Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

После разговора с учительницей Анне так и хотелось расцеловать дочку, но она сдержалась, только сказала Соне, что мисс Браун довольна ее успехами. Соня вся засветилась от ее слов – ведь сама мисс Браун ее похвалила. Когда шли домой, Анна осторожно поинтересовалась: откуда Соня знает буквы и стишки. Соня недоуменно посмотрела на маму и сказала: «Ну, это же все из Sesamy street и из Barny», и тут до Анны дошло, что ежедневное Сонино сидение перед телевизором по утрам и дало такие чудесные результаты. А ей казалось, что Соня просто из любопытства, ничего не понимая, как она сама, смотрит передачи с Большой желтой птицей и фиолетовым динозавром.

* * *

Новый, уже 1994-ый год встречали все в том же привычном составе. Только теперь Алпатины были за хозяев. Была и елка, был и оливье под водочку, подарки и шампанское – все, как положено (слепок с прошлого года), только дети повзрослели: Олег сидел с независимым видом у телевизора, а Соня, раскрепостившись за последнее время, уже не жаласъ к родителям, а на правах самостоятельного человека лезла в разговоры. Ждали Толю: его давно никто не видел, и Лиза туманно намекнула, что у него, кажется, новости в личном плане, чем всех заинтриговала – его ждали с еще большим нетерпением.

Вскоре появился Толя, и не один – рядом с ним была молодая женщина с приятным открытым лицом, и еще – тоненькая девочка. Все растерялись от неожиданности, а Толя, сам смущенный, казался явно доволен произведенным эффектом. Он представил им спутницу и ее дочку – Света и Юля, познакомил со всеми, при этом ни от кого не скрылось, что он с большой нежностью смотрит на спутницу. Все сделали вид, что рады за Толю и, конечно же, рады видеть Свету и Юлю. Впрочем, вскоре выяснилось, что Света неплохо вписывается в их круг, а Юля только на год старше Сони, и две девочки тут же стали подругами. Выпили по рюмочке за уходящий год, и стеснение первых минут совсем исчезло. Люду, Толину жену (формально, бывшую жену – они развелись перед Толиным отьездом – одиноким было проще получать убежище в Америке) все мало знали, и в конце празднования, порядком выпив, мужчины даже подняли тост за Толю и Свету, за «соединение двух сердец», – кажется, это Андрей выдал столь оригинальную банальность, но Боря подхватил, а Толя в ответ чуть не прослезился. Впрочем, Анне Света тоже понравилась. Единственным человеком, кто не принял Толину спутницу, оказалась обычно самая дружелюбная Лиза. Анна решила, что Лиза обижена за Люду – при своей уникальной общительности Лиза поддерживала приятельские отношения и с бывшей Толиной женой. Но, как вскоре выяснилось – дело не в обиде – для неприятия существовала другая причина.

Уже за полночь, когда они с Лизой сносили тарелки на кухню, Лиза задержала Анну и попросила: – Постой тут со мной, пока я покурю. Закурив сигарету, Лиза вызывающе заявила: – Ну и учудил Толя. Я понимаю, что Люду не выпускают, и теперь, скорее всего, уже не выпустят. Ждать, когда он получит гражданство – это еще лет пять, а то и больше. Я не ханжа и понимаю, что ни он, ни она в монахи не собираются. Тем более, детей у них нет, и они были далеко не самой образцовой парой… Но, подцепить такую Свету, – Лиза была не пьяна – она вела машину, тем более странно и неловко казалось слышать столь откровенную неприязнь, но Лиза продолжала: – Она же совершенно советская тетка, да еще со взрослой девочкой. Что, молодых и одиноких мало? – Лиза, самая либеральная в их компании, даже не замечала, что говорила, как недалекая и злобная баба.

Анна была уже порядком пьяна, поэтому вдруг полезла горячо защищать почти незнакомую для нее Свету.

– Лиза, ты чего взъелась на них, какая муха тебя укусила. С каких пор ты стала такой блюстительницей нравов, прямо, как свекровь, и что ты девочку приплела. Мне кажется, они с Толей подходят друг другу, и девочку он, похоже, любит. Он давно хотел ребенка.

– Да не в девочке дело, – мрачно возразила Лиза, – а то, что Света твоя – антисемитка.

– Кто, кто? – не поняла такого неожиданного поворота Анна.

– Антисемитка, – повторила Лиза, – она приехала сюда вместе с семьей мужа по еврейской линии, пожила с ними год, что-то не сложилось, ушла от них. А теперь обо всех евреях отзывается с пренебрежением. Ты что, не слышала?

– Не помню, – честно призналась Анна, – мало ли, кто что сказал, так много всего наговорили. Вроде пошутила что-то на тему «еврейской мишпухи» – мне показалось даже остроумно. А тебя то почему задело?

– Почему, почему – по кочану, – разозлилась Лиза, – не строй из себя дуру, ты же знаешь, что я наполовину еврейка.

– Ты – еврейка? – рассмеялась Анна.

– А ты что – не знала? – в свое время удивилась Лиза, – у меня отец Александр Абрамович. Да я же похожа на еврейку, мне многие говорят.

Анна уставилась на Лизу, пытаясь отстраниться от давно привычного образа подруги и заново оценить ее внешность. Но ничего не получалось – Лиза как Лиза. – Не знаю, может ты действительно похожа, я совсем не специалист по определению национальностей. Но, – добавила она со смешком, – теперь я понимаю, откуда у тебя такие мозги – точно не от русской мамы, – и опять засмеялась. Потом, уже серьезно, продолжила: – Но я все равно не понимаю, что ты на Свету взьелась: она говорит, что хочет, как и все мы, значит, чувствует себя комфортно среди нас. Слава Богу, имеем право – рвались из Совка за свободой, и свободой слова в том числе.

– Нет, Анна – это не свобода слова —это антисемитизм, – упрямо повторила раздраженная Лиза. – Ты с этим не столкнулась, и судишь по себе. А я таких Свет достаточно повидала и терпеть их не могу.

Анна, видя, что Лиза раздражается теперь и на нее, стала тоже серьезной и резко ответила: – А ты невзлюбила человека за одну шутливую фразу, а ведь она никого не хотела задеть, она даже не подозревает, что одной нечаяной фразой заслужила себе врага. А если бы она сказала вместо «еврейская мишпуха» – слово-то какое – «хохляцкая», ты бы что, за хохлов обиделась и обвинила бы ее в национализме? Или ты только против антисемитизма? Глупо.

Лиза хотела что-то ответить, но тут в кухню зашел Толя. Он весь светился, угрюмость последнего времени сошла с него, – перед ними был прежний Толя, тот, который так нравился Анне. Он начал было: – Ну, как вам мои девочки? Но почувствовал в ответ напряжение, спросил: – Я вам не помешал? Вы, может, обо мне говорили? И, не получив ответа, продолжал: – Я понимаю, вам обидно за Люду. Никто из них не ответил, хотя разговор шел совсем не о его бывшей жене. И Толя, подвыпивший и откровенный, взволнованно продолжал:

– Вы ведь не знаете, но мы с Людой последнее время совсем плохо жили. Если бы не Америка, уже бы расстались. А тут решили – давай попробуем заново в новой стране. Главным образом, из-за ребенка. Люда очень переживала, что у нас нет детей, у нее началось… что-то типа невроза или психоза на почве бездетности: винила себя, винила меня, плохую медицину, плохую страну. Надеялась, что здесь ей смогут помочь. Но, видимо, не судьба ей сюда приехать. Она смирилась и уже не хочет ехать, в последний раз даже не пошла в посольство, а на мои уговоры раздражается и вешает трубку. Мне кажется, ей не хочется меня видеть. Поверьте, я правду говорю, я знаю, что звучит, как самооправдание, – он замолчал с виноватым видом.

Анна подошла к нему, приобняла его за плечи.

– Толя, ну ты что, мы тебе верим и не осуждаем. И рады за тебя, Света мне очень понравилась. Но, даже если бы не понравилась, – она выразительно посмотрела на Лизу, – это твоя жизнь, и мы всегда желаем тебе самого лучшего. Не правда ли, Лиза?

Лиза уже справилась с собой и согласно кивнула в ответ.

– Конечно, Толя, я тоже только за хорошее.

Ответ прозвучал двусмысленно, но Толя ничего не понял, – он обрадовался их одобрению – как мальчик; схватил бутылку вина, разлил по стаканам и сказал: – Спасибо вам, дорогие мои, за доброе слово. Давайте выпьем за вас, я вас так люблю, вы такие хорошие, я всегда завидовал Боре и Андрею… Давайте выпьем, вы не представляете, как я рад, что вам понравилась Света, я вижу, вы ей тоже понравились… И он поднял свой стакан, Анна подняла свой, но Лиза к своему не притронулась. Она сказала: – Толя, ты меня извини, но я уже сегодня довольно выпила, а мне, сам знаешь, еще далеко ехать. И, вообще, нам пора – пойду вытаскивать Борю. И вышла из кухни. Анна чокнулась с Толей и сделала пару глотков, чтобы поддержать его восторженный настрой. Толя допил свое вино до конца и стал рассказывать о том, что его переполняло сейчас черeз край: о Свете, как и где они познакомились, как он с первой минуты вдруг понял, что Света – человек необычный, о ее славной дочке, – в общем, персональную вариацию на тему «я влюблен». Анна вполуха слушала его историю, но больше думала о Лизе – такой категоричной и непримиримой в своем мнении она ее не знала.

Попрощались они все как-то вяло: когда мужчины вдруг разом загалдели на тему, что теперь у них три полноценные пары с детьми, и им нужно почаще встречаться, чтобы поддерживать друг дружку в этом «холодном мире капитализма», и всем было радостно хмельно оттого, что они так хорошо понимают друг друга, Лиза одна стояла молча и терпеливо ждала, когда пьяный Борис расцелуется со всеми. Анна чувствовала настроение Лизы и была почти уверена, что тесных дружеских встреч не будет.

Казалось, что большие тревоги и проблемы отступили, но после праздников радостное настроение ушло. Они жили в своем уютном апартменте, у Андрея была хорошая работа по профессии, Сонечка с радостью ходила в школу и дома очень серьезно делала свои дополнительны задания. Анна рассылала резюме, тоже была при деле, но дело ей представлялось несерьезным, она не надеялась на ответы. Во-первых, она даже не знала, что она тут, в Америке может делать – как, впрочем, и в России с ее узкоспецифичным инженерным образованием. А во-вторых, она должна была уводить и приводить Соню из школы и быть с ней остаток дня. Даже part time работа ей не подходила. Решено было, если подвернется действительно хорошая работа, то они будут думать, а так лучше ждатъ осени, когда Соня пойдет в первый класс. Настроение на магазины прошло, скорее всего из-за денег: вдруг оказалось, что заработка Андрея хватает, за вычетом выплат за жилье, только на самое необходимое. Получалось, что еще долго им придется жить на строгом бюджете, особенно когда выяснилось, что при кажущейся дешевизне продуктов, одежды и необходимых мелочей – на них троих уходит порядком денег. Пришлось Анне, всегда далекой от дебит —кредитов подсчитывать каждый потраченный доллар.

Желанного покоя, – не говоря уж о зароках быть благодарной за дарованные перемены не получалось, жизнь «как у всех» оказалась слишком пресной – мозг, натренированный за прошедший год на треволнения, требовал новых причины для тревог, и они тут же нарисовались в сознании. Конечно же, главная мысль – о работе, которая все чаще, подобно вредному шкодливому зверьку, царапала праздный мозг Анны. На работу по специальности расчитывать бесполезно, для малоквалифицированной работы нужен хотя бы беглый язык, с ее английским лучше не соваться. Замкнутый круг и, зверек-грызун тут как тут, точит свои острые зубки… А что, если ей начать с нуля? Пойти в городской колледж и взять уроки английского, – не курсы для приезжих, куда ходят больше для развлечения, а настоящий академический класс. Она еще молода, и уж точно не дура (даже по критической оценке скептика Димы). Анна нашла в стопке рассылаемой рекламной макулатуры, – первое время у нее рука не поднималась выбрасывать красочные журналы, нужный ей бежево – коричневый буклет городского колледжа и принялась изучать расписание классов. Настроение тут же поднялось, – оказывается, есть курсы летом, и зверек стыдливо уполз в норку. Какая она молодец: потом, с хорошим английским она может взять профессиональные классы и получить другую профессию, выбрать по душе, – что она понимала в свои семнадцать лет, когда решила поступать в технический вуз? В мечтах она уже примиряла на себя медицину, – почему бы не стать nurse, – ездить по пациентам, как та молодая женщина, что приезжала к Ники. Ну, или что-нибудь еще, например, дизайнер – оформитель, она сможет, – очень изящно и по-женски. Грезы, одна краше другой, грели ее душу и скрашивали однообразные дни. Незаметно подступал срок для подачи заявок в колледж – оставалось только рассказать мужу и заручиться его поддержкой.

Как назло, Андрей в последнее время приходил с работы мрачный, уже не говорил о работе, быстро старался перевести разговор на нейтральные темы. В другое время Анна не полезла бы так бездумно со своими планами, выждала бы более подходящий момент. Но сроки поджимали: в один из вечеров, после ужина, когда Соня ушла к себе, Анна с независимым видом, слегка смущенно, обьявила, что решила учиться. И, – получила напряженное молчание в ответ. Анна запнулась, но решила не сбивать себя с толка, потому скороговоркой выпалила, что ей нужно сменить профессию и для начала взять курс английского в колледже, там как раз набор на летние курсы, есть вечерние, и стоят они совсем недорого, можно, при желании, выкроить из их бюджета. И замолчала, злясь в душе на мужа за испорченный момент. Андрей посмотрел на нее с сожалением и сказал совсем неожиданное: «Боюсь, что нам пока придется повременить с учебой». Анну как будто ударили обухом – как, после того, что она так разумно все продумала, – и повременить? Она с обидой и укором уставилась на Андрея: «Что с тобой?». Но Андрей выдержал укоряющий взгляд жены и спокойно ответил: «У меня на работе не все хорошо – большой проект обломился, а больше пока ничего нет, особенно для меня..». Анна сначала даже не поняла и не могла найти связь между проектами у Андрея на работе и планами на лето. Она запальчиво ответила: – Ну не переживай, посидишь немножко, придут другие проекты. Андрей уже удивленно посмотрел на жену и сказал насмешливо, с издевкой над ее непониманием: – Нету проектов – это, дорогая моя, означает, что у меня нет работы – выходит, я им не нужен.

Анна опешила, она никак не ожидала такого поворота. Единственное, что она могла сказать, что так не может быть, ведь его только несколько месяцев назад наняли на работу. Андрей смотрел на нее, как на глупенькую девочку и ничего не отвечал. До Анны постепенно стал доходить весь трагизм ситуации, и она уже совсем по-другому, почти жалобно спросила: – Ну, может ты преувеличиваешь, они же искали такого специалиста как ты, значит, ты им нужен?

– Был нужен, а теперь стал не нужен, – сухо, с раздражением, ответил Андрей. (В подобные моменты он бывал непероносим).

Анна все равно не хотела понимать: – Ну, ты же с ними договор заключил. Ну так же не бывает, из-за одного провалившегося проекта они готовы распрощаться с тобой. Ты же сам говорил, что они искали такого, как ты, несколько месяцев. Так не бывает, – повторила она.

– Поверь мне, Анна, так бывает и так тут везде, – он опять ответил со скрытым раздражением на ее бестолковость. Анна хотела добавить, что все совсем не так у знакомых, но вовремя прикусила язык – упоминание более успешных «других» было совсем не к месту. Тут Андрею наконец-то стало неловко за свой взрослый поучительный тон и он уже более мягко принялся растолковывать жене, как строятся отношения в американских компаниях, особенно в таких маленьких, как его. Анна слушала подчеркнуто спокойную речь мужа и старалась не показывать своей паники. Но на сердце было тяжело: «Как, неужели после маленькой передышки они попадают в очередную черную яму? Почему именно у них так все плохо?… за что?»

Андрей слишком хорошо знал свою жену, чтобы не понимать, что на самом деле творится у нее в душе, хотя она и старается скрыть. Поэтому он не стал нагнетать больших страхов и сказал примирительно: – Ты не волнуйся, все еще может обойтись, сегодня заказ ушел, а завтра может все измениться. Я завел разговор только из-за твоих планов с учебой. Конечно, я не против, только стоит немножко подождать, пока прояснится.

Анна согласно кивнула – она уже думала не об учебе, а об их неопределенном будущем…

Дела в компании Андрея «не обошлись». Уже на следующей неделе муж хмуро обьявил, что ему сократили рабочие часы и убрали бенефиты, якобы временно. Денег стало катастрофически не хватать. Уже не планировался ремонт машины, покупку новых колес тоже отложили до неопределенного времени, поездки в магазины отпали за ненадобностью, и Анна даже стала вырезать из еженедельной бесплатной газеты купоны на продукты. Главное, чтобы им хватало на оплату квартиры и коммунальных услуг. Еда стоила недорого, а одежда годилась из Goodwill. Самым тягостным, как всегда, оказалась неопределенность. Они в разговорах старались не задевать тему работы, получалось странно – оба знали, что на сегоняшний день это главное, что волнует их обоих больше всего, но старательно оберегали чувства друг друга. От фальшивой недосказанности становилось еще тоскливее, но оба верили, что, переживая в одиночку, тем самым оказывают услугу другому.

Врочем, такой подвешенно —неопределенный период длился недолго. Уже в начале лета работа закончилась совсем. Как раз совпало с Сониными каникулами. Они оказались втроем в маленьком апартменте на все двадцать четыре часа, как космонавты в полете. Андрей поначалу лучился оптимизмом: у него уже есть американский опыт – он обязательно найдет работу. Он даже заметно повеселел, последние месяцы на работе получились совсем тягостными. До следующего месяца у них за все заплачено, а уж за месяц он найдет работу. Анна не была столь оптимистична, но тоже старалась не волноваться. Тем более Андрей обнадежил ее: – Я думаю, что до заявок в колледж на осенний семестр у нас все образумится, и ты сможешь взять дневные классы.

Оставалось только ждать ответов на разосланные резюме. Выезжать далеко они не могли: колеса стертые и денег на бензин жалко – Анна с Соней опять ходили каждый день на детскую площадку, как и год назад. Только теперь Соня уже не избегала других детей, свободно и легко вступала в разговоры, да и Анна чувствовала себя более уверенно среди мамаш, тем более, что публика собиралась пестрая, много азиатов и латино – город он и есть город. Она сидела и читала американские журналы, заставляя себя концентрироваться на полупонятных строках. Но это было лучше, чем думать о нерадостном их житии.

Прошла неделя, потом другая, и ни одного ответа на резюме. Начался новый заколдованный круг ожидания. Андрей крепился, но радостно вздрагивал от каждого талефонного звонка, и заметным было его разочарование, даже если звонил кто-то из друзей. Анна по вечерам, уложив Соню спать, закрывалась в ванной – якобы принимала ванну – включала воду и плакала. Неизвестно, замечал ли Андрей заплаканные глаза жены, но вида не показывал, ему необходимо было оставаться оптимистичным, несмотря ни на что.

Единственное, что скрашивало их невеселую жизнь – это общение с Толей и Светой. Они жили недалеко друг от друга и нередко проводили вместе вечера. После новогоднего застолья Лиза звонила все реже, особенно когда убедилась, что Анна и Света продолжают знакомство. Впрочем, Ларинцевы жили теперь совсем не близко, у Лизы была новая интересная работа, Олег подрос и ходил в среднюю школу, у них всех появились новые знакомые, и их отдаление получилось естественным. Лиза отговаривалась от встреч занятостью, но обе понимала, что главная причина кроется в Свете. Мало того, что Лизе совсем не приглянулась Света, ее задело, что Анна так быстро сошлась с новой знакомой и отодвинула Лизу на второй план – своего рода ревность и обида. Анна понимала, на что намекает Лиза, но ей нечем было крыть: у нее не было первого и второго места для подруг – есть Лиза и есть Света, такие непохожие, и с обеими ей приятно пообщаться, но тема «верной задушевной подруги» осталась далеко в наивном детстве.

А Света действительно нравилась Анне, нравились их отношения с Толей, нравилась ее дочка Юля. Получался идеальный комплект хороших знакомых. Толя всегда был симпатичен Анне, больше чем шумный Борис. Даже Андрей как-то обмолвился, что ему из двух друзей все-таки ближе Толя – молчаливый, вдумчивый, и в то же время с хорошим чувством юмора. Только в последний год, тут в Америке он стал превращаться в мрачного и тяжелого. Получалось, что Света невольно спасла его, вернула в прежний облик, и хотя бы за это можно было принять ее в свой круг. (Почему Лиза так уперлась в своей нелюбви – непонятно…) Но главным козырем в их дружбе семьями оказалась Юля: девочки подружились с первой минуты и теперь, впервые в их короткой жизни, у каждой появилась настоящая подруга.

Тоненькая, с темными живыми глазами, со смуглой кожей – Юля совсем не походила на маму. Так же не похожа она оказалась и по характеру: непоседливая, резкая в движениях, быстрая на язык; она на правах старшей сразу стала ведущей в дружбе девочек. Сонечка с удовольствием подчинялась ей и была в восторге от Юлиных бесконечных новых задумок. Но, в то же время, когда что-то было не по ней, Соня проявляла свой характер и, как ни странно, первой уступала старшая Юля. Сами не подозревая, они в своей детской, более искренней версии забавно имитировали отношения взрослых, – Анна со Светой не раз, случалось, перемигивались и с улыбкой наблюдали за детьми.

Именно Света нашла для Анны работу – точнее сказать – приработок.

У Светы получилась довольно сложная судьба тут, в Америке (впрочем, у кого легкая…). Она на самом деле приехала по еврейской линии с семьей мужа. Случилось это несколько лет назад, когда путешествие в Америку длилось долго – нужно было жить в Европе месяцами и ждать своей участи. Потом они всем большим семейством поселились в Нью-Йорке, в знаменитом Бруклине. На первых порах об отдельном жилье для всех не могло быть и речи – слишком дорого. И вот они втроем, родители мужа, дед с бабкой и незамужняя сестра мужа оказались в одной квартире. И так, включая Рим, почти три года. Света, женщина самостоятельная и уверенная в себе, вдруг очутилась в среде чужих отношений, о которых, живя отдельно своей семьей в другом городе, она не могла вообразить. Как скоро выяснилось, бабка не любит зятя, сестра не сходится ни с кем, кроме отца, бабка считает, что ее внук – то есть муж Светы выбрал гойку в жены назло им всем, и так бесконечно. Получился настоящий ад на благословенной новой земле. Бабка заводила всех, но и без нее все вдруг потеряли свою интеллигентность, стали большой сварливой и злобной семьей. Бесспорно, им всем приходилось нелегко: работы не было, язык плохой, каждый привык жить своей семьей, своим укладом. Больше всех доставалось зятю и Свете, как пришлым в семью. Но самое печальное во всей истории, что муж Светы, с которым они прожили в согласии несколько лет, вдруг стал принимать сторону вздорной бабки и матери: что они там пели ему, непонятно, но вместо «потерпи, Света, всем сейчас непросто» он начал раздражаться и уже обвинял жену в провокации раздоров.

Там было много подробностей в рассказе Светы, действительно мерзких и несправедливых, даже в нейтральном изложении фактов. И главное: когда они с мужем уже могли позволить себе переселиться в отдельную квартиру, он вдруг решил повременить, то ли так прикипел к своим, то ли испугался лишних расходов. После чего Света, под злорадные взгляды победившей бабки, собрала Юлю и переехала в Калифорнию. Самое обидное, что муж – уже бывший, почти не возражал. Сейчас пишет Юле письма, звонит ей иногда, присылает им немного денег в помощь, но ни разу еще не приехал повидаться с дочерью; что поделаешь, опять расходы – билет и отель стоят недешево, особенно при его проснувшейся скупости. А теперь и подавно не приедет, знает, что Света уже не одна.

В Калифорнии они поселились у подруги Светы по Киеву, деля расходы за жилье. Подруга была портнихой и работала в салоне свадебных платьев. Но, какое-то время назад она подрабатывала у одного соотечественника в его ателье по подгонке одежды. Дела у того всегда шли хорошо: его мастерская находилась в очень фешенебельном районе, где вокруг много дорогих магазинов; соответственно, аренда помещения в таком месте стоила больших денег, потому он держал только двух постоянных работниц; которые не в состоянии осилить все заказы, и ему нужны были те, кто работал бы на дому. Подруга предложила, что если Анна умеет шить, поработать на Гарика. Анна сначала начала отказываться – ну какая из нее портниха, но Света уговорила – там ничего сложного: юбку подшить, рукава укоротить. Главное, что подруга отдавала ей швейную машинку за двадцать долларов, которую сама купила на гаражной барахолке. Анна посоветовалась с Андреем, тот не возражал, и она поехала знакомиться с Гариком.

Мастерская Гарика находилась действительно там, где надо: прямо напротив шикарного торгового центра с дорогими магазинами. Анна примерно знала, какие там сумасшедшие цены, тем более было странно, что люди, отвалив за покупку бешеные по ее понятиям деньги, еще шли к Гарику в мастерскую, чтобы заплатить дополнительные деньги за переделку. «Нам богатых не понять», но бизнес у Гарика процветал, и он нанимал себе все новых надомниц.