Как-то, ты спросила меня, «ну почему же» я стал «Добровольцем»?
Не ответив тогда, отвечу в первом письме.
Письмо 1*
«К жене и сыну»
С детства стремясь изживать в себе постепенно тягу к вранью, ожидал постоянно что вот-вот совсем скоро и меня все поймут. Выслушивая в свой адрес лишь упрёки от недопонимания, а чаще без «до», мои сомнения не вызревали, а лишь отсекали от памятника надежде всё лишнее, заставляя надежду в возможное понимание становиться лишь более явной, так сказать огранённой в свои лучшие формы. Однако, затем оказалось, что все, кто своим появлением в моей жизни шлифовали этот памятник, его затем просто разрушили, прекратив навязываемое мною общение. Понадобилось потратить много времени и собственных усилий для проведения процедур самоанализа и дальнейшего признания самому себе в том, что это состояние не одиночества, а свободы. Свободы от людей неумеющих поддержать, свободы от голодной волчьей стаи, свободы от людей не позволяющих из взаимодействия черпать что-то новое и быть расслабленным, свободы от людей:
– кто, как мокрые коты,
носом тычут в пустоту,
но боятся высоты
и не верят в простоту
тех, кто лезет из грязи
прямо к звёздной черте…
– кто, как ржавые гвозди,
всё твердят: «Сиди, не рыпайся!»
но когда грянет «Бей!» —
первыми в щели забиваются…
– кто кричит: «Ты не творец,
не пиши, не пей, не дыши!»
но в их рваных карманах
даже мыши дохнут…
Свобода – это не побег.
Это выбор: быть собой
между тех, кто давно труп,
и тех, кто труп душой.
Я пришёл не за медалью,
не за славой, не в броне —
просто здесь, под перепалкой,
я нашёл своих в огне.
Тех, чьи лица – как страницы
из солдатских дневников,
чьи слова горят, как спички,
в этой тьме без берегов.
Я – Доброволец. Не святой.
Не герой. Не судия.
Я – тот, кто в кромешной тьме
вдруг сказал: «Свет – это я».
А теперь представь картину:
Ночь. Блиндаж. Дрожит земля.
Я сижу с тетрадкой в зубах
и пишу: «Привет, земля!»
Пули – точки, взрывы – запятые,
а между строчек – тишина.