“И снова смертная рука
Твоя волнительно тянулась
К огню божественного сна
Что города сжигал до тла.
Её увидел ты во сне
Святое пламя содрогнулось
И ты окажешься во тьме
Вновь наяву, вновь в тишине
Глаза светились звездами кошмаров
Их свет когда-то жизнь любил
Но в теле, что хранило тысячи пожаров,
На чувства не осталось сил.
Проклятья смех проглотит города
В лице улыбки с яркими глазами,
В лице бесчестий костного клинка,
И шляпы с приоткрытыми устами.
И снова пламени рука
Погладит шляпу по затылку
Кивнув, что есть на все ответ,
Состроив темную ухмылку.”
Забытая шляпа
Пролог
Фауст сидел за большим столом, пил красное вино и очень старался не сойти с ума. В огромном зале, освещённом свечами и подвесными люстрами, проходил роскошный бал в сопровождении оркестра. На белых колоннах, крепились подсвечники в форме оленьих рогов, а потолки казались бесконечными из-за изображённого на нём звёздного неба. Прямо в воздухе летали зелёные силуэты птиц, бабочек и драконов – то ли из потоков воздуха, то ли из какого-то зелёного дыма. На площадке люди в вечерних нарядах танцевали вальс под нежную, но энергичную музыку.
В дальнем конце зала, на возвышении, стоял длинный стол с десятками угощений и видов вин. На кружевах скатерти можно было распознать мрачную символику – оленьего черепа и рогов. В центре, рядом с Фаустом, на резном троне сидел хозяин бала: пожилой мужчина в буром строгом костюме в клетку, ярко-зелёном галстуке, сочетающемся с зелёными глазами и серебряными запонками. Его лицо было вытянутое и худое: высокие скулы с впалыми щеками, тонкие губы, орлиный нос с благородной горбинкой и морщины, которые только красили его. Длинные волосы были полностью седыми, завязанными в хвост. У подлокотника стояла жуткая, но изящная трость. Её наконечник напоминал серебряное копытце, а основа из красного дерева с резьбой была произведением искусства. На навершии был закреплён крупный олений череп с серебряным напылением. Пустые глазницы трости мерцали ядовито-зелёными огнями.
Фауст, сидящий рядом, был намного моложе, с чёрными пышными волосами. Он тоже был одет парадно и, очевидно, чувствовал себя некомфортно. Юноша неуверенно бегал глазами по столу и задумчиво вертел в руке стакан.
– Ну что, Фауст, ты со мной выпьешь или тоже побрезгуешь? – сказал хозяин строгим голосом и приподнял свой железный бокал, украшенный зелёными, чёрными и красными драгоценными камнями. Он говорил чётко, неторопливо и размеренно.
Но в ту секунду Фауст уже ничего не боялся, полностью смирившись со скверным положением дел, и просто думал, как бы ему остаться в живых до конца вечера.
– Да нет, слушайте, просто… обдумываю тост.
Фауст облокотился на стол. Музыка заиграла энергичнее, и собеседники замолчали, пленённые магией музыки. Скрипачи словно сходили с ума.
Когда закончилась одна композиция, но ещё не началась другая, хозяин вставил слово, торжественно протянув бокал ещё раз:
– Тогда я начну. Выпьем же за страх! Который движет нами, шёпотом звучащий в ушах каждый вечер перед сном, без которого мы бы не ценили победы над ним и того, чего нам удалось достичь! – Хозяин поднёс бокал к губам и сосредоточенно посмотрел на его содержимое. – За страх неизвестности.
Фауст был встревожен. Накануне хозяин бала рассказал ему историю, которая не давала ему покоя. Фауст не хотел терять свой мир… второй раз. Нарастающие духовые и струнные звуки новой мелодии звучали в одном ритме со взволнованным сердцем Фауста. Хозяин пристально посмотрел на него.
– Знаете, после услышанного, – сказал Фауст, – может, выпьем за человечность?
– Как интересно, – сказал хозяин и полностью обратил своё внимание на Фауста.
– Человечность помогает нам победить этот страх.
Хозяин кивнул и задумался, хмуро откинувшись на спинку стула.
– Это хорошие слова, но вот что я скажу тебе, Фауст. Запомни! Это любовь с приходом в наше сердце дарит нам человечность, – сказал хозяин, и глаза его наполнились слезами, а губы болезненно скривились, – но, уходя, забирает её обратно…
Глава 1
Фауст вздрогнул при пробуждении от тревожного сна. Ему снова снилась белая пустота, не имевшая ни земли, ни неба, в которой левитировали странные драгоценные камни разных размеров. Вокруг них парили тысячи извивающихся красных нитей – словно распущенный клубок в невесомости. Там было спокойно и тихо. Там можно было бы провести вечность и не заметить – пока безмолвную картину не нарушили другие нити. Три чёрные нити. Они были натянуты, словно струны, пронизывающие бесконечность, и внушали леденящий кровь ужас. Но что-то всё равно побуждало Фауста к ним прикоснуться. И перед самым контактом нити обратились в тени и накрыли собой всё.
Тьма рассеялась, стоило Фаусту только открыть глаза.
Наступило ещё одно утро с того дня, когда Фауст и его старший брат Галилей перебрались в новый мир. Но он всё ещё был им чужим. Несмотря на это, Фауст в свои двадцать два года чувствовал себя неплохо: у него было жильё, работа и много новых друзей. И всё же за три года на новом месте чего-то не хватало.
Фауст и Галилей были Скакунами – так называли себя люди, способные перемещаться между мирами с помощью дверей. Хотя в пределах одного мира скакать они тоже вполне могли – это сильно упрощало повседневную жизнь.
Протерев глаза, он окинул взглядом хаос, творившийся в его и так небольшой комнате. По большей части мебель была из старого дерева – обшарпанная и поломанная, а пышный, мягкий ковёр давно утратил жёлтый цвет и стал напоминать застоявшуюся кашу. Бежевые блики солнца разбавлялись мазками тёмной одежды, разбросанной по полу, а маленький стол был завален его блокнотами, книгами и календарными записями. Фауст любил аккуратные, структурированные записи, но когда их становилось слишком много – они неизбежно превращались в бардак вплоть до следующей уборки. А уборки у Фауста бывали нечасто.
Первым делом, чтобы успокоить нервы, он выпил кофе. Полчетвёртого на часах. Отлично – опять полдня проспал. А значит, Галилей уже несколько часов ждал его в «Тени у дуба». Фауст работал в этой кофейне и заодно проводил в ней большую часть своего свободного времени, о чём часто ворчал Галилей.
Чувство стиля у Фауста дремало где-то глубоко в душе, поэтому он вышел из дома в расстёгнутой рыжей гавайской рубашке с синими цветами поверх белой майки и в огромных трусах-шортах. На шее висел крупный драгоценный камень красного цвета – отличительный знак Скакуна. У всех Скакунов был подобный кулон: они делились на три цвета – красные, пурпурные и зелёные.
Фауст очень чётко представил себе свою любимую кофейню «Тень у дуба» перед тем, как открыть входную дверь. Он сделал шаг за порог – и сразу всё вокруг исчезло. Он стоял в абсолютной пустоте, подобной той, что видел во сне, но без камней и нитей. Просто белая бесконечность.
Это место называется Шор. Оно играло роль перехода в любое место для Скакуна и работало как «кротовая нора». В нём всегда было очень одиноко. Странная магия этого пространства никогда не позволяла видеть других Скакунов: даже если кто-то совершает скачок с товарищем, в Шоре он всегда будет один. Поэтому Фауст в нём никогда не задерживался. Хотя фактически время в Шоре не шло.
Он в ту же секунду появился в кофейне, выйдя из двери на небольшой склад. Очертания при скачке всегда вырисовывались постепенно, словно Шор – это лист бумаги, на котором незримый художник рисует картину: сначала наброски, прямые линии, тени… и в конце – реалистичное изображение места, куда прибыл Скакун.
Кофейня «Тень у дуба» была небольшой, но уютной. Весь интерьер был из природных материалов: камня, дерева и железа. Свет – исключительно тёплый и приглушённый, отчего кофейня напоминала пещеру, несмотря на панорамные окна. Играла спокойная и ритмичная музыка, которая никогда не находила отклик в душе Фауста, но любовь к этому месту заставляла принимать и её. Запах свежемолотого кофе и выпечки ударил в нос.
Людей в помещении почти не было – как и всегда в ранние часы. В начале зала сидел его брат спиной к бару. Фауст узнал его по жёлтому осеннему плащу и копне вьющихся каштановых волос. Галилей сразу заметил звуки за спиной и коротким движением головы позвал Фауста.
Барная зона располагалась посреди помещения, и его сразу заметили друзья и коллеги – Макс и Крис. При их виде Фауст засиял. Он чувствовал себя дома в этом месте, и ему было важно это чувство. Единственное место, где тревоги его оставляли. Никто не был удивлён его «чудесному» появлению со склада: в «Тени у дуба» работали одни Скакуны, и для них это было обычным делом.
Коротко поздоровавшись, Фауст присоединился к брату за столиком.
– Когда-нибудь жизнь научит тебя вовремя просыпаться, – сказал Галилей и отпил кофе, хмуро глядя в окно.
На шее блеснул зелёный камень Скакуна. Под жёлтым плащом он носил чёрную майку и джинсы, а лицо у него всегда было сосредоточенное и напряжённое. Фауст знал, что он не любит это место и не понимал, почему Галилей продолжает сюда приходить.
– И тебе доброе утро, – ответил Фауст и тоже сделал глоток из его чашки, почти вырвав её из рук. – Как ты?
– Нормально.
Галилей всегда был немногословен, а после гибели их мира и вовсе замкнулся. Но в этом ответе Фауст уловил что-то новое – неуверенность. Или, возможно, ему показалось. Брат обычно был невозмутим.
К ним подскочила молодая сотрудница – стройная и высокая, с длинными тёмными волосами. Рядом с ней всегда было весело: её улыбка излучала позитив. Вся недосказанность с Галилеем отошла на второй план.
– Привет, мальчики, – сказала она, наматывая косу на палец и весело прикусывая губу. – Фауст, ты хоть раз можешь провести свой выходной не на работе?
– А? – Фауст театрально удивился. – Крис, я думал, ты без ума от меня, вот и хожу сюда каждый день.
– Ага, ясно! Пить что-то будете?
– Я шучу! На самом деле это я не могу без вас жить, не обижайся. Лучше садись, посиди с нами.
Крис звонко хихикнула и сразу замялась. Галилей метнул в Фауста строгий взгляд.
– Ну, я, как бы, это… пока работаю…
– Думаешь, Макс загнётся там один без тебя? В самом деле, у него завал! – сказал Фауст, разводя руками в сторону пустой кофейни. – Верно, Гелик?
Галилей приподнял брови – обычно это был знак согласия.
– Ага, сказал как отрезал.
– Ладно, только ненадолго, – сказала Крис и уселась вплотную к Фаусту.
Фауст уставился в её большие голубые глаза в ожидании продолжения разговора, а Галилей снова уткнулся в чашку.
– Да ничего нового. Решили сегодня после смены остаться, выпить и пообщаться. Ты с нами?
Галилей украдкой закатил глаза, а Фауст сделал вид, что не заметил. Всем в заведении было известно: здесь часто устраивали посиделки до поздней ночи. Галилей их не любил. А ещё сильнее он не любил, когда Фауст напивался до беспамятства и приводил домой такую же пьяную Крис. Эту тему оба брата уже год замалчивали.
– Конечно, с вами!
Фауст знал, как распознать момент, когда Галилею становилось окончательно некомфортно: он уходил курить и звал Фауста с собой, хотя тот не курил. Предложение выйти на улицу не заставило себя ждать.
– Да, пошли. От этой музыки быстро начинают кипеть мозги, – сказал Фауст.
– Так бывает, когда слушаешь её каждый день по восемь часов, – сказала Крис. – Ты бываешь когда-нибудь в тишине?
– Пока ты рядом – нет, – подмигнул Фауст.
Крис закатила глаза, но приятно улыбнулась и пошла обратно за бар. А Галилей уже стоял на улице и нервно поджигал сигарету.
Фауст вышел за ним и сразу пожалел, что скакнул в кофейню, вместо того чтобы пройтись пешком – на улице стояла его любимая погода. Пасмурно, но не темно. Конец лета. Было тепло. Прохладный ветер приятно обдувал кожу и лицо, развивал рубашку и волосы, а шелестящие по асфальту листья радовали слух.
Кофейня находилась на небольшой возвышенности. Напротив – парковка, к ней вела деревянная лестница. К ней обычно выходили на перекур, подышать воздухом или поболтать. Или всё сразу.
Галилей задумчиво курил. Не задумываясь, протянул Фаусту сигарету.
– Не, спасибо.
Казалось, они стояли целую вечность, молча наслаждаясь погодой. Галилей был погружён в свои мысли, и Фауст уже знал, когда брат собирается что-то сказать: он опускал взгляд, хмурил брови и затягивался чуть дольше обычного.
– Рожай, – с упрёком сказал Фауст.
– Я хочу уйти, Фауст, – сказал Галилей, не поднимая взгляда. Сигаретный пепел отломился и развеялся по ветру.
Земля ушла у Фауста из-под ног. Его охватила тревога, живот неприятно заныл. Страх давно жил у него под сердцем – страх перед будущим. Прошло уже три года с тех пор, как их родной мир исчез. Чем стабильнее становилась жизнь Фауста в новом мире, тем страшнее было всё это потерять. Этот страх стал частью его души, ядом, отравляющим повседневность. Он боялся любить, дружить, привязываться. Галилей был той частью жизни, которая казалась нерушимой – основой. Что делать, если даже это ускользает сквозь пальцы?
Фауст молчал. Он ждал продолжения, хотя и понимал, что брат скажет дальше. Но слёзы всё равно затуманивали взгляд.
– Тут для меня ничего не осталось. Да, наверное, и не было. Я не нашёл здесь замены нашему миру, друзьям, родителям… Думаю, ты и сам видишь, что мне тут не место.
Фауст это всегда видел. Но любовь к брату не позволяла сказать это вслух. Он не хотел, чтобы Галилей уходил – но и держать его было бессмысленно.
– Но… мы ведь будем видеться?
– Конечно, – он положил руку Фаусту на плечо и крепко сжал. – Всё будет хорошо, брат. Мы же Скакуны, будем навещать друг друга.
– Уже решил, куда поскачешь?
– Нет, – Галилей покачал головой. – Есть пара вариантов. Милые миры, не слишком шумные. Определюсь на днях.
Он выкинул потухший бычок и ушёл, оставив Фауста одного.
К вечеру темп событий замедлился, и без того не слишком быстрый. Фауст не заметил, как стемнело. Время перевалило за восемь.
После закрытия кофейни пришли ещё несколько коллег и друзей – просто посидеть, выпить и отдохнуть. Справиться с волнением Фаусту помогал алкоголь, который особенно был нужен в тот вечер.
Время шло к поздней ночи, разговоры становились всё оживлённее, а настроение – раскрепощённее. Фауст был по-настоящему спокоен и даже счастлив. В тусклом освещении он смотрел на лица друзей и старался запомнить их в мельчайших деталях, будто видел в последний раз. В такие моменты он забывал о времени, о всём, что было «до».
С каждым новым бокалом он чувствовал, как привычное «я» растворяется – и оставляет место ощущению лёгкости. Без забот, без страха, без тревоги. Всё вокруг теряло значимость. Даже Крис казалась всё притягательнее: каждое её прикосновение заставляло сердце биться чаще. Ещё немного – и Фауст не сможет думать ни о чём, кроме её губ.
Глава 2
Светло-русый мальчик с голубыми глазами сидел один за длинным столом общей трапезной местного, очень старого приюта для детей. На нём висела потрёпанная рубашка и небольшой деревянный кулон, похожий на свисток – распространённый предмет для шуток. Однако это был тотем с примитивно вырезанным смеющимся лицом. Было раннее утро, в помещении – тускло. Мальчик очень хотел есть, поэтому встал пораньше, чтобы успеть поесть до того, как соберётся толпа.
Он сидел напряжённо – ждал неприятностей. Он всегда их ждал в этом месте. И они появились: компания подростков на пару лет старше. Их было четверо. Самый высокий заметил мальчика и жестом направил остальных к нему.
– Ну, здарова, овощ, – сказал он, нависнув над мальчиком.
Мальчика звали Люк, но к нему редко обращались по имени.
– Привет, Курд, – ответил Люк, вжавшись в скамью.
– Я тут проголодался. Думаю, моего обеда мне не хватит. А твой выглядит заманчиво.
Компания переглянулась и мерзко заулыбалась. Курд взял его тарелку с сухими макаронами и чем-то наподобие фарша, а Люк остался сидеть с пустым взглядом, не двигаясь. Его терроризировали почти каждый день – вот уже четыре года. Взрослым до этого не было дела. Они говорили: «Давай отпор, покажи силу!»
Хулиганы начали уходить, как вдруг Люк схватил поднос и со всего размаху ударил одного из них по затылку. По залу разнёсся звон. Мальчик сложился на колени и зажал шишку руками. Не давая им опомниться, Люк ударил второго – прямо по отвисшей от удивления челюсти. Второй звон. Волна удовольствия прокатилась по телу: ничто так не мотивирует, как страдание обидчика. Третьего удара он не нанёс – Курд уже среагировал и повалил Люка на пол.
В голове зазвенело. Люк сразу свернулся клубком, зная, что будет дальше. Четверо подростков начали пинать его со всех сторон, крича и смеясь. Одна нога угодила прямо в рёбра. Люк почувствовал болезненный треск и сжал зубы, чтобы не закричать.
– Урод мелкий! – бросил один из друзей Курда напоследок, и они ушли за своими порциями – как ни в чём не бывало.
С трудом поднявшись, Люк снова сел за стол. У него осталась жидкая вонючая каша и два куска хлеба, которые он заранее спрятал в карман. Двое задир ушли с синяками – хорошее начало дня. Люк вздохнул и едва сдержал слёзы от боли: скорее всего, треснуло ребро. Опять. Рукой он нащупал новый фингал под глазом – не беда, совсем маленький. Видимо, Курд не старался.
Люк попытался вспомнить шутку: для него смех был лучшим лекарством. В голову пришёл старый анекдот:
«Если дать человеку рыбу – он будет сыт один день. А если дать ему имя “Сыт” – он будет Сыт всю жизнь».
Он слабо усмехнулся – и сразу почувствовал боль в ребре. Всё-таки – не от любых напастей…
После завтрака все шли на занятия по основным дисциплинам – вроде математики, русского и литературы. Люк бесшумно передвигался по коридорам на носочках, как кошка. Занятия проходили в отдельном корпусе на первом этаже. Люк их не любил. Они, конечно, отвлекали от травли, голода и боли, но чаще были скучными. Преподавателям было всё равно – лишь бы никто не мешал уроку.
Литература – другое дело. Люк любил читать книги о героях, преодолевающих боль и трудности, и о злодеях с трагичной историей. Эти истории полностью овладевали им на уроках и не отпускали до самой ночи. Люк читал и представлял себя героем. Он верил, что все трудности делают его сильнее.
Ближе к обеду синяк под глазом разболелся, а веки распухли и стали похожи на сливу. В трапезной было столько людей, что ели стоя. Люк почти всегда ел стоя – если, конечно, у него не отбирали еду.
Позади повара тоже порой посмеивались над ним, как над маленьким замарашкой. Но Люк не унывал: он привык к такому отношению и каждый день учился преодолевать его. В этом ему помогал единственный в жизни «огонёк». Увидеть её он мог только вечером.
Во второй половине дня обитателям приюта отводилось время на самостоятельное обучение, внеклассные занятия и отдых. Люк тратил два часа на уроки, а затем уходил в свою комнату до самого ужина. Жил он скорее в каморке, чем в комнате: там пахло сыростью, побелка давно потрескалась, а в маленькое окошко едва проникал свет сквозь слой застывшей грязи. И всё же он старался поддерживать в своём жилище относительный порядок.
Наконец, раздался тихий стук в дверь.
Грудь наполнилась радостью, и губы сами растянулись в улыбке. Люк быстро открыл дверь – и там стояла она, его «огонёк» – Вия. Юная, высокая девушка с длинными рыжими волосами, заплетёнными в косу, стояла и скромно улыбалась, помахивая рукой. Яркие карие глаза сияли от радости. Она была как луч света в кромешной тьме его жизни.
Люк крепко обнял девушку, игнорируя жгучую боль в сломанных рёбрах. Он слышал стук её сердца и наслаждался им. Его собственная жизнь играла в том же ритме. Его жизнь начиналась, когда рядом было это биение.
Они были знакомы с семи лет. Жили на улице, когда потеряли свои семьи, грелись друг об друга по ночам и делили еду – которой почти никогда не было. Когда-то она шутливо спросила:
– Завоюешь для меня тарелку еды?
А Люк ответил:
– Я завоюю для тебя весь мир.
С тех пор он ценил всё, что у них было. Он хотел бы называть это место домом… но его дом там, где она. Остальное – можно пережить.
– Привет, Люк, – сказала она нежно, как всегда. – Господи, что опять с тобой случилось? Как ты?
Вия взволнованно осматривала его побитое лицо.
– Ладно тебе, не бери в голову, у меня всё отлично. Это Курд опять со своей шайкой… Я оставил им пару шишек! – гордо заявил Люк.
– Ты молодец… но всё же будь осторожнее. Не дай бог, они тебя покалечат. Может, лучше не ходи в трапезную без меня?
– Я могу за себя постоять!
– Прости. Я просто переживаю за тебя. Ты плохо выглядишь.
Люк знал, что Курд и его компания не лезли к нему при Вии. Хотя это и было немного унизительно. Вия была их ровесницей, но чувствовалась старше – и выглядела старше. В приюте она пользовалась уважением. А для Люка её забота была бесконечно важной. Ему было до боли приятно её внимание.
– Спасибо, Вия. Ты пойдёшь ужинать?
– Да. Пойдём вместе?
Глаза Люка загорелись от радости, и они пошли в столовую. Там снова был Курд, но, как и ожидалось, он не стал приставать. Заметив их вместе, он только громко хмыкнул, закатил глаза и сел за стол к своим дружкам.
– Не обращай на него внимания. Он просто засранец. Уверена, он ещё пожалеет о своём поведении и извинится перед тобой.
Вот это точно было маловероятно.
– Может быть, – ответил Люк.
Пока они ужинали, Вия рассказывала о своём дне. С недавних пор у неё по утрам начались занятия в хоре. У неё с детства был чудесный голос. Раньше она пела Люку перед сном, когда они ещё жили на улице. Теперь у них были разные комнаты, и он не слышал её голос вечерами.
Она рассказывала о своих успехах с таким огнём в глазах, что Люк невольно вдохновлялся. Он хотел бы гореть жизнью так же – ради неё.
– А как прошёл твой день? – спросила она.
– Хорошо.
– Утром тебя избили и отобрали еду. Просто супер. Отличный день.
– Я устал, что это всё портит мне жизнь, – ответил Люк. – Если смеяться этим гадам в лицо, может, они подумают, что я больной, и отстанут.
Вия рассмеялась. Её явно привлекал его позитивный настрой. Без него здесь выжить было бы куда труднее.
Перед отбоем они обнялись в коридоре. Люк постарался как можно точнее сохранить в памяти биение её сердца – чтобы скорее заснуть. Он мечтал увидеть её снова, как можно скорее.
– Завтра у меня нет занятий. Пойдём вместе на завтрак? – спросила она, будто прочитав его мысли.
– Конечно! А то я думал, снова придётся по тебе скучать. Доброй ночи, Вия, – неохотно попрощался Люк.
– Доброй ночи. Не скучай, – ответила Вия и смущённо улыбнулась.
Они разошлись по своим комнатам. Люка переполняла радость. Ему хотелось смеяться, кричать в подушку от счастья. В такие моменты ему хотелось жить.
Глава 3
Просыпаться утром с набором сцен вместо воспоминаний – занятие сомнительное, но знакомое. По мере развития вчерашнего вечера разрывы между кадрами становились всё больше, связь между событиями – всё слабее. Последние воспоминания представлялись лишь как несвязанные вспышки.
Громкая музыка. Обрывки диалогов. Чья-то рука в его ладони. Страстный поцелуй. Горячий язык. А потом – сразу утро.
Рядом крепко спит Крис. Без одежды, Фауст проверил.
В комнате всё тот же беспорядок, только теперь – с запаха перегара. В ванной он немного пришёл в себя, умыл лицо и снова перебрал в голове последние события.
Они вчера отдыхали компанией, напились. Потом с Крис уехали вместе – точнее, скакнули. Уже не в первый раз, и всегда в таком порядке. Снов у Фауста не бывает, когда он пьян. Поэтому в последнее время он злоупотреблял алкоголем – даже жуткая мигрень и тошнота были приятнее, чем очередной тревожный сон.
И только сейчас, глядя в собственные измученные глаза в зеркале, он понял, насколько устал.
Он вернулся в комнату и снова лёг, надеясь, что станет легче. Но мозг, казалось, перекатился в другую сторону черепа и продолжал страдать. Хотелось пить, в животе бурлило. Лучше станет только к вечеру. Пора собираться на работу, только сначала нужно заглянуть к Галилею. Фауст уже предвкушал его осуждение.
Чтобы не терять время на переодевание, он сразу надел рабочую форму – тёмно-зелёную футболку с белым логотипом в виде ветвистого дуба. Затем начеркал короткую записку Крис и оставил ключи, вдруг ей понадобится. У неё выходной, а будить её не хотелось.
Он давно думал, что стоит поговорить с ней об их отношениях… но всегда знал, что не найдёт момента. Становиться официальной парой не хотелось, а их редкие приятные ночёвки становились всё более неловкими. Хотя мысли об этом разговоре были ещё неловче.
Фауст приготовился к скачку, вышел за дверь и оказался в Шоре. С похмельем это место ощущалось ещё более пустым и угнетающим. Но были плюсы: Шор обладал необычным свойством – он ускорял восстановление. Даже мелкие ссадины и раны заживали быстрее, поэтому иногда в нём стоило задержаться хоть на пару лишних секунд.
Постепенно проявились стены знакомого заведения – паба на цокольном этаже дома, под названием «Что-то новое». Тёмное место с неоновыми вывесками и электронной музыкой. Галилей обычно сидел в самом дальнем углу, работал за ноутбуком и пил кока-колу.
– Доброе утро.
– Рад, что твоё утро начинается в два часа дня. Ты чего здесь? – буркнул Галилей, не поднимая взгляда. Его сарказм – отдельный вид пытки.
– Ну слушай… хотел сказать, что выжил. Перепил вот вчера…
– Ничего нового. Выглядишь ужасно, – Галилей мельком взглянул на него и снова уткнулся в клавиатуру. – И не волнуйся, вы мне спать не мешали. Пришли домой примерно тогда, когда я вставал. Ты сегодня работаешь?
– Да.
– А Крис?
Фауст замялся.
– Нет… Но она вечером заглянет в кофейню.
– Отлично. Вот и поговори с ней, – сказал Галилей, закрывая ноутбук.
– О-о-ох, да я не знаю…
– Фауст, сядь.
Он сел, склонившись над столом.
– Ты должен определиться с вашими отношениями.
– Да нет у нас никаких отношений!
– Тогда перестань с ней спать, дурень!
Наступила долгая пауза, но без напряжения. Скорее оба удивились эмоциональности Галилея.
Фауст посмотрел на него, как всегда – не увидел в его глазах ни одного чувства. И всё же…
– Спасибо, Гелик. Всё будет хорошо.
– Чтобы всё было хорошо, нужно шевелить задом и что-то делать, – спокойно сказал брат. – Иди на работу. А вечером поговори с Крис.
– Ладно, но…
– Удачи.
Галилей вернулся к работе и кивнул на прощание. Фауст, хоть и обиделся, но в глубине души был благодарен брату. Без его присутствия жизнь Фауста давно бы скатилась в хаос. Галилей помогал чувствовать твёрдую почву под ногами.
Он вспомнил вчерашний разговор, и всё настроение испарилось. Что будет, когда Галилей уйдёт? Кто останется? Кто удержит его от падения?
Погода была хорошей, как вчера, и он решил прогуляться пешком от паба до кофейни. Полчаса пути пошли на пользу, голова почти прошла. Ему нравился этот маршрут – многоэтажки, город, движение, жизнь. Всё это заряжало.
Единственное, что портило прогулку – мост через реку. Сильный ветер, пронизывающий до костей, и толпы людей на электросамокатах, норовящих снести с ног. Но мост вёл к финальной точке – к «Тени у дуба», кофейне почти на самом берегу, рядом с причалом.
Внутри было мало народу. За баром стоял Макс – высокий, слегка полный парень в очках и кепке. Лохматые волосы торчали из-под головного убора.
Макс тоже пил прошлой ночью. Его опухшие глаза говорили сами за себя. Отличная перспектива – пить в будни, а потом стоять у стойки, надеясь, что день пройдёт без мучений.
Фауст даже не рискнул пробовать варить эспрессо – однажды после попойки его вырвало от одного запаха. Сейчас от аромата кофе его пробрало до мурашек. Он надеялся, что зерно окажется достаточно хорошим и день пройдёт без сюрпризов.
Время шло быстро. Общаться было некогда, да и самочувствие не способствовало болтливости. Лишь изредка с Максом перекидывались короткими шутками. День не был насыщен событиями, но был полон мандража.
Помимо переживаний из-за Галилея, Фауст каждую минуту ждал Крис. Он нервно поглядывал на дверь, то и дело выходил из-за стойки, проверяя, не идёт ли она уже где-то за углом. Желудок скручивало, и он уже не понимал: это последствия похмелья или страх перед предстоящим разговором?
Казалось бы – ничего сложного. Он даже не собирался делать ей предложение или ставить точку. Просто хотел сказать, что не хочет продолжать эти ночёвки. Но… что-то было. И это делало разговор страшным.
Он боялся. Додумывал. Загонял себя в ловушку.
А вдруг она влюблена? А вдруг ждёт, что я проявлюсь? А вдруг я обижу её?
Наконец Крис зашла – под самое закрытие.
На ней был лёгкий летний наряд и та самая его рыжая рубашка. Она улыбалась, как всегда, и махнула рукой. Фауст буквально отсчитывал секунды до разговора. Так разволновался, что голос предательски дрогнул.
– Крис, – сказал он, – давай отойдём… Я хотел с тобой поговорить.
– Давай, – спокойно ответила она.
Они сели в пустом зале. Фауст нервно поправил футболку и тяжело выдохнул.
– Слушай… Я не хочу тебя обидеть. Ты замечательный друг. Мне с тобой… комфортно. Но… – он замялся. – Я не знаю, как сказать…
– Фауст, расслабься, – Крис положила свою ладонь на его руку.
– Просто… я не хочу больше с тобой спать. То есть, нет, мне нравилось! Очень! Но быть твоим другом мне намного приятнее… и правильнее. Я не хочу терять тебя. Просто не хочу.
Крис несколько раз моргнула, потом сдержанно хихикнула.
– Хорошо.
– …Хорошо?
– Да. А ты что думал? Что я вцеплюсь тебе в штаны и буду удерживать, пока не передумаешь? А-ха-ха! Да я давно уже чувствую, что тебе с этим некомфортно, – она легко улыбнулась и скинула рубашку с плеч, – всё равно спасибо за ночь. И не переживай. Лучше – зацени ноготочки!
Самое лучшее в стрессовой ситуации – это момент, когда она заканчивается.
Фауст буквально захлебнулся в облегчении. Так бывает редко. Он был рад всему, даже её ногтям.
Крис показала маникюр: длинные ногти всех цветов маркеров-выделителей. Яркие, кислотные.
– О, шикарно! Особенно если желаешь каждому встречному эпилептику смерти…
Оба рассмеялись. Смех развеял напряжение.
Они посидели ещё минут двадцать. Крис пришла занести рубашку, поболтать и всё.
Оставшийся вечер Фауст провёл в хорошем настроении. Когда Макс ушёл, еле переставляя ноги, Фауст остался в кофейне один – в тишине, под мягким жёлтым светом. Он любил сидеть здесь ночью. Голова отдыхала и тело успокаивалось.
Глава 4
Какой бы вкусный кофе Фауст ни умел варить, пил он всегда только растворимый: ложка с горкой кофе, две ложки без горки сахара, кипяток и треть стакана холодного молока. Рецепт его идеального утра. Больше, чем кофе, он любил только молоко в чистом виде, но по утрам кофе казался уместнее.
Он сидел за барной стойкой для гостей, в кофейне играла энергичная, безумная для его ушей музыка. Внутреннее состояние было разбитым. Глаза болезненно реагировали на любой свет, а в голове – пустота.