Календарь с картинками. Повесть о русской Америке

Анна поднялась на третий этаж старого дома, нашла вывеску на двери: Garik Alteration и очутилась в небольшой комнате с прилавком. Гариком оказался пожилой грузный еврей, как потом выяснилось из той, предыдущей волны эмиграции. Он уже совершенно адаптировался в Америке, и хотя говорил с сильным русским акцентом, совершенно по этому поводу не комлексовал, даже наоборот, считал, что для его профессии это дополнительный шарм.

Анна привезла с собой сшитое ей еще в России платье, так и не востребованное здесь. Гарик внимательно рассмотрел все швы, все вытачки и складки, остался доволен аккуратно выполненной работой и тут же предложил ей попробоваться. Провел в закуток, где работали две маленькие китаянки, посадил Анну в уголок, рядом со швейной машинкой и сунул ей в руки мужские брюки с меловыми пометками внизу; объяснил, что по пометкам их нужно укоротить и добавил со смешком: – Смотри, не запори, а то денег не хватит расплатиться. Позови, когда будешь резать. И вернулся опять за свой прилавок.

Китаянки работали молча, они сновали от швейных машинок к гладильной доске, совершенно, как роботы, и на Анну совершенно не обращали внимания. Анна уняла дрожь в руках и приступила к работе. Гарик появлялся несколько раз, заглядывал через плечо, давал советы, и в результате оказался доволен работой. В конце правда, заявил, что работает она очень медленно, добавил, что его работницы – кивнул в сторону китаянок – делают в три раза быстрее, но он будет платить за вещь, а не за время. А дальше ее заботы, как быстро она сделает заказ. И назвал ей расценки: семь долларов за подшив юбки и платья, восемь – за брюки, девять – за рукава пиджаков и так далее, включая ее машинку, ее время и оплату транспорта. Получалось не густо, но Гарика не смущала такая обдираловка – не хочешь, не берись. Анна согласилась, она так устала сидеть без дела. Гарик повесил на вешалку две юбки и одни брюки, засунул их в одежный пакет, застегнул молнию и протянул Анне. Сказал, что заказчик должен прийти через три дня, к тому времени она должна вернуть сделанное и забрать другое. Три вещи —это только поначалу, потом она может брать столько, сколько в состоянии будет делать. И тут уже, закончив с делами, пустился в расспросы, но больше рассказывал о себе: как тяжело им пришлось в начале – это сейчас приезжают и сразу садятся на велфер, и разгуливают парочками по улицам, как туристы, а им пришлось с первого дня зарабатывать себе на кусок хлеба, вспоминать страшно. Гарик оказался, как потом убедилась Анна, ушлый и жмотный, но работал он действительно на совесть: качественно и по десять часов в день – у его мастерской была хорошая репутация. Впоследствии Анне приходилось встречаться с людьми той семидесятых годов эмиграции, и она сама убедилась, что те люди отличаются от вновь приехавших своим более ответственным отношением к жизни, к работе и к стране, давшей им приют. За два последних десятка лет весь бывший Советский Союз сумел заметно развратиться.

Начались корпения за швейной машинкой. Может, если бы Анна не знала, сколько стоит простенькая юбочка, то она бы так долго не сидела над ней, но ценник висел тут же, и от одного взгляда на него становилось страшно – не дай Бог, испортишь. Поэтому для нее процесс подшивания подола становился настоящей мукой: она следила за каждым стежком, часто переделывала, добивалась идеального, и все равно была недовольна результатом. А главное – тратила на бесполезную работу кучу времени. И когда везла сдавать заказ Гарику, всегда волновалась – а вдруг она сделала не так, как надо. Но Гарик, похоже, даже не подозревал о ее переживаниях, – быстро сверял длину по своим записям, мельком смотрел на швы – и все, отправлял на крутящуюся вешалку. Работа сделана – получай чек за работу и бери новый заказ. В результате она получала свои маленькие деньги и очередную порцию волнений.

Но уже не плакала по вечерам в ванной, тревоги о непонятном будущем отошли на второй план.

Андрей все сидел в ожидании работы – никто по-прежнему не звонил. К концу месяца, когда пришло время платить за квартиру, пришлось занять три сотни у Толи со Светой, опять с открытым сроком отдачи. Было неловко перед ними, те сами жили небогато. Они совсем недавно сьехались, сняли квартиру, и почти все сбережения с двух сторон ушли на первоначальные взносы и на необходимую мебель. Толе повезло в свое время с работой: его наняли в архитектурную фирму чертежником, но совсем скоро все компании стали переходить на компьютеры, и их прямо в компании обучили чертежной компьютерной программе. Света работала в какой-то мелкой юридической фирме, помогала юристу с ведением документации. Сам юрист, поляк по национальности, занимался вопросами эмиграции, что потом пригодилось Анне и Андрею. Отношения у Светы с юристом были хорошие, она ответственно относилась к своему делу, но работа с бумагами ей была не по душе, да и платил дружелюбный юрист довольно мало. Как-то в разговоре выяснилось, что Света по профессии химик, причем тоже с каким-то специфическим уклоном, так что работы по специальности ей, как и Анне, не ожидалось. Узнав о ее профессии, Анна удивилась – меньше всего Света напоминала химика: такая шукшинская русская женщина, с круглым лицом, русыми волосами, забранными назад, ясными глазами, ширококостная, с высокой грудью, с округлыми плечами. На ее фоне сухощавый Толя выглядел мелковатым.

Скоро Андрею опять пришлось идти на поклон к Борису: нет ли у них в компании какой-нибудь работы, благо, он теперь может работать легально. Работа нашлась, было лето – в это время заказов всегда больше, и опять Андрей уезжал на весь день, забирал машину, возвращался домой поздно, уставший, пропахший потом – и все это за те же шесть долларов в час. Она ездила к Гарику теперь на троллейбусе, приходилось оставлять Соню на пару часов одну, – Анна не задумываясь о возможных последствиях, хотя знала, что сознательно нарушает закон. На детскую площадку они уже не ходили, и Соня играла в основном на балконе.

Хорошо еще, что Соня не замечала тяжких перемен. На шоколадный батончик и на мороженое денег им всегда хватало, а всем остальным Соня не интересовалась. Игрушек было много, много красивых маечек, лето, каникулы, телевизор по утрам, – а главное, любимая подруга Юля.

Потихоньку становилось очевидным, что они забрались в очередной тупик. Денег Андрея и Анны едва хватило, чтобы рассплатиться за очередной месяц проживания, но телефон по-прежнему молчал – ни Андрею, ни Анне никто не звонил с предложениями о работе. И, тут как тут, старые знакомые – как не забивай себя делами и уговорами о временных неприятностях – привычная тоска в сердце и тошнотворный страх за неопределенное будущее. Ох, не торопится новая страна принимать их в свои ряды.

…Опять их судьбу решил случай – на этот раз из разряда неприятных. В один из очередных визитов к Гарику со сделанной работой, Анна застала его в дурном настроении. Он пропустил ее «здравствуйте» мимо ушей и с места в карьер обрушился на нее потоком обвинений. Оказывается, в прошлый раз она забрала слишком много в шов, кагда ушивала пройму в пиджаке. Гарику пришлось самому переделывать и, хорошо еще, что она не срезала шов и ему удалось исправить. Но пиджак оказался очень дорогой и Гарик «поимел» много неприятных минут от заказчика.

Анна оторопела от неожиданности, не узнавая вальяжного, всегда немножко хамски-добродушного Гарика, весь внешний лоск – под заказчика – слетел с него, как ненужный. Жаль, что Гарик не видел себя со стороны, зрелище получилось преотвратное: злобно выпучив глаза, он быстро размахивал короткими толстыми руками и брызгал слюной от возмущения. Вылив на бедную Анну весь запас накопившейся злобы, резко успокоился, обмяк, даже немножко сконфузился от несоразмеримой греху вспышки, и уже миролюбиво сказал: – Так то, голубушка, тяжело нам приходится, – а потом добавил деловито, – значит так, за испорченный рукав я у тебя вычитаю пятьдесят баксов – мой час стоит подороже твоего. А теперь показывай свою работу. И стал тщательно изучать и замерять сделанный Анной заказ, при этом молчал и тяжело сопел – похоже, у него были проблемы с давлением. Анна тоже молчала, ошарашенная его поведением. Гарик потянулся за чековой книжкой, выписал ей двадцать долларов, протянул, не глядя ей в глаза, и повернулся к вешалке за следующей порцией подготовленной для Анны работы. Анна взяла чек, положила в карман, хотя ей до дрожи в руках хотелось скомкать его и бросить в жирного Гарика, и ровным голосом произнесла: – Я сегодня не возьму заказ – у меня накопилось много дел по дому, приеду через пару дней, когда разгребу, – и повернулась к двери, больше не в состоянии смотреть на его повеселевшую физиономию. Гарик совсем миролюбиво прокричал вслед: – Конечно, отдохни немножко, я разве против. Только не пропадай…

Анна ехала в троллейбусе, с трудом сдерживая слезы и знала, что она уже никогда не вернется в мастерскую. Злобный отвратительный крик взбесившегося Гарика, его выпученные в ненависти глаза, его незаслуженные по тяжести обвинения, и вдобавок – унизительный чек за много часов кропотливой работы – теперь даже в условиях голодной смерти она не согласилась бы снова увидеть его самодовольную рожу.

В тот вечер Анна, уже справившись с обидой, рассказала Андрею о случившемся. Андрей посочувствовал ей, но как-то вяло. Но, видя, что Анна немножко удивлена его реакцией, пояснил: – Я давно знал, что такое – твой Гарик. Потому и не удивлен. Ты ведь знаешь, у Бориса тоже все русские, вернее, бывшие советские в компании. И я уже порядком насмотрелся на подобные вспышки у главного. Ко всем без разбора, особенно к таким бесправным, как я. Перед американцами лебезят, а своего можно за чепуху втоптать в грязь – ни за что, просто по плохому настроению. Выльет ушат грязи, а потом «андрюха», «серега» – как ни в чем ни бывало. И еще считают, что в американских компания все напряженные и друг друга не любят, а у нас, мол, душевные дружеские отношения… Не расстраивайся, я давно хотел, чтобы ты бросила свое шитье: ну какая из тебя портниха – сидишь все дни за работой, переживаешъ, да, вдобавок, любезный Гарик способен тебя так унизить. «Пусть пироги печет пирожник, а сапоги чинит сапожник». Анна невесело продолжила: «А мы, гордые, будем ждатъ у моря погоды…».

Андрей пропустил мимо ушей ее ремарку, он сегодня был в необычно приподнятом настроении, взгляд его был одновременно рассеянный и светящийся. Анна помнила, что таким муж бывает, когда его вдохновляет какая-то новая идея. В такие минуты он не обращает внимания на невзгоды и на текущие проблемы, он как бы начинает жить в одному ему известных замыслах. И единственное, что его волнует – как донести до Анны суть задуманного и заручиться ее одобрением, чтобы она не испугалась и доверилась бы ему. Именно так зарождались все их, на первый взгляд авантюрные проекты. Андрей знал: он может в своих фантазиях залететь слишком высоко, поэтому ему был нужен более трезвый, более практичный фильтр Аниной поддержки.

Анна всегда немножко боялась его сумасшедших задумок, и, как правило, первой ее реакцией было: «нет, нет, это невозможно…», но потом, отпустив испуг, она могла выхватить разумные зерна и, отбросив от идеи совершенно нереальное, уже сама загоралась новым проектом. Наверное, такой совместный симбиоз подхода к будущему был той необходимой цементирующей добавкой в их отношениях, что укрепляло их брак, несмотря на неизбежные для всех супружеских пар размолвки.

Андрей начал издалека, он по-прежнему боялся спугнуть Анну своей очередной безумной идеей.

– Ты только, пожалуйста, не пугайся. Дай мне договорить, хорошо?.. Так вот: я уже понял, что работу мне не найти, – он увидел, как жена испуганно сжалась, как от удара, но продолжал так же жестко, – дело в том, что архитектура вся переходит на компьютеры, им уже не нужны такие как я – умельцы рисунка. Теперь вся моя работа делается в специальных программах. Он перевел дух: – Я уже давно это стал понимать, но все надеялся – а вдруг – не все так печально, но, никуда не денешься, так и есть… Ребята из архитектуры тоже подсказали. Единственный для меня выход – покупать компьютер, покупать программы, учебники и садиться изучать. Один знакомый Толи, они работали вместе – Женя, ты его не знаешь, согласился показать мне азы с компьютером. Кстати, у этого Жени свой маленький бизнес, и он продает ворованные программы подешевке…

Анне совершенно не интересно было слушать про незнакомого ей Женю и его успехи на почве ворованных программ. Она пыталась переварить информацию о том, что работы, а следовательно и денег в ближайшем будущем не предвидится. Как это все нeсраведливо. Да, про компьютеры везде и всюду она тоже знала, но никак не думала, что это касается Андрея. Oна была уверена, что его способность мастерски, быстро и уверенно делать наброски и в считанные минуты превращать их в законченные рисунки не идет в сравнение с мертвой машиной. И такое мастерство никому уже не нужно?

Андрей заметил, что не смог зацепить жену, что она ушла мыслями в свои невеселые думы. Да, день для нее выдался скверный. Тем более ему надо было, чтобы она услышала его замысел, чтобы поверила в его реальность и необходимость. Он протянул руку и положил на запястье жены: – Анечка (так он называл ее в очень редких, особых случаях, и сейчас был тоже особый случай – ему нужно было вытащить ее из мрачных дум, чтобы она встряхнулась и начала бы более оптимистично думать о будущем), послушай меня, все у нас будет хорошо, я тебе обещаю. Пожалуйста, поверь мне и не грусти.

У Анны от ласкового «Анечка», от всего бесконечного тягуче-тяжкого дня навернулись на глаза слезы и неожиданно крупными каплями скатились по щекам и упали прямо на руку Андрея. Андрей сам чуть не расплакался, он обнял жену, прижал к себе и стал утешать ее, как маленькую: – Ну, Анна, ну ты что… все же хорошо, мы вместе, и совсем скоро все наладится и с работой, и с деньгами… ты же сама знаешь, что это временно… все пройдет, потом самой смешно будет, что так расстраивалась…

Но Анна уже справилась с минутной слабостью – как будто в тех нескольких крупных слезинках вылилась вся обида и горечь сегодняшнего дня. Через минуту она уже смущенно улыбалась и, действительно, готова была слушать новый прожект мужа. Она утерла оставшуюся на шеке слезу со смущенной улыбкой (Боже, сколько она плачет в последнее время – так нельзя) и заговорила уже спокойно и по делу – оказывается, несмотря на шок от печального известия, что ничего хорошего им пока не светит, она уловила весь смысл плана мужа: «Да, да, купить компьютер, программы, все правильно – но где взать денег на все дорогостоящие покупки, если у них нет денег на самое насущное, и на что они будут жить, пока Андрей начнет учиться, а потом еще искать работу. Это все правильно, звучит хорошо, но нереально. Все равно, что мечтать, как они могут потратить выигранный в лотерею миллион».

Андрей заметно обрадовался, что Анна успокоилась и теперь готова его слушать. Он уже знал, что Анна теперь будет стараться внимательно вникать во все детали плана, и по ходу речи параллельно начнет анализировать сказанное, соглашаясь с одним и отвергая совсем нереальное.

Он сразу перешел к основному: – Нам нужно продать квартиру. Согласись – она нам не нужна. У матери есть своя, Оле она тоже ни к чему. Пока с ней одни только хлопоты… Сама знаешь, какое там мошенничество в связи с приватизацией, я тебе не говорил, но мама переживает, что найдутся желающие на нашу бесхозную квартиру. Все соседи знают, что в ней никто не живет, за взятку быстренько переоформят на другого. Жильцов селить она не будет, а так – стоит пустая, мать только платит за нее… Я надеялся, что будем ей немного помогать, а вышло наоборот – повесили на нее дополнительные траты.

У Анны при славах «продать квартиру» екнуло в сердце. Да, она понимала, что их квартирка в Коломне – лишняя головная боль для всех, а особенно для Нины Андреевны. Сомнений не было – они уже не вернутся в Россию, их жизнь здесь, даже такая путаная и тревожная, но это их настоящая жизнь. Но продажа квартиры означало полный отказ от России, уже не будет где-то в уголке застрявшей спасительной мысли: не получится – всегда не поздно вернуться. Останется только – мы живем и выживаем здесь, в Америке, что бы не случилось. Точка.

Весь этот поток мыслей пронесся у нее в голове, и вслед за ним – как оформившийся вердикт: «Нельзя сидеть на двух стульях, надо решаться». И она без сожаления в голосе, уверенно сказала: – Да, квартиру надо продавать, она нам больше не нужна. И тут же переключилась на практическую сторону: – Но, даже если все удачно сложится, уйдет месяц —другой, пока найдется покупатель, потом пару месяцев, в лучшем случае, пока ты будешь изучать программы, а дальше – неизвестно, как скоро найдется работа… Значит, где-то полгода нам нужно будет как-то жить: платить за квартиру, по счетам. Звучит заманчиво, но нереально.

Андрей вздохнул облегченно, в главном он получил добро от жены. Он тут же стал приводить доводы в поддержку реальности своих планов: – Ты права, я тут тоже прикинул, что нам нужны деньги максимум на полгода. Я все рассчитал: нам бы как-нибудь продержаться только до продажи квартиры – положим, два месяца. Тут можно что-нибудь придумать. Потом мы получим деньги за квартиру и нам хватит и на покупку компьютера и на следующие несколько месяцев, если жить экономно.

– Неэкономно жить я даже не знаю как, – грустно ответила Анна, уже свыкаясь с планами Андрея и находя в них все больше здравого смысла. Андрей почувствовал укор в словах жены, хотя Анна совершенно не собиралась его задеть. Он посмотрел на Анну слегка виновато, и слазал: «Потерпи, Анна, я знаю, что тебе тяжело, но поверь: все у нас получится, и все у нас будет лучше всех. Мы будем жить в своем доме у океана, и ты будешъ вспоминать эти нелегкие дни с улыбкой».

Анна представила, как она сидит у окна в своем доме на втором этаже, а за окном – безбрежный океан – и засмеялась, – так нереальна была мечта в их ситуации. Андрей тоже улыбнулся – он понял, о чем сейчас думает Анна и был рад, что ему удалось рассмешить жену. Он сам не находил ничего смешного в своих словах – он верил, что так у них и будет.

Анна заварила чай, достала печенье, и они за чаепитием перешли к детальному обсуждению практических сторон: кто будет продавать квартиру, сколько за нее можно будет выручить денег, как деньги лучше переправить к ним и так далее. Понимание и согласие длились до тех пор, пока они не перешли к самой уязвимой части – как прожить ближайшие пару месяцев. Занять было не у кого: Толику и так должны, с Борисом и Лизой отношения в последнее время разладились. То ли совпадение, то ли тут была какая-то связь, но работы для Андрея в компании, где работал Борис, тоже больше не предвиделось.

У Андрея оказались подготовлены кое-какие прикидки на сей счет, он осторожно завел разговор о новом знакомом Жене. Опять упомянул, что тот согласен помочь Андрею с компьютером. Оказалось, что помощь не бесплатная: он берет за час довольно приличные деньги. Но это даже лучше – по крайней мере надежнее. Но главное Андрей оставил на потом. Оказывается, этот Женя дает деньги в долг под проценты. Деньги не свои. Дело в том, что в последней законной эмиграции люди прибыли совсем не самые бедные: у них денежки там, в бывшем СССР водились, да еще продали свои квартиры, дачи, машины. И живут они тут и держат свои сбережения в «чулке», им светиться никак нельзя – они все на специальных программах для бедных и в очередях на субсидированное жилье. Вот они и примкнули к тайным ростовщикам, что тут незаконно. Довольно хитро устроено: они сами якобы не при чем, дают просто взаймы своим знакомым, а те уже пускают деньги в оборот. Тоже вроде бы дают в долг своим знакомым. Все расчеты на cash – поймать трудно, да и деньги не те, чтобы привлечь внимание.

Анна с недоверием слушала спокойный пересказ мужа о преступной схеме тех славных с виду пожилых соочественников, гуляющих под ручку по улицам города и кучкующихся в русских магазинах. Она чувствовала, как на смену удивлению в душе поднимается праведное возмущение: вот ведь какая неприкрытая ложь и наглость, вот они – обижаемые Советской властью бедные беженцы, сидят на деньгах и притворяются нищими. Как не противно вспоминать Гарика, но тут он оказался прав: ни стыда, ни совести, работать не хотят – подавай им все бесплатно – они якобы заслужили. А то, что деньги им не от абстрактного государства идут, а от обычных людей, кто платит налоги – их не волнует. Притворяются, что не в курсе, неграмотные. Анна тут без году неделю живет на птичьих правах, но и то разобралась в системе… Поэтому она сразу же сказала «нет», когда Андрей предложил взять денег у Жени. Муж не понял ее странного упрямства, он не ожидал, что вопрос – чьи деньги – будет так принципиально важен для Анны. Андрей поначалу спокойно уговаривал жену, стараясь разумно обьяснить, что у них нет другого выхода, и то, что они возьмут деньги никак не связано с тем, что они из «чулка» соотечественников. Он вообще мог бы не рассказывать ей всю историю, сказал бы, что деньги они берут у Жени – и все. Что за блаж напала на Анну, почему она уперлась в ненужную никому щепетильность, можно подумать, что владельцы «чулков» одумаются от того, что какая-то Анна подумала о них плохо, сразу побегут декларировать свои доходы и откажутся от бесплатного лечения и квартир. Анна в свою очередь понимала, что своим упрямством вредит только им двоим, но все равно не сдавалась. То ли день выдался такой неприятный, то ли ей нужно было в тишине обдумать всю информацию, но она упорно стояла на своем, и они молчали весь остаток дня и почти врагами легли спать.

Утром Андрей, не попрощавшись, уехал заканчивать свою последнюю работу у Бориса. Анна, расстроенная размолвкой и впервые за последнее время оставшись без дела, не знала, как отвлечь себя от мыслей о вчерашнем неприятном разговоре. Вконец измучивщись, решила позвонить Свете и предложить ей приводить Юлю к ним в дни, когда Света на работе. Теперь она может не только гулять с девочками, но и заниматься немножко русским языком – вдвоем им будет веселее. Света заметно обрадовалась – они водили Юлю к русской женщине, разумеется, не бесплатно, и эта женщина, проработав много лет учительницей в Москве, считала себя великим педагогом и, в результате, не могла найти подход к своенравной Юле. Анне пришлось рассказать о вчерашней истории с Гариком; она старалась не особенно вдаваться в детали, ведь это Света сосватала ей работу. Но Света даже не удивилась, оказалось, что ей и раньше приходилось слышать подобные истории от подруги, когда милый добродушный Гарик срывался на соотечественницах и китаянках – другие у него не работали, и устрaивал скандалы из-за малейшей оплошности. Анна, всегда очень осторожная в доверительных разговорах, тут, от сочувствия Светы размякла: рассказала вкратце об их планах продать квартиру, и пожаловалась, что на ближайшее время у них совсем не осталось денег. И тут Света сказала, что к ее подруге – к той, портнихе, приехала из Киева мама, причем насовсем. Мама продала там свою квартиру и у нее есть деньги – они собираются вместе с дочкой покупать здесь дом. Но сначала маме нужно оформить документы на проживание. И – почему бы не попробовать попросить у нее пару тысяч на несколько месяцев. Потом Света добавила, как будто подслушав их с Андреем вчерашний спор, что нужно будет маму как-то отблагодарить, ну и, конечно, обязательно вернуть деньги в срок. «Ты сама понимаешь, что, если она согласится, то я буду твоим гарантом». То, что деньги нужно вернуть в срок – это без сомнения, но что значит «отблагодарить маму» – Анна не поняла, и побоялась спросить, чтобы своей чрезмерной любознательностью не влезть, как вчера, в ненужные подробности.

Вечером, когда Андрей приехал с работы, Анна, пытаясь сгладить вчерашнее несогласие, тут же рассказала о предложении Светы. Андрей пожал плечами, сказал, что не видит особой разницы – скорее всего там тоже дадут под проценты, но если ей такой вариант симпатичнее, то нужно брать деньги у приехавшей мамы. Ссора оказалась исчерпана, и супруги теперь спокойно принялись обсуждать продажу квартиры.

Уже на следующий день они со Светой и девочками ехали к Оксане – так, оказывается, звали подругу. Когда подъезжали к их дому, Анна услышала восторженный голос Сони: – Мама, смотри там церковь, как в Москве. И действительно, совсем недалеко, в соседнем блоке, на углу перекрестка возвышалась над всеми домами большая Русская церковь, с золотыми луковицами-куполами. Анна даже ахнула от удивления, а Света сказала: – Да это же главная русская церковь на всем побережье, ты что, не знала? И добавила потеплевшим голосом: – А мы тут рядом прожили целый год, и я частенько туда заходила одна и с Юлей. Сейчас далековато, но на большие праздники я все равно заезжаю. Можешь присоединяться, если есть желание. Тут опять встряла Соня: – Мама, давай присоединяться, у нас есть желание. Видимо, у нее вид церкви связался с собирательной памятью о Москве и Коломне. Анна и сама почувствовала укол грусти в сердце – может, это и есть ностальгия? Да нет, скорее всего просто светлая память о хорошем…