Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

- -
- 100%
- +
Анна с Андреем сидели у себя уже одетые, готовые к самому ужасному. Они не могли спуститься – с их статусом нельзя было светиться перед полицией. На какое-то время внизу стало тихо, но скоро послышался звук другой машины – Emergency, опять сильный лай собаки, и по лестнице чем-то загрохотали, – оказалось, что медики принесли тележку, куда положили Ники и отвезли его в больницу. Потом опять шум в Галининой спальне, видимо, пытались все-таки ее разбудить, – и только часа через два в доме затихло, когда тревожная тьма за окном разбавилась робким рассветом.
…Для «выспавшейся» Галины наступили черные дни. Во—первых, Ники, вопреки его заветному желанию умереть дома, оказался в больнице. После всего случившегося речи быть не могло, чтобы вернуть его домой. По поводу «преступно-халатного» отношения к больному мужу на Галину было заведено дело: ее вызывали то в полицию, то в социальные службы. Провинившейся женщине пришлось взять отпуск на работе, ездить то по инстанциям, то к Ники в больницу. Неизвестно как, но она сумела убедить проверяющих, что у нее на почве переживаний о больном муже в последнее время случился психический сбой, и она ошибочно обратилась за помощью не к доктору, а к алкоголю. Подтверждением ее теории служило то, что она была примерным работником, никогда не пропускала работы без уважительной причины, и то, что за Ники до недавнего времени был хороший уход – об Анне не упоминалось. Дело удалось замять, видимо, полицейских до того впечатлила картина спящей в грязи среди объедок и бутылок немолодой женщины, что поневоле складывалась впечатление психического срыва от переживаний, – кто бы мог подумать, что таков был многолетний стиль жизни Галины Митрохиной.
Самым кошмарным для Галины в новой ситуации оказались даже не постоянные хлопоты об отпущении грехов, и уж никак не переживания о муже, попавшем в больницу; самое главное – она теперь не могла пить – ей нужно было доказать, что у нее нет проблем с алкоголем. Воздержание по-настоящему выматывало Галину, и на сей раз она действительно была близка к психическому срыву.
Алпатины одни, без Сони, несколько раз ездили в больницу к Ники; он лежал под капельницей с морфином и другими препаратами; их он то ли уже не узнавал, то ли они ему стали совершенно безразличны, но он никак не реагировал на их присутствие. А порой вдруг начинал говорить настойчиво о каких-то своих проблемах, очень странных и непонятных – из его наркотических видений.
Галина теперь звонила Анне очень коротко, только по делу, рассказывала вкратце о своих делах, о визитах к «бедному Ники», о разговаре с доктором и т. д. При этом она старалась не касаться щекотливых тем, старательно обходя в разговорах чудеса той памятной ночи. Анна в очередной раз убедилась, насколько Галина разумно и адекватно мыслит в трезвом виде, – бедная женщина, как она довела себя до такого неприглядного облика; но, даже со скидкой на обстоятельства, «бедная» женщина вызывала в ней мало сочувствия, скорее же презрение и насмешливую брезгливость.
Именно в эти дни судьба, похоже, решила наградить Алпатиных за мужественное перенесение тягот – Андрей совершенно неожиданно получил работу в одной из архитектурных фирм. Он удачно прошел интервью – им нужен был человек, умеющий рисовать и в то же время знающий архитектуру, чтобы рисовать фасады домов для рекламных брошюр, – как раз то, что Андрей мог делать профессионально. После испытательной недели его утвердили в штате, заключили с ним договор, дали почасовую зарплату со всеми бенефитами.
Надо ли говорить, как они себя чувствовали – они оба очутились на седьмом небе… Наверное, никогда человек в России не будет так радоваться при слове «работа», в то время, как для американца это основа основ, наряду с семьей. Деньги, машина, даже дом – все второстепенно и не существенно, по крайней мере для среднего класса; один из первых и главных вопросов при знакомстве: «Чем ты занимаешься или как ты зарабатываешь на жизнь» – отсюда и начинается менталитет, выросший из глубин сурового протестантизма. И хотя в то время они были далеки от мудрых заключений, но именно тогда в их сознании зародились ростки американизма, из которых потом вырастет новое отношение к жизни. Не они первые, не они последние – так Новый Свет обращает новоприбывших в свою веру…
Волшебное слово «offer» вмиг поменяло статус их семьи: они стали удачливыми, признанными и почти богатыми – при зарплате десять долларов в час. Заветные мечты о своем – разумеется, съемном жилье оказались доступной реальностью и даже необходимостью: архитектурная фирма находилась в Главном городе, который жители городков уважительно называли The City, и ездить на работу было далековато. Этот факт стал для Анны дополнительным бонусом к счастливым переменам в жизни – она все не могла привыкнуть к патриархальной жизни маленького городка – ей не хватало города в традиционном понимани: с уличным шумом, магазинами, забегаловками и незнакомыми прохожими. О Боже, как все удачно складывалось!
В ближайшие выходные они с самого утра поехали по гаражным барахолкам подыскивать себе необходимые вещи для самостоятельной жизни. Сонечка прыгала от радости, ей нравилось ковыряться в коробках с игрушками, которые продавались за бесценок. Было смешно наблюдать за ее вдруг проснувшимся вещизмом, но сами они мало отличались от дочери, так же радовались удачным приобретениям: тарелкам, стульям, настольной лампе. Подобно перелетным птицам, собирали нужный хлам для нового гнездышка.
Мечты и планы на ближайшее будущее кружили голову, в их наступившей счастливой жизни не осталось места для бедных Митрохиных. Порой у Анны мелькала мысль об умирающем Ники, но она отгоняла ее, успокаивая себя тем, что больной уже никого не узнает и ему не нужны их визиты. Как оказалось, визиты нужны были не Ники, а самой Анне: после смерти старика ее периодически мучило сознание, что она как бы воспользовалась на время его болезнью и скорой смертью, чтобы выжить в тяжелый период, и выбросила умирающего из своей жизни за ненадобностью…
Смерть Ники хоть и ожидалась, но произошла неожиданно и до странности буднично. Андрей был на работе. Анна спустилась вниз, чтобы сварить кофе. Галина вошла в кухню, попросила сварить и для нее и ушла опять к себе. Тут зазвонил телефон, через минуту опять вышла Галина, ровным голосом сказала: «Ники умирает, я еду в госпиталь», и стала надевать туфли. В это время опять зазвонил телефон и ей сказали, что Ники только что умер.
…Вот так закончилась жизнь никому не нужного Николая Митрохина – в госпитале – чего он так боялся – и никого рядом, ни жены, ни сына, ни даже Анны. Да, у Митрохиных был сын – Петя, с которым Ники крупно разругался несколько лет назад и с тех пор слышать о нем не желал. Галина несколько раз по пьяне туманно рассказывала об их несогласиях, но Анна так и не поняла, что же все-таки между ними произошло. Удивительно, что сама Галина говорила о сыне, как о постороннем человеке, очень коротко, не упоминая при этом об ее личных чувствах к единственному отпрыску.
Петя приехал на похороны, и по внешнему виду можно было сразу сказать, что он родной сын Митрохиных – он казался улучшенной копией Ники: еще молодой, высокий – не в отца, но те же черты лица, те же ужимки и тот же настороженный взгляд. Младший Митрохин не корчил из себя примерного скорбящего сына, – заметно было, что ему тяжело находиться в грязном доме, тяжело общаться с подвыпившей матерью, еще тяжелее – исполнять ритуальная порядки и ехать сначала в церковь, а потом на кладбище – хоронить отца. На Анну и Андрея он смотрел равнодушно – люди из России его не интересовали. Спал он на диване в гостиной – единственной более менее чистой комнатой внизу – ей никто не пользовался, уходил из дома рано утром и возвращался к вечеру.
Он не скрывал, что приехал только для того, чтобы выполнить неприятный для него сыновий долг, и вел себя корректно и внешне невозмутимо. Но от его присутствия всем, включая Галину, становилось неуютно. Впрочем, как скоро выяснилось, он действительно исполнил сыновий долг перед отцом – только его стараниями Ники был все-таки похоронен. Галина в первый же вечер сорвалась. Как только приехала из госпиталя, где подписала соответствующие бумаги, она заперлась в комнате; и уже через пару часов у Анны зазвонил телефон, и в трубке послышалось традиционное Галинино вступление «ну, как вы..»
В тот вечер она выпила свою бутылку вина – понятно, с горя, и на следующий день почти трезвая встретила сына, поговорила с ним; а потом ушла в свою спальню, позвонила в delivery, и оставшиеся два дня до похорон никто не видел ее трезвой. Она сбросила на сына все организационные дела, а сама наконец-то после долгого воздержания буквально ушла в запой. Мало того, она даже в церковь на отпевание покойного мужа явилась навеселе и всю службу, под скорбные звуки: «Со святыми упокой…», глупо улыбалась и подхихикивала. Неизвестно, как прошли сами похороны – Алпатины на кладбище не поехали – но мать и сын вернулись домой порознь, и на следующее утро Петя с утра улетел, даже не попрощавщись с матерью.
После похорон они с Андреем стали срочно искать жилье. Галина в пьяных вечерних разговорах уговаривала их не торопиться, уверяла, что она к ним привыкла, и что все равно верхний этаж пустует, и, вообще, дом слишком велик для нее одной. Анна подозревала, что за всеми ее привязанностями и сладкими речами скорее всего стоит свой интерес: если они съедут, то кому Галина будет надоедать своими пьяными откровениями. А, может, овдовевшую женщину на самом деле пугала перспектива остаться одной в пустом доме, – в чужую душу не влезешь, особенно, если эта душа зависит от порции алкоголя.
Впрочем, дело заключалось не в Галине, Анна была даже благодарна ей за предложение пожить бесплатно, но им обязательно нужно было съехать: Андрей забирал машину, и Анна оставалась на весь день прикованная к грязному дому. Ей самой наступала пора искать работу, но уже на новом месте. Да еще приближалась осень – Соне исполнилосъ пять лет, и она должна была пойти в kindergarten – подразумевалось, что школа будет рядом с новым жильем.
Жизнь новоиспеченных эмигрантов всегда полна сюрпризов, приходится тыкаться, как слепым кутятам, и зачастую больно получать по носу. Оказалось, что снять квартиру не так просто. Андрей только начал работать, Анна не работала, но, главное, у них не было необходимой злополучной «кредитной истории». При всем желании как можно быстрей съехать, им приходилось жить у Галины. У Анны со смертью Ники закончились все дела в этом странном доме, она теперь вместе с Соней проводила весь день наверху. Единственным их развлечением на каждый день оставались походы на детскую площадку. Но там, среди американских мамаш и детей, они обе чувствовали себя скованно: Анна старалась сесть на самую дальнюю скамейку, а Соня играла сама по себе, и любые попытки других детей вовлечь ее в игру оставляла без внимания. Было тревожно за нее – скоро в школу, а она совсем не говорит по-английски, вопреки распространенной теории, что маленькие дети на ходу схватывают язык. Чтобы занять себя и Соню, Анна стала учить ее русской азбуке. Дело продвинулось довольно быстро, Соня быстро запоминала буквы, и совсем скоро она знала весь русский алфавит. Анна немножко успокоилась – значит, у Сони с памятью нет никаких проблем, так что и английский тоже выучит.
Судьба пошла им навстречу и в этот раз. Похоже, там, наверху, Великий мастер решил передвинуть фигуры, и все опять началось с Лизы. Ей, энергичной и амбициозной, давно уже надоело сидеть в РАСе и делать примитивную работу. В то время как раз начался великий бум с компьютерами; вдруг стало очевидно, что именно за ними большое будущее. Самые умные стали учить пограммирование, остальные кинулись изучать программы по специальностям. Лиза решила, что пора и ей заняться делом, и пошла на курсы изучать график дизайн. В то время комьютерная графика было делом новым, и она очень скоро нашла работу за чертой города. В результате, получилось, как в поговорке: «Каждой сестре —по серьге»: если Анна мечтала переселиться в Большой город, то Лиза хотела уехать из него – главным образом из-за школы сына – Олег должен был пойти в среднюю школу, а школы города, особенно средние и старшие, были на плохом счету. Лиза и Борис переезжали в городок в северном направлении, совсем неблизким от главного города, но зато с хорошей комьюнити, и, соответственно, с хорошими школами. Борис первое время соглашался поездить в город на работу, а потом хотел открыть свою собственную компанию по строительству и ремонту.
Апартмент, где жили Ларинцевы, освобождался. Они замолвили перед хозяином слово об Андрее и Анне, поручились за них, как за ответственных и аккуратных – что было правдой, хозяин познакомился с ними и согласился сдать им освобождающееся жилье. Как удачно все получилось! Анна даже не могла поверить, что ее новогоднее желание сбывается: Андрей нашел работу, и они съезжают из дома Митрохиных. Ей нравился сам апартмент, нравился район, где он находился – все близко и удобно: общественный транспорт, школа для Сони, магазинчики с овощами и продуктами, кафе и кондитерская, и даже русский магазин с замороженными пельменями и колбасой.
Оставалось две недели в Митрохинском доме. Анна решила пока не говорить Галине о предстоящем переезде – незачем раньше времени напрягать отношения. Она уже мысленно обставляла их новое жилье, составляла списки, что им нужно обязательно купить, вечером с нетерпением ждала Андрея, чтобы сьездить в магазины – как жаль, что Андрей забирал машину. Днем от избытка времени учила сама английский и продолжала учить Соню русскому. Получилось, что к моменту их переезда Соня уже с гордостью читала по слогам «Мойдодыр», что не скажешь об Анином прогрессе с английским.
Теперь почти каждый вечер они уезжали: после смерти Ники Анна с никому не нужной щепетильностью считала невозможным есть Галинины продукты, несмотря на то, что ее холодильник был забит, и, кроме того, каждый день пополнялся новыми продуктами за счет delivery (Галина не могла заказывать только вино – как ни парадоксально, она заботилась о своей репутации среди соседей, даже после всего происшедшего). Но, – рассуждала про себя Анна, – отныне они всей семьей перешли в статус приживалов, – не платят за свет, газ и воду, – было бы совсем наглостью еще и бесплатно есть, даже зная, что все там портится. Они теперь вечерами заезжали за продуктами, и только из них Анна готовила еду. Кроме моральных принципов, в покупке продуктов оказался своего рода fun: они почти целый год питались тем, что выбирала Галина на свой вкус, и теперь вдруг открыли для себя, что в магазинах так много всего другого, и так интересно пробовать новое. Особенно радовалась Соня – вдруг обнаружилось, что столько сортов одного только мороженого – можно покупать каждый день новое.
Дом Митрохиных уже воспринимался почти ностальгически: сколько в нем прожито и пережито, хватило бы на насколько лет, – и вот, буквально через несколько дней они простятся с Галиной, с мерзким Декси, с пустой комнатой Ники, со своим этажем. Было даже немножко грустно, что нет уже той наивной Анны, которая почти год назад зашла в этот дом. И Соня тут, вдали от любящих родственников тоже внезапно повзрослела, изменился и Андрей. Как там: «за морем житье не худо…».
Но, оказалось – это было не все: дом Митрохиных напоследок приготовил им еще один сюрприз.
Анна за суматохой последних дней как-то не заметила, что Галина перестала ей звонить. Впрочем, они вечерами уже редко бывали дома, и Галина знала об этом. Днем Анна почти не спускалась вниз, только иногда в кухню. Давно уже претерпевшись к вони в нижнем этаже, она вдруг заметила, что запах собачьих экскриментов в последние дни стал непереносим, она заглянула в собачий уголок и увидела, что стопки газет буквально погребены под собачим дерьмом, значит, Галина уже давно не убирала за любимым псом. Декси, несмотря на его мерзкий характер, был, пожалуй, единственным существом, о котором Галина заботилась —регулярно кормила, и, менее регулярно, но стелила ему свежие газеты. Что-то было не так, Анна испугалась не на шутку. Она со страхом заглянула в комнату Галины и увидела, что та крепко спит, а рядом лежит Декси и доедает остатки чипсов из пакета. Анна вздохнула с облегчением, но потом вспомнила, что сегодня будний день, а Галина спит – такого еще не бывало. Анна поднялась наверх, но уже не могла успокоиться: время от времени спускалась вниз и заглядывала в ее спальню. Галина по-прежнему спала, но Декси вдруг поднялся и пошел за Анной. Такого за все время тоже не бывало: Анна и пес взаимно не любили и игнорировали друг друга. Анна заглянула в собачью миску – там было чисто вылизано. Она достала сухой корм и увидела, как Декси просяще завилял хвостом и даже хотел ткнуться ей в колени своей слюнявой мордой. Анна отпрянула – ей еще не хватало его предательских ласк, но корма насыпала полную миску и налила воды. Пес жадно набросился на воду, вылакал всю миску, а потом также жадно стал грызть сухие катышки. Видимо, он не пил уже давно и именно жажда погнала его за Анной. Теперь Анна совсем уверилась, что с Галиной что-то случилось, она не знала, что предпринять – она даже хотела позвонить Андрею на работу, что никогда не делала, но потом передумала – незачем его пугать, лучше дождется его с работы.
Когда он приехал, они уже вдвоем зашли в комнату Галины и попробовали ее разбудить. Она не просыпалась. Впрочем, Галина всегда спала очень крепко, особенно пьяная. Но что-то в ее сне было непривычно: она спала странно тихо, без обычного богатырского храпа. Тут Андрей заметил на тумбочке, рядом с кроватью, большой аптечный пузырек – по форме пузырька и наклейке Анна узнала в нем Никину баночку с морфином. Стало понятно, что Галина забрала себе его таблетки и переключилась с алкоголя на наркотики. Как много она их приняла – неизвестно, но они оба испугались, что Галина может умереть от передозировки. Андрей тут же кинулся звонить в скорую и путанно обьяснять ситуацию. Вскоре приехала Emergency и забрали Галину в госпиталь. Посоветовали им как можно быстрей свазаться с ее родственниками.
Хороший совет – связаться, но как? Они попытались было отыскать хоть какую-нибудь зацепку в бардаке Галины, открывая наобум один мешок за другим, но никакой персональной информации там не находилось, только текущие дела. Пока Анна рылась в очередном мешке, Андрей пошел в комнату Ники и на его заветном столе обнаружил записную телефонную книжку, где значился номер телефона Пети Митрохина – жирно перечеркнутый, но различимый.
Петя молча выслушал новость, Анна стояла рядом и услышала, как в ответ Петя произнес только shit, но потом спохватился и извинился перед Андреем. Спросил название госпиталя, поблагодарил и попрoщался.
На следущее утро Анна, проснувшись, услышала, что внизу кто-то ходит. Она быстро оделась и осторожно спустилась на нижний этаж. На кухне был Петя – он прилетел ночью и до утра находился в госпитале с матерью. На этот раз он вел себя более дружелюбно: рассказал Анне, что с Галиной все в порядке, ее откачали, и он признателен им за помощь – передозировка была, и они вовремя спохватились. Потом они вместе на кухне пили кофе и беседовали. Петя рассказал про свою семью, про детей, про работу, Анна в свою очередь рассказала о том, что они переезжают буквально на днях в главный город. Они тактично не касались щепетильных тем, но Петя из мимолетных фраз правильно понял, что Анну волнует будущее Галины. Он сказал, что Галина должна еще полежать в госпитале – оказалось, что у нее проблемы с сердцем, и что он побудет здесь, заодно разберется в бумагах, и потом они с Галиной вместе обсудят, где ей лучше будет жить. Так и сказал «где», значит, решил не оставлять ее одну в этом доме. Говорил Петя на русском с большим акцентом, постоянно подыскивая слова и, не находя, вставлял английские. При этом смущался, смотрел извиняюще, и тем самым сильно напоминал Галину…
Спустя три дня они переехали, Пети не было дома и некому было сказать «до свидания». Начались радостные дни по обживанию своей квартиры, и дом Митрохиных уплыл в прошлое, как большой корабль со случайными спутниками…
Большой город. 1994
Год, начавшийся так скверно, заканчивался на мажорной ноте. Сколько было приятных споров: куда повесить картины – конечно же, картины Андрея, куда поставить телевизор – уже свой, и так далее – хлопоты, греющие душу. Андрей ездил на работу теперь на автобусе, а Анна могла весь день пользоваться машиной. Ее женское начало дорвалось до желанного, она могла часами ходить по магазинам: выбирать шторы, пододеяльники, подушечки и уже никто не торопил ее, не висел над душой, не раздражался, когда она в нерешительности долго разглядывала вещь и потом откладывала в сторону, так и не купив. Мир изобилия принадлежал ей одной. Она хотела обставить квартиру к новогодним праздникам, чтобы продемонстрировать ее с гордостью гостям, бессознательно повторяя Лизу с прошлым празднованием Нового года. Денег оказалось совсем немного, и она тщательно обдумывала каждую покупку. Тем радостнее получалось найти на распродаже что-нибудь подходящее, в задуманном стиле и цветовой гамме, оригинальная подушечка для купленного в магазине подержанной мебели дивана согревала сердце на весь день. После России, где все покупалось по случаю или по знакомству, выбор вещей по своему вкусу оказался маленькой частью раскрепощения. Эти пару месяцев полностью насытили ее потребность в вещизме: никогда позже она не радовалась так магазинам, обилию товаров и потенциальной возможности все купить.
Соня ходила в школу, в kindergarten. Кто-то мудро обронил по случаю, что kindergarden – это единственный хороший год в школе – заданий почти не задают, много игры на уроках и учатся всего четыре часа в день. Да, неудобно для родителей – день разбивается, но для детей самый правильный переход к серьезной школе. В школе Соня очень быстро подхватила английский, причем не тот – ломаный, что был у взрослых, а истиный, без акцента, когда слово рождается подсознательно и сразу правильно. Она даже как-то скоро стала поправлять маму. Когда Анна сказала tuth о зубах, Соня заметила, что зубы – teeth, и тут же пояснила: «Ну, их же много, значит они могут быть только teeth, – оставалось только удивляться такому интуитивно – образному пониманию языка. Анна, сидя дома и не имея практики, стеснялась своего английского, но, даже она чувствовала, что прогресс идет. Долгое время, почти с первого дня, она смотрела одну и ту же программу вечерних новостей – ту, которую посоветовал Ники, и весь год голос диктора сливался для нее в непрерывный поток незнакомой речи. Но, спустя год, она с удивлением заметила, что понимает его речь: из общего потока вдруг стали отделяться слова и складываться в предложения и фразы, как будто в голове заработали нужные рецепторы. Анна несказанно обрадовалась – понимать чужую беглую речь казалось даже важнее способности самой говорить. Она наконец-то перестала шарахаться от каждого встречного: она понимала продавцов в магазине, учителей и родителей в школе, и могла что-то сказать в ответ, односложно, но правильно по сути.
Соне нравилась школа, особенно учительница мисс Браун, крупная черная женщина с большой, в пол-лица, улыбкой. Анна поначалу, узнав что у дочери первой учительницей будет черная, даже расстроилась (кто бы подумал, что в русских людях сидит расизм), но потом, познакомившись с мисс Браун, вместе с Соней влюбилась в учительницу: ей, выросшей в окружении маминых подружек —педагогов, так и не довелось встретиться с подобным хрестоматийным вариантом учителя: доброй, чуткой и веселой одновременно, а как она искренне любила своих маленьких учеников…
В конце первого семестра, перед рождественскими каникулами, мисс Браун задержала Анну после уроков и сказала, что хотела бы с ней поговорить. Анна испугалась – она помнила по себе, что значит для учителей «поговорить с родителем». Видимо, испуг отразился у нее на лице, так как мисс Браун бросилась в присущей ей мягкой манере успокаивать Анну, уверяя, что у Сони все хорошо. И действительно, разговор пошел о хорошем, даже об очень хорошем. Учительница похвалила Соню за исключительную смышленность, за дружелюбность к другим детям, сказала, что поначалу беспокоилась из-за Сониной стеснительности с языком, но сейчас девочка расковалась, и ее разговорный язык и запас слов ничуть не уступает другим детям. И потом мисс Браун вдруг с интересом спросила: в курсе ли Анна, что Соня знает все цифры и весь алфавит, складывает слова и знает много стишков, считалочек и песенок. По словам учительницы получалось, что Соня уже прошла весь курс того, что они изучают за год. Для Анны это было большим откровением, ее пронзила гордость матери за своего ребенка, она даже от неожиданности упустила нить разговора. А, между тем, мисс Браун говорила дальше: она сказала, что боится за Соню, что ей станет скучно, поэтому спрашивала Анну: что если она отдельно будет давать Соне небольшие задания на дом, так, чтобы девочка самостоятельно изучала дальше. Анна про себя удивилась, что учительница спрашивает у нее разрешения на такое полезное для всех дело, но подумала, что так тут положено, и только согласно кивнула в ответ: «да, да, конечно…» Мисс Браун добавила, что ей нравится Соня – она sweet and smart, но тут же добавила, что не стоит особо захваливать, чтобы она не посчитала себя лучше других.