Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Ники тоже не мылся, у него едва хватало сил, чтобы дойти до туалета, он почти все время лежал в своей спальне у телевизора. Спали муж и жена без простыней, несмотря на то, что специальный шкаф в коридоре был сверху до низу забит стопками с хорошим постельным бельем. Ники постоянно мерз, и на его широкой кровати громоздилась куча из одеял и пледов. Еще в его комнате помимо обычного бардака имелись два стола со «священным» бардаком: книги, чертежи, справочники, предметы непонятного назначения. Все это неприкосновенное «богатство» было связано с Никиными бизнесами; оказалось, – кто бы мог подумать, что больной был по натуре «прожектер», и в течение всей своей жизни придумывал проекты, чтобы быстро обогатиться. Образование у него было далеко не гарвардское, но его этот факт не смущал: ему казалось, что у него достаточно смекалки, чтобы придумать простую по исполнению, но очень нужную всем вещь. (Не секрет, что таких «мечтателей» в Америке пруд пруди, и порой действительно единицы вдруг обогащаются с поразительной быстротой, но большинство из них, – увы, просто теряют вложенные деньги).

Ники определенно относился ко второй категории: он уже спустил все деньги Галины (она была единственной дочкой небедных родителей) и года два назад взял деньги под залог их уже выплаченного дома. Сейчас как раз наступало время выплачивать долг, а Никин новый бизнес так и остался на столе. Ну, и самое трагичное, – у Ники обнаружили раковую опухоль, и уже не было надежды не только на эфимерные доходы от бизнеса, но даже на то, что он вернется на работу. Не мудрено, что Галину так тянуло к спиртному – ее психика уже не могла выдержать всех свалившихся на нее проблем.

Ники знал, что Галина напивается каждый день, знал, что значит вечерний стук в дверь после прихода Галины с работы, но у него уже не осталось сил как-то реагировать. Его недовольство выражалось в его постоянном раздраженном тоне в общении с Галиной. Он презирал ее за пьянство, за ее равнодушие к его состоянию, за то, что дом превратился в помойную яму; но он понимал, что не имеет права предъявлять ей претензии – ведь именно из-за его нереализованных проектов они находятся на грани нищеты, и Галине приходится работать.

С приездом Анны уход за Ники переходил в основном на Анну, исключая те дни, когда Андрей возил его к доктору. Особенного ухода больному пока не требовалось: главное – присутствовать в доме на случай, если ему станет плохо, приготовить еду, сварить кофе, ну и прочие мелкие услуги. На второй день Галина принесла Анне исписанный листок, под заглавием Agreement, и пояснила, смущаясь: – Вы знаете, Анна, мы уж так привыкли в Америке обо всем заранее договариваться. Я вам сейчас переведу на русский, тут совсем немного, а если у вас будут несогласия, мы сделаем «коррекцию».

И она зачитала: «Договор. Галина Митрохин и Анна Алпатин заключаем договор: 1. Анна обязуется оказывать услуги Николаю Митрохин в течение года». Тут Галина сказала: «Вы понимаете, так тяжело найти подходящего человека, а Ники к Андрею так привык», и продолжала: «или до специальных обстоятельств, определяемых Галиной Митрохин». Тут она опять улыбнулась извинительно и пояснила: «Ну, не знаю, всякое может случиться, может Ники совсем скоро поправится». Но обе понимали, что «специальные» обстоятельства» означают скорее всего смерть Ники.

2. Галина Митрохин обязуется обеспечить жилье и продукты семье Алпатин в течение года. Если же обстоятельства изменятся, Галина Митрохин должна сообщить за 30 дней до истечения договора».

Галина добавила: «Мы вам будем платить еще $300 каждый месяц на мелкие расходы, но я не могу включить это в договор – мы не имеем права нанимать за деньги, если у вас нет легального разрешения на работу», – и она опять улыбнулась виноватой улыбкой. Они обе подписались под договором, и Галина отнесла листок к себе в комнату.

Уже позже Анна не раз имела возможность убедиться, насколько, несмотря на постоянное пьянство и бардак во всем доме и особенно в ее комнате, Галина была до мозга костей американкой: она умудрялась платить по всем счетам, в срок заправлять налоги, отвечать на запросы по страховкам, назначать визиты к докторам. Вся документация хранилась у нее в пластиковых продуктовых пакетах тоже рядом с кроватью среди пустых бутылок, коробок от недоеденной еды и бесконечного мусора и комков шерсти Декси. Оставалось загадкой – каким образом она находила в них нужную информацию. Скорее всего их договор тоже поместился в один из таких «надежных» пакетов.

Вторым, и последним деятельным шагом со стороны Галины явилось решение дать им отдельный телефонный номер. Теперь Алпатины могли звонить всем без ограничения и стеснения, что получалось очень удобно. Но, как выяснилось вскоре, удобство имело свою обратную неприятную сторону. Дело в том, что как у всякого обычного человека, у Галины после первых двух стаканов вина, когда уже мозг начинал расслабляться, появлялось желание пообщаться. Ники для роли собеседника не подходил – пьяный вид жены вызывал в нем отторжение, доходившее до ненависти, звонить просто знакомым часто выходило неловко и, получилось, что Анна оказалась самым подходящим собеседником. Разговоры длились по часу и более, причем темой разговоров был обычно Ники, вернее, забота о Ники. Галина, как правило, начинала с расспросов – как он сегодня, потом, не вникая в ответ, быстро переходила к главному – как улучшить заботу о больном. О, нет, у нее не было претензий к Анне, ей просто хотелось поделиться своими идеями о возможности сделать жизнь Ники более комфортной.

Бывают в жизни моменты, когда жизнь строит гротескные ситуации, которые похлеще любой выдумки. И, участвуя в них, кажется, что ты сходишь с ума. Так было и с вечерними разговорами. Галина, которой было в тягость зайти в комнату Ники и справиться о его здоровье, звонила Анне и говорила бесконечно о своих переживаниях по поводу мужа: о его аппетите, настроении и предпочтениях. Говорила она громко, не стесняясь, так, что Ники мог слышать о трогательной заботе супруги, а для Анны создавался стереоэффект: одним ухом она слушала голос Галины в трубке, и параллельно те же слова шли снизу, из комнаты Галины, – голос ее по мере опьянения крепчал.

Разговор начинался приблизительно одинаково: – Здравствуйте, Анна. Это Галина вас беспокоит. Ну, как вы? – и сразу же (слушать ответ ей не хотелось) – как Ники сегодня? Я вот вчера не могла заснуть (спала она после выпитого беспробудно), и думала, а что если нам… Дальше она делилась своей очередной идеей: покупка соковыжималки (у них в шкафу их было две), специальных витаминов, его любимой колбаски в русском магазине, особой подушки, аквариума и т. д. – фантазии Галины оказались неисчерпаемыми.

Потом слышно было, как Ники прибавляет звук телевизора у себя, чтобы заглушить голос Галины, а порой, разозлившись, в отместку начинал громко звать жену. В таких случаях разговор временно прерывался, и слышно было, как Галина шлепала к нему в комнату. Потом Ники кричал на нее своим ослабевшим голосом, на что у Галины была заготовлена одинаковая реакция, типа: «Ну, Ники, ты почему-то сегодня не в духе, может тебе чего-нибудь хочется, чтобы развлечься, может фильм заказать или пиццу», и в ответ звучало еще большее раздражение: «Галя, ты пьяница, у меня все болит, а ты – развлечься. Иди отсюда». Галина с чувством выполненного долга шаркала назад, выпивала там еще стаканчик вина и опять звонила Анне.

– Вы знаете, Анна, я сейчас была у Ники, думала, может он захочет посмотреть какой-нибудь фильм, чтобы не скучать, но он что-то сегодня не в духе. Я тут видела на телевизии рекламу одеяла с грелкой внутри, я думаю, ему понравится, ну, вы знаете, он потерял вес и ему холодно спать. Как вы считаете, стоит ему купить такое одеяло? Я, пожалуй, закажу…

На следующоий день она забывала об одеяле, и уже делилась с Анной другой идеей. Но, тем не менее, порой в выходные с утра она ехала делать shopping, и приезжала с новой соковыжималкой или же с чудо-подушкой. После таких «заботливых сюрпризов» Ники раздражался на Галину еще больше, пользуясь тем, что она еще трезвая. Галина спокойно переносила его вспышки бешенства и при первой же возможности скрывалась у себя в комнате, чтобы по случаю выходного начать приятную часть дня пораньше, с чувством выполненного долга.

Совсем скоро Галины телефонные беседы стали просто наказанием, и они с Андреем старались поменьше бывать дома, до позднего вечера ездили по окрестностям, сидели в парке или на берегу океана или заходили в Shopping Mall, где, как туристы смотрели бесконечные товары в бесконечных магазинах – на покупки у них не было денег…

Но все это случилось потом. А пока Анна и Соня впервые проснулись в новой стране для новой счастливой жизни. Была суббота, и их ожидали чудесные выходные втроем – то долгожданное время, совсем недавно казавшимся недосягаемым раем.

И они себя оправдали по полной – эти два дня. Они определенно вошли в копилку самых счастливых дней. Соня, как проснулась, запрыгнула в родительскую кровать и стала тискать Андрея, разбудила их обоих и, довольная, радостно защебетала обо всем: о самолете и о злой вчерашней старухе, о вкусной газировке и о собаке, о бабушке Нине, об умной Лиде и о книжках, что они привезли, и, видно было, как Андрей соскучился по ней, как он гордится тем, что у него такая милая и смышленая дочка.

Они бы долго валялись втроем, им и так хватало счастья, но их ждало знакомство с Америкой, и Андрею пришлось первому вылезать из кровати и идти вниз, делать им первый завтрак. Вскоре он появился на лестнице с огромным подносом. На нем был свежевыжатый (!) апельсиновый сок, йогурты (что это такое?), омлет с шампиньонами, кофе для них с Анной и шоколадный пудинг для Сони. Он поставил поднос на столик, и любовался произведенным эффектом. Что-то такое Анна видела в зарубежных фильмах, когда герою с утра приносили поднос с изысканным завтраком (обязательно с кофе и апельсиновым соком). Поэтому она даже не удивилась – иначе и быть не могло в их первый день, только так – все, как в чудесном фильме.

Андрей включил телевизор, и на экране вдруг запрыгал веселый фиолетовый динозавр, а вокруг него резвились радостные раскованные дети, – не иначе, специально отобранные. Они вместе с динозавром пели песни, танцевали и смеялись. Тут Соня широко открыла глаза и буквально прилипла к экрану, забыв даже о пудинге. Передача, к счастью для них, скоро закончилась, и Андрей велел ей быстро доедать и одеваться, чтобы ехать на океан. Соня задумчиво доедала, но, видно было, что увиденное на экране не отпускало ее. Уже одевшись, она спросила Андрея: – А тот, фиолетовый, в телевизоре, он что – динозавр? – и получив положительный ответ, спросила, – а он что, настоящий? Разве настоящие динозавры бывают фиолетовые? – и обрадовалась, услышав от Андрея, что динозавры бывают разные. Потом добавила, как бы между прочим: – Да я сама узнала, что он настоящий.

Андрей шепнул Анне: – А то, что он песни распевает на английском, – это в порядке вещей для настоящих динозавров.

Тут Соня заявила, что она не будет надевать новые ботинки, потому что у нее болит ножка. Анна подумала, что Соня устала от избытка впечатлений и просто капризничает, но потом осмотрела ступню дочери и ахнула, – на нежной пятке красовался большой набухший волдырь. Бедная Соня вчера даже не пожаловалась на боль, терпела до вечера. И когда она только успела так натереть ногу, ведь они почти не ходили целые сутки. И главное – это были совершенно новенькие ботиночки, купленные перед отьездом на рынке за огромные деньги.

Им пришлось первым делом ехать в магазин за новой обувью для Сони. Андрей не очень ориентировался в магазинах, сказал, что покупал себе полукеды в ближайшей аптеке. Поехали туда. Анна вспомнила читаные ею романы об Америке, где упоминались аптеки со странным выбором товаров, начиная от таблеток, заканчивая спиртными напитками, и подумала про себя: «Ну, вот, я увижу первое из того, что мне тогда казалось странным».

То, что она увидела, оказалось еще более необычным, совсем не похожее на нарисованную в воображении картинку. Первым делом они зарулили на большую стоянку, окруженную всякими магазинами и ресторанами. Очень красивые и новые машины стояли в аккуратных рядах. Анне на фоне тех машин их старенькая Хонда уже не показалась такой шикарной, как вчера. Дальше она увидела, как из этих машин выходили женщины (!) – конечно, были и мужчины, но именно женщины за рулем таких сверкающих красавиц – машин поразили ее больше всего, каждая из них воспринималась как инопланетянка, садящаяся в персональный космический корабль. Что казалось еще более удивительным: они, похоже, совсем не ощущали своей значимости, напротив, создавалось впечатление, что быть инопланетянкой для них совершенно будничное занятие; они спокойно выгружали продукты в багажник, нередко тут же в тележке сидел маленький ребенок, другие дети просто терпеливо ждали своих мам. Одеты они были совсем не под стать машинам: штаны, майки, кроссовки или сланцы на всех без различия, как униформа: на мужчинах, на женщинах и на детях. Анне тут же стало неуютно, что она выбивается своим видом, в юбочке и туфлях. Она даже обмолвилась Андрею, на что тот неподдельно удивился, и велел «не брать в голову», т.к. «тут никому нет дела до твоего вида», и показал на толстую черную тетку, одетую в обтягивающий розовый трикотаж. Зрелище было уникальное, но никто на нее не обращал внимания, и она сама вела себя совершенно естественно: подсадила своего сына, похожего на черную куклу, погрузила свое большое розовое тело в машину-красавицу и вырулила со стоянки.

Дальше в ряду чудес шла сама аптека. Перед широкими стеклянными дверями стояли горшки с цветами, а в ведрах – прозрачные конусы с букетами. Оказалось, что разноцветный цветник – часть товаров аптеки, с довольно странной системой покупки: выбрав цветы, нужно было зайти внутрь и там расплатиться, т.е. сразу подразумевалось честное отношение – вполне беспрепятственно можно было взять букет и пойти дальше.

Дверь автоматически, как будто получив мысленный приказ, раздвинулась перед ними, и они втроем шагнули в огромный зал, сплошь перегороженный высокими рядами полок. Андрей уверенно повел их вглубь, к обувному отделу, и они одновременно увидели белые детские кроссовки с блестящими камушками. Соня тут же застыла с просящей физиономией, а Анна чересчур поспешно усадила дочь для примерки, как будто боясь, что волшебные башмачки раскупят, и даже не поинтересовалась о цене. Каково же было ее удивление, когда до нее дошло, что такие славные кроссовки стоят всего лишь $5.99. Анна тут же заявила Андрею, что в такой стране даже нищему вольготно жить: машина (их) стоит $1, 500, обувь – $6 – почти коммунизм. Андрей согласился, но как-то совсем без энтузиазма. Совсем скоро и Анин энтузиазм пошел на убыль, оказалось, что за милой маской человечности прячется самый настоящий капитализм.

Но, «всему свое время», и время сетовать, а тем более – плакать, еще ждало своего часа. А пока они со счастливой Соней в новых ботинках и большой конфетой в руке поехали на океан. День был солнечный, и океан появился неожиданно, как будто случайно: они ехали по похожим зеленым улицам и, вдруг, за очередным поворотом в конце улицы, всего в нескольких блоках от них открылась безбрежная живая синева. Показалось, что машина скатывается с горы навстречу волнам. На минутку стало жутковато, но они уже въехали на парковку, и Анне стало смешно за свои страхи: город и океан разделял не только высокий бетонный парапет, но и широкая полоса песчаного берега. На смену глупым мыслям пришло ощущение нереальности, океан поражал и подавлял своей несоразмеримой масштабностью. Огромные волны ритмично и гулко наплывали на песчаный берег, оставляя за собой белую кромку пены, и, не успев отхлынуть назад, опять захлестывались очередной мощной волной, – как будто отмеряя секунды вечности и гипнотизируя сознание заданным ритмом. А дальше – далекая водная гладь, переходящая в высокое небо. Впервые в жизни Анна вместе с восторгом перед вечной мощью природы ощутила свою незначимость, временность своего существования во вселенной. Стало на мгновенье неуютно и страшно, но совсем скоро страх опять сменился радостью: впереди еще целая жизнь, хватит времени на думы о смысле жизни. Но океан со своей магической аурой так потряс сознание Анны, что она загадала: они обязательно будут жить рядом с океаном, слушать его вечный гул и думать о вечном.

Дальше они поехали по знаменитому мосту и вокруг было так пронзительно красиво, что Анна вдруг разрыдалась – ее наконец-то отпустило напряжение последних дней – до нее дошло, что вся немыслимая красота вокруг отныне принадлежит ей, и что Россия с мрачностью и неустроенностью осталась уже в другой жизни, а впереди – совершенно новая страница с таким изумительно-красивым фоном. Она плакала, и Андрей и даже Соня понимали, что слезы Анны – от радости.

После того случая на мосту Анне не раз приходилось плакать, но уже никогда она не плакала от счастья.

Те два дня вместили в себя очень много: первое узнавание страны, первые картинки нового «букваря», совершенно беззаботное настроение, долгожданную радость быть опять вместе, и, главное, абсолютное бесстрашие перед будущим. Как будто судьба подарила им эти дни – затишье и передышку в бесконечной череде больших и маленьких проблем. И они радовались, не подозревая, что будущее далеко не безоблачно, что впереди у их маленькой семьи еще не одна битва, и будут более серъезные и более кровопролитные, – воистину «незнание – смело».

К концу второго дня они встретились всей компанией недавних переселенцев. Собрались все у самой преуспевающей пары – друга Андрея по институту Бориса Ларинцева и его жены Лизы. Ларинцевы уже выбрались из первой нищеты и снимали свой небольшой апартмент. Лиза работала в Русско —Американском сообществе, а Борис в маленькой строительной компании, которая занималась в основном покраской домов. У семьи был устойчивый доход (довольно приличный по общему мнению), они покупали мебель и прочую утварь в магазинах, а не на гаражных распродажах, присматривались к новым машинам, и даже совсем скоро должны были получитъ green card. Ларинцевы вполне закономерно гордились своими достижениями и радушно принимали гостей на правах полноценных граждан Нового Света. Особенно старалась Лиза: она много говорила, особенно о себе и своей работе, как бы между прочим хвалила Бориса и сына, и невинно, но слишком назойливо сводила любой разговор на свои успехи.

Анна знала Лизу давно, они часто встречались в общих компаниях, обе с симпатией относились друг к другу, но подругами так и не стали. Лиза всегда удивляла Анну, – и не ее одну, забавной раздвоенностью; с одной стороны, та была очень способная и бесстрашная особа: она училась в специальной школе с английским уклоном и уже собиралась поступать в ИнЯз, но в старших классах познакомилась со студентом из МАРХИ, и ей вдруг захотелось стать архитектором. Лиза занялась рисунком, и за год так преуспела, что с первого захода поступила в престижный архитектурный. Наделенная отличной памятью и собранностью, она легко схватывала все предметы, и оказалась в ряду первых студенток. Но, с другой стороны, Господь, одарив ее такими неординарными способностями, позабыл позаботиться об ее умении толково житейски мыслить, анализировать поступки и делать разумные жизненые выводы. Лиза, уверенная в своей исключительности, постоянно главенствовала в обществе, совершенно не заботясь о том, какое она производит впечатление, при этом порой несла такие глупости, что начинала всех раздражать, особенно мужа Бориса.

Но именно Лизе они были обязаны тем, что сидели сейчас в Америке. К моменту развала Союза и, якобы, наступившей демократии, у Лизы осталось много школьных друзей, закончивших ИнЯз, и именно через них она и познакомилась с американцами, которые им всем сделали вызов в Америку. Остальное, как говорится, история… И теперь они все – те, кто не побоялся сдвинуться с насиженного места, сидят вместе по другую сторону земного шара. Почти все: жене их третьго друга, Толи, так и не дали визу, поэтому Толя сидел сумрачный и молчаливый, он даже не сделал вид, что обрадовался Анне – как будто она была частично виновата в том, что ее с ребенком выпустили из страны, а его Люду – нет. Было жалко его, особенно с позиции собственной удачи, тем более он был всегда самый симпатичный Анне человек из всей компании Андрея.

Анна привезла всем подарки от родственников из России: хрустальные стопочки для водки (две из которых тут же разбили), шоколад для Олега, сына Лизы и Бори (на который он даже не посмотрел), баночку икры и еще много совершенно ненужных вещей, которые с таким трудом доставали в нищей России. Единственной ценностью оказались письма и фотографии для Толи от его жены, и для него же – золотой крестик на цепочке.

Кроме своих, в гостях оказалась незнакомая Анне пара, Вова и Мила. Как выяснилось из общих разговоров, они примкнули к их привычной, давно сложившейся компании несколько месяцев назад. Кажется, они выиграли green card по лотерее, оба были экономистами и уже работали почти по специальности, хотя жили пока у русской старушки. Анне с первой минуты не понравилось присутствие посторонних людей, вдобавок ee раздражало, что муж и жена оба, как заведенные, жонглировали незнакомыми Анне словами и понятиями, типа insurance, benefits, и постоянно приводили какие-то цифры. Их задорная эрудированность на тарабарском языке казалась скучной и назойливой, но, только позже до Анны дошло, что все непонятные разговоры велись в основном для нее, чтобы произвести впечатление на новичка.

Да и сама пара не понравилась Анне. Вова был, явно из того, почти совсем забытого круга «друзей Игоря Мейера»: с таким же апломбом, самоуверенностью и инфантильностью в одном лице. У него была довольно пригожая наружность, особенно притягивал бархатный взгляд светло-карих глаз, но что-то чудилось в фигуре и в лице как будто немножко непропорциональным (слишком большой рот и черезчур узкие плечи?), что делало его похожим на Буратино. Мила – его жена, несмотря на все старания, выглядела совсем не «мило»: небольшое лицо с острым носом, темные пристальные глаза и надменное выражение лица, – при совершенно ординарной наружности такие женщины на родине почему-то имеют репутацию «знающих себе цену».

Вдобавок, у супругов прослеживались видимые на глаз напряженные отношения: они оба согласно говорили о своей успешной американизации, о смышленности сына (у них был мальчик примерно такого же возраста, как и Соня), но когда обращались друг к другу, что-то тяжелое повисало между ними. Закончились посиделки тем, что Вова напился больше всех и стал открыто приставать к Анне; всем стало неприятно, хорошо хоть Андрею хватило выдержки свести всю некрасивую сцену на шутку – он помнил, что Анна не переносит мужчин такого типа и поведения; но Мила всерьез рассердилась и обиделась на мужа, и поспешила увезти его домой.

Дальше сидели привычным своим кружком, посмеялись над Вовой и его ревнивой женой, а потом Лиза повела Анну на кухню, чтобы «немножко посплетничать», и, действительно, вывалила на Анну поток информации: что и где покупать, какие здесь носят джинсы, какие у них с Борей доходы, как их сын до сих пор не любит школу, и что им нужно будет переехать в район, где школы лучше, и какой он способный, особенно в математике, и дальше: об особых сковородках, дантисте, и о каком—то Николае на работе. Она так простодушно радовалась приезду Анны, ей наскучило быть одной среди мужчин, – поэтому она и привела Вову и Милу в компанию, но «они оказались немножко странные, хотя и ничего».

Анна устала и ей уже хотелось домой (как быстро она стала считать дом Мирохиных домом!), Соня уснула на диване, и еще предстоял неблизкий путь в ночи, да и после таких интересных и необыкновеннх дней Анну утомлял и раздражал разговор о каких-то дурацких мелочах, хотя она и сочувствовала Лизе в ее желании выговориться. Андрей тоже утомился и вскоре пришел за Анной на кухню, чем спас ее от бесконечной Лизиной экзальтации. Отговорившись тем, что теперь они никуда не денутся, и у них впереди много времени для общения, они посадили сонную Соню в машину и поехали в свой новый «дом».

К слову сказать, у них с Лизой так и не получилось «многих встреч» в новой жизни, каждому из них был уготовлен свой путь, и вскоре от их дружных посиделок остались только нечастые звонки по телефону…

В понедельник начались будни. Анна приступила к работе. Скажем прямо, работы, как таковой, не было: спуститься после ухода Галины вниз, зайти к Ники, пожелать ему доброго утра, спросить, что он хочет на завтрак (тут вариации из трех: хлопья с молоком, теплую овсяную кашу из пакетика или же, чаще всего – «он пока не голоден»). Иногда, когда он уставал от телевизора, то хотел, чтобы Анна поговорила с ним (говорил он один), дальше – обед (чаще всего тунец из банки с соевым соусом) и все. Ей даже не нужно было сидеть у него в комнате, просто быть у них на этаже. Ничего сложного, но как тягостно оказалось такое бездельное многочасовое сидение среди грязи, вони и бардака. Анна в первый же день решила понемножку постепенно прибирать дом. Но Галина, заметив более – менее чистые участки в доме, отреагировала очень неожиданно. Она, как всегда, с извинительной улыбкой, сказала Анне, что не стоит ничего трогать с мест, а то «Ники переживает, когда не находит нужную вещь». Что в переводе Андрея означало: «Галина боится, что ей придется тебе платить дополнительные деньги, она не понимает, что тебе просто противно находиться в грязи». Пришлось смириться с грязью; единственное место, где она действительно навела порядок, была кухня. Кухней никто, кроме нее, не пользовался, и она перемыла всю посуду, вычистила холодильник от прошлогодних продуктов, и чаще всего проводила там весь день. Еще Ники как-то упомянул, что он любит борщ, и Анна взяла за правило пару раз в неделю варить борщи, что всем понравилось: Ники действительно сьедал теперь каждый день тарелку любимого супа, а Галина радовалась, что они нашли подходящую для Ники еду. Сама она по-прежнему питалась пиццей, китайской едой и тортами у себя в комнате.