → Ученики → Будущее. Философская формула эстафеты: Бессмертие = Память × Передача.

О философии возвращения к истоку и умиротворению. Все мы знаем, что при всей внешней суровости Мамбет Мамакеевич был всегда открыт. Он был, по сути, самой прямотой и откровенностью. В этом суть его философии: во-первых, жить – быть самим с собой, высказываться как на духу; во-вторых, жить – значит спасать жизнь людей; в-третьих, жить – это найти смысл и собственного я – в труде, творечестве, заботе; в-пятых, жить – быть общественно полезным, заботится о государстве и об обществе. «В глубине зимы я наконец понял, что внутри меня живёт непобедимое лето», – писал А. Камю. Это и о Мамбет Мамакеевиче. Он до конца своих дней оставался оптимистом, патриотом своей родины. Мне почему то казалось, вот отпраздновал он свое 70-летие и возможно он задавал вопросы самому себе: «А что дальше?». Клиника построена, везде почет и уважение, непререкаемый авторитет в высших кругах, как государства, так и в научных, медицинских, общественных сословиях. Но, что меня удивило – это то, что он с головой ушел в эндохирургию, наступив на собственное горло страстного сторонника антомического подхода в хирургии. Все были удивлены тем, что он освоил, внедрил эндохирургию и это после своего 70-летия. А ведь по статистике у него оказался самый большой опыт эндохирургии холецистита в целом СНГ. Этот факт, как ни что другой характеризует черты прогрессиста Мамакеева М. М. Итак, родина и традиции – это последние опоры старого человека, что можно выразить кругом: путь в мир → путь домой, а также философской формулой: Смысл = Дом + Корни.

О жизни, науке и идеалах служения. Мамакееву М. М., отметившему 70-летие стать в стране по настоящему символом трудолюбия было еще впереди. Чуть позже он станет «Героем Кыргызской Республики», что, конечно же настроил его на новые победы и признания. Как известно, истинное – это всегда в пустоте между ролями. Он, оценивая свое состояние свыкается с мыслью о том, что нужно оправдать это высокое звание и награду. Он весь в работе, поездках, общениях, в том числе на межгосударственном уровнях. Везде он среди равных, почет, уважение, признание. За эти заслуги и вклад его награждают орденом «Манаса» 1-й степени. Как человек долга и совести он вновь с головой уходит в труды с конкретными зримыми результатами. И снова его ждет награда – «Манаса» 2- й степени. То есть цикл «Достойный труд – достойная награда» запускается заново. Он почти принужден совершать очередные победы и вот теперь 3-я степень ордена «Манас». Теперь он дважды Герой страны. Весь этот цикл оттягивал у него условия для того, чтобы добраться, наконец, до самого себя. Между тем, цикл, как заведенный мотор не прерывался, его ждали другие признания. Так он стал символом трудолюбия в Кыргызстане. Итак, служение родине, науке, медицине – это, прежде всего, гражданский долг и ответственность, честность перед самим собой, перед признаниями народа и Правительства. Философская формула: Родина = Преданность + Труд и подвиг.

Об утешении как умиротворении и пробуждении. Мамакеев М. М. в силу своего боевого характера, упорности в достижении целей, прагматичности добился много, о чем могли бы гордится великие личности. Получив признание в одном деле, он переключался на другие дела с таким же успехом. Академик, депутат, организатор науки, медицины, образования. Как мне кажется, у него всегда стоял вопрос: что делать дальше? Однако, как мне кажется, этот вопрос звучал для него уже постаревшего не как тревога, а как начало свободы. Теперь, освободившись от многих обязанностей, в том числе директора НХЦ, у него теперь были обычные телесные боли, тяжелые сны, усталости. А что? Правление своим детищем – НХЦ передал в надежные руки – своему сыну, который, по его убеждению, несомненно, сделает больше для центра, чем он сам. Вот-так он, впервые за всю жизнь принадлежал только мысли и разуму. Ему больше не мешали отвлечения: ни дела, ни заботы. Возможно, он тогда стал чистым сознанием. Он в этом состоянии мог видеть не горизонты, а сферу, готов был идти не ногами, а разумом. Обычно, 90 лет, а это долгожительство, у многих старцев символизирует внешне завершённый путь, но этот рубеж запускает кризис само осмысления, потому что больше нет куда «расти» вовне, и человек впервые сталкивается с вопросом: Герой, дважды герой, так как полное кавалерство ордена «Манас» приравнивается званию героя, а это уже как никак «апогей». Все это послужило для него поводом для разворота внутрь. Всё, что раньше было движением наружу (достижения, звания, победы), в этот момент оборачивается в вопрос: «А не утратил ли я себя за этими ступенями? Где в этом был Я?». Но сам же находит ответ: «Я в детях, внуках, учениках и последователях». Итак, учитель заражает вопросом, а не даёт готовый ответ. Ученик зреет по схеме: Учитель → Вопрос → Ученик, а такая философская формула вечна: Образование = Пробуждению.

О философии старческого возраста. К удивлению многих и многих Мамакеев М. М. просто не мог жить только мыслями и ожиданиями. Переступив даже свои 93 года он продолжал оперировать. В один из дней его известили о том, что за самую долгую хирургическую практику в мировом масштабе его имя занесли в знаменитую «Книгу Рекордов Гиннесса», отметив, что академик Мамакеев М. М. является самым пожилым действующим хирургом мира. Статус дважды Героя страны, академика, создателя самой большой научно-практической школы, а теперь и рекордсмен мира – это законная гордость шефа, завершающая смысловую преемственность между тем, «кем был – кем стал». Итак, статус Мамбета Мамакеевича, в особенности его рекорд в хирургии, которым он жил – это было точкой возвраты к себе: во-первых, не триумф, а освобождение от гонки; во-вторых, не конец пути, а начало внутреннего очищения; в-третьих, не вершина, а зеркало смысла. В этом и заключается парадокс вершины шефа. Возможно у него в голове сверлила мысль: Без привычной среды (работы, семьи, наград, обязанностей) впервые остаётся только «я». И это «я» – без задач и без цели, и потому оно заново ищет своё предназначение. В чём заключается ключевой аспект этого вопроса? Ответ: Не в практическом действии – а в переопределении самого действия. Раньше «делать» значило писать, оперировать, преподавать, управлять, объяснять. Теперь – «делать» значит – быть, думать, различать, помнить, возвращаться. Итак, возраст – не годы, а мера прощения себе, что можно выразить графикой: возраст ↑ → рост внутреннего освобождения, а также философской формулой: Возраст = Прощение ÷ Признание.

О старости и свободе как пути к себе. Мамакеев М. М. теперь не ищет «нового дела» – он ищет новую форму своего существования, уже не как профессионала, а как мыслящей памяти, пережитого смысла, открытого сознания. В своих воспоминаниях он часто обращается к своей хирургической судьбе, и когда речь заходит об этой сфере его деятельности он оживляется, в глазах появляется блеск. Да. Хирургия для него было всем. Зная его характер и харизму мы смело можем утверждать, что у него не было сомнений в плане выбора профессии хирурга. Одно из обратной честности, которую можно допустить – это его мысли о том, что во всём этом было истинным? Я ли оперировал, или это руки выполняли долг, отучившийся чувствовать? И именно потому теперь, стоя на вершине, он чувствовал только громкие рукоплесания пациентов, которых он вырвал из лап смерти. А их было на его счету – свыше 40 тысяч. То есть целый армейский корпус или фронт. Разве это не великое утешение для великого человека. Зеркало, которое висит у него в рабочем кабинете видело его разным: уставшим, вдохновлённым, раздражённым, победившим. Однажды застал его смотрящим на свое отражение в том самом зеркале. Он смотрел на себя взглядом человека, который спрашивает себя: «Кем я был и кем я стал?» В зеркале он видел не героя, академика, не титулы, не регалии, не заслуги, а видел человека, уставшего, но самодостаточного, он видел человека, которому всё удалось. Итак, старость – это возможность быть собой без оправданий на всей линии жизни: юность → зрелость → свобода. Философская формула такого утешения: Свобода = Старость – Ожидания.

О тело как храме и лабиринте. Философ Э. Фромм писал: «Человеку проще иметь, чем быть». Возможно, он слишком долго имел: звания, почет, признания. Когда ему вручали звезду Героя, когда избрали академиком, когда присвоили его имя его детище – НХЦ, когда поставили ему бронзовый памятник, когда создали персональный музей и «Мамбет-ата мечити», он, как и любой человек радовался, ощущал прилив вдохновения. Теперь ему хотелось только покоя. Теперь он мог смотреть в зеркало и не отворачиваться. Он мог отпустить образ «героя», «академика», «патриарха», чтобы добраться до себя. Да. Он понял, что истинное – за пределами званий и статуса. Существуют два горизонта одного пути. М. Хайдеггер и экзистенциалисты подчеркивали различие между подлинным и неподлинным существованием. Если подлинность – это жизнь, отвечающая глубинному призванию, даже если она не признана внешне, то не подлинность – это жизнь в соответствии с ожиданиями других, ролями, социальными масками, в которой субъект отчуждается от самого себя. У него были оба горизонта в гармоническом единстве, то есть не было разрыва между его внутренним «Я» и внешней биографией. Но возможно и другое: не сожаление, а желание утверждения, подтверждения, что путь был не напрасен. Однажды он на пляже шутил, что не может с содроганием смотреть на свое старческое тело. Но это тело оставался храмом для его души и лабиринтом познания. Он подолгу рассматривал свои руки, которым народ уже давно называл «золотыми». Учитель любил и лелеял свои руки. Философская формула: Тело = Храм + «Золотые руки».