Скрипка на маскараде

Глава 9. Первые наблюдения.

Я с новым интересом стал изучать всё, что было опубликовано про эту историю. По мере прочтения многочисленных статей, стало складываться устойчивое впечатление, что авторы этих публикаций мало заботятся о достоверности изложенного материала. Противоречиво сообщают и об обстоятельствах обнаружения фрагмента, и о последующей истории опубликования сообщения о нём и о версии самого Джадзотто.

В одних статьях сообщается о шести тактах мелодии и полностью цифрованной партии баса, в других партию баса также заключают в шесть тактов, в-третьих мелодии вообще не было, а только басовый аккомпанемент. Зато в статьях приводятся многочисленные ссылки на, в основном, эстрадных исполнителей адажио с их фотографиями. При этом не забывают подробно описать красочные наряды «звёзд». Ну каково время, таковы и акценты.

Вскоре я понял, что искать ответы на вопрос, действительно ли обнаружил Джадзотто фрагмент на развалинах библиотеки или он выдумал эту историю, представляется невозможным. Также доподлинно неизвестно, признался Джадзотто в своей мистификации или до конца дней придерживался первоначальной версии. Ну а доказать или опровергнуть подлинность обнаруженной в бумагах Джадзотто фотокопии фрагмента нот со штампом Дрезденской библиотеки, мне кажется, совершенно не в моих силах. Об этом уже несколько десятилетий ведут споры музыковеды.

Решение всех этих вопросов было далеко за гранью моих возможностей. Оставалось только обнаружить подсказку или решение которые, возможно, нашёл Рубио.

И ещё я вспомнил, что в математике система уравнений имеет решение, если число неизвестных равно числу уравнений. Другими словами, уравнение с одним х можно решить одним уравнением. Если неизвестных два, например, х и y, то найти их можно только если даны два уравнения и т.д.

Перед нами было три неизвестных – вопроса:

Первое неизвестное – Мог написать Адажио композитор Альбинони, стиль музыки которого, по утверждениям специалистов, совсем не похож на представленный фрагмент из шести тактов?

Второе неизвестное – Мог написать произведение такого уровня музыковед и редактор музыкального журнала Джадзотто, не написавший вообще ни одного музыкального произведения ни до, ни после?

Третье неизвестное – Почему Джадзотто не опубликовал это великолепное произведение, точнее даже, шедевр под своим именем?

Есть три вопроса(неизвестных)…

А «уравнений» только два – Альбинони и Джадзотто.

Пока задача не может быть решена.

Надо найти кого-то или что-то, что станет третьим уравнением.

Глава 10. Поиски продолжаются.

Огромные коробки с документами и тетрадями, заполненные мелким почерком Рубио лежали на нижних полках и, как мне показалось, насмешливо поджидали меня. Но я уже почувствовал азарт и был полон решимости исследовать каждую страничку.

Как я уже говорил, в отличие от коллекции нот и дисков, где был соблюдён строгий порядок, здесь царил, если и не хаос, то смело можно сказать кавардак. Тетрадки, блокноты, письма и отдельные листки соседствовали в полной неразберихе. Но я ведь и собирался разобраться со всем этим и попытаться найти разгадку.

Я стал читать всё по порядку, не пропуская ни одной странички, ведь зацепка или даже решение могло содержаться в любой строчке или даже в паре слов. Постепенно, неожиданно для себя, мне открылся огромный духовный внутренний мир простого учителя музыки. В его записях было много размышлений о музыке и о том, как рождается музыка. Наверное, эти мысли и многочисленные истории о музыке, могли бы стать материалом для нескольких книг и монографий.

Но я не мог представить Рубио, занимавшимся продвижением своих книг или искавшим спонсора для телевизионной передачи. Передо мной мелькали имена композиторов прошлого, которых я не знал и названия произведений, которые я никогда не слышал. Я, конечно, не музыковед, но число этих незнакомых имён меня потрясло. Написано всё это было интересно, живым языком, местами даже с юмором.

Уже шестой вечер я просиживал над этими бумагами, забросив дела по дому. И с работы стремился уйти пораньше, чтобы окунуться в таинственный мир прошлого музыки. Быстрому продвижению мне мешало мое жгучее желание услышать то или иное музыкальное произведение, о котором я читал. Всё было под рукой… Я доставал компакт диск с нужным произведением, садился в мягкое кресло и «зависал» под волшебные звуки. Наконец я одолел первую из четырёх коробок…за девять вечеров. Надо было увеличить скорость. Я дал себе обещание не отвлекаться на прослушивание произведений композиторов, о которых читал.

Теперь дело пошло быстрее. За следующую неделю я осилил ещё две коробки. Всё прочитанное было крайне интересно, причём прочитано очень бегло, буквально по первым строчкам абзаца. Я научился быстрому чтению по необходимости на работе. Но ничего про Адажио Джадзотто-Альбинони не было.

Я приступил к поискам в четвёртой коробке. Три коробки были обследованы, хоть и поверхностно, но уверен – ни имени Джадзотто, ни имени Альбинони я не встречал. Я уже осмотрел первые два блокнота четвёртой коробки, а потом, сначала почувствовал, что объект моих поисков здесь, а потом увидел …

Нет, это не литературный приём, которым я завлекаю читателя. Этот блокнот, действительно, отличался от просмотренных мной альбомчиков, блокнотиков и отдельных листков. Пурпурного цвета, с важным названием «Дневник». Осторожно, боясь спугнуть удачу, я открыл его и разочарованно вздохнул…На первых страницах шли рассуждения о музыке, наверное, интересные, но я в этот момент ничего не понимал и не улавливал связи с тем что я искал.

И только после того, как я лихорадочно перевернул несколько страниц, мне стали попадаться многочисленные упоминания фамилий Альбинони и Джадзотто. Я понял, что нашёл то, что искал. Было шесть часов утра. Измотанному от поисков, с красными глазами мне стало ясно, что я не смогу прочитать больше ни строчки. Бережно взяв дневник, я аккуратно переложил его в маленькое отделение шкафа и, будто бы опасаясь его исчезновения, запер дверцу на ключ.

Глава 11. Дневник Рубио.

Следующим вечером я вновь взял его в руки. Далее привожу полностью текст из дневника Рубио.

«…А иногда я брал в руки ноты и ставил диск с этим произведением. Так было гораздо интереснее слушать музыку, прослеживая её течение по нотам. Мне казалось, что так я наиболее глубоко чувствовал, что хотел выразить композитор. Наслаждаясь чарующими звуками, я размышлял о силе воздействия и способах донесения мыслей автора в разных видах искусства. И всё чаще у меня возникала и укреплялась в сознании мысль, что в этом вопросе несомненное первенство принадлежит музыке, при сравнении с другими видами искусства. Мысль может показаться слишком смелой и необоснованной. Но подумайте, в каком ещё виде искусства автор, наряду с самим объектом, создаёт и передаёт зрителю, слушателю или исполнителю своеобразную инструкцию, как самому повторить задуманное создателем. Не только увидеть, потрогать, прочитать, но именно повторить. Я, конечно, же говорю о нотах.

Причём, хорошие музыканты могут понять, услышать и прочувствовать написанное произведение, пробежав глазами ноты. Тут, конечно, музыка перекликается с литературой, где каждый, читая книгу, мысленно воспроизводит описанное автором. Но уже следующий, основной этап – воспроизвести произведение на каком-то инструменте, т.е. повторить самому задуманное автором, под силу только в музыке. «А, как же театр и кино?» – возразят мне многие. «Ведь театральную пьесу или сценарий кинофильма можно сравнить с нотами, и там чётко описано кто где стоит, как двигается и что говорит?». Но ведь, для воспроизведения всего этого на сцене или в кино уже нужен достаточно большой коллектив, начиная от режиссёра и заканчивая артистами и даже осветителями. И каждый будет вносить свою долю в воплощение произведения, совсем необязательно совпадающим с видением автора, да и самого читателя, прочитавшего сценарий.

В живописи, скульптуре и других видах прикладного искусства, вообще невозможно представить себе действия зрителя или посетителя выставки, пытающегося воспроизвести то или иное произведение, даже если предположить существование некоей инструкции – «…нанести три мазка небесной лазури в правом верхнем углу картины и пять-шесть мазков жёлтой охры в левом» или «отколоть восемь кусков мрамора с одной стороны и два с другой, чтобы получилась человеческая фигура».

И только в музыке человек, обладающий минимальными навыками игры на музыкальном инструменте, может сам воспроизвести несложное, но красивое произведение, например, «Лунную сонату» Бетховена или «Болезнь куклы» Чайковского. Только, для правильного воспроизведения произведения, необходимо как можно точнее следовать инструкции – нотам. Тогда при должном старании, после неоднократных попыток, можно надеяться верно исполнить произведение автора и услышать чарующие звуки.

Возможно, кто-то приведёт пример из кулинарии, когда хорошая хозяйка сама, у себя на кухне может приготовить блюдо по рецепту (нотам) известного кулинара. И если всё сделать правильно, получится такое же прекрасное блюдо, как у знаменитого повара. И собравшиеся за столом по достоинству оценят искусство хозяйки…Но мы, кажется, говорили о духовной пище…»

Глава 12. Разгадка близка.

(далее, продолжение дневника)

«А теперь подумаем вместе об Адажио соль минор. Мне представляется, что всё что есть во всей этой истории, можно разделить на две части. С одной стороны, несомненные факты, а с другой стороны домыслы, слухи и субъективные оценки.

Несомненные факты это, первое – существование прекрасного произведения Адажио соль минор.

Второе, существование реального человека – Джадзотто.

Кто же такой Ремо Джадзотто? Это итальянский музыковед и композитор. Он родился в Риме в 1910 году. Получил образование в Миланской консерватории по классу фортепьяно и композиции, учился в университете Генуи на литературном и философском факультетах, изучал историю музыки в университете Флоренции. В течение многих лет деятельность Ремо была связана с журналом «Итальянское музыкальное обозрение», сначала в качестве музыкального критика, затем редактора. Он занимал ответственные должности в системе итальянского радиовещания. В 1957-1969 гг. он профессор истории музыки в университете Флоренции.

Ремо написал биографии итальянских композиторов: Томазо Альбинони (1945), Ферруччо Бузони (1947), Джованни Баттиста Виотти (1956), Алессандро Страделлы (1962), Антонио Вивальди (1965). Издал, также, свои книги «Музыкальная драма в Генуе в XVII—XVIII вв.(1941), «Итальянская музыка в Лондоне во времена Пёрселла» (1955).

Умер Ремо Джадзотто в Генуе в 1998 году, в возрасте 88 лет.

Эти скромные сведения из энциклопедии, позволяют, тем не менее, заключить, что в лице Ремо Джадзотто мы видим высокообразованного человека, который всю свою жизнь посвятил музыке и музыкальной истории.

Третье – существование композитора Альбинони.

Томазо Альбинони (1671-1751), венецианский композитор и скрипач, оставил после себя большое музыкальное наследие. Он жил и работал в эпоху чарующей музыки барокко, в эпоху расцвета оперы, оратории, кантаты, инструментального концерта, танцевальной сюиты.

Альбинони был истинным королём оперного жанра. Он написал 50 опер(!), из которых более половины увидели свет при жизни композитора. Кроме опер, он создал многочисленные инструментальные произведения – сонаты, скрипичные концерты, пьесы для гобоя, – отличавшиеся поразительной мелодической красотой.

При жизни Альбинони было опубликовано 10 сборников его музыки (в каждом сборнике – по 12 концертов). Это сделало его знаменитым не только в родной Венеции, но и во всей Европе.»

Далее читаем:

«Джадзотто опубликовал Адажио спустя 11 лет после окончания войны. Пьеса быстро приобрела популярность, покорила многих слушателей и стала одной из самых исполняемых в мире.

О том, как возникло Адажио, Ремо объяснил так: в 1945 году, будучи в Дрездене, он случайно обнаружил рукописный фрагмент нотной записи Альбинони. Это был, якобы, цифрованный бас из нескольких тактов, на основе которого он реконструировал всё произведение.

Дело в том, что во времена Альбинони композиторы защищали свои работы от плагиата тем, что записывали только басовый голос с цифрами, обозначавшими интервалы и аккорды, а сама мелодия импровизировалась автором при исполнении.

Казалось бы, Джадзотто рассказал правдоподобную историю, но музыковеды, хорошо знавшие манеру письма Альбинони, усомнились в её правдивости. Специалисты утверждают, что музыкальным принципом Альбинони неизменно была уравновешенность, спокойствие и эмоциональная сдержанность.

Об этом не мог не знать Джадзотто, профессор истории музыки и биограф любимого им композитора! Разве можно сказать об Адажио, что оно вызывает чувство безмятежности? О музыке, которая не умиротворяет, а печалит душу, которая звучит как вселенский плач по непоправимым крушениям человеческих ценностей, как скорбь по утраченным иллюзиям и надеждам?»

Да, полноте…Как можно назвать специалистами людей, пишущих такое про музыку Альбинони!? Какая уравновешенность, какая сдержанность? Тихая печаль, нежное прикосновение смычка к струне и огромный океан эмоций – вот что такое музыка Альбинони. Послушайте его концерты для гобоя и сонаты для струнных. Это великая музыка. Недаром Джадзотто боготворил его. А мог написать Альбинони Адажио соль минор? Я имею ввиду произведение такого уровня, и ещё при своей жизни, опубликовать? Безусловно мог! Но…, не знаю написал ли, но точно не опубликовал.

А что же Джадзотто? Мог ли он самостоятельно написать такое произведение. На мой взгляд, это невозможно. Конечно, мы сейчас вступаем в область предположений и допущений. Но, представьте себе, может ли экскурсовод музея, который прекрасно образован и красиво, подробно рассказывает о художниках и их работах, написать великое полотно, если до этого никогда не брал в руки кисти? Или знаменитый искусствовед всю жизнь посвятивший творчеству Микеланджело и Бернини, может ли он изваять скульптуру? Вряд ли. Но, Джадзотто был не только музыковед, но и композитор. И хотя мы не знаем ни одного его произведения, он получил образование в Миланской консерватории по классу фортепьяно и композиции, был профессором истории музыки в университете Флоренции. Он всю свою жизнь посвятил музыке и музыкальной истории. Мне кажется, что его деятельность похожа на работу реставратора. Он, как и реставратор в живописи, очищает от пыли истории забытые произведения, собирает их, иногда по крупицам, и выставляет перед публикой в музыкальном журнале. Но реставратор может и создать утраченные части полотна, дописать картину. Но, для этого необходимо само полотно, нужна уже написанная картина.

Мне представляется, что Джадзотто выступил, как реставратор музыки. И взяв за основу какое-то произведение, дополнил его, наложив новые краски. Не просто услышал какую- то тему в известном произведении, как предполагают некоторые, например, «… Рихард Штраус написал скорбную пьесу для струнных "Метаморфозы". Буквально на 0:45 мы можем услышать кое- что очень похожее на главную тему нашего Адажио. Мелодия проходит в партии вторых альтов, это 4 строчка партитуры».

Нет, мои дорогие, для создания произведения уровня Адажио соль минор нужна не «Мелодия в партии вторых альтов», а что-то значительно более существенное.

Другие слышат похожую тему в концерте Листа для фортепьяно с оркестром. Но, согласитесь, в музыке много похожего, ведь в ней всего семь нот, ну или двенадцать.

Было бы странно, если таких похожестей не было. Так и про знаменитую токкату ре минор Баха можно сказать. Очень похожий нисходящий звукоряд в начале, только ритмически чуть иной.

Сюда же можно отнести и концерт №4 Моцарта для валторны с оркестром. Тоже похожий звукоряд в середине первой части…

Или рондо Жака Дюфли «La de Drummond» – та же мелодия в начале произведения

Нет. Для ответа на вопрос – откуда Джадзотто мог взять основную тему для написания Адажио, надо посмотреть более широко. И разгадка не так уж и сложна. Она лежит на поверхности и странно, что её до сих пор не заметили. Ведь достаточно взглянуть на ФРЕСК ». Это была последняя строчка на странице.

Больше в дневнике ничего не было. Продолжение текста отсутствовало…

Глава 13. Где же разгадка?

Я чувствовал себя растерянным, обманутым, как ребёнок, которому обещали подарок и не купили. Но мне никто ничего не обещал. Я сам, услышав историю про загадку Адажио Альбинони, загорелся желанием сначала узнать про неё побольше, а потом и разгадать. В мою голову не постучалась настойчиво мысль, что загадке уже много десятилетий и, что тысячи музыковедов, историков, да и просто исследователей не добились никаких успехов. Дальше слухов, и искажения фактов, дело не шло, хотя и множилось число публикаций в интернете.

Я несколько раз перечитал всё содержимое дневника, но ничего нового не узнал. Да и как узнать, если текст прервался, как сказали бы в детективном романе, на самом интересном месте. И не только интересном, но и непосредственно на словах, раскрывающих разгадку.

Мне было понятно, что надо успокоиться и попробовать найти продолжение мыслей Рубио. За несколько дней я ещё раз перерыл сначала четвёртую коробку, а потом повторно обследовал и три предыдущие. Никакого листа или части листа на эту тему не было. Одновременно в голове стучала мысль – кто вырвал лист? Сделал ли это Рубио? Или кто-то ещё? Причём, на том месте, где давался ответ на исследуемый вопрос. Я отложил в сторону (пока отложил в сторону) конспирологическую версию. Мне трудно было представить проникновение в квартиру злоумышленника в маске и с фонариком, вырывающим листы из дневника.

Тогда может сам Рубио? …Зачем? …Он не хотел, чтобы это кто-то прочитал? Или не был уверен в своей версии? Может он хотел подождать, пока сам не удостоверится в своей гипотезе? Одни вопросы… и ни одного ответа.

Так, листка нет…или, пока нет…Надо на время забыть о его поисках, тем более, в отсутствие даже представления о том, где его искать. Я снова взял в руки дневник и открыл его на оборванной фразе. «… надо посмотреть более широко. И разгадка не так уж и сложна. Она лежит на поверхности и странно, что её до сих пор не заметили. Ведь достаточно взглянуть на ФРЕСК........»

Что за слово Рубио имел ввиду? Очевидно, слово фреска. Но какая? Где она расположена и как, вообще, изображение на фреске может помочь раскрыть загадку Альбинони? Надо было составить какой-то план поисков. Я десятки раз повторял про себя «…лежит на поверхности…достаточно взглянуть на ФРЕСК…». Десятки тысяч соборов, дворцов, церквей содержат на своих стенах фрески. И что? Разглядывать их все по очереди? Для этого не хватило бы и всей жизни. Всё это было похоже на бред. У меня опустились руки. Я стал мысленно ругать Рубио.

Зачем дядюшке надо было заниматься загадкой Альбинони, намекать о её раскрытии и, даже, начать писать о разгадке? И всё для того, чтобы прервать запись и уничтожить написанный ответ? Не находя ни одного логического объяснения, я злился ещё больше.

Мне в голову пришла мысль, что Рубио и на работе в свободное время, а также по выходным мог заниматься своим архивом и делать копии с компакт дисков для коллекции. Может на работе остались какие-нибудь бумаги? Может стоит поискать там? Слабая, малообоснованная идея. Но другой у меня не было. Я позвонил профессору Грановскому и, извинившись за странный вопрос, спросил, не могли ли остаться какие-то бумаги на работе после смерти Рубио? Грановский, казалось, обрадовался моему звонку, спросил про мои дела, поинтересовался не нашёл ли я что-нибудь про загадку Альбинони. Я ответил, что веду поиски, но ничего конкретного пока не нашёл. Грановский несколько разочарованно сказал: «Ясно». И добавил, что по поводу бумаг мне имеет смысл позвонить заведующему кафедрой истории зарубежной музыки Льву Моисеевичу Менделю, на кафедре которого по совместительству работал Рубио.

По словам Грановского, Лев Моисеевич человек широко эрудированный, страстно любящий музыку барокко. И добавил, что студенты и преподаватели за спиной называют его Мендельсоном. С Рубио он подолгу вёл длинные беседы об истории музыки. Профессор дал мне его телефон и сказал, чтоб я не стеснялся звонить Менделю, а он, со своей стороны, предупредит его.

Созвонившись с заведующим кафедрой, я уже на следующий день в девять часов утра заходил в консерваторию. Мендель оказался высокого роста мужчиной лет пятидесяти пяти, с проседью в волосах. Он тепло поздоровался со мной и проводил к столу, который занимал Рубио. Затем, уточнив ещё раз кем я прихожусь покойному, с горечью заметил, какого знающего специалиста и умного собеседника потерял коллектив кафедры в лице Рубио. После чего, указав на стол и шкаф рядом, сказал, что никто не занимал это место после смерти Рубио. Затем, сославшись на дела, оставил меня одного, добавив, что я могу осмотреть любые бумаги в столе и в шкафу. Я поблагодарил его и стал просматривать папки одну за другой. Их было немного. В основном они касались немецкой и английской классической музыки 18 и 19 веков. И пара папок с итальянскими композиторами 17 века. Это, по словам, Менделя были текущие дела, с которыми работал Рубио. Собственно, чего мне хотелось найти, я и сам толком не знал. Часть оторванного листка с разгадкой истории Адажио соль минор? Часа через два тщательных поисков я понял, что ничего подобного или каких-то документов и дневников, связанных с интересующей меня темой, тут не было. Я извинился ещё раз за визит, поблагодарил Менделя и вышел из кафедры.

Глава 14. Это была не фреска.

Ну, вот и этот путь не привёл меня ни к чему. Я с горькой усмешкой подумал, что осталась единственная дорога – начать посещать все храмы и дворцы всего мира с фресками и закончить свою жизнь в одном из них глубоким стариком, не осмотрев и десятой доли их. Всё это было и смешно, и грустно.

Мне становилось понятно, что надо вообще отказаться от поисков. У меня нет навыков расследования. Я не следователь, не историк и не музыковед. Наверное, так и придётся сделать. Мне захотелось отвлечься.

Я шёл по Невскому и решил зайти в Дом книги. Намеренно обходя разделы с музыкальной литературой и красочными альбомами по живописи, где меня могли заманить какие-нибудь фрески, я поднялся на второй этаж в кафе. Заказав чашку кофе, я уселся у окна и стал с восхищением смотреть на огромный Казанский собор. Мне представлялось, что собор своими могучими колоннадами хочет обнять непрерывно спешащих по делам людей и поделиться с ними своим величавым спокойствием.

В таком романтическом настроении я вышел из Дома книги. Погода была чудесная, светило уже слегка тёплое, февральское солнце и я решил дойти до Площади Искусств, чтобы посидеть немного в сквере. Медленно двигаясь по Михайловской улице, и любуясь отреставрированными фасадами гостиницы «Европейская», я проходил мимо филармонии. На афишах был представлен репертуар предстоящих концертов. Взглянув мельком на имена композиторов, я продолжил свой путь. Мне сейчас не хотелось думать о музыке.