Конноры и Хранители
- -
- 100%
- +
Когда Стэн узнал это, он стал ещё больше восхищаться поступком матери. Ведь она прекрасно понимала, что идёт на верную смерть без единого шанса выжить. Если каждый из защитников города, готовясь к бою, сознательно или нет ещё тешил себя слабой надеждой, что именно ему посчастливится уцелеть, то у княгини не было никакой надежды. Она знала, что умрёт, – и умерла, спасая жизни тысяч и тысяч людей. Порой Стэн задумывался над тем, как бы он повёл себя на месте матери, и всякий раз, стараясь быть честным перед собой, приходил к неутешительному выводу, что ему не достало бы мужества на такое самопожертвование. Разумеется, он не бежал бы от врага, трусливо поджав хвост, а вместе с другими сражался бы до последнего и, возможно, погиб бы – хотя, скорее всего, сумел бы спастись. Так что Стэн был искренен с Иштваном, когда сказал, что не смог бы повторить подвиг матери. Для этого он считал себя слишком эгоистичным...
Оставив снаружи свою небольшую свиту – двух стражников и оруженосца, Стэн вошёл внутрь часовни. В крохотной передней комнате он получил из рук молчаливого монаха-служителя свечу, как положено, внёс пожертвование и ещё на несколько секунд задержался, дожидаясь благословения. Сообразив, чего от него хотят, монах неловко осенил Стэна знамением Истинной Веры и еле слышно пробормотал: «Да пребудет с тобой Отец Небесный и Сын Его, Господь наш Спаситель. Аминь». Подобно прочим священнослужителям низшего ранга, он испытывал смущение, благословляя сына святой. Стэн поблагодарил его и прошёл в усыпальницу.
Прикрыв за собой дверь, он немного постоял, привыкая к тусклому освещению, а заодно убедился, что в часовне находится лишь два посетителя. Стэн собирался прийти сюда ещё днём, но решил подождать до вечера, чтобы застать здесь поменьше народа. Он хотел побыть наедине с матерью и надеялся, что присутствующие поймут его желание. Ну, а если они окажутся не очень сообразительными, он ненавязчиво внушит им эту мысль. Те же, кто явится вслед за ним, будут предупреждены его свитой и подождут снаружи.
Стэн окунул пальцы в сосуд со святой водой, затем прикоснулся ими к своему лбу и направился по узкому проходу между рядами деревянных скамеек к алтарю. Посетители – молодые мужчина и женщина, скорее всего, супружеская чета, – узнав его, почтительно склонили головы, когда он проходил мимо. А когда Стэн, преклонив колени у алтаря, устанавливал зажжённую свечу перед образом матери, за его спиной послышался скрип двери. Даже не оборачиваясь, он знал, что это вышли прежние посетители, а не вошли новые. В часовне он остался один, и никакого внушения делать не потребовалось.
Стэн поднялся с колен, отступил от алтаря и сел на скамью в первом ряду. Не отрываясь, он смотрел на икону матери, которая была достаточно хорошо освещена пламенем двух десятков свечей, оставленных паломниками. На этом фоне статуя Господа Спасителя скромно терялась в общем полумраке часовни.
Раньше эта икона была просто портретом, написанным ещё при жизни княгини Илоны одним молодым, но очень талантливым художником. Когда мать была канонизирована и на месте её захоронения началось строительство часовни, Стэн, которому не нравилось, как обычно изображают лики святых, немедленно вызвал автора и велел ему переделать портрет в икону. То, что получилось в итоге, вполне удовлетворило Стэна, но деятелей церкви отнюдь не привело в восторг, а некоторых даже шокировало. Они возражали (и, в сущности, были правы), что на иконе изображена земная женщина, а не святая; однако Стэн упорствовал и, в конце концов, настоял на своём. Икона была освящена и установлена в только что построенной часовне. А окрылённый своим успехом молодой художник вскоре стал известным церковным живописцем. Его иконы и фрески порой вызывали бурю критики со стороны ортодоксальных священнослужителей, зато очень нравились простым верующим.
Стэн глядел на озарённое ласковой улыбкой милое лицо в обрамлении светло-русых волос, и перед его внутренним взором предстала живая мать – такая, какой она была девять лет назад, когда он прощался с ней, отправляясь с остатками мышковицкого войска на север Гаалосага. Тогда они ещё не знали, что видятся в последний раз...
«Матушка, – думал Стэн. – Сегодня я должен принять решение. Очень важное решение, которое повлияет не только на мою судьбу и судьбу Марики, но также на судьбы тысяч, миллионов людей и целых народов. Ты знаешь: я никогда не избегал ответственности, но такая огромная ноша пугает меня. Это неправильно, ненормально, когда столь многое зависит от одного-единственного человека. Тем не менее, так сложились обстоятельства, и теперь я должен сделать выбор. Я не имею права на ошибку, но я не знаю, где правда, и понятия не имею, где её искать. Я стою на перепутье – кто укажет мне верную дорогу? Моё сердце? Оно молчит и только болезненно ноет. Мой разум? Он в смятении. Собратья-Конноры? Их взгляды разделились, каждый уверен в своей правоте и не ведает моих сомнений – ведь над ними не довлеет бремя ответственности за мой выбор. Так что решение за мной – и я же один за всё в ответе. Как бы ты поступила на моём месте, мама? Как поступил бы отец? Как поступить мне?..»
Красивая русоволосая женщина ласково улыбалась ему и как будто говорила: «Это решать тебе, сынок. Я свою миссию на земле выполнила, теперь твой черёд».
Позади дважды скрипнула дверь – открываясь и закрываясь. Углублённый в свои мысли Стэн не сразу среагировал на это непрошеное вторжение, а потом уже не успел возмутиться. Он услышал тихое шуршание шёлковых юбок, звук лёгких шагов, ноздри ему приятно защекотал такой знакомый едва уловимый запах, который нельзя было спутать ни с чем другим – ни у кого, кроме Марики, не было таких духов.
«И где она их только берёт?» – в который раз подумал Стэн. Подумал чисто машинально, по привычке. Он уже неоднократно пытался выведать у сестры, откуда у неё берутся эти духи и некоторые другие предметы женского туалета. Стэн был не только князем, феодальным правителем, но также и торговым магнатом; он мог себе представить, какие барыши принесла бы ему торговля подобными «безделушками».
Спустя пару секунд мимо Стэна прошла к алтарю юная девушка в нарядном тёмно-синем платье с оборками из тончайших кружев; её роскошные медово-золотистые волосы были аккуратно уложены в незатейливую, но красивую причёску. Опустившись на колени у алтаря, она поставила свечу перед иконой матери, затем поднялась и села на скамью рядом с братом. Её тонкие белые пальцы прикоснулись к его загорелой руке.
– В порту мне сказали, что ты здесь, – произнесла она не громко, но и не шёпотом.
Стэн нежно сжал мягкую тёплую ладошку сестры, как всегда млея от её прикосновения. Если их мать, княгиня Илона, по словам священников, стала ангелом на небе, то Марика, вне всяких сомнений, была ангелом земным – хоть и обладала далеко не ангельским характером. Хрупкая, изящная блондинка с трогательно прекрасным лицом и потрясающе невинными глазами цвета весеннего неба, Марика разительно отличалась от Стэна – смуглого кареглазого шатена, высокого, коренастого, с несколько грубоватыми, хоть и не лишёнными своеобразной привлекательности, чертами лица. Глядя на них со стороны, неосведомлённый человек ни за что бы не догадался, что они родные брат и сестра.
В прежние времена злые языки поговаривали, что Марика не дочь князя Всевлада, но каких-либо веских доказательств не приводили, основывая свои выводы лишь на смутных подозрениях о супружеской неверности княгини. Сейчас эти самые языки помалкивали, боясь быть вырванными за святотатство. Впрочем, Стэн относился к подобным предположениям спокойно и не склонен был делать из них трагедии. Он утешал себя тем, что если это действительно так, и Марика лишь наполовину его сестра, то, может быть, и мысли, которые порой одолевают его, грешны лишь наполовину. Почти все мужчины Мышковича (да и не только Мышковича) были тайно влюблены в Марику, и Стэн не являлся исключением. По мере того, как она взрослела и из прелестной девочки превращалась в очаровательную девушку, ему всё труднее было видеть в ней только сестру. Но он старался. Бог свидетель – он старался вовсю...
– Сегодня ты встречаешься с Флавианом? – спросила Марика.
– Да, – ответил Стэн удивлённо. – А как ты узнала?
– Догадалась. Ведь это так просто.
– И то правда, – согласился он.
Ни Стэн, ни Марика не испытывали неловкости, разговаривая здесь о делах. В конце концов, это была часовня их матери, можно сказать, их семейная территория. Тут они чувствовали себя спокойно и уютно, как дети в присутствии матери, а святость этого места располагала к более глубокому анализу всех своих мыслей, душевных порывов и устремлений, исподволь вынуждала тщательно обдумывать каждое слово.
– Стэн, – после короткой паузы отозвалась Марика. – Боюсь, я ещё не готова к замужеству.
– Тебе скоро шестнадцать, – заметил он.
– А разве это много?
– Как раз возраст девушки на выданье. К тому же ты выглядишь старше своих лет.
– Но ведь раз на раз не приходится, – возразила Марика. – Одни созревают для этого уже в двенадцать, иные – в восемнадцать, а то и в двадцать... – Увидев ироническую ухмылку на лице брата, она поспешила добавить: – Ну, я имела в виду морально.
Стэн состроил необычайно серьёзную мину, чтобы не расхохотаться. Ещё с одиннадцати лет Марика стала проявлять живейший интерес к мужчинам, который с годами лишь усиливался, и это здорово беспокоило его. А если называть вещи своими именами, то он попросту ревновал сестру чуть ли не к каждому встречному – и по-братски, и не совсем по-братски. Однако Стэн не пытался выслеживать Марику, предпочитая оставаться в неведении. Он здраво рассудил, что если она и погуливает, то осторожна и знает меру, а его вмешательство в её дела положения не улучшит – скорее лишь навредит. Пока сплетники помалкивают – и то хорошо.
– Каких-нибудь полгода назад, – сдержанно произнёс Стэн, – ты ничуть не возражала против брака с Флавианом.
Марика пожала плечами:
– С тех пор я немного повзрослела...
– Ну вот!
– ...и поняла, что ещё недостаточно взрослая.
Стэн хмыкнул и с сомнением покачал головой:
– Мне кажется, дело не в возрасте.
Марика не стала возражать. Она сделала вид, что не расслышала слов брата, и мягко спросила:
– Я нарушаю твои планы, Стэн?
– Вовсе нет, дорогая. – Он тяжело вздохнул. – Я ещё не решил, какие у меня планы. И в любом случае, я не собираюсь выдавать тебя замуж против воли. Твой отказ, конечно, огорчит Флавиана. Но если я решу заключить союз с Ибрией, достаточно будет и моего брака со Стеллой.
Лицо Марики вмиг просветлело.
– Стелла милая девушка, – заявила она с подозрительным воодушевлением. – Красивая, умная, обаятельная.
«И редкая стерва, – угрюмо добавил про себя Стэн. – Страшно подумать, в какую фурию она превратится этак лет через десять».
– Ты поедешь со мной в Златовар, – сказал он твёрдо.
Это было не предложение. Стэн объявил сестре свою волю и с каким-то нездоровым любопытством ожидал её реакции.
Марика слегка побледнела, взгляд её стал грустным. Но она не была застигнута врасплох. Судя по всему, она ожидала, что брат решит взять её с собой, – и всё же надеялась, что по тем или иным причинам он оставит её в Мышковиче. А теперь была огорчена, что надежды её не оправдались.
– Стэн, это обязательно?
– Думаю, так будет лучше. – Затем он изобразил на своём лице искреннее недоумение и спросил: – А разве ты против? Ты не хочешь побывать в столице?
Марика на секунду замялась.
– Почему же, хочу, – неуверенно ответила она.
– Так в чём дело?
– Ну, я думала, что обстоятельства... происки князя Чеслава...
– Как раз поэтому я и беру тебя с собой, – мигом подхватил Стэн. – Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, если ты будешь рядом. Чем чёрт не шутит – вдруг Чеслав вовлёк в свой заговор и дядюшку Войчо.
– Тем опаснее оставлять на него княжество, – резонно заметила Марика.
– С княжеством ничего не случится.
– Со мной тоже. Я сумею постоять за себя.
– В этом я не сомневаюсь, дорогая. – Стэн улыбнулся сестре, но в его голосе, наряду с теплотой, была непреклонность. – Тем не менее, мы вместе поедем в Златовар. Хотя бы потому... – Тут он сделал выразительную паузу, после чего выложил козырь, побить который она могла, лишь открыв свои карты: – Хотя бы потому, что я буду скучать без тебя.
– Я тоже, – сказала Марика, и это была чистая правда.
– Особенно в пути, – продолжал Стэн, – когда мы сможем видеться лишь изредка, мимолётно. Так какой смысл нам расставаться? Есть ли что-то серьёзное, что удерживает тебя в Мышковиче?
– Нет... Ничего такого.
На сей раз Марика солгала, и Стэн почувствовал это.
«Всё-таки парень, – горестно подумал он, чувствуя стеснение в груди. – Но кто же этот негодяй, кто?.. Прости меня, матушка. Я ревную родную сестру, как женщину...»
«Прости меня, матушка, – и себе думала Марика, с мольбой глядя на икону матери. – Прости, что солгала в этом святом месте. Прости, что вообще лгу Стэну. Не сердись на меня...»
А красивая русоволосая женщина смотрела на них с портрета и ласково улыбалась. Мать никогда не сердится своих детей.
Глава 3
Марика ушла к себе задолго до окончания ужина под предлогом того, что хочет присутствовать на утренней церемонии проводов кораблей в дальнее плавание, и поэтому, чтобы выспаться, ей нужно лечь пораньше. Стэна вроде бы удовлетворило такое объяснение, он привык, что сестра много спит. Однако при прощании она прочла в его обеспокоенном взгляде невысказанный вопрос: «А не потому ли ты так много спишь в последнее время, что спишь не одна?..» Марика поспешила уйти, чтобы глаза не выдали её замешательства так же явно, как обеспокоенность брата. Небось теперь, думала она, следуя за двумя мальчиками-пажами по коридорам замка, любой из гостей и придворных, кому захочется спать слишком рано, окажется у Стэна под подозрением. Не исключено, что после ужина, он вздумает «навестить» их всех – якобы с тем, чтобы лично пожелать им доброй ночи. Но к ней он, конечно, не зайдёт. Бедный братишка, он так боится поставить её и себя в неловкое положение! И продолжает мучаться неясными подозрениями...
Марика грустно улыбнулась.
«Извини, Стэн, – подумала она. – Ах, если бы я только могла рассказать тебе всю правду!..»
Очутившись в своих покоях, Марика с помощью горничной сняла с себя все роскошные одежды и украшения, надела полупрозрачную ночную рубашку и быстро легла в постель. Между тем горничная – симпатичная девушка, года на два старше Марики, – погасила все свечи в спальне за исключением одного светильника и почтительно осведомилась:
– Вам больше ничего не нужно, госпожа?
– Нет, золотко, ступай.
– Спокойной ночи, госпожа.
– И тебе того же.
Поклонившись, горничная сделала несколько шагов в направлении двери, затем в нерешительности остановилась.
– Госпожа... – начала она и умолкла, колеблясь.
– Что ещё? – нетерпеливо спросила Марика.
– Вы не будете возражать, если я... ну, отлучусь на ночь? Я обязательно вернусь к вашему пробуждению. Обещаю!
Марика насторожилась. С такой просьбой горничная обращалась к ней не впервые. Но кто знает – вдруг это подстроенная братом ловушка? После того разговора в часовне он очень расстроен и вполне может...
Хотя нет, вряд ли. Это не в духе Стэна. С него станется устроить бурную сцену ревности, прочитать длинную и страстную нотацию о том, как должна вести себя порядочная девушка, – но пытаться поймать её на горячем, в объятиях воображаемого любовника... нет, на это он никогда не пойдёт. Он слишком сильно любит её, чтобы так унижать.
Марика подтянулась на подушках и кивнула горничной:
– Хорошо, золотко, ступай. – Она лукаво усмехнулась. – Приятных тебе развлечений.
Девушка-горничная ответила ей заговорщической улыбкой.
– И вот что, дорогуша, – продолжала Марика. – Раз тебя не будет, вели одному из стражников стать поближе к моей двери и проследить, чтобы меня никто не беспокоил. Я хочу всласть выспаться.
– Будет сделано, госпожа. – Горничная снова поклонилась и выскользнула из спальни.
После её ухода Марика провела в постели ещё четверть часа, чтобы подстраховаться на случай возвращения горничной. Но девушка так и не вернулась.
Тогда Марика встала с кровати, зажгла от пламени светильника свечу и босиком, одетая лишь в ночную рубашку из тонкой полупрозрачной ткани, вошла в гардеробную. Там она сменила свою рубашку на более короткую, надела трусики, натянула на ноги чёрные ажурные чулки и вступила в туфли на низких каблуках. Убедившись, что больше ничего не забыла, Марика проследовала в смежный со спальней кабинет.
Этот кабинет, как и все покои, раньше занимала её мать, княгиня Илона. В течении двух с половиной лет они пустовали в ожидании новой хозяйки, которой должна была стать юная княжна Лютицкая, Аньешка. Но за месяц до свадьбы со Стэном она внезапно заболела и вскоре умерла. Тяжело перенёсший эту утрату, Стэн тогда и слышать не хотел о новой невесте. Его брак с Аньешкой был предрешён, ещё когда они оба были детьми, и он настолько привык к этой мысли, что просто не мог представить на её месте другую женщину. Словно бы желая подчеркнуть, что не намерен даже обсуждать этот вопрос, Стэн предложил Марике занять апартаменты их матери. Девятилетняя девочка, не подозревавшая об истиной подоплёке решения брата, была страшно довольна, что её, наконец, признали взрослой...
В кабинете Марика зажгла три свечи в массивном серебряном канделябре посреди письменного стола, а ту, которую принесла с собой, воткнула в свободный подсвечник. В комнате стало светло и уютно.
Марика посмотрела на часы, висевшие на стене меж двух зашторенных окон. Как и большинство предметов обстановки, эти часы принадлежали её матери, и были они мало что просто странные. Их циферблат был разделён не на двенадцать, как обычно, равных частей, а на двадцать четыре – таким образом, за сутки часовая стрелка делала не два оборота, а один. Вернее, так вела себя одна из часовых стрелок – а их было две, равно как и минутных: одна пара красных, другая – чёрных. Чёрные стрелки шли точно, зато красные спешили почти в два раза: если верить им, то сутки проходили за двенадцать часов и пятьдесят четыре минуты нормального времени. Эти часы были изготовлены лет восемнадцать, а то и двадцать назад по специальному заказу княгини. Стэн считал их причудой матери, пусть и милой причудой, но бессмысленной. Точно так же думала раньше и Марика, но три с небольшим года назад она узнала, что это гораздо серьёзнее, чем просто причуда.
Красные, «неправильные» стрелки показывали без двадцати час пополудни. Марика опустилась на корточки перед шкафом, выдвинула ящик с двойной задней стенкой и после нескольких осторожных манипуляций достала из тайника ворох женской одежды, дамскую сумочку из крокодиловой кожи, а также кукольную голову с длинными золотистыми волосами – очень искусную имитацию настоящей женской головы в натуральный размер.
Отложив в сторону кукольную голову и сумочку, Марика выбрала чёрную плиссированную юбку, белую шёлковую блузку и тёмно-красный жакет и принялась второпях одеваться. Несмотря на то, что близился к концу месяц красавик, по ночам было ещё прохладно, и без верхней одежды она уже слегка продрогла.
Принарядившись, Марика скрепила золотой заколкой свои волосы и оценивающе посмотрела на себя в зеркало. Кокетливо подмигнув своему отражению, она в очередной раз улыбнулась при мысли о том, в какой шок были бы повергнуты здешние, если бы увидели её в этом наряде. Марика отнюдь не была в восторге от тамошней моды, она любила одеваться роскошно и изысканно, обожала украшать себя драгоценностями – чтобы сразу было видно, что она княжна, а не какая-нибудь простолюдинка. Но разнообразия ради Марика была не прочь порой пощеголять в коротенькой юбке – у неё были красивые ноги, длинные и стройные, и ей приятно щекотало нервы, когда встречные мужчины откровенно или украдкой любовались ими. А в целом к тамошним нарядам Марика относилась без особого восторга – за исключением, ясное дело, обуви и нижнего белья. Конечно, как здесь, так и там, встречались и хорошие, и плохие вещи. Но хорошая обувь оттуда была действительно хорошей – лёгкой, удобной, изящной, нигде не жала, не промокала, долго носилась, не коробилась и не портилась от сырости. А о хорошем белье оттуда и говорить не приходится – Марика так привыкла к нему, что никакое другое уже носить не могла, и в последнее время подруги прохода ей не давали, всё выспрашивали, у какого торговца она покупает такие прелестные вещички...
Марика вернула остальную одежду в тайник, тщательно замаскировала его и задвинула ящик на место. Потом взяла за волосы кукольную голову и перешла обратно в спальню. Там она набросала под одеяло несколько маленьких подушек, умело придав им форму лежащего на боку тела, а в довершение увенчала это сооружение кукольной головой, прикрыв её «лицо» золотистыми локонами. Теперь, если кто-нибудь заглянет в спальню, то в тусклом свете ночника увидит мирно спящую Марику и не заподозрит никакого подвоха. Правда, всегда присутствовал риск, что горничная или кто другой по какой-то надобности решит разбудить её среди ночи – вот тогда будет скандал! Однако за три года этого ни разу не случалось. В детстве Марика была страстной любительницей поспать и устраивала бурные истерики, когда кто-то вольно иль невольно тревожил её сон. Так что поздним вечером, ночью и ранним утром вблизи её покоев все ходили на цыпочках, а под окнами старались не шуметь.
Марика вернулась в кабинет, закрыла (но не заперла) за собой дверь, взяла со стола сумочку и перекинула её длинный ремешок через своё правое плечо. Затем погасила три свечи в канделябре, четвёртую вынула из подсвечника и подошла к противоположной стене, вдоль которой стояли стеллажи с книгами. Свободный участок стены между двумя стеллажами прикрывал старый выцветший гобелен, на котором был изображён то ли какой-то безвестный святой, совершающий очередное чудо, то ли алхимик в разгар эксперимента по превращению олова в золото. Насчёт этого Марика и Стэн не могли прийти к однозначному выводу, однако, учитывая, чем занималась при жизни их мать, склонялись к мысли, что последнее предположение более вероятно.
Впрочем, Марику интересовал не гобелен, а то, что было за ним. Она потянула за свисающий с потолка шёлковый шнурок; гобелен, свёртываясь в рулон, поднялся вверх, обнажив прямоугольник стены, испещрённый причудливыми узорами из разноцветных камней, не имевших никакой ценности для ювелиров, зато весьма ценных для сведущих в магии людей. Тысячи мелких камешков были вкраплены в стену, казалось бы, наобум, совершенно беспорядочно. Исключение представлял лишь внешний контур в форме арочного прохода высотой около двух метров и шириной в полтора – а вот внутри, с точки зрения непосвящённого, царил полный хаос. Но Марика принадлежала к числу посвящённых, и в кажущемся хаосе она видела строгий порядок, безукоризненную точность и гармонию всех магических связей. В целом конструкция была необычайно прочной, почти монолитной. Не владеющий колдовством человек не смог бы выковырять из стены даже самый крошечный камешек; да и сама стена внутри «арки» была твёрже гранита.
Это хитроумное сооружение из связанных воедино колдовских камней называлось порталом. Его построила для себя княгиня Илона, когда двадцать семь лет назад вышла замуж за князя Всевлада и переехала из Любляна в Мышкович. После её трагической гибели портал, как говорили в таких случаях, стал «мёртвым», поскольку княгиня была его единственным хозяином и не позаботилась настроить на него своих детей – в то время Марика была ещё слишком юна, чтобы пользоваться порталом, а Стэн имел свой собственный в кабинете отца.
Считалось, что «мёртвый» портал потерян безвозвратно, ибо настроиться на него можно лишь при помощи одного из уже настроенных, хозяев; а раз они все мертвы, то к нему никак нельзя подступиться. В том, что Марика опровергла это расхожее мнение, была немалая заслуга Стэна, который настрого запретил сестре сооружать в Мышковаре новый портал, великодушно предложив к её услугам свой, но настроить на него обещал не раньше, чем через три или четыре года. Несомненно, Стэн руководствовался самыми лучшими побуждениями, желая быть в курсе всех дальних контактов Марики, пока она не вышла из столь богатого опасными соблазнами подросткового возраста.
Однако двенадцатилетняя Марика не оценила должным образом благих намерений брата. Не решаясь прямо нарушить запрет, она по неопытности своей и наивности вознамерилась «оживить» портал матери. Если бы Марика знала, сколько её старших собратьев-Конноров потерпели неудачу в подобных обстоятельствах, лишь напрасно потратив время и силы, она бы, конечно, отказалась от этой затеи. Но Марика знала лишь то, что портал не действует, так как на него не настроен ни один из ныне живущих людей. Вот она и решила исправить это положение, самостоятельно настроившись на «мёртвый» портал.