- -
- 100%
- +
© Исабек Ашимов, 2024
ISBN 978-5-0064-3150-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
К ЧИТАТЕЛЮ
Книгу, которую вы держите в руках, моя 35-я по счету. Как правило, при подготовке книг (компановка материала, компьютерный набор текст и его верстка, литературная правка и корректировка и пр.) обходился без помощников. В компьютерный век, готовить и издавать книгу не так сложно, как это было, скажем, даже десять-двадцать лет тому назад. Представьте себе, какие трудности были с этим делом тысячелетия тому назад, скажем в эпоху Абу Али Ибн Сино. А ведь по данным иранского учёного Саида Нафиси, известны 479 сочинений Ибн Сино. Разумеется, были у него многочисленные переписчики и переводчики его книг. Честь и хвала им, так как благодаря им, Ибн Сино удавалось плодотворно готовить и издавать свои многочисленные произведения. И вот еще что. Как известно, Ибн Сино много лет скитался по всей Центральной Азии и Среднему Востоку и, надо полагать, были у него хранители, переносчики и распространители его книг. Данная моя книга посвящается именно таким вот, вероятным, но безымянным помощникам Ибн Сино, благодаря которых и состоялась своеобразная «перекличка веков» в мировой научной сфере.
Подтекст романа заключается в следующем: Локон волос, найденный между страницами одной из рукописей Ибн Сино, послужил исходным материалом для его клонирования. Однако, как это потом выяснилось, этот материал принадлежал его современнику – Хиссо Хошм – дервишу, который по воле судьбы долгие годы выполнял поручения Ибн Сино в качестве переносчика его книг. Это удалось выяснить путем «прочтения» генетической памяти этой личности, то есть воссоздания в его памяти былых событий с помощью уникального метода «нейровстряски», основанного на принципах оптогенетики. Разумеется, такая технология, как «задумано» в романе – маловероятно. Но… интересен путь к ней, поиск идей и технологий, связанных с воскрешением памяти. Таким образом, Хиссо Хошм оказался очевидцем жизни и деятельности Ибн Сино. Восемь его встреч с Ибн Сино оказались судьбоносными для обеих.
В данной книге автор приводит выдуманную историю одного клонирования, которая может составить некоторый свод завуалированных намеков на такие постулаты, как «нет гарантий от опасных или нежелательных последствий». Фабула романа – драма трех ученых – Айман (генетик), Садыр (биолог), Раим (психоневролог), которые намеривались клонировать Великого Абу Али Ибн Сино, а клонировали совсем другого человека. А если клонировали бы тирана, палача, маньяка? Однако, назвать их попытку фатально неудачным не приходится, так как, таким образом, была «воссоздана» новое имя в биографии Ибн Сино. В романе, диалоги ученых, это не столько фабульные элементы романа, сколько своеобразная технология «продвижения» в умах и сердцах проблемы клонирования человека, переноса его сознания. Можно ли клонировать великих личностей? Каковы последствия клонирования? Вот так клонирование Хиссо Хошм и воспроизведение генетической его памяти станет предметом философского эксперимента. Давайте рассуждать вместе и искать ответы на вопрос, – говорим мы.
Книга рассчитана на широкий круг читателей. Она может привлечь внимание философов, интересующихся как биоэтической проблемой, так и методологической проблематикой клинической медицины, научных работников, интересующихся вопросами теории познания и социализации врачебной деятельности, а также врачей всех специальностей и студентов.
Все события, персонажи, имена – вымышлены, а любые совпадения – случайны. Допускаю, что сюжет книги получился «разрисованным», но, однозначно, в нем нет бытовой приземленности. Такой подход оправдан во имя раскрутки интересной научной проблемы, связанной с кардинально новой технологией, а именно клонированием человека.
Исабек Ашимов
ПРОЛОГ
2016 г. Бишкек. Кабинет директора частной психоневрологической клиники – Курбанова Раима Сеидовича – психоневролога, автора уникального метода нейровстряски. Он сокурсник Айман и это он, по ее и Садыра просьбе, разработал индивидуальную программу нейровстряски у Хусейна. Всех троих связывает давняя дружба, а также вся задумка, обоснование и реализация того самого экспериментального клонирования.
– Садыр, Айман. О сути моего метода нейровстряски вы осведомлены. Тем не менее, вкратце, напомню вам следующее. В отличие от традиционной электроэнцефалографии и функционального магниторезонансного сканирования головного мозга, мой метод отличается, во-первых, более высоким уровнем «разрешения», а, во-вторых, более четким алгоритмом чтения памяти. Понятно?
– Угу…
– Иначе говоря, мой метод позволяет, во-первых, активизировать глубинную память человека, а, во-вторых, «расслышать», как нейроны говорят на своем импульсном языке. Понятно?
– Да.
– Для воспроизводства памяти используется самая совершенная технология оптогенетики. При этом электроды вводятся в ткань головного мозга с помощью сканиограммы. Меняем соматосенсорный статус испытуемого.
– А дальше?
– Затем, испытуемому внутривенно вводится раствор с нейротрасмиттером. Тем самым вызывается возбуждение нейронов на уровне нейронных цепей. Понятно?
– То есть активизируется нейронная связь?
– Да. Напоминаю снова, исходным является то, что память, записанная в ДНК можно активизировать, если воспроизведена точная копия этой ДНК в клоне. По сути, тело и мозг клона должны помнит все, что было с ними в оригинале.
– То есть, они помнят то, что когда-то было естественной данностью для оригинала, – уточнил Садыр.
– Да. Посредством химического влияния на организм в сочетании с глубоким гипнозом по собственной методике, мы сейчас вызовем в организме клона, то есть Хусейна, шоковое состояние. В результате такой встряски произойдет пробуждение молекулярной памяти бытия, его истинной сути и истории. Понятно?
– Угу… То есть, «встряска» памяти – это следствие искусственного стресса для мозга и тела Хусейна, – вновь уточнил Садыр.
Раим недоверчиво оглянулся на Садыра. В его взгляде читалось недоумение – мы же обсуждали технологию встряски?!
Садыр, уловив упрекающий взор Раима, поправился. – Извините коллега! Это от волнения.
Раим продолжил свое пояснение. – Коллеги! Все ситуации, которые пережил его «первоначало», то есть донор генетического материала, подлежат восприятию и осознаванию со стороны его клона. Исходным является то, что тело и мозг, предположительно Ибн Сино, уже прошли сквозь времени в «чреве» клонового материала донора, то есть Хусейна, а теперь его память должна разобраться в дебрях прожитой жизни, побывать в той ситуации, в которой бывал «хозяин» донорского материала, то есть предположительно Ибн Сино. Понятно?
– Угу…. Итак, жизнь Ибн Сино, то есть жизнь донора клонового материала, как калейдоскоп должен пройти перед его глазами? – спросила Айман.
– Да. Клон, то есть Хусейн должен осмыслить навеваемое ему генетической памятью воспоминания, что подсказывает ему вызываемая память. Не забывайте, что клон восстанавливает свою память и выбирает свое «Я» в хронологии десятки лет. Понятно?
– Да.
– Итак, главная наша задача заключается в том, чтобы расшифровать и услышать внутреннюю речь Хусейна.
– То есть его воспоминания?
– Совершенно верно. Причем, не только те воспоминания, которые реальны для его возраста.
– Как? – удивился Садыр.
– Так, как чтение памяти происходит на уровне ДНК-памяти, мой метод позволяет прочесть «всю память», записанную на ДНК.
– То есть от рождения до смерти? – с удивлением спросила Айман.
– В принципе, да.
Уточнив еще некоторые детали нейровстряски, все трое прошли в кабинет гипнотерапии. Он представлял собой небольшое звуконепроницаемое помещение с черными стенами. Полумрак. Хусейн находился в глубоком кресле в полулежащем положении. Глаза закрыты черной повязкой, на голову натянута резиновая шапочка, как у пловцов, с многочисленными электродами, соединенными с компьютерной установкой. На широком мониторе на стене отслеживаются волны мозговой активности. Налажена система внутривенного вливания. У изголовья испытуемого встал Раим.
– Уважаемые коллеги! – обратился он к Садыру и Айману, которые расселись справа и слева от Хусейна. Можно начинать?
– Ну, с Богом! Раим Сеидович, начинайте! – с готовностью ответил Садыр.
– Итак, процесс нейровстряски начался, – объявил Раим, после введения раствора в систему и нескольких гипнотических пасс. Хусейн успокоился, закрыл глаза и расслабился.
– Уважаемые коллеги! – Раим посмотрел на Садыра и Айман, которые напряженно следили за реакцией подопытного. – Хусейн уснул, но его головной мозг бодрствует. Спрашивайте своего клона!
А спрашивать было чего. Айман и Садыр переглянулись, кто и с чего начнет? Видя их нерешительность, Раим предложил свой вариант.
– Айман, Садыр. Давайте я буду расспрашивать Хусейна, так как, я все-таки психоневролог с большим опытом гипнотерапии. А вы будете мне подсказывать, о чем спрашивать его? Пойдет?
– Да, да, – одобрительно закивали Айман и Садыр.
– Неужели нам удастся «оживит» генетическую память у клона? Неужели клон окажется не тем, кого хотели бы мы «получить»? А если это не клон Ибн Сино? Тогда чей же мы получили клон? Вот такие сомнения теснились в мозгу всех трех исследователей: Айман Темирбековны Каримовой – опытного медицинского генетика, сотрудника Института генетических исследований; Садыра Сапаровича Касымова – доктора наук по молекулярной биологии, сотрудника Лондонского Института клонирования, члена Королевского колледжа; Раима Сеидовича Курбанова – опытного психоневролога, кандидата медицинских наук.
На что они надеялись? Что они ожидали от такой нейровстряски? Всех обуревала надежда – прояснить ситуацию с клоном. Чей он? А что если это клон какого-либо негодяя, социопата, тирана, маньяка, серийного убийцы, разбойника? Уже много дней, все трое горячо обсуждали возникшую проблему. И вот, сегодня решающий день. Ведь ещё в начале двадцатого столетия учёные считали, что младенец, появляется на свет с чистой памятью, но уже сегодня многочисленные исследования доказывают, что память эмбриона формируется приблизительно через двадцать недель после зачатия. Между тем, это генетическая память! – А как быть с феноменом «дежавю», то есть с феноменом «это уже было»? Ведь это тоже генетическая память! А как быть с памятью подсознания? Ведь учёные подтвердили, что такие фокусы памяти на самом деле действительно могли происходить с нами в прошлой жизни, или же «записались» в памяти от опыта наших предков.
– Надежды, сомнения, тревога, ожидания… У исследователей в мозгу происходили своеобразные «встряски», как поется в известной песне – Новый поворот? Что он нам несет? Гибель или взлет?… А Айман, смотря на Садыр и Раим, прочувствовалась в сердцах. – Бедные вы мои! Вы ни в чем не виноваты, это моя авантюра, а вам зря мучится и сомневаться.
Каждого одолевали сомнения. Но в какой-то момент, каждый для себя решил: «Мы делаем то, что делаем!». У них появилась уверенность, хотя слабая. Никакого другого сознания и мыслей они пытались не допускать. Они почувствовали некую силу, способную перевесить все сомнения. Хотя каждый из них почувствовал, как в их объединенное, испуганное сознание ворвалось утешение «Победителей не судят!». Отсюда, ожесточение, холодный расчет. Все молчали. Хотя, по краям их молчания затаился страх. Они понимали, что они первые в намерении воссоздать личность такого масштаба. Безусловно, за ними будут новые личности, созданные по такой технологии, а их воспоминания и способности будут усилены личностью – лучшей личностью, какую только могут воскресить через клонирование или породить новую.
ГЛАВА 1
ЗАРОЖДЕНИЕ МЫСЛИ О КЛОНИРОВАНИИ
Неизвестный портрет
2000 год. Исфана. Накануне Айман проездом из Душанбе заехала в Исфану проведать мать и родственников.
Айман проснулась от шума во дворе. Прислушалась. – О, это Назым-апа, – узнала по голосу. – Как всегда веселая, шумливая.
– Ассалому-Алейкум! Да, будет мир вашему дому!
– О, Назым. Алейкум-ассалом! Мир и вашему дому, – поприветствовала мама. – Проходи, пожалуйста!
– Прослышала, что приехала наша долгожданная дочка, вот и решила с утра пораньше проведать ее, – слышался громкий голос Назым-апы. Однако, спохватившись, она почему-то перешла на шепот.
– Тсс! Наверно, наша ненаглядная спит с дороги. Пусть поспит. А мы пока поговорим о том, о сем.
– Да. Айман еще спит. Ну, пусть еще немного поспит, а пока мы попьем с вами чаю, – защебетала мама, расстилая на топчане курпачу. – Проходите, пожалуйста, вот сюда.
Айман сладко потянулась. Как хорошо быть дома. Вокруг все родное, тихо, уютно. Вставать не хотелось, но и спать тоже. Оглянулась вокруг. Все по-прежнему. Резной фанерный потолок, старинные часы с боем, большое, потускневшее от времени зеркало, обклеенный по краям старыми фотографиями, также пожелтевшими от времени. Справа от зеркала на стене висит гравюрный портрет Ибн Сино в деревянной рамке. Айман невольно задержала взгляд на нем.
– Боже мой! Этот портрет здесь вот уже полвека, – невольно охнула она, силясь вспомнить. – Какой же был год, когда отец привез его из Ленинабада? Кажется, это было в 1970 году. Да, точно! Я в тот год пошла в первый класс, – наконец, вспомнила она. – Боже мой! Как быстро летит время, – взгрустнула она, вспоминая те года. Отцу было тогда чуть больше сорока лет. – Бедный отец, – с грустью вспоминала Айман. – Вначале, мама и мы дети, посмеивались, зачем вешать дома, тем более на самом видном месте, в гостиной, портрет какого-то неизвестного старикашки в чалме. Выйди из дома и вокруг сколь угодно стариков с такой внешностью и даже более колоритных, в сравнении с ним, как по чертам лица, так и по бороде и чалме, – недоумевали мы.
Помнится, мы все допытывались у отца, чей это портрет? Отец пожимал плечами. Просто понравился, потому и купил на базаре, – был его ответом. – Продавец, у которого я купил портрет, сам не ведает, кто на самом деле изображен на портрете, – как бы оправдывался он.
Лишь спустя года два, мама поведала нам, что человек, изображенный на портрете, показался вашему отцу похожим на его отца, который умер еще тогда, когда ему исполнилось всего четыре года. Мать вашего отца умерла год спустя и, с тех пор, отец ваш рос сиротой на попечении своей тети, – поведала тогда мама.
Глядя на портрет, у Айман нахлынули воспоминания об отце. – О, бедный отец. Мы же не догадывались о том, что этот портрет напоминал ему родное лицо отца, которого потерял в раннем детстве. Но, разве мог он в четырехлетнем возрасте запомнить его лицо? Конечно же, нет. Он, хоть как-то пытался представить себе образ отца, представив его таким, как выглядел старик, изображенный на портрете. А мы даже не догадывались о том, что это была его ностальгия по умершему отцу. У Айман навернулись слезы на глаза. Смахнув слезы она внимательно посмотрел на известный профиль великого Ибн Сино.
Судьба сложилась так, что в последующие годы вся деятельность Айман в той или иной мере тесно переплелась с именем этой великой личности. Потом уже она окончательно уверится в том, что этот портрет Ибн Сино был, безусловно, самым удачным. В ее памяти много других портретов этого гения, но почему-то ей казалось, что на этой гравюре изображен самый настоящий Ибн Сино.
Айман задумалась. – Интересно, Каким же все-таки он был внешне? Жаль, что никакие исторические источники не в состоянии ответить на этот вопрос. Сочинения Ибн Сино переиздавались по всему миру, а вот достоверного портрета прославленного гения не было. А ведь истории известны сорок портретов, разосланных в свое время султаном Махмуд ибн Насир-ад-Дин во все концы Средней Азии, Ирана и Афганистана для поимки непокорного Ибн Сино. Однако все они давно истлели и исчезли. Ей вспомнилось, что одна из восточных миниатюр, датированная XIII – XV веками, представляет Ибн Сино стоящим на ковре у постели больного. Черты его лица, как и других персонажей миниатюры, типично монгольские – скуласт, узенькие глаза прикрыты кожными складками.
Где же она видела этот портрет? – силилась вспомнить она, предполагая. – Кажется, это картина была в музее в Иране. А вот в Душанбе на миниатюре, лицо у Ибн Сино продолговатое, с острыми чертами, длинный нос свисает над верхней губой, глаза узкие, бородка клинышком падает на грудь. В другом музее, кажется, это было в Варшаве, на холсте художник XVII века, представил Ибн Сино человеком дородным, с полным лунообразным лицом, с коротким носом и густой окладистой бородой.
Действительно, кому же из художников верить? Оказывается, такая постановка вопросов прозвучала еще в 1954 году на международном конгрессе в Тегеране, посвященном тысячелетней годовщине со дня рождения Ибн Сино. Тогда делегация советских ученых подняла вопрос о том, что необходимо создать его точный, документальный портрет. И вот, когда в Хамадане сооружали новый мавзолей Ибн Сино, ученым пришлось вскрывать его могилу. Иранский профессор Сайд Нафиси сделал несколько фотоснимков с его черепа. Этот документальный материал и поступил в лабораторию пластической реконструкции Института этнографии Академии наук СССР. Атропологу М. М. Герасимову удалось восстановить настоящий облик Ибн Сино. На портрете чуть горбоносое лицо человека с правильными, красивыми чертами, лицо, характерное для таджиков или узбеков со своим разрезом открытых, чуть выпуклых глаз с тонкими веками.
– Ну, точь-в-точь, как на портрете, который висит на этой стене, – почему-то радовалась Айман. На этом изображении ее всегда поражали светлый взгляд и ясные очи Ибн Сино. Она, невольно, как и раньше, залюбовалась портретом. Достойное лицо – достойного гения! – воскликнула она и рывком поднялась с постели. Подошла к окну, распахнула его и громко поздоровалась с ранней гостьей – Назым-апой, которая расположилась на топчане под виноградником.
– Здравствуйте, дорогая Назым-апа!
– О, здравствуй доченька! С приездом! Извини меня старую, я тебя разбудила. Ну, не могла я дождаться, когда ты выспишься, – извинялась Назым-апа.
– Нет, что вы. Я уже проснулась и сейчас выйду к вам. Я так соскучилась по вам. Я сейчас.
– Дайка, я тебя разгляжу, – заулыбалась и засуетилась Назым-апа, увидев в дверях Айман. – Ну, тебя – моя ненаглядная, года не берут, ты такая же красавица, какой была всегда, – щебетала Назым-апа, обнимая и целуя Айман.
– А помнишь, когда я пришла невесткой в дом твоей дядюшки, ты была совсем девчушкой? – спросила Назым-апа, не давая Айман даже опомниться. – А помнишь, ты ни на шаг не отходила от меня, находясь со мной за кушагу (покров)? По сути, тогда через тебя, я и смогла обо всем узнать, о новой родне, о традициях в доме.
– Да, я помню то время. Вы были тогда красавицей и все мне завидовали – вон какую невесту-красавицу отхватил твой дядя, – засмеялась Айман.
– Да и сейчас, Назым-апа сохранила былую красоту, – смеялась мама.
– Да брось Саида. Какая уж там красота. Наши годы прошли, как мгновения и уже давно я старуха.
– Назым-апа. Как здоровье? Как дети и внуки? – спрашивала Айман.
– Держусь доченька, а иначе нельзя. Ведь на моем попечении восемь внуков и внучат. Все дети, кроме Садыра, выехали в Россию на заработки. Садыр, сама знаешь, раз в два-три года заскакивает и то всего на недельку, не больше.
– Ну, дай вам бог здоровья и терпенья тоже, – засмеялась Айман.
– Спасибо, доченька! Я очень обрадовалась, когда услышала, что приехала к нам в отпуск. Как долго ты пробудешь здесь? – спросила Назым-апа.
– Назым-апа. Я проездом. Возвращалась с Душанбе, где побывала по своим научным делам. Послезавтра вылетаю в Бишкек.
– Ой, а что так скоро?
– Дела, дела, Назым-апа, – смеялась Айман.
– Жаль. Все вы такие. И Садыр все по своим научным делам. Он, как и ты, разъезжает по белу свету. Иногда звонит то из Китая, то из Америки. А на днях позвонил аж с Австралии. Но, где бы вы ни были, желаем вам здоровья и благополучия. А мы вот доживаем свой век, – с грустью протянула Назым-апа.
Видя перед собой уже старенькую маму и Назым-апа, у Айман защемило сердце. Как быстро летит время. Помнится, какие они были молоды, весело и страстно танцевали на тоях. Айман вспомнила той, которого закатил отец в честь ее окончания средней школы. Как грациозно танцевали мама, Назым-апа, женщины-соседки. Вот было веселье. То было время, когда ей казалось, что весь мир под ее ногами. Школа позади, а впереди целая жизнь.
Для того тоя был и другой повод. Айман в числе лучших учениц школ области, отмеченных золотой медалью, посылали в Душанбе на открытие памятника Ибн Сино. Она, уже будучи известной ученой, через много лет вспоминает это событие с особой теплотой и гордостью. Еще бы, окончила школу с золотой медалью, поездка в Узбекистан.
Кстати, в Бухаре, во время открытия юбилейной научно-практической конференции в зале государственной филармонии, она впервые увидела тот самый портрет старика в чалме, который висел у них дома. Портрет был невероятно больших размеров и занимал весь задний фон огромной сцены филармонии. Со сцены на него смотрел такой близкий и родной человек, черты которого были до боли знакомые ей с раннего детства. Вот чей оказывается портрет, – удивилась тогда Айман. – Значит все эти годы в доме висел портрет великого Абу Али Ибн Сино.
Помнится, делегацию на автобусе повезли в поселок Афшона, где тысячу лет тому назад родился Ибн Сино. Посетили мемориальный комплекс, куда входил музей и гранитный памятник во вес рост, построенные к тысячелетнему юбилею ученого-энциклопедиста. Памятник впечатлял своими размерами. Однако, самым выразительным среди множества памятников Ибн Сино, Айман все же считала памятник, поставленный в Киеве. Она принимала участие при открытии этого памятника в 2012 году. Но почему-то на табличке было написано «Великому персидскому ученому-энциклопедисту, философу, врачу, химику, астроному, теологу, поэту Авиценне». Почему персидскому? Он же наш – центральноазиатский, – возмутилась она. Помнится, она обратилась в мэрию, где пообещали рассмотреть этот вопрос.
Айман понимала, научный подвиг этого великого ученого-энциклопедиста не может не вызывать у людей особого чувства признательности. Одним из выражений такой признательности и свидетельством неиссякаемого интереса к наследию мыслителя явилось памятники Ибн Сино, открытые во многих городах мира. Уже в последующем, когда Айман завершит обучение мединституте и поступит в аспирантуру и, когда она определится с темой кандидатской диссертации «Антропологические взгляды Ибн Сино», она поймет, что, вероятно, так происходит перекличка веков. Потому что, когда мы обращаемся к литературному или научному памятнику, мы не только питаем свою любознательность, но и черпаем из него главное, всегда остающееся современным, – его гуманистическое содержание. В этом единство культуры – той «энергосистемы», в которую одновременно «подключены» и мыслитель, живший тысячу лет назад, и мы, – думалось Айман.
Глядя на Назым-апа, Айман вспомнила один эпизод. Тогда она только-только закончила восьмой класс. На летние каникулы приехал младший сын Назым-апа – Садыр. Он был уже студентом биофака МГУ, куда поступил в прошлом году после окончания школы-интернат во Фрунзе.
Садыр – высокий, статный и черноволосый молодой человек, резкие черты лица – большие иссиня-черные глаза, слегка горбатый нос, выдающейся скулы, а также слегка кудрявые волосы делали его непохожим на кыргыза. Скорее он был похож на таджика. Об этом говорили все и всегда. Мама как-то говорила ей, что когда он родился, его отец – Эргеш-ава, которая приходится Айман двоюродной дядей, закатил скандал тете Назым. Мол, ребенок родился не от него. Как же так, он типичный кыргыз, жена его – тоже, а новорожденный сын вылитый таджик, – горячился он. – Ну, посмотри сама, – возмущался Эргеш-ава. Он успокоился лишь тогда, когда его родственник Ахмат-ака – врач районной больницы, популярно объяснил ему, что бабушка тети Назым была таджичкой. Мол, гены от нее сохраняются в роду из поколения в поколения и могут проявиться спустя года и десятилетия, как в случае с новорожденным. Вот тогда Айман впервые обратила внимание на такие понятия как гены, наследственность. Дальше-больше. Она целенаправленно изучала все, что связано с генетикой, а к моменту окончании средней школы, Айман уже твердо намеревалась поступить в медицинский и заняться всерьез генетикой. Она казалась ей самой главной наукой будущего.
Вот и прозвенел последний звонок. Школа закончена. После выпускных экзаменов одноклассники разлетятся кто куда. У каждого свои намерения, мечты, надежды. Кто-то останется здесь, кто-то поступит в институт или техникум. Это как повезет. Если не повезет, то ребятам светит армия, а девушкам – замужество, семья, дети, заботы. Айман догадывалась и даже знала наверняка, у кого какие планы на жизнь, кто кем наверняка станет, кто чего добьется в жизни. Но когда дело касалось ее самой, то кроме мечты стать ученым-генетиком, у нее ничего и не было. Готовилась поступить на мед, а Садыр все звал учиться на биолога в МГУ.