Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Все это было терпимо; ужас случился на третий день. Ники вдруг попросил Анну потрогать шишку. У больного была злокачественная опухоль – саркома, и на спине около правой лопатки выпирал довольно большой нарост, заметный даже через одежду. По прогнозам врачей у пациента после сеансов радиации постепенно должно было произойти размягчение опухоли, и потом, при удачном раскладе, она должна бы совсем исчезнуть. Мысли о состоянии шишки справедливо волновали Ники больше всего. Но, как бы в насмешку над ним, больной сам никак не мог проверить результат лечения. И на третий день он, по его понятиям вполне резонно, попросил Анну потрогать его tumor. Она не сразу поняла значение слова, а Ники уже повернулся к ней спиной и задрал пижаму. Анна остолбенела от ужаса и отвращения: на белой дряблой спине совершенно неестественно торчала шишка величиной с картофелину, обтянутая такой же белой кожей. Анна почувствовала, как к горлу подступает тошнота, – чувство брезгливого отвращения оказалось сродни тому, как если бы Ники вдруг снял штаны и попросил потрогать его член.

Она пробормотала что-то, кажется, – «ей нужно помыть сначала руки», побежала в ванную, включила воду, и постояла там в нерешительности. Потом опомнилась, увидела, что стоит в грязной вонючей ванне Митрохиных, двумя пальцами осторожно закрыла кран и пошла на кухню. Там она действительно вымыла руки, решила, что выхода у нее нет, схватила коробку с салфетками и пошла назад к Ники.

Тот так и сидел с задранной пижамой, и шишка торчала так же безобразно, но Анна уже пришла в себя. Она сказала Ники, что у нее холодные руки и она лучше потрогает опухоль через тонкую салфетку, чтобы ему было приятнее. И, не дожидаясь ответа, схватила из коробки несколько салфеток, накрыла ими шишку и уже более хладнокровно стала осторожно жать ее. На деланно-равнодушный вопрос Ники: «Ну как там, все еще твердая?», Анна уже спокойным голосом ответила, что ей трудно сказать, ведь она не знает, какая она была прежде. И тут же спохватилась, подумала, что нужно было сказать, что шишка уже мягкая, пусть больной порадуется. Но Ники, похоже, остался довольным: теперь Анна будет знать, как было на сегодняшний день и сможет наблюдать за будущими изменениями.

В первое время Анне казалось, что она никогда не привыкнет к жуткому виду неестественного нароста на спине, но, к своему удивлению, совсем скоро стала смотреть на шишку совершенно спокойно, хотя и продолжала трогать ее через салфетку, пока не обнаружила в аптеке одноразовые перчатки. Вообще, она быстро свыклась со своей новой ролью, только временами на нее вдруг накатывал приступ тоски, и в голове проносилось: «Боже мой, почему я здесь, что я тут делаю?», но такие минуты возникали редко и быстро проходили под влиянием волшебной фразы: «это временно, нужно потерпеть».

Галина и Ники относились к ней хорошо. Галина радовалась, что Анна пришлась по душе капризному Ники, и что с ней можно вечерами побеседоватъ по телефону. Ники нравилось, что Анна спокойная, он устал от чужих (Галиных) эмоций и откровенного безразличия к его положению, нравилось, что Анна готовит ему борщи, следит за его опухолью и слушает его жизненные мудрости. Всеми заброшенный, он не подозревал, что слушать его мудрости оказалось для Анны тяжелым бременем, одной из неприятных обязанностей, из разряда «что поделаешь – терпи». Ники, то ли под влиянием болезни, то ли по натуре – а скорее всего, от того и другого вместе, был совершенно мрачным человеком. Вся его мудрость, честно говоря, сводилась к одной фразе: «В Америке зад свой не подставляй…». Анна просто не могла переносить ни его примеры из жизни, ни его философские выводы. Она только что приехала из мрачной безнадежной страны в Америку, чтобы начать строить новую светлую жизнь, и тут тебе этот больной мрачный старик – неудачник поучает тебя, как жить в новой стране.

Она так и не смогла примириться с мрачным пессимизмом Ники и через это не смогла по человечески пожалеть бедного и одинокого старика, так и воспринимала до конца общение с ним, как неприятную работу. Самое интересное, что потом она не раз вспоминала его фразу по поводу «не подставляй» – в ней действительно оказалась немалая доля правды. И еще: годы спустя, сама оказавшись в тяжелом положении, ей стало стыдно за себя ту, молодую и эгоистичную, за то, что у нее не нашлось тогда жалости и сочувствия к умирающему человеку…

Андрей с облегчением сбросил заботу о Ники со своих плеч, ему нужно было наконец то закончить составления application for asylum – заявление в иммиграционные службы на политическое убежище. Большой труд в несколько десяток страниц был уже написан и вчерновую переведен все той же незаменимой Лизой, и теперь осталось только, чтобы его отредактировал человек, для которого английский – родной язык. И тут не обошлось без Лизы; через свое Русско —Американское содружество она нашла для Андрея волонтера – американку Лорен, которая предложила свои услуги. В то время еще не угас интерес к недавнему врагу Америки – бывшему СССР, поэтому американцы нередко помогали русским адаптироваться в новой стране.

Андрей уже отдал Лорен свой труд, и, похоже, рассказанная там история жизни молодой семьи заинтересовала своей необычностью американку, настолько, что та часто встречалась с Андреем и расспрашивала его о жизни в России. Когда приехала Анна с Соней, ей захотелось встретиться и с ними…

И вот, неделю спустя после их приезда, в субботу, Лорен появилась у них в гостях. Андрей сразу же пригласил ее наверх, извинившись за грязь на первом этаже – ему было стыдно, но Лорен не поняла, почему он извиняется за чужой стиль поведения, ведь у них на этаже чисто и довольно уютно. Анну совсем не радовала подневольная встреча с незнакомой женщиной, после первой недели работы ей хотелось отдохнуть и провести выходные втроем. Но, в то время она полностью доверялась Андрею. Она верила, что он уже успел за полгода адаптироваться в Америке, более менее уверенно ориентируется в новой стране и знает, что лучше для них.

Анна вообще по-новому глядела на Андрея. Все эти месяцы у нее сохранялся образ мужа, расцвеченного разлукой до идеала – родного и близкого, любящего, веселого, остроумного, заботливого и верного, и главное, своего. Но, оказалось, что она успела немножко отвыкнуть, так, что теперь смотрела на него слегка со стороны. И то, что она увидела, не разочаровало Анну, напротив, ей польстило, что Андрей вполне органично вписался в новую страну. Его слегка удлиненное лицо, голубые глаза и открытая улыбка естественно делали его похожим на типичного американца, и Анна даже внутренне возгордилась, что у нее такой муж – симпатичный, умный, самостоятельный.

Андрей немножко рассказал ей о Лорен, – что ей где-то лет сорок и она преподает английскую литературу в старших классах. После такой информации Анна ожидала увидеть классическую училку, что-то типа Валентины Павловны лет пятнадцать назад. Каково же было ее изумление, когда на лестнице вслед за Андреем появилась одна из тех прекрасных инопланетянок: стройная, в джинсах в обтяжку, с длинными светлыми волосами до плеч и ослепительной улыбкой кинозвезды. Анна растерялась и почувствовала себя гадким утенком рядом с такой красавицей. Лорен уверенно протянула руку для пожатия, назвала себя, и Анне оставалось только ответно пожать ей руку и тоже представиться. Потом Андрей познакомил ее с Соней, та засмущалась, насупилась, а Лорен произнесла «so pretty». На этом более менее сносная часть приема закончилась. Ситуация для Анны складывалась неестественная и неприятная: она почти не знала английского, абсолютно не понимала Лорен и не знала, как себя вести в ее присутствии. Андрей переводил Анне отдельные фразы, Анна односложно говорила yes или no, сидела напряженная, внутренне злясь на себя и на Андрея за такое «чудесное» знакомство и ждала, когда же все закончится. Самый радостный момент из всей встречи для нее настал, когда Лорен наконец-то поднялась с дивана и сказала, что она была очень рада познакомиться с Анной и Соней; эту часть Анна поняла и согласно закивала в ответ, как китайчик, и так же радостно сказала good bye, в надежде, что знакомство их на этом закончилось.

Но, как оказалось, обрадовалась она зря. Через пару дней Андрей, сделавший вид, что не понял настроения жены, обьявил, что она и Соня очень понравились Лорен, и та хочет повозить их по интересным местам, чтобы они поближе познакомились с американской жизнью. Видя, как Анна протестующе напряглась в ответ, добавил миролюбиво, что общение с Лорен поможет ей раскрепоститься с языком. Вполне логично, хоть Анну немножко задело, что Андрей не спросил ее мнения.

Весь следующий месяц вечерами и в выходные Лорен заезжала за ними и возила в музеи, в детские парки, на ярмарки. Когда Андрей не мог ехать – ему дали небольшую работу от компании, где работал Борис, то они ездили без него, втроем с Соней. Анне по-прежнему было неуютно с Лорен, она не понимала ее из-за языкового барьера и чисто по человечески – новая знакомая так и оставалась для нее инопланетянкой с загадочным менталитетом.

Скоро, правда, Анна разглядела, что Лорен действительно не так молода, да и не красавица, просто хорошо сохранившаяся тетка с традиционной американской улыбкой на лице. Вдобавок, вопреки самоуверенному виду, она оказалась неожиданно откровенной и дружелюбной, не кокетничала и правдиво отвечала на все щекотливые воросы. Но этого было мало, чтобы действительно подружиться. Главное, Анна не понимала, почему Лорен тратит все свободное время на нее и Соню, для нее самой были в тягость визиты «подруги» и совместные поездки по интересным местам. Получалось, что у Анны кроме прямой обговоренной работы – общением с Ники (и вечерами с пьяной Галиной), вдруг появилась дополнительная, тоже неприятная работа —дружба с Лорен. Конечно, она была благодарна, что Лорен переводила их бумаги, помогала им, но зачем ей нужна была она, Анна?

Но дружба продолжалась. Более того, она вдруг пригласила их на празднование Дня благодарения к своей тете. Анна всячески отнекивалась, ей совершенно не улыбалась идея провести дополнительный выходной вместе с Лорен и ее тетей. Но Андрей уговорил ее, сказал, что ей не стоит дичиться, лучше быть более открытой к новой жизни, культуре, праздникам. Анне пришлось согласиться.

Впоследствии Thanksgiving станет один из любимых Аниных праздников, как и для большинства американцев. Но тот первый праздник тоже навсегда останется в памяти, как один из самых неприятных дней…

В тот день они, как им было сказано, поехали к тете Лорен к четырем часам. Жила тетя недалеко, в соседнем городке. Они без труда нашли улицу и дом, позвонили в дверь, украшенную венком из осенних листьев. Дверь открыла очень пожилая седая женщина и немножко недоуменно уставилась на них. Анне тут же захотелось повернуться и убежатъ, Андрей тоже немножко смутился, стал что-то говорить про Лорен, слово Thanksgiving он забыл, то что они приглашены, он тоже не решался сказать – а вдруг они ошиблись и это не тетя Лорен. Как выяснилось – действительно, это была не тетя; женщина крикнула вглубь дома и показалась другая пожилая женщина, более осанистая и помоложе, теперь уже действительно тетя. Настоящая тетя изобразила на лице приветливую улыбку, представилась – звали ее Джен, пригласила в гостиную, сказала, что рада их видеть, и что Лорен еще нет, и она, к сожалению, вынуждена их оставить одних, – у нее в кухне готовится обед. Вторая женщина тоже ушла – помогать тете. Они уселись на диван и молчали: Анна с немым укором, Андрей – с независимым видом. Даже Соня молчала, ей объяснили дома, что едем в гости, и она не понимала, почему они оказались совершенно одни в чужом доме. Правда, любопытство не оставило ее, она исподтишка рассматривала комнату, камин, картину над ним и статуэтки на каминной полке.

Сидеть пришлось минут пятнадцать, показавшимся им вечностью. Наконец —то прозвучал звонок, и тетя поспешила к двери – слава Богу, это была Лорен. Вся изизвинявшись, она сообщила, что забыла дома пирог и пришлось возвращаться за ним с полдороги. Посидев с ними пару минут, она пошла к тете, чтобы помочь ей накрыть стол. Они опять остались одни, правда, столовая была прямо рядом с гостиной, и они видели, как Лорен бегала из кухни в столовую, расставляя тарелки и приборы, ободряюще кивала им головой и опять исчезала. По всему дому разносился аромат зажаренной индюшки, Соня тихонько пожаловалась Анне, что она хочет есть, Анна так же тихонько велела ей потерпеть.

Уже начинало темнеть, когда их наконец-то пригласили к столу. Суетились женщины не зря – их взору предстала сервировка, достойная королевского приема. Стол, застеленный праздничной скатертью – осенние листья на бежевом фоне, приглушенно освещался большой люстрой, создавая атмосферу уюта, у каждого прибора стоял подсвечник в виде тыквы с оранжевой свечкой, и посредине стола – ваза янтарного стекла с декоративными плодами. Тарелки и салфетки были в той же осенней гамме. На столе уже стояло несколько больших блюд (как выяснилось потом, с приготовленными овощами), соусница, еще небольшая вазочка с чем-то красным, похожим на варенье – и все. Лорен подсказала, где им лучше сесть, и после того, как все расселись и наступила напряженная тишина, тетя внесла гигантскую запеченную индюшку. Пир начался.

Они сидели за столом странной компанией: две пожилые женщины (вторая оказалась одинокой подругой тети), Лорен, их дальняя родственница лет пятидесяти и они втроем. Парадность сервировки, по мнению Анны, никак не сочеталась с едой: зеленые бобы с луком, брюссельская капуста, странная запеканка из хлеба. Единственно съедобным казались сама индюшка с подливкой и картофельное пюре. Да и то, когда Анне передали вазочку с красным желе и объяснили, что это клюква, и Анна послушно, как все, положила ее на кусок индюшки, то ее чуть не вырвало: мясо птицы и варенье, пришлось тихонечко соскрести клюкву в сторонку. Соня съела только кусочек индюшки и пюре, от всех остальных деликатесов она решительно отказалась.

Зато все остальные с удовольствием поглощали наготовленные блюда и нахваливали их так, как будто на столе было действительно что-то необычайно вкусное. Анна не могла понять: почему среди такого продуктового изобилия в магазинах нужно в большой праздник есть скучные овощи и индюшку с вареньем. Когда пришло время для сладкого, их спросили: какой пирог они предпочитают – яблочный или тыквенный, она, не задумываясь, тут же выбрала яблочный для себя и для Сони, и удивлялась, что вся американская часть стола ела и восхищалась тыквенным пирогом (за которым Лорен пришлось вернуться с полпути).

Но самым неприятным оказалась не еда, – о вкусах и традициях не спорят, а странная компания, в которой они очутились по милости Лорен. Анна чувствовала себя совершенно чужой на чужом для нее празднике, Андрей старался как-то вести разговор, но у него тоже получалось неловко: его английский был не настолько хорош, чтобы поддерживать беседу в незнакомом обществе. Пожилые американки, когда обращались к ним, говорили медленно и почему-то громче обычного, как будто их так лучше поймут. Лорен старалась больше всех – ей так хотелось, чтобы им было комфортно и чтобы понравилась еда и сам праздник, но своими чересчур задорными восклицаниями действовала на нервы больше всех. Анна буквально считала минуты до того момента, когда можно будет поблагодарить за чудный праздничный ужин и откланяться. Андрей, вне сомнения, понимал ее настроение, но старался не замечать, и продолжал играть роль благодарного гостя, общаясь уже в основном только с Лорен – благо все расслабились, и пожилые американки стали обсуждать что-то свое. Он подливал себе и Лорен вина – Анна больше не хотела, и, казалось, не видел умоляющего взгляда жены с немой просьбой поскорее уйти.

Все кончается, в конце концов закончился и их визит. Анна всю дорогу назад молчала, Андрей делал вид, что все прошло замечательно, Соня наконец-то разговорилась, и полились ее нескончаемые вопросы и мудрые рассуждения по поводу увиденного, Андрей с показной радостью общался с дочерью, чтобы не чувствовать молчания жены. Так, «усталые, но довольные» они вернулись в дом Митрохиных. Анна, совсем выжитая физически и психически, мечтала только, чтобы поскорее уложить Соню спать и самой лечь в кровать и посмотреть – не понимая, какой-нибудь фильм.

Но неприятный день продолжался. Галина, услышав, что они вернулись из гостей, тут же набрала их номер, и в трубке раздалось традиционное «ну, как вы..». Голос у нее был, конечно, нетрезвый. С настойчивостью пьяного человека она начала выспрашивать, понравилась ли им индюшка, и какие овощи были у них на столе и какой пирог подавали на десерт. Анна послушно, ровным голосом отвечала на все ее вопросы. Удовлетворив любопытство, Галина рассказала, что она заказала им с Ники праздничный обед в ресторане, и поделилась радостью, что Ники сьел половину куска индюшки и поел овощей, правда в этот раз у них в меню почему—то не было его любимого sweet potato, а тыквенный пирог оказался суховатым. И дальше пошел разговор о Никиных приорететах в еде, плавно перетекающий в заботу о Ники, и заодно подключились просто отвлеченные вещи – Галина решила устроить себе удовольствие в честь праздника – общение на пару часов с подневольной Анной; так долго и так откровенно Галина еще ни разу не позволяла себе говорить. Анна слышала, как речь Галины становится все более бессвязной, она знала, что Галина параллельно разговору опустошает бутылку вина, и терпеливо ждала, когда та уже будет не в состоянии продолжать беседу.

После того, как Галину наконец-то сморил богатырский сон, и до их комнаты донеслись характерные раскатистые звуки, Анна молча прошла мимо сочувствующего взгляда Андрея, легла ничком на кровать и разрыдалась громко, истерично, с подвываниями – так, что, наверное, слышно было и внизу – если бы там было кому слушать. Андрей сначалa бросился утешать, но потом даже испугался истерики жены, он никогда еще не видел Анну в таком состоянии. Он принес ей воды, силой заставил выпить полстакана, потом сидел рядом, гладил по спине и говорил тихонько ласковые слова: просил прощения за черствость и, вообще, за все. И, действительно, в его словах чувствовалась и любовь, и забота и раскаяние. Раскаяние было очень трогательным и искренним, – Анне даже стало неловко, что Андрей так тяжело переживает свою вину, ведь он не виноват (ну, разве, самую малость) в том, что получился столь непереносимо тяжелый день. Постепенно Анна успокаивалась, – жизнь уже не казалась сотканной сплошь из горечи и обид, и вскоре даже улыбнулась сквозь слезы торжественно-серьезной фразе Андрея, что он «больше не позволит Анне так расстраиваться». День, прошедши так паршиво, заканчивался на хорошей ноте. Ах, если бы на этом закончились бы все их беды…

Документы для эммиграционных служб были оформлены, проверены и отправлены. Оставалось ждать официального разрешения на работу, и они немножкo расслабились. Андрей сделал за cash небольшую работу для компании Бориса, в результате чего у них появились небольшие деньги для ремонта машины (уже!) и для мелких радостей в виде Макдональдса, Барби для Сони и прочиx недорогиx развлечений. Лорен по-прежнему приходила в гости и всегда готова была их сопровождать, но, к удивлению Анны, Андрей теперь сам старался избегать ее визитов. Анне, с ее щепетильностью, показалось такое его поведение непонятным и даже некрасивым: ведь Лорен действительно помогла им с документами, а теперь, когда ее помощь больше не нужна, Андрей, похоже, не хочет продолжать с ней знакомства. И она уже сама соглашалась на дружбу с Лорен, чтобы сгладить неловкие моменты с переменой настроения Андрея. Они теперь иногда вдвоем ездили в магазины с женской одеждой или сидели в кафе, и Лорен терпеливо общалась с Анной, пытаясь помочь ей с разговорным английским. Как ни странно, Анна даже начала привыкать к Лорен, как свыкаются с новыми родственниками, хотя та по-прежнему ставила ее в тупик своим менталитетом: например, она могла сказать что-нибудь откровенно нелестное о себе или отвесить неожиданный комплимент в адрес Анны – причем за ее фразами не чувствовалось задней мысли понравиться или сделать приятное, так – походя – констатация факта. Как-то раз, увидев Анну в короткой юбке, Лорен сказала ей, что у Анны очень красивые ноги. Анна смутилась и не знала, как реагировать: во-первых, она всегда считала, что у нее слишком тонкие ноги – что было правда по российским меркам, а во-вторых, для нее было непонятно, как одна женщина может так беспечно сказать другой о ее достоинствах – тоже было непривычно по российским меркам. Несмотря на такие странные мелочи, Лорен уже не казалась Анне человеком с другой планеты, и она смирилась с мыслью, что в их жизни отныне будет присутствовать американская подруга Лорен.

…Беда пришла в виде обычного телефонного звонка. Звонила Лиза; они первое время часто перезванивались, Лиза на правах старожила по-дружески давала Анне советы, расспрашивала о их житье – бытье, рассказывала много о себе и о Боре, еще больше об Олеге; за неимением частых встреч (жили они не очень близко) Лиза старалась почаще звонить днем, зная, что у Анны много свободного времени.

И в этот раз она начала с обычной невинной болтовни, рассказала, что у них был Толя в воскресенье в гостях и что они перепились с Борисом, так, что Толе пришлось остаться у них ночевать, и дальше что – то смешное на тему русских посиделок. Анна слушала и смеялась, и даже не сразу заметила, что Лиза вдруг переменила тон на серьезный и говорит что-то об Андрее. В сердце неприятно заныло – оно откликнулось раньше, чем включилось понимание. А потом ей захотелось положить трубку, чтобы не слышать продолжения, но она так и сидела, уставившись на грязный стол и слушала Лизу, заранее зная, что та скажет.

А Лиза говорила о том, что она случайно услышала, как пьяные Борис и Толя обсуждали отношения между Андреем и Лорен. Лиза тут же извинилась за то, что стала вестницей такой неприятной новости, и что не ее дело влезать в чужие семейные дела, но она, конечно, на стороне Анны и против того, чтобы их, женщин, дурили, тем более – это она, Лиза, познакомила Андрея с Лорен и, получается, что она тоже немного виновата. Анна молчала, а Лиза пыталась свести свой разговор к банальному «не бери близко к сердцу, всякое бывает», но, не слыша реакции со стороны Анны, спешно и скомканно закончила разговор и положила трубку.

Анна тоже осторожно положила трубку на телефон и сидела молча, глядя на тот же грязный стол. Она ничего не думала, ей только было очень-очень плохо. Как будто жизнь кончилась. Она поняла в тот момент, что жизнь действительно может кончиться при жизни, и это то, что случилось с ней. Как будто из души вынули большое и главное, и на месте того большого стало пусто и тоскливо. Как тяжело проживались минута за минутой… Сколько их ей еще отмерено в жизни – и уже всегда так тяжело?.. Самое невыносимое – что она осталась одна в этом новом мире (Соня не в счет), и не знает, как же ей жить дальше. У нее даже нет денег на билет назад, да она и не хочет назад, но и оставаться здесь после всего уже тоже невозможно…

Так и сидела она, застывшая, не думая, что уже время обеда, и хорошо бы покормить Ники или хотя бы справиться о его самочувствии, забыла, что наверху Соня сидит уже какой час в пижаме перед телевизором, неумытая и голодная; все стало неважным и ненужным, она очутилась в тоскливом и мрачном безвременьи.

Вдруг она услышала знакомые шаги и увидела, что в столовую входит Андрей. Он как-ни-в-чем-не-бывало улыбнулся ей, и она, прозревшая, наблюдала, как он умело делает вид, что рад ее видеть. «Боже мой, как гадко и противно, а она сама – доверчивая слепая дура». Анна подняла на него тяжелый взгляд, в котором сконцентрировались обида, презрение и ненависть одновременно. Андрей испугался:

– Анна, ты что?… Что случилось?… Что-то с Соней?… – но увидел, что Анна отрицательно качнула головой, выдохнул с облегчением, – как ты меня испугала, ты даже не представляешь.

Но видя, что Анна по-прежнему молчит и смотрит на него с презрением, начал догадываться о причине, все еще надеясь, что он не прав. Он ласково взял Анну за руку и хотел приобнять ee привычным жестом, но Анна с брезгливостью отстранилась от него. Андрей покорно сел на соседний стул и уже виновато спросил: – Анна, ну что с тобой, ну нельзя же молчать… Скажи, что случилось, и мы с тобой поговорим.

«Мы с тобой» резануло Анну, она вспыхнула на этих словах, посмотрела ему прямо в глаза, улыбнулась с насмешкой и горечью, и выдавила из себя: – Не ломай комедию, противно. Прибереги свое мастерство для Лорен. И оставь меня, пожалуйста… Видеть тебя не могу…, – сама того не ведая, она повторяла типичные фразы обманутых женщин.

Но, в ее голосе было столько неприступной ненависти и презрения – такой жену Андрей еще не знал и не представлял, – он понял, что самое правильное для него сейчас действительно молча уйти.

Вот и все: Анна смотрела, как уходит ее самый родной человек, виновато, со сгорбленной спиной, знающий, что предал ее доверие, ее любовь, ее надежды. Уходит и оставляет ее одну с горем, одиночеством и пустотой…