- -
- 100%
- +
Пард колебался, то поднося пальцы к злополучному ошейнику, то отводя руки, пока наконец не решился. Ничего ровным счетом не почувствовав, он нащупал хитрый замочек, понимая, что переломанными пальцами, да еще и без ногтей, эльф бы ни за что его не одолел. Вздох искреннего облегчения, когда ошейник полетел в другой конец комнаты, дал дезертиру понять, что он сделал не просто доброе дело, а нечто большее.
– Спасибо.
Пард не поверил, увидев в глазах эльфа слезы. А еще говорят, что нелюди не могут плакать. Эльф не плакал, сил не было, но одна слезинка все же скатилась по щеке. От вида чужого унижения оньгъе стало как-то не по себе. Что может быть глупее мужских слез? Пард отвернулся.
– Ириен, – шепотом сказал эльф.
– Что? – не понял оньгъе.
– Имя… Мое.
– Ириен? – переспросил тот.
Эльф кивнул.
– Значит, тебя зовут Ириен. А меня зовут Пард. Вот и познакомились.
Больше они не разговаривали. Спасенный совершенно выбился из сил, затих, а затем и заснул, укрытый куском одеяла, а Пард, наблюдая за наступлением ночи, крепко призадумался. Из поместья нужно убираться. Не ровен час, объявится кто из родни погибшего хозяина. А как отнесутся местные к оньгъе-дезертиру и покалеченному эльфу – это очень тревожный вопрос. И где гарантии, что Пард не разделит предыдущей участи эльфа? Уходить отсюда надо, и все дела, решил за себя и своего пациента Аннупард, прежде чем завалиться спать.
Избавленный от колдовского ошейника, Ириен уже на следующее утро смог самостоятельно слезть с кровати, несказанно удивив Парда. Передвигался эльф не слишком уверенно, но зато целенаправленно. Парду, словно привязанному, пришлось ходить следом, потому как эльф не торопился пояснять ему цель своих тщательных поисков. В итоге ею оказались два чудных меча с узкими лезвиями, необычайно красивые и необычным образом заточенные. Мастерская работа, хоть и явно эльфийская. Недаром покойный хозяин замка польстился на них. Ириен толком рассказать ничего не мог, из его поврежденного горла вырывалось только змеиное шипение, но привел оньгъе в прелюбопытную комнатенку. Владетель Эвраста любил потешить себя не только грабежами и разбоем на большой дороге, но и пытками случайных бродяг, а кроме того, благородный господин баловался чернокнижием. Чего он добивался от эльфа, Парду осталось не вполне понятно, но, разглядывая коллекцию, состоящую из сушеных девичьих голов, бутылей с какими-то отвратительными кусками, кошачьих шкурок и прочей мерзости, он решил, что медленную и мучительную смерть хозяина на колу можно смело называть заслуженной казнью. Прежде чем уйти из поместья, дезертир с удовольствием бросил в колодец чародейский ошейник, впервые в жизни искренне прочитав очистительную молитву.
Они вышли на тракт уже ближе к вечеру. Эльф в одежде с плеча своего мучителя выглядел пугалом, но держался с таким достоинством, что не каждый король осмелился бы обратиться к нему без дела. Он вроде и не стремился к обществу своего добровольного спасителя, специально делая вид, что идет рядом только из-за общего направления. Спрашивать Парда о ночлеге он тоже не собирался. Просто свернул в приглянувшуюся рощицу, нюхом угадав ручеек, скрытый в высокой траве. Оньгъе возмутился, но поплелся следом. Ему же пришлось собирать хворост, разжигать огонь и варить еду, потому что «его эльфячье величество» все время пролежал под кустом, свернувшись калачиком. Пищу принял чуть ли не силком, то и дело бросая на полыхающего злобой оньгъе пронзительные взгляды.
– Ты меня не выводи из себя, тварь, – предупредил Пард. – Последний раз о тебя руки мараю. Мне что, делать больше нечего, как нянчиться с разной нелюдью? Небось ты бы об меня ноги вытер и дальше пошел? Так ведь? Все! Завтра ухожу.
– Уходи, – тихо каркнул эльф и закрыл глаза.
Аннупард всегда считал себя человеком слова – как обещал, так и сделал. Еще до рассвета проснулся, быстренько собрал манатки и направил стопы прямиком на юг. Дорога сама ложилась под ноги, только успевай коленями двигать, осеннее солнышко не пекло, а ласково грело. И вообще, бродяжья жизнь была по всем признакам хороша и удобна, а одиночество совершенно не тяготило. Шел он, шел, но затем присел на обочине, чтоб попить водички и съесть сухарь, да так и просидел на месте, пока не увидел вдалеке высокую фигуру такого же одинокого путника.
Мечи, привязанные веревкой к спине, успешно служили упрямому эльфу противовесом, а не то его точно согнуло б пополам. Голову он обвязал платком, справедливо решив, что вид обкромсанной шевелюры может вызвать ненужные подозрения у встречных прохожих. Обычай срезать волосы рабам был в ходу почти во всех землях. Когда он поравнялся с сидящим Пардом, то лишь покосился на оньгъе с необъяснимым выражением лица и медленно попылил дальше.
Тогда бывший солдат, а ныне дезертир плюнул себе под ноги, грубо выругался и увязался следом и более попыток бросить малахольного эльфа не предпринимал. И очень скоро открыл для себя простую старую истину – какое бы доброе и благое дело ни сделал человек, рано или поздно он хотя бы раз непременно пожалеет об этом. Пард жалел о том, что связался с эльфом, по двадцать раз на дню, а иногда и гораздо чаще. И было от чего. То ли эльф ему попался какой-то особо сволочной, то ли вся их порода отличалась скверным характером, но каждая попытка наладить контакт с Ириеном оборачивалась для несчастного оньгъе припадком раздражения и плохо сдерживаемого гнева. Эльф не желал быть послушным, демонстративно игнорируя все указания добровольного спутника и лекаря в одном лице. С отвращением пил отвары, что готовил ему Пард из знакомых целебных растений, не позволял ставить примочки и тем не менее выздоравливал не по дням, а прямо-таки по часам. Парду становилось чуть ли не до слез обидно. Пациент сам себя лучше всякого лекаря может вылечить. Ну почему люди так не могут? Что за вселенская несправедливость? За что этому остроухому отродью такой дар, в то время как люди от маленькой ранки могут помереть в три счета?
Они уходили все дальше и дальше на юг, убегая от подступающей осени, постепенно притираясь друг к другу, можно сказать даже привыкая, хотя наибольшие усилия потребовались именно от Парда.
Голос у эльфа восстановился довольно быстро, о чем сам оньгъе узнал совершенно случайно, когда услыхал, как тот тихонько мурлыкал себе под нос песенку, когда мылся в ручье. С мытьем вышла отдельная история. Пард себя никогда не считал засранцем, но патологическая тяга эльфа к купаниям была ему непонятна. Зачем, скажите на милость, полоскаться в воде, если накануне они до нитки вымокли под проливным дождем, зарядившим на целый день?
Снова зубами пришлось скрипеть, когда эльф вернулся от ручья не только чистый, но и с тремя рыбинами, нанизанными на примитивную острогу.
– Это ты рыбам песенки пел? – мрачно поинтересовался оньгъе, сердито потроша добычу.
– Нет, себе, – без зазрения совести признался Ириен.
– Дурному не скучно и самому, – фыркнул Пард.
– Сегодня мне почти не больно говорить.
Он осторожно разминал до сих пор неловкие пальцы, которые, в отличие от всего остального, заживали медленно. Медленно, разумеется, относительно той удивительной скорости, с какой исчезали с его тела иные раны. Даже шрамов почти не оставалось.
– Может, все же на следующем привале я сварю отвар из корешков зубата и ванночки из него поделаем? Верное же средство, – давясь раздражением, предложил Пард.
В ответ, как обычно, он получил тяжелое отстраненное молчание. Парду оставалось только созерцать лохматую макушку. Остроухий предпочитал сидеть в странной позе, упершись лбом в согнутые колени. Пард смотрел и злился. На него и на себя.
– Если ты считаешь, что мои лекарства не подходят, то так сразу и скажи, – пробурчал он, возвращаясь к рыбе.
– Некоторые помогают.
Право слово, слышать это было приятно, хотя Пард никому не признался бы в том даже под пыткой. Рыбку он обмазал глиной и запек в угольях. Не еда, а сплошное блаженство, если бы только не требовалось чистить кусочки для эльфа. Мелкие движения были тому недоступны. Странное дело, но челюсть свою Ириен вправил и залечил чуть ли не в первую очередь. Парду, еще в бытность учеником скотьего лекаря, пользовавшего по бедности не только животных, но и людей, довелось сталкиваться с такими неприятными переломами. И он видел, как люди мучаются, пьют через трубочку, едят жиденькую кашку, а иногда и калеками остаются на всю жизнь. А тут всего ничего, какая-то пара суток с небольшим – и полный порядок. Парда трясло от злости и зависти.
– Ты ведь колдун, что ж тебе твоя волшба не помогает с руками-то?
Пард вложил в вопрос все накопившееся злорадство.
– Я не целитель, – спокойно пояснил эльф, не реагируя на явную насмешку. – Я знаю только несколько самых простых заклинаний. Кровь могу остановить, простой перелом срастить, ожог или рану затянуть, шрам убрать – вот и весь арсенал.
– А тот, через щеку, на память оставил?
Ириен невольно потрогал белую толстую нитку рубца, идущую от правого уголка рта к виску.
– От волшебного оружия шрамы не исчезают. Только тот, кто нанес рану, может ее излечить.
– А он, я так понял, не хочет, – усмехнулся недобро Пард.
– И не хочет, и не может. А что касается пальцев, то переломы слишком сложные. Да и больно сильно.
– Так сильно, что мочи терпеть нет? – с наслаждением нахамил оньгъе.
Но Ириен ответил серьезно:
– Я несколько раз пытался, но сознание терял. Не получается.
– А почему тогда от помощи отказываешься? Может, корешки-то помогут?
– Лошадям твои корешки помогают, а у… нелюдей от зубата хрящи окостеневают, – нехотя пояснил эльф. – Мне так разок локоть «полечили». Еще чуть-чуть – и сустав бы уже никто не смог разогнуть.
– Я не знал, – честно признался Пард.
– Ну так теперь знать будешь и никого калекой не сделаешь, лекарь, – сказал эльф как отрезал, продемонстрировав кусочек своего подлинного норова.
Оставалось Парду только челюстью хлопать от неожиданности. Он, конечно, обозлился поначалу, но к сведению случай принял и даже повадился советоваться с Ириеном о лечебных свойствах иных трав. Многого он от эльфа не добился, но попутно выяснилось, что тот изведал в своей жизни немало неприятных приключений, заканчивавшихся серьезными ранениями, и очень часто оказывалось так, что помочь было совершенно некому и приходилось обходиться своими силами.
– А ты кто такой? – поинтересовался как-то раз оньгъе.
– Как это кто? – не понял Ириен.
– Наемник, бродяга, пилигрим, шпион?
Тут эльф внезапно задумался, сделав для раздумий остановку прямо посреди дороги.
– Наверное, наемник.
– Наверное?
– Я ношу оружие, я воин, я иногда нанимаюсь в армию, значит, я – наемник. По крайней мере так можно охарактеризовать род моих занятий.
– Но на самом деле ты считаешь себя кем-то иным? – догадался внезапно Пард.
– Почему ты так решил? – холодно спросил Ириен.
– Очень просто. Я, например, сбежал со службы, значит, я дезертир и к тому же предатель, но я таковым себя не считаю, потому что никто не спрашивал, хочется ли мне быть солдатом. Правильно? Я всегда хотел за лошадьми ходить, быть для всяких тварей лекарем, им я себя в глубине души и считаю. Да, недоучкой и невеждой, но именно лекарем, а не дезертиром.
Внезапно эльф улыбнулся. Еле заметно, самым уголком губ, и то была первая улыбка, которую Парду довелось видеть на его лице. Кривая и неловкая, но это первый признак выздоровления, как говорится в «Канонах».
– Да ты философ, Пард. Этак каждый станет считать себя на самом деле кем-то иным. Шлюха – жертвой мужской похоти, наемный убийца – непризнанным поэтом, а пьяница – праведником. Хотя, возможно, ты и прав. Из тебя на самом деле лекарь лучший, чем солдат.
Пард надулся, углядев в его словах скрытую насмешку. Можно подумать, эльфу виднее, какой он воин, если он и лекарь не самый лучший. Но буквально на следующий день оньгъе выпал случай убедиться в том наглядно.
– Сюда идут люди, – внезапно сказал эльф.
– Что?
– Я говорю, что в нашем направлении со стороны дороги идут люди. Числом… э… одиннадцать.
Глядя, как Ириен аккуратно положил у ног мечи, Пард тоже придвинул свою секиру поближе. Люди эти могли быть кем угодно: лесорубами, охотниками или такими же бродягами, но им следовало увидеть, что два путника возле костерка совсем не безоружны. Прошло еще несколько мгновений, и Пард тоже услышал шуршание в кустах, топанье десятка ног и пыхтение. Эльф даже ухом не повел, продолжая поворачивать прутик с кусочками жирного кролика – вечерней своей добычи.
В людях, которые стали появляться со всех сторон из-за деревьев, Пард сразу и безошибочно опознал отъявленных головорезов. И он никак не мог ошибиться. Оньгъе сам мог стать точнехонько таким. Если бы захотел насиловать, убивать и грабить безнаказанно – до тех пор, пока из брюха не выпустят кишки или шею не обовьет жесткая веревка. Только двое из банды оказались метисами, а остальные представляли собой столь любимую оньгъенскими попами расу «настоящих» людей. Но такое явное преимущество никак не отражалось на их бандитских рожах.
– Что я вижу?! – радостно воскликнул самый толстый и розовощекий из компании. – Оньгъе в компании с эльфом? Ниски, я не сплю? Или, может быть, сегодня какой-то особенный день?
Квартерон с грязной каштановой шевелюрой игриво хохотнул в ответ, но тяжелый топор в его руках выглядел совсем не игрушечным.
– Оньгъенская собака моя. Родня как-никак.
– Трахни рыжего, как дед бабку твою трахал. Авось понравится, – предложил смуглокожий красавец со сломанным носом.
Головорезы довольно заржали. Предстоящая забава их весьма привлекала. И они, и даже Пард прекрасно понимали, что двое против одиннадцати просто не могут выстоять. Типичная оньгъенская внешность Парду приносила одни только неприятности, начиная от проклятий, брошенных негромко вслед крестьянкой, и заканчивая тяжелыми побоями. Даже сбрив бороду, он оставался бритым оньгъе, безошибочно узнаваемым в глухую безлунную полночь.
– А что будем с чучелом делать? – вопрошал тем временем толстяк – главарь.
– Прирезать его…
– В Морокене за остроухих дают десять монет серебром…
– Да на кой нам эльф?
Предложений было много, и разнообразием они не отличались. Пард невольно покосился на Ириена. Тот нимало не смутился и на высказывания разбойников обращал внимания не больше, чем на ветер в кронах местных кривых сосен. Но едва главарь сделал шаг в его сторону, эльф неуловимым движением подхватил мечи и принял недвусмысленную стойку. Определенно, он собрался драться.
– А ты совсем тупой, – усмехнулся толстяк. – Считать не умеешь?
– Умею, – сказал эльф и без всякого предупреждения пошел в атаку.
Мечи в его руках ожили, и за их бешеным блеском Аннупард не сумел разглядеть тех быстрых, текучих движений, которые превратили эльфа в неуловимую тень. Брызги крови расцвели под росчерками его мечей.
– Девять, – сказал Ириен.
Два трупа молча рухнули в начинающую желтеть траву и тем самым побудили к действиям остальных разбойников. Одного, того самого квартерона, Пард зарубил сразу и схватился еще с двумя. Ему повезло, потому что оба оказались не слишком умелыми мечниками. Он тоже не мог похвастаться каким-то особым мастерством, но все же четыре года на войне дают больше практики, чем многие годы грабежа беззащитных. Тем временем Ириен максимально сократил преимущество противника посредством стремительного отсекания голов, рук и ног. Пока Пард справился с одним из своих врагов, тех усилиями эльфа осталось всего трое, в том числе толстяк. И очень скоро наступил момент, когда эльф сказал:
– Один. Устраивает такая арифметика?
В правый глаз и сонную артерию главаря одновременно были направлены лезвия эльфьих мечей. Оказался ли этот аргумент недостаточно весомым, или у толстого помутилось в мозгах от ошеломительного отпора, но он дернулся вперед и умер в тот миг, когда сталь пронзила его мозг.
– Сволочи, – беззлобно сказал Ириен, обтирая оружие от крови. – Такой кролик пропал.
От ужина остались только затоптанные головешки, а никаких иных запасов у них не имелось.
– Опять ложиться спать голодными, – констатировал печальный факт эльф. – Давай посмотрим, может быть, у этих гадов что-нибудь съестное найдется. – И он принялся деловито потрошить походные мешки разбойников. – Помоги мне узлы развязать.
Добыча оказалась скудной. Три лепешки, сваренное вкрутую яйцо, яблоко и пригоршня орехов.
– Маловато, но для ужина сойдет, – вздохнул Пард.
– Жаль кролика, – отозвался Ириен.
Впервые оньгъе полностью согласился со своим исконным недругом. Они быстренько оттащили поверженных бандитов в ближайший овражек, справедливо полагая, что за довольно прохладную ночь те не успеют завонять. Предварительно эльф снял с главаря почти новые ботинки подходящего размера, а с квартерона – красивую куртку из серой замши.
– А ты большой мастер на мечах сражаться, – сдержанно отметил Пард.
Он не мог не похвалить эльфа, не признать очевидного, хотя совсем не хотелось это делать. Самое противное то, что эльф принял похвалу как должное, ничуть не смутившись и никак не отреагировав.
– Как же сталось, что ты попался в плен к какому-то провинциальному психу? – довольно ядовито спросил оньгъе.
Эльф в задумчивости почесал макушку.
– Я сам долгое время не мог понять свою ошибку. Обычно я чувствую… ну, могу ощутить подвох. Но тут… Он присоединился к торговому обозу в Тало. И ничем не выделялся среди других. Обычный помещик, пожалуй, даже приятнее в обращении, чем большинство нобилей. Скорее всего, у него это была обычная тактика. Попасть в обоз, присмотреться, кто из охраны и путников чего стоит, а потом дать своей банде условный знак. Я бы, положим, отбился… мм… разными способами, но он уронил мне на голову кувшин пива и успел застегнуть на шее… ту штуку.
Лицо Ириена исказилось от едва сдерживаемого отвращения. Возможно, даже к самому себе.
– Женщин изнасиловали и перерезали, детей… я не буду тебе рассказывать… а меня и еще нескольких купцов взяли в плен.
Пард пожал плечами.
– Я понимаю, что за купцов можно взять выкуп, а от тебя какая выгода?
– Не было никакого выкупа. Купцов просто запытали. До смерти.
– А тебя?
– И меня, – молвил эльф и демонстративно отвернулся, не желая продолжать разговор.
Он медленно сжевал свою долю ужина и завернулся в одеяло.
– Ложись спать, Пард, – напоследок посоветовал Ириен. – На сегодня с нас развлечений достаточно.
Оньгъе злился на Ириена весь следующий день, стараясь не смотреть на эльфа без особой нужды. Более того, он эльфа ненавидел всей душой, всем сердцем. За то, что тот стремительно, невозможно быстро для человека выздоравливает, нарушая все мыслимые законы исцеления плоти. За то, что не жалуется на дикую боль в плохо сросшихся пальцах. За то, что не просит помощи. За то, что, даже покалеченный, он остается опасным и страшным врагом. За то, что переживет не только его самого, Аннупарда Шого, но и его внуков. За то, в конце концов, что оньгъе привязался к нему. За все сразу.
Как просто устроено было мироздание еще совсем недавно. Нет, Пард не был одержим манией величия человеческой расы и фанатиком веры тоже не был даже в годы доверчивой юности, но вообразить себе путешествие на пару с эльфом он не мог даже в самых горячечных снах. И еще одно он понял – что ненавидеть много проще и удобнее, чем сделать попытку понимать.
Они обошли сторонкой большую деревню, стараясь никому не попадаться на глаза. За рекой, петляющей среди аозовых рощ, начинались земли, принадлежащие Великому князю Даржи. У Китанта с соседом всегда были тесные связи, Великие князья частенько женились на китантских принцессах, а даржанские купцы имели право беспошлинного транзита товаров и существенные скидки при торговле в самом королевстве. А посему пограничные посты между государствами были такой же редкостью, как радуга зимой. Оньгъе слабо представлял себе, что он будет делать в Дарже. Вперед его влекли все то же неистребимое любопытство и жажда нового. Пард и Ириен спустились к воде и, поблуждав по берегу пограничной реки, убедились, что переправиться можно буквально в любом месте. Они расположились под защитой густых кустов в ожидании темноты. Пока Пард собирал сушняк для костра, эльф вооружился острогой и, раздевшись догола, полез в воду. Похоже, он видел сквозь толщу воды так же отчетливо, как и на воздухе, и каждый взмах заточенной палки заканчивался трепетом серебристого рыбьего тела на ее острие. Пард с тихой ненавистью наблюдал за рыбалкой, понимая, что такой точности движений ему не достичь никогда. На долю человека оставались лишь жестокая зависть и растущее чувство неполноценности.
Поймав с десяток некрупных рыбешек, эльф обернулся и радостно, как ребенок, рассмеялся рыбацкой удаче. Пард лишь скрипнул зубами с досады и сделал вид, что не заметил этого греющего душу смеха.
– Почему ты злишься на меня? – спросил Ириен, не выдержав, по-видимому, напряженного молчания спутника.
– Мне надоело таскаться следом за тобой, – пробурчал Пард.
– Разве я заставляю тебя? – слегка удивился тот.
– Заставляешь.
– Как?!
Изумление эльфа было столь неподдельно, что его глаза на мгновение из миндалевидных стали совершенно круглыми.
– Не знаю как! – окрысился Пард. – Так, как вы всё делаете! Втихаря и обманом!
Оньгъе бросил свое занятие и встал во весь рост, сложив руки на груди и вперив гневный взгляд в эльфа. В свете закатного солнца он казался отлитым из кипящей меди. Медная буйная грива волос, огненная борода, загорелая почти до черноты кожа, да и внутри у Аннупарда бушевал настоящий пламень.
– Я ничего плохого тебе не сделал, – спокойно сказал эльф. – И я в самом деле благодарен тебе за помощь. Я немало прожил среди людей, но тебя сейчас понять не могу. Чего ты хочешь от меня?
– Я не хочу, чтобы мной командовал какой-то бродячий эльф! Может быть, у тебя есть касательно меня какой-то особый план? Так поделись! Я не желаю играть втемную.
Ириен недоуменно сдвинул брови. Ему разговор нравился все меньше и меньше.
– Разве я управляю твоей волей или желаниями? Отдаю приказы? Принуждаю к чему-нибудь? Ну, приведи хотя бы один пример, Аннупард!
Он тоже вскочил на ноги, чтобы не смотреть в пышущее ненавистью лицо оньгъе снизу вверх.
– Ты – эльф, – высказал Пард свое главное обвинение.
– Да. А ты только заметил? И что с того? Ты ненавидишь меня за то, что я – эльф? Хочешь меня убить за это?
– Нет, убить не хочу, – не слишком уверенно ответил оньгъе.
– Но я никогда не перестану быть эльфом. Даже после смерти я буду мертвым, но все равно эльфом. А кроме того, эту проблему очень просто разрешить. Ты идешь в Даржу, и я направляюсь туда же, а там поступай как знаешь.
– А почему это мы в Даржу собрались?
Эльф мгновенно успокоился и внимательно посмотрел на Парда. Теперь он говорил рассудительно и спокойно, как взрослый – с несмышленым дитятей.
– А вот это выглядит совсем по-детски. И твоя странная злость… Мы оба совершенно свободны в выборе дорог и направлений, и незачем прятаться за словами. Если я не устраиваю тебя как спутник по причине ли моей расы, или еще по какой, то проще было бы не навязывать себе мое неприятное общество. Я буду всегда признателен тебе за спасение, лечение и поддержку, Аннупард, и никогда не смогу в полной мере отблагодарить тебя. Но разве я виноват, что не соответствую оньгъенским догмам о нелюдях?
– Не разговаривай со мной, как с сопляком неразумным! – прошипел Пард. – Тебе не понять…
– Чего мне не понять? Как просто и понятно ненавидеть, презирать и оскорблять всякого, кто отличается разрезом глаз, формой ушей или цветом кожи? Прекрасно тебя понимаю. В Фэйре это умеют делать ничуть не хуже, чем в Оньгъене, можешь мне поверить на слово. Или ты думаешь, что мне особо приятно было принимать пищу и воду из рук человека, который считал и продолжает считать меня говорящим животным, существом без души? У меня тоже были любящая мать, и мудрый учитель, и настоящий друг, и многое другое, что есть у тебя, и то, чего у тебя, человек, не будет никогда. И кстати, как бы ты меня ни ненавидел и ни презирал, ничего в тебе и тем более во мне это не изменит. Я останусь эльфом, а ты – человеком. И никакого противоречия я здесь не вижу.
Он повернулся и ушел, оставив Парда наедине с его сумбурными мыслями. Кого теперь винить? Ну, только себя. В Оньгъене все вокруг знали прописную истину о том, что они – народ избранный, народ-богоносец в великой милости Творца, наделенный бессмертной душой, тогда как нелюди – лишь говорящие животные, ходящие на задних ногах. Один только Аннупард не знал и все норовил проверить слова отца-настоятеля. И нет чтобы проверить самым простым способом, скажем, распороть эльфу пузо и посмотреть, те ли у него кишки, как и у людей. Ведь совал нос в разные книжонки, что церковники держали у себя под подушками для личного пользования, разговоры водил крамольные, язык орочий выучил, скотина этакая. Такие вот дела. А настоящему оньгъе это ни к чему. На то мы и люди, чтобы косо смотреть на тех, кто отличается глазами, ушами, волосами, цветом кожи, и твердо помнить, кто избранная раса.