Маяк Птичьего острова. Хроники земли Фимбульветер

© Татьяна Авлошенко, 2024

ISBN 978-5-4493-1783-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Плохо, когда океан гневается. В ярости своей Слепая Хозяйка не различает правых и виноватых, почтительных и непокорных, крушит карбаса, разделяя людей уже на дне. Кто-то попадет в свиту владычицы вод, будет вечно с хохотом носиться по волнам среди других холодных ловчих, кто-то сгинет между осклизлых камней, станет пищей неведомых чудовищ, но так или иначе смерти все равно не миновать.

Вот мелькнуло меж волн лицо. Растрепанная борода, белые вымытые водой глаза. Торстейн Браг, взятый океаном три месяца назад! Махнул худой долгопалой рукой, не то маня за собой, не то прочь путь указывая. К гибели? К спасению?

Вебьерн Хласк на секунду сжимает в руке костяной амулет. Ничего, он удачлив. Как и все на «Гагаре». Тех, к кому судьба недостаточно щедра, вообще не берут на карбаса. Будь ты хоть сыном вождя клана, сиди на берегу – в мастерских, где плетут сети, и в коптильнях тоже достаточно дел. Нельзя, чтобы один бесталанный погубил весь корабль.

Мокрый парус рвется из рук, выламывает пальцы. Удержать. Продержаться. Где-то поблизости должен быть Птичий остров, там удобная бухта, вход в которую указывает маяк. Где же он? Почему не горит?

Волна, перекатившись через борт, холодным языком лизнула сапоги. Пробует, примеряется. Отпусти, Гневливая! Нет товара нынче на «Гагаре», нет тебе корысти. Вернемся домой, подарю горсть серебра на ожерелье.

Или не богатство тебе нужно? Нельзя быть слишком удачливым, слишком умным, ловким и смелым. Приглянешься Слепой Хозяйке, точно к себе заберет. Зато остальных корабелов пощадит. Может, и сегодня одного лишь из всех требует? Кого?

Волны смешались с тучами, и между ними напрочь затерялась луна. Мерзкие водянухи, распустив синие косы, пляшут на гребнях волн. Тела их светятся голубоватым сиянием, но только нечисть позволяет оно разглядеть. Тьма вокруг кромешная, туч и волн сражение. Где же маяк?

«Гагара» на секунду задержалась на гребне большой волны, словно вцепившись в воду, и в это время между разбежавшимися тучами вдруг показалась луна.

Вот он, Птичий остров, словно призрак поднялся из океана.

Почему же не горит маяк?

«Гагара» ринулась в узкую горловину ведущего к бухте пролива.

Сумели! Выжили! Вебьерн Хласк благодарно погладил амулет.

Огромный корабль, весь объятый мертвенным белым пламенем, возник перед «Гагарой», заслонив карбасу путь к спасению.

Вебьерн не успел прикоснуться к амулету. Страшно закричал Хрофт-кормщик. «Гагара» неуклюже зарыскала носом, ее повело в сторону. Удар. Грохот. Скрежет.

Вода под ногами. Вода над головой. Вода со всех сторон. Принимай, Слепая Хозяйка, своего избранника.

Глава 1

– …И вот выкатывается вперед один из этих страховидл неумытых и начинает щит кусать. Берсерк, ты ж мышь! Впавший в боевое безумие. На мороз с голым пузом выйти слабо, а вот щит грызть, это можно. А Снорри Верг смотрит на него и задумчиво так спрашивает: «Вкусно?». И-эх!

Ни уклониться от летящего в ноги палаша, ни выставить блок я уже не успеваю. Приходится прыгать. И тут же разворачиваться, ибо клинков у Свана два, рубится капитан с обеих рук, к ученикам беспощаден, а интересная история вовсе не повод отвлекаться от тренировки.

Милая семейная сцена в доме Къолей. Стоит посреди двора капитан городской стражи Оле Сван, байки травит, двумя палашами помахивает. Мы с Гердой вокруг него носимся. Хельга и Вестри с крыльца за действом наблюдают.

После истории с сектой Ждущих, охотившейся за Гердой, Оле все же пришлось пересмотреть свои взгляды на жизнь и взяться учить девчонку драться. Не думая сделать из нее мастера клинка, Оле хотел хотя бы научить Герду защищаться. Не преуспел. Думаю, здесь не справился бы и сам легендарный Рагнар Хлар, учитель Оле и Хельги. Герда размахивала шпагой, будто палкой ковер выбивала, зажмуривалась, отворачивалась и прикрывала грудь свободной рукой. Но это еще ничего, озадачить противника таким немыслимым стилем боя даже полезно, но вечно в защите не продержишься, иногда нужно переходить в контратаку. Тут-то и наступал конец всему. Герда могла стукнуть кулачком, лягнуть врага или, от большой беды, укусить. Но ткнуть в живого человека острой железякой, которой и убить можно… Такое деяние для милой девушки просто немыслимо.

Через пару недель мучений Оле вздохнул (похоже, с облегчением) и решительно заявил, что лучший прием для девушки – подол в руки и бегом. Однако это тоже надо уметь.

В первый же свободный день мы проснулись, разбуженные доносящимся со двора грохотом. Капитан Сван строил полосу препятствий. Получилась она пожиже и попроще, чем у стражнических казарм, но интересного все равно много. Битый и целый кирпич, камни, горки, канавки, фунс знает что скрывающие сугробы, ледяные катки. И по всему этому надо бегать, прыгать, перекатываться. Герде просто так, мне со шпагой в руке, потому как для меня уроки фехтования продолжаются, и вездесущий Сван не просто наблюдает и рассказывает истории из стражнической жизни, а так и норовит рубануть одним из своих палашей в самый неподходящий момент. Враг – он, дескать, не вежлив, дожидаться, пока в позицию встанешь, не будет. Из каких только невероятных и неудобных положений ни приходится выставлять защитные блоки!

Взбежать по наклоненной железной балке, спрыгнуть вниз, тут же уйти в кувырок, вскинуть руку, подставляя шпагу под летящий сверху клинок Оле, блокировать удар, подняться.

Герда замерла на верхнем конце балки. Жутко прыгать с высоты чуть ли не своего роста.

– Я никого не заставляю, – меланхолично говорит Оле. – Прыгай!!!

Пискнув, Герда прижимает руками подол и сигает вниз.

– Дочь моя, не позорь мои седины!

А Герда у нас теперь правда Герда Сван. Дочь Оле, признанная им перед миром и людьми.

Год назад Оле всерьез озаботился положением Герды в обществе. Город это не пограничный замок, со всеми его людьми клана, наемниками, отбитыми у кочевников пленниками, мимоезжими путниками, попросившими приюта на пару недель, а задержавшимися на три года, и прочими приемышами и приблудами. Это в цитадели никого не интересует, кто и на каких правах обитает в башнях и пристройках, был бы человек хороший. В городе по-другому. Принадлежность к клану здесь значит мало, про незамужнюю девицу, живущую в доме с чужими людьми, не раз подумают и скажут плохое. Даже обрученная невеста должна до свадьбы обретаться в доме родственников.

И вот то ли Сван сам услышал какую-то гадость, то ли кто-то ему таковую пересказал, то ли капитан вдруг подумал и понял, что непорядок. О чем и сообщил нам, прямо и откровенно, согнав на семейный совет.

Я-то готов жениться на Герде хоть сейчас, но старшие уперлись: маленькие, мол, еще, сначала до совершеннолетия дотяните!

Готовность вызвать всякого, кто осмелится говорить о Герде плохое, на честный поединок или же просто набить негодяю морду, одобрения тоже не вызвала.

– Так и до свадьбы не доживешь, – мрачно заявил Оле.

– И как быть со склочными бабами? – добавила сестра. – Не будешь же ты с ними драться? Но слова не сажа, не липнут.

Хельга знает, что говорит. Когда она училась в Университете, единственная девушка на юридическом факультете, и после, когда только начала работать прознатчиком, ее имя трепали на всех углах. Гордая вурдесса не уделяла сплетникам внимания. Теперь хесса Къоль в числе самых уважаемых людей Гехта.

Оле это не убедило. Пыхтел, как каша в горшке. Мир еще не видывал более занудного стражника. А после и Гудрун стала ему подпевать. Наша домоправительница всегда берет сторону Свана. Уважает она капитана за хозяйственность и любовь к порядку.

Хельга предложила отвезти Герду в Къольхейм, пусть поживет до поры в клане, под присмотром наших родителей. Поехали втроем. Через два дня я отправился домой, а сестра решила еще немного задержаться в родовом замке. Скучать по Герде я начал, едва выехал за ворота.

Минуло половина недели. Окончательно ошалев от тоски, я оседлал Скима и двинулся к Къольхейму. Не успел далеко отъехать от города, как встретил караван, с которым обе красавицы возвращались в Гехт. Нет, в цитадели клана Герде было хорошо, и семье она понравилась, но… В общем, тоже соскучилась.

Увидев на пороге вернувшуюся Герду, Оле чуть ус себе не откусил. Минуты три постоял, уперев руки в бока, пристально разглядывал своевольную девицу. А потом ухватил Герду за руку и поволок на улицу. Мы все следом.

В храме Берне, когда наша банда ввалилась в обитель покровителя рождения и детства, только что сам каменный Дракон Рассвета на алтаре не подскочил. Пожилая жрица, обернувшись к дверям, так и застыла с приветливой улыбкой и широко распахнутыми глазами. Две служительницы помоложе порскнули по углам, как мыши от метлы.

А Оле, отодвинул ногой протиснувшегося вперед Вестри, преклонил колено и, сграбастав Герду в охапку, протянул ее Берне, как это испокон веков делали молодые отцы новорожденных.

– Признаю дитя сие, Гердой нареченное, своей дочерью. Благодарю тебя, Рассветный, за ребенка обретенного, рода продолжение.

Странно, но из храма нас не выгнали. Пришедшая в себя жрица сказала только, что удочерение предполагает другой обряд. Но ничего страшного, Благому важны только чистота помыслов и искренность намерений.

Из храма мы уже спокойно пошли в ратушу, дабы оформить все документы на официальное удочерение Герды… Герды… Тут-то и выяснилось, что собственной фамилии у моей радости нет. Не балуют сирот из приюта благого Берне подобной роскошью. Если не сумеешь, выйдя в мир, найти себе службу и скопить денег на наречение, или же войти в какую-нибудь семью, то так и останешься на всю жизнь бродягой безродным.

– Пиши мою, – подумав, велел чиновнику Оле. – Замуж выйдет, сама разберется, а пока что Къолей вон сколько много, а я один в городе Сван.

– Вот и стала я мачехой, – задумчиво произнесла Хельга, когда мы наконец вышли из ратуши. – Оле, храмовых-то зачем так пугать было?

– Знаю я их, – проворчал стражник. – Развели б тягомотину на месяц – то день не тот, то свидетелей недостаточно, то ветер не в ту сторону дует. Так и дело делать расхочется. Пойдемте заодно к Хустри сходим. Ларс, ты ж на моей дочке жениться не передумал?

Я не передумал, но просить руки любимой девушки у новоявленного папаши никак не собирался. А пришлось. Оле вдоволь покуражился, но наконец согласился, тестюшка. В знак чего показал нам с Гердой свой могучий кулак.

– Вы у меня смотрите!

Смотрю. Любуюсь. Волосы Герды, прежде недлинные и гладкие, отросли и завились мелкими тугими кольцами. Глаза изумрудные, ночными сполохами сверкают. Руки, когда с них сошли цыпки и царапины, оказались очень красивыми, белыми, ровными. За минувшие месяцы моя радость вообще захорошела, как кошка в добром сытом доме. Округлилась где надо, гладкая стала, мяконькая. Очень приятно ее обнимать. Обнимать – и не более. Строга. Будешь руки тянуть, куда не следует, сразу по ним ох как получишь.

Ладно, Драконы с ним со всем, а также с вредным папенькой Оле, пересудами соседей и прочим. Главное, на безымянном пальце Герды рядом с бронзовым колечком появилось серебряное и точно такое же ношу на руке я. Мы обручены и через год… Ух!

На этот раз удар снова идет сверху. Принимаю палаш Оле на шпагу, эфес к эфесу. На несколько секунд мы замираем. Ловушка для обоих. Это только на празднике Начала Времен стражники и солдаты, изображая косматых воителей древности, с грозным рычанием топчутся под скрещенными мечами, пытаясь пересилить друг друга. В жизни, если начнешь вот так давить противника или увлечешься сопротивлением, быстро получишь под ребра кинжалом, а то и просто кулаком.

Оле ниже меня ростом, но гораздо сильнее. Отбросить его клинок в сторону, одновременно заставляя стражника раскрыться, вряд ли получится, а вот отскочить, разрывая дистанцию и лишая давящую руку опоры… Не успеваю. Оле со всей мочи толкает меня в грудь.

Под каблуками оказывается лед. Скольжу, неловко наклоняюсь. Тут же получаю по шее тупой стороной палаша. Не больно, но обидно.

– Все, условно убит. Герда, обойдемся без оплакивания и горестных воплей.

Еще одно женское оружие – громкий крик. Оле как-то предложил Герде заорать изо всех сил. Тихая девушка заблажила так, что соседи и стражнический патруль чуть ли не с другого конца улицы примчались, узнать, где горит, кого убивают? Пришлось Оле возвести поклеп на некую ни в чем не повинную мышь. Герда на Свана обиделась, мышей она любит. Вопли сразу были зачислены в достаточные умения. Мне бы Оле хоть раз что-нибудь простил…

– И что это был за кожекрыл взлетающий? – ехидно интересуется Сван. – Падаешь – падай. Сколько времени ты потерял, размахивая конечностями? А как при этом раскрылся, и говорить не буду, страшно. Смотри: завалился правильно и все, достать тебя уже трудно, да и удар у противника сбит. Тут же откатился, тут же встал. Понял? Изобрази. Раз пять для начала. Учишь тебя, учишь… Нет, не видать мне спокойной старости.

Заметки на полях

Далеко, в такой дали, что и подумать-то чудно, за доспешным поясом пограничных замков, в самом центре земель кочевников лежит озеро. Чистый, белый снег устилает берега его, и такой же – на льду. Ни единого следа вокруг, только чернеет посреди озера круглая ровная полынья. Говорят, что если добраться до того озера, подойти к полынье и посмотреть в студеные темные воды, увидишь всю свою жизнь. Будешь знать, как беды избежать, чем от судьбы откупиться. Только страшно это, не всякий решится, потому как, явив жизнь, покажет колдовская полынья и чью-то неизбежную смерть.

Кто-то идет следом. Шур… Шур… Герда обернулась. Нет, никого, только ее следы, неглубокие овальные ямки, заметает ветер сухим мелким снегом. Одна ты здесь, девочка. Судьбу узнавать толпой не ходят.

Еще три шага, и Герда увидела полынью.

Распахнулась, словно злобный насмешливый глаз притаившегося чудовища, уверенного, что жертва от него не уйдет. Маленькая бездна, заполненная черной непрозрачной водой. И рука Ларса, медленно, обреченно скользящая с ледяного края. Вздох – и нет ничего. Только блеснуло на пальце тонкое серебряное кольцо.

Это сон! Сон! Мерзкий лживый сон! Злые натлинги морочат, пугают, чтобы вдоволь полакомиться отчаянием и страхом. Соскочив с кровати, Герда плеснула на ладонь воды из кружки, умыла лицо, а остаток стряхнула с руки, поворачиваясь по ходу солнца. Плетущие злые сны сырости не любят, сразу разбегаются, унося с собой нехорошие творения.

Чуф, чуф, куда ночь, туда сон, куда сон, туда страх.

Сразу ложиться спать нельзя, нечисть может вернуться. Завернувшись в одеяло, Герда уселась на подоконник.

Час до рассвета, глухое время. Темно на улице, неприглядно. Только фонарь напротив окна горит уютным желтым светом. Как тогда…

Возле фонаря и встретились. Вообще-то она по дневному уговору должна была ждать дома, пока соберется вся семья – милость Драконов, дом, семья! – чтобы решить, как дальше жить и что делать бывшей приютской девчонке, бывшей жрице, особо угодной Девятерым, отринувшей великую честь служения. Сама она, растерянная, испуганная всем случившимся, а особенно как с неба свалившейся славой и почестями, хотела только убежать, спрятаться, чтобы не нашли. Кто не нашел? Все. Но Ларс…

Двадцать раз за два часа подумав и передумав, не усидела дома, выбежала встречать Ларса, а, увидев его в конце улицы, замерла под фонарем, разом растеряв все слова да и решимость их сказать тоже.

А Ларс подошел спокойно, взял ее за руку и отвел в храм Хустри. У Золотистого покровителя любви, семьи и брака вечером тихо, людей нет. Под пристальным взглядом топазовых глаз Дракона вдели друг другу пальцы в бронзовые кольца. Долго стояли молча, обнявшись. Уткнувшись носом Ларсу в грудь, слушая, как бьется его сердце, думала, что сейчас полагалось бы плакать от счастья, но ни одной слезинки нет. Только казалась самой себе расколдованной принцессой из сказки, и таяли, исчезали навсегда сковывающие прежде ледяные цепи. Ни страха, ни тревоги. Жизнь будет хорошая.

Дома их ждали.

А жизнь и вправду была хорошая. Настолько все ладно, что останавливалась иногда, зажмурившись – действительно ли со мной? Не сон ли? Такое счастье – и мне?

Но накатывал иногда страх. Не прежний, за себя. За Ларса.

Судьба хрониста. Хельга рассказала еще в первую зиму, когда ждали своих из Белого Поля. Про хронистов говорят, что они все время ходят под когтями Багряного Дода. Они должны быть свидетелями всему, что могут увидеть. И писать правду, чтобы сохранилась в летописях. Поэтому хронисты погибают. От случайной пули, от клинка захватчика, от заразного воздуха поветрий, от удара ножом в кабацкой драке, от кнута и каленого железа в пыточной подвале.

Редко бывают у хронистов семьи. Какая девушка согласится выйти замуж, зная, что в любой час может овдоветь. И тебя, если захочешь уйти, никто не осудит. В жизни устроиться поможем, не пропадешь. Только уходи сейчас.

Ох, как же она ревела! Не от страха и не от отчаяния, а от жгучей обиды, что Хельга могла подумать, будто она, Герда, способна так предать Ларса.

Хельга, обхватив себя руками за плечи – до чего ж похожа на брата, только волосы и глаза светлее, настоящая Ледяная Дева из сказок, – молча смотрела куда-то в темный угол комнаты, а потом тряхнула головой так, что из волос, заколотых «розой», вылетела шпилька, и сказала, что вот же две дуры, сами себе напридумывают и сами слезы льют. Уже четверть века как король Улаф Мудрый специальным указом запретил хронистам в одиночку разъезжать по Белому Полю и без приглашения лезть в замки вурдов, Гехт – спокойный университетский город, кочевников под стенами которого в последний раз видели во времена Смуты, а свои подснежники хронистов не бьют, почитая тех кем-то вроде юродивых, которых обижать недостойно.

Смеялись над собственной глупостью, а потом полезли под стол искать Хельгину шпильку и стукнулись лбами, и тут уже зашлись в таком хохоте, что Гудрун прибежала выяснить, что случилось, а Вестри не знал, кого из двух сидящих на полу хозяек охранять, и на всякий случай попытался влезть на руки сразу обеим.

И снова жизнь стала хорошая, милая. Вот только снились изредка дурные сны. Да еще вспоминали иногда в семье Торгрима Тильда, учителя Ларса, бывшего хрониста города Гехта. Сгинувшего два года назад.

Глава 2

Всё-таки Оле Сван злыдень, каких мало. И сестрица моя не лучше. Загоняли вчера так, что… Нет, встать могу, просто очень не хочется. А время уже довольно позднее. Хорошо, что часы присутствия хрониста в ратуше точно не оговорены. Могу хоть вообще не появляться, может, я в судебном архиве сижу или чьи-нибудь семейные документы разбираю. Кому понадоблюсь, найдет.

Но подняться и выйти в город все равно придется. Такой сегодня день. Работать надо.

Ой, как спать хочется! Не надо было все-таки вчера за книжку браться. Минут двадцать почитаю и хватит, ага. С другой стороны, совсем не читать – одичаешь. А кроме как ночью и времени нет. Вот имеются же, наверное, у кого-то сестры, чьим мужьям безразлична жизнь жениных родичей? Судьба хрониста, умение выжить… Если в нашем любимом Драконами Гехте меня кто и прикончит, то это сам Оле. Не происходит в университетском городе ничего такого, о чем, жизнью рискуя, нужно сохранить правду. Ничего вообще не происходит. Кроме тех историй, в которые лихо влезает наша семья.

Поеживаясь и поругивая злодея Оле, я как-то сам для себя незаметно поднялся, оделся, спустился вниз, умылся и добрел до кухни.

В доме тихо. Все наши уже разбежались, даже Гудрун, прихватив Вестри, отправилась на рынок или на городскую кхарню за молоком и сливками.

– Утречка, соня!

За столом сидит Герда.

Кого я меньше всего ожидал увидеть, так это ее. Три дня только и разговоров было, что в оранжерее вот-вот расцветет какая-то колючка с непроизносимым названием. Очень полезная, крайне капризная. Два года эта пакость торчала из земли лохматым зеленым кукишем, не торопясь радовать оранжерейных служителей цветами и плодами. Не выкинули ее лишь потому, что покупали на деньги из городской казны, да еще в соседнем Форке целая грядка подобного чуда усердно приносит урожай, обогащая соседей и давая нашим надежду. А потом пришла Герда. И через неделю скукоженное зеленое недоразумение налилось соком, а недавно и белые остроконечные бутоны появились. Которые сегодня должны распуститься. Герда ждала этого дня больше, чем всех праздников года. Почему же сейчас она дома?

– Садись завтракать, а я побежала, – только что моя радость сидела за столом, и вот ее голос доносится уже из прихожей. – Опаздываю – жуть! Гудрун срочно понадобилось на рынок, а она боялась, что ты опять удерешь, не поев.

Гудрун есть Гудрун. Для нее главное в жизни, чтобы подопечные кушали хорошо и регулярно. Даже если Девять Драконов явятся людям, чтобы в очередной раз изменить судьбы Фимбульветер, наша домоправительница никого никуда не отпустит, пока не покормит. Ничего, подождут творцы мира. А лучше пусть разделят трапезу.

Что перед этим дела земные?

– Герда, – окликнул я бушующую в прихожей метелицу. Стук да гром поспешных сборов на секунду стих.

– Герда, а на этот ваш цветочек дивный постороннему человеку взглянуть можно?

– Если интересно, то можно.

– Естественно интересно. Потом еще и в хронику запишу. Что цвел впервые в десятый день осени десятого года правления Хрольва Ясного, а взлелеяла это чудо Герда Сван, за что честь ей и хвала от восхищенных сограждан и благодарных потомков.

Герда фыркнула.

– А Ларсу Къолю от них же недовольство и порицание за то, что летописи неважным засоряет. Значит, придешь посмотреть?

– Приду, конечно.

Цветущая колючка интересует меня не больше, чем Герду пыльные выцветшие документы былых времен. Просто хочется лишний раз посмотреть на мою радость. Выбраться, что ли, сейчас в прихожую, с кружкой отвара камилки в руках, якобы демонстрируя свою честность по отношению к завтраку? Нет, буду мешать, а Герда и без того уже сильно задержалась.

– И почему на службу надо уходить в рань несусветную? Утром люди должны спать.

– А Гудрун говорит: «Кто рано встает, тому Ханделл подает».

– Ошибка. Поддает он, а не подает. Чтобы двигались быстрее, раз встали, а проснуться забыли. Сама подумай, с чего бы это покровитель богатства и торговли кому-то подавал? Он же первейший скряга. Ошиблись раз нерадивые переписчики, и пошло гулять. Поклеп сплошной на Желтого возводят и…

Перестаю нести околесицу, потому что Герда, неслышно подойдя сзади, обняла меня и прильнула щекой к виску.

– До скольки ты вчера читал? Время Кожекрыла? Это же ночь глубокая.

Ну скажите на милость, откуда она, живя через две комнаты, знает, когда я отхожу ко сну?

– Я чувствую, – отвечает Герда, хотя я и не задал вопрос вслух. – Я знаю твое дыхание, как бьется сердце. Я всегда буду знать, что с тобой, где бы ты ни был. Но не всегда могу понять, почему. Ты не спишь, потому что хочется подольше почитать, или читаешь, потому, что не заснуть? Сны плохие снятся?

– Нет, сны… хорошие.

– Утром не проснуться, вечером не успокоиться. Ты ведь камилку пьешь?

– Да, она вкусная.

Почему-то из всей семьи отвар из мелких белых цветочков люблю только я. Остальные считают его пригодным лишь для полоскания больного горла и укрепления волос.

– А ведь она успокаивает.

– Так что, нельзя? – я с сожалением заглядываю в кружку с зеленовато-золотистым отваром.

– Пей на здоровье, только вечером. Тогда уснешь нормально, вовремя. Ладно?

Герда быстро целует меня в висок. Время спустя, вглядываясь в гибельный океанский туман, и прижимаясь лбом к холодным камням проклятой Арахены, и пытаясь вырваться из живого лабиринта Секирного поля, буду я помнить этот поцелуй. Не было и не будет у меня талисмана надежнее.

Хлопнула дверь на улицу, и в кухню, оставив Гудрун в прихожей, радостно влетел Вестри. Чтой-то вы тут делаете? Может, курей едите? Обнимаетесь? Обниматься можно только со мной!

А вот когти нашему песику не мешало бы подстричь.

– Ларс Къоль, не морочь мне голову.

Букинист Магнус Бёрн гневно вздернул на лоб очки и демонстративно уселся в кресло.

– Книга, упомянутая на полях хроники! Справочник по растениям двухсотлетней давности издания. Милостью Драконов валяется где-нибудь в недрах университетской библиотеки. Или, что вероятнее у кого-нибудь в подвале. Только у меня, у тебя да еще нескольких человек в нашем городе при виде старой книги загораются глаза и начинают дрожать руки. Для остальных это хлам, мало чем отличающейся от рваной одежды и сломанной утвари. Ее могли отдать в качестве приданого дочери, вышедшей замуж в другой город, подарить ребенку, чтобы вырезал картинки, продать заезжему купцу на фунтики. Крысы! Ее могли попросту съесть крысы. Откуда ты взял, что такая книга есть в моей лавке?