- -
- 100%
- +
Конечно, я сразу пошёл к И. Когда я сказал ей, что должен оставить её, чтобы подняться на башню и сесть на трон – навсегда, она ответила: «Ну, конечно. Раньше ты был врачом, ты был необходим этому городу, тебя все уважали и любили. Теперь пришел Он, болезней больше нет, и ты чувствуешь себя никому не нужным. Того, что ты нужен мне, тебе, видимо, мало. Ты придумал эту глупую затею, чтобы занять Его место и стать объектом всеобщего поклонения. Никогда не думала, что ты так тщеславен». Она помолчала и добавила: «И бессердечен». Я смотрел на неё и молчал. Конечно, она поняла бы, но как же я мог ей рассказать?
Следующие несколько часов я помню плохо. Помню только, что я постоянно видел, всей кожей чувствовал, как всё ниже и ниже опускается над башней сверкающее и кружащееся облако. Кажется, я бродил по городу и искал в толпе лица каких-то знакомых, друзей, пытаясь рассказать им о своём уходе. Но никто не слушал. Толпа по-прежнему ликовала, вечерние улицы гудели, как растревоженный улей, а если кто-то пытался выслушать меня, то, услышав несколько фраз, отшатывался в недоумении…
И вот на рассвете я вышел на площадь. Перед тем, как шагнуть на первую ступеньку, я оглянулся. В нескольких метрах от меня стояла И. и смотрела прямо мне в глаза. В её взгляде не было прощения. Я прочёл в нём только презрение и боль. Не дай Бог мне когда-нибудь наяву увидеть такой её взгляд.
Я поднимался по лестнице долго, очень долго, наверное, несколько часов. Ступеньки были крутые и скользкие, ветер налетал со всех сторон, в спину бил безжалостный женский взгляд, и если бы я посмотрел вниз, то, конечно же, упал. Но я смотрел только вверх. Я видел, что между роем осколков и каменной поверхностью башни остался лишь метр. Больше всего я боялся не успеть.
И всё-таки, пока поднимался, я о многом думал. Эти мысли текли, как грёзы наяву, независимо от воли и желания разворачивая передо мной картины прошлого и будущего… Я многое понял. Я узнал, что то Существо, Мессия, мой предшественник, никогда не был инопланетянином. Когда-то давно, три тысячи лет назад, он был обычным земным мужчиной, таким же, как я – и так же, повинуясь зову беспощадного тайного знания, уходил вверх по лестнице, навсегда бросив внизу любимую женщину. Уходил, чтобы спасти её и миллионы ему не нужных прочих. Я знал теперь, почему он так выглядел. Мёртвый холодный камень снаружи и сжигающий сердце камень вечной разлуки в груди – эти две силы за столько лет могли и не такое сделать с человеческой внешностью. Я понял, почему, когда он спустился в город, его глаза были так равнодушны и пусты. Он видел восторг многотысячной толпы и знал, что не прощён. Он видел множество сияющих, радостных лиц и знал, что никогда не увидит то единственное лицо, которое было ему так нужно, – лицо женщины, которую он когда-то оставил у подножья башни. Я знал, что через целую вечность, когда смогу встать с трона, буду выглядеть так же, как сейчас выглядит он.
И ещё я думал о том, что если действительно «он отменит все болезни», то что должен буду «отменить» я, когда стану свободен? Смерть? Законы гравитации? Чередование времен года?
И я задавал себе вопрос: когда я спущусь в город, найдётся ли другой, следующий доброволец-невольник, который займёт место на башне, оставив внизу ещё одно разбитое сердце? А если нет – то что, всё напрасно?
И уже на самой верхней ступеньке сквозь шум ветра я услышал голос – или, может быть, мне показалось? Голос тихо произнёс: «И ни один из них не Герой, но каждый – Жертва, и лишь звено в бесконечной цепи себе подобных…».
Я успел в последний момент. Бешено вращающаяся воронка искристого крошева зависла в нескольких сантиметрах над каменной плитой, когда я сел на трон. В тот же миг вращение прекратилось и кристаллики начали выстраиваться вокруг меня в прочные стены, отгораживая от жизни, от надежды. Я почувствовал нестерпимый космический холод. Значит, и вправду – лёд. Ледяной ад.
Теперь оставалось только ждать – три тысячи лет. Всего-то. Я успел!
Я проснулся, от холода сводило мышцы и щемило сердце. Ледяной плен не хотел отпускать свою жертву. «Сон, только сон, всего лишь дурной сон», – твердил я себе раз за разом, уговаривая себя, как маленького. Помогало плохо…
6-10 марта 2008 г.
Владислав Кудба
«Детский взгляд в первозданную синеву…»
Детский взгляд в первозданную синеву…Важно ли, что за нею нет горизонта?Сонмы галактик неторопливо плывутк неизвестным глубинам-далям-высотам,за которыми снова всё та же гладьнеобъятно-незыблемого покоя,где нет правды и лжи, нет добра и зла,где вообще не знаешь, что он такое.И в немом изумлении перед нимзабываешь в сиянии первозданномо существовании всех границ,кроме черты меж тобою и чем-то Самым…Космос глядит в прицелы земных очей,будто сквозь, безразличием непонятнымзаставляя опять уходить ни с чемстиравших очередные «белые пятна»и влекомых вечным мерцанием звёздискателей правды, азартных в своей погонеза лучшим ответом на короткий вопросо смысле здешней суетной жизни: «кто мы?»Жалкие паразиты на голубомшаре? Отражения макрокосма?Или живые души, которым Богвложил любопытство в дополнение к носу?Сиреневый пух Магеллановых облаковгрезится нам, испускающим тета-волны.Хоть и знаем: никак не достать рукой, —туда, наивные, тянемся вновь невольно…Галина Ульшина
Гончие Псы
Собака, сожравшая ночью тапок,не тянет на «Гончих Псов».Мужчина, сопящий лицом на запад,моих сыновей отцомне станет.Ни стали, ни злата —вааата…Ни зла, ни добра —ЖАРА….И смотрит на землю зрачок целовато,как нищий в лапшу «Доширак».Был – крокодилом под ил украденным,Выскочил – лазер.Зеро!..Где они – годные градины —гадины?Крадены, к черту, ЖАРОЙ…Вороны – в обморок, сонная ёпера,перья белеют в полях…Вышла собака, как баба с ведрами,к гипербореям на шлях……От жаркого рока, от звука, от знака,от запаха или ногайки казакаона повернула зачем-то на запади даже не сбавила шаг.Остались стихая, и будка, и хата,остался хозяин искать виноватых,по улицам рыская, словно собака,надеясь на Бога собак.Она продолжала мотать километры,и уши будёновки вились по ветру.Ей не был попутчиком друг или недруги солнце слепило глаза.Спасала, как будто бы центр средоточий!И этот отчаянный путь одиночкилегко повторить, если кто-то захочетподробней узнать.По полю солянки меж белой полыни,по линии тропки, торопкой поныне,собака, сверкая серебряной пылью,пересекла горизонт.И только когда напоследок светилотропическим жаром траву опалилои темень настала, тогда проступилосозвездие Гончих Псов.Минуя Медведицу и Волопаса,мчались собаки меж Солнцем и Марсомк центру Вселеннойбез карт и компАса,оставив людей, не сумевших подняться,в расчёте на жизньс их шариком,треснувшим с края до края,как будто разбитая чаша Грааля —утраченный пазл с очертанием рая —сакрально дрожит…А люди?…Читали свои гороскопы,молилисьи ждали Мессию с Востока,а бледный хозяин предместья Ростоваотказывался от щенка.И ночью, когда верховодят собаки,он свет зажигал и читал Пастернака,и, словно волхвы, по-младенчески плакал,и звезды в окошке считал.Нет, не было в этом ни тени догадки —он знал, что Собаки восходят над хатойи видят хозяев сквозь темень агата,тихонько виляя хвостом.Ушедшие хаски, дворняги, овчарки,собравшие в стаю и младших, и star-ших,за нами следят,возвратившись к Началу —в созвездие Гончих Псов.Белая пропасть
Бухгалтерской цифири знает кучность,на ноль не умножая, не деля:игольчатая, стрельчатая сущностьтаится в белой пропасти нуля.Распластаны тончайшие снежинки,смелеет капля в твердолобый лёд,дыханием морозная пушинкасжижает остроклювый кислород…К нулю стремятся полые колеса,округло кучевеют облака,и перистых космические плёсыглядят из нулевого далека…Дарина Старк
Чёрный ящик
Ты говоришь, что космос,огромный и чёрный космоспосыпан осколками звёзд сверхновых,и есть специальные людив смешных и нелепых своих скафандрах —ангелы, ангелы, ангелы —астронавтыс пылесосом, придуманным дядей Маскомили древним индийским богом;они собирают обломки, пыль,и по решению космоса выдают кусочекза старание, старение и страданиеталантливым и красивым,чтобы те просеивали звёздную пыль в искусство,чтобы те творили далёкое, бесполезное и большое,чтобы другие плакали, такие маленькие, поглупевшие и погрязшие.Космос, конечно же, должен,он обязательно должен услышать,выдать тебе хоть немножко звёзд,и уж ты-то, конечно, не растранжиришь,не подведёшь.Но он не должен.Он вообще не существо, не божество и не сущее,не высший разум, не низшая форма жизни.Он всего-то дыра,огромная чёрная пустота,что растёт, и растёт, и растёт, и растёт,и лишь повисшие в невесомости астронавты,и лишь вкрапления глупой беззвёздной какой материи,и лишь редкие всполохи от столкновений с анти-,но в масштабах вселенной всё это пустота,сплошная чёрная пустотавнутри твоего чёрного черепного ящика.
Дарья Соль
«Эти звёзды погибли задолго до наших взглядов…»
Эти звёзды погибли задолго до наших взглядов,восхищённых и детских на оттиски их и песни,может, я тоже мёртвый, и кто-то там засмотрелсяв мой остаточный луч и машет сквозь миллиардысветовых расстояний, загадывая большое,под другой космической осенью, в синий воздух.А Вселенная думает: «Как всё чудесно и просто.Я даю им тяжёлые игры, зато с душою.Пусть на каждую жизнь им приходится по шажочку,пусть они будут думать, что время течёт линейно,пусть любить будут больно, бояться – благоговейно,да войдёт дух свободный в телесную оболочку!Пусть они проклинают себя и молятся солнцу,пусть у них будет лучшая музыка, скверный норов».Эти звёзды погибли задолго до наших споров,или даже ещё не родились, да кто разберётся?И не то чтобы мне очень жаль, что я Вас не встретил,и пространство, что предано временем катится в бездну.Я писал бы про всех разлучённых из всех созвездий,но мне есть чем заняться, ей богу, на сотню столетий,ведь Вселенная мне при рождении выдала старость,и сказала так: «Бейся за истину камнем с врагами».И вложила мне истину в голову и дала камень,и смеялась Онасмеяласьсмеяласьсмеялась.* * *Досчитай до ста и рухни усталым космосом в магию чёрной дыры. Не считай никого причастным, родным, ибо ты – это тоже химера. Оглянувшись назад, ты не помнишь, как строил миры, как хватало дыхания, сил, жизнестойкости, веры и нервов. И сейчас ты можешь вздохнуть, полежать в бесконечности звёзд. Золотой Шибальбой и Кентавром закрыть свои бреши. Жизнь не стоит того, чтобы падать в неё под откос, и никто не стоит того, чтобы страстно хотелось их вешать, воскрешать и любить. Это сны на вокзале миров. Ты дотошно разборчив и пропускаешь свой поезд. Что мне делать, когда не останется мифов и слов? Я услышу, как замолчит мой мерцающий северный полюс? Что ж… Сейчас досчитать до ста, прекращая метаболизм, окунуться в свою безнадёжность и ждать, как она накроет. И когда я тебе оставляю свою драгоценную жизнь, значит, радость моя, она ничего не стоит.
Владимир Морж
Итальянская штукатурка
(глава из повести)– Что там такое? – мусоровоз висел над пиком уже с час, выпущенные боты во всю занимаются чисткой, и тут Фенкиньен понял, что один из них, под номером семнадцать, направленный в Лагерь № 4, зациклился и застопорил работу. Более того, индикаторы сообщали о каких-то непредусмотренных программой препятствиях.
Фенкиньен послал боту «отрезвляющий» сигнал, чтоб тот прервал выполнение задания и поднялся на пять метров. Потом переключил изображение на большой монитор и начал просмотр записи.
Лагерь № 4 – самый большой и самый загаженный – расположен на Южной седловине. Им пользовались при прохождении маршрута № 1. Его популярность очевидна: через него тянется самый лёгкий путь к вершине, его всегда облюбовывали обычные туристы. И как следствие – там сгрудились сотни палаток. За эти столетия почти все они вмерзли в лёд, засыпаны снегом и мусором, а сверху ставили и ставили новые палатки. Как мусульманские дахмы.
Так вот, бот разбирал одну из палаток, стоящую на самом верху. Она выглядела новенькой, будто только что поставленной. Хотя уже целый год восхождения были запрещены, ведь ЮНЕСКО принял окончательное решение по очистке горы.
Судя по записи, бот начал надрезать пластик у основания, ввёл в палатку манипуляторы, осветил внутренности. Обычно в таких местах был свал из брошенных вещей: оборудования, пищевых отходов, кучи обёрточного мусора… В этой палатке бот обнаружил три замёрзших трупа.
Первого и второго он вытащил манипулятором и разместил их в саркофаге. Когда он занялся третьим, то «труп» открыл глаза. Более того, он схватил какую-то палку и стал отбиваться от манипуляторов. Повреждения были незначительными: человек был, очевидно, при смерти, очень слаб, голоден и обморожен. Понятно, что ему что-то померещилось в бреду, если он своего вызволителя начал избивать.
У бота программа спасения не была инсталлирована за ненадобностью, поэтому он и не мог ничего сделать. Фенкиньен успел прекратить работу и поднять бот, а то бы оживший «мертвец» повредил манипуляторы.
Ну что ж. Всё стало ясным.
Загрузить программу спасения – минутное дело; она включена, и семнадцатый получил разрешение действовать. Он осторожно «заглянул» в палатку: человек лежал в той же позе и закрыл глаза. Видимо, драка с манипуляторами отняла у него последние силы. Бот, согласно инструкции, обдул тело тёплым воздухом, освобождая от намёрзшего льда, набросил на человека тёплую сеть, вытащил «свёрток», вложил его в себя, ввёл человеку антишок, поднялся к мусоровозу и влетел в шлюз. Тут его встретил медицинский робот. Эта заминка вряд ли могла существенно задержать работы, Фенкиньен вполне укладывался в график по времени даже с учётом этой паузы. Но дело было в другом: по контракту он не должен был заниматься спасательными работами.
Бот разгрузил не до конца наполненные контейнеры и полетел собирать мусор дальше. Все остальные девятнадцать ботов успешно выполняли план: они шли согласно назначенному маршруту по два-три, захватывая метров пятьсот в ширину. Трое работали на самой трудной точке – на вершине – тоже загаженном месте, где сам чёрт голову сломит.
Фенкиньен опять подумал о найденном человеке. Инициатива могла завершиться штрафом!
Контракт Фенкиньен заполучил почти случайно. Сразу три его конкурента – а у них мусоровозы и посолиднее и поновее – снялись с конкурса из-за каких-то проблем. А тут он подсуетился, дал кое-кому на лапу и оказался недосягаемым для остальных соискателей.
Оплата сдельная: сколько вывезет мусора, столько и получит денег; главное, чтоб не осталось никаких следов человеческого дерьма на горе. За трупы оплата особая. Но среди разрешённых работ спасение альпинистов не значилось. Так что Фенкиньен, тихо матерясь, бегло перечитал светящийся на мониторе текст контракта и даже вспотел… Придётся связаться с заказчиком…
Готовясь к этой работёнке, Фенкиньен целый месяц изучал историю восхождений, маршруты, возможные скопления мусора, закупал для обновления парка несколько новеньких ботов, лихорадочно их программировал… Ему пришлось рассчитать теоретический объём мусора и перестроить мусоровоз: найти способы плотнее набить баки непривычным грузом, выполнить первоначальную сортировку, компактно, но деликатно разместить трупы… Если он ошибся в расчётах, то за вторую ходку придётся платить неустойку. А тут ещё этот полузамёрзший идиот!
Контракт заключался с ЮНЕСКО, которая нашёл, наконец, на эти цели деньги. У всех на слуху была полемика в различных инстанциях: от комиссии по этике до комиссии по защите природы. Куча маститых чиновников «думала» несколько десятков лет. А за эти годы гора подросла ещё метров на десять.
Противники очистки очень сомневались, надо ли вообще убирать оттуда мусор. Можно прикинуться, что он – результат жизнедеятельности человека, а значит – вполне естественен для природы. Фенкиньен знал, что это – последняя грязная гора. Все остальные уже очищены. Правда на планете не было мест, так сильно заваленных мусором, и приведение в порядок которых стоило бы так дорого. А гора не простая: самая высокая в мире. На неё, как и в древние времена, лезли и лезли эти идиоты-самоубийцы.
Были планы считать эту гору памятником «дерзновенным альпинистам» или «жертвам безрассудства». Но разум возобладал. Ограничили количество турфирм. Установили заоблачные цены на восхождение… Но походы – даже со смертельными исходами – продолжались… Особенно возрос поток обезумевшего молодняка, ищущего выхода своей неуёмной энергии, которому умирать не страшно, а страшно не стать «героем». Слишком лёгкой и беззаботной стала жизнь на Земле.
ЮНЕСКО победила. Восхождения были полностью запрещены. Но разве это кого-то остановило? Наоборот, находились дураки, которые тайно взбирались на вершину! Наверное, Фенкиньен наткнулся на таких горе-альпинистов. Ведь официально считается, что никого на горе нет, а значит, никаких спасательных операций не предусматривалось!
Вспомнил полемику.
Вопрос: что делать после очистки горы?
Ответ: запретить вообще всякое восхождение.
Вопрос: а как это сделать?
Ответ: а хрен его знает. Не отстреливать же альпинистов! Это же был самый лакомый кусочек для искателей приключений на планете!
Вопрос: а если разрешить восхождения опять?
Ответ: и лет через сто придётся её чистить; слишком дорогое удовольствие для человечества!
Вопрос: а если Марс? Там самая высокая гора в системе вообще, Олимп называется.
Ответ: Олимп не любят восходители. Им подавай вид сверху! А что за вид, если склон Олимпа скрывается за линией горизонта? Бедна на достойные горы Ближнее Приземелье!
…Наконец отозвался чиновник, курирующий контракт.
Визор показал сонного очкарика. Он что, даже спал в очках? Хотя… да! В этом году очки на носу – писк моды.
– Мистер Фенкиньен, что случилось? Вы знаете, что в моём часовом поясе глубокая ночь?
– Да, мистер Джонсонсер. Но у меня форс-мажор: найден живой альпинист.
– Не городите ерунды!
– Надеюсь, что он выживет. Но что мне с ним делать? В контракте речь идёт только о покойниках.
– Совершенно верно. Спасательные операции вне вашей компетенции. Я, конечно, мог бы вам посоветовать сбросить его обратно на склон, но это не совсем гуманно. Более того, если так сделать, и этот турист околеет после вашего отлёта, не дождавшись спасателей, то на горе останется неубранный труп, значит, вами будет нарушен пункт… – он почесал ощетинившийся подбородок, вспоминая номер пункта. Но так и не вспомнил: – нашего контракта…
– И что мне делать?
– Понятия не имею. Обогрейте, накормите, привезите, наконец, в какой-нибудь госпиталь…
– И кто мне за это заплатит?
– Повторяю: в контракте расходы на спасение человека не предусмотрены. Вот пусть спасённый и возмещает убытки… – Джонсонсер помолчал, зевнул… – Больше по таким пустякам меня не беспокойте, – и отключился.
Фенкиньен подумал, что медробот уже закончил программу реанимации, и нужно всё-таки взглянуть на «покойника». Мусорщик бегло осмотрел экранчики ботов – кажется, никаких сбоев больше не было, – и пошёл в свою каюту.
Каюта – это закуток, где Фенкиньен мог просто полежать, вытянув ноги, послушать новости, развлечься, напялив на голову шлем, поесть… Да мало ли! Больше свободных помещений на мусоровозе не было: рубка, кабинка для гигиенических процедур и этот закуток. Гравидвигатель занимал места чуть больше, чем эти три комнатки. Остальное – баки для мусора, отсеки для размещения ботов и обслуживающих роботов, баки с горючим для манёвров, цистерны для воды и воздуха. 90 % полезного объёма – мусорные отсеки. Даже медробот со всеми лекарствами и инструментами компактно складывался в особой нише в жилой каюте.
Он прошёл короткий коридорчик и нажал на кнопку двери, и она раздвинулась. На разостланной постели лежала грязная голая баба без сознания: медробот её раздел и оживлял.
– Отчёт!
– Введено средство от обморожения конечностей и лица, питательные смеси, вода. Пациент усыплён. Пациент придёт в сознание через несколько часов.
– Не забудь её оттереть от грязи. Водой пользуйся очень экономно. Используй очищенную талую воду. Для неё у меня нет ни крошки пищи. Корми по достаточному минимуму из моей пайки. Вес?
– Шестьдесят четыре килограмма плюс одежда.
– Хорошо, что не несколько тонн, – пошутил Фенкиньен и посмеялся своей остроте. – Всю одежду в мусорные баки. Чипирована?
– Да…
– Сведения введи базу данных, просмотрю.
Фенкиньен чертыхнулся и закрыл двери. Не было печали! Нужно узнать, откуда она, на его горе, на горе взялась (посмеялся отменному каламбуру). В рубке уселся за монитор. Боты успешно чистили гору. Никаких остановок в работе нет.
Механизм находил свой участок, сканировал его, отыскивал залежи и выклёвывал мусор изо льда. Иногда приходилось ворошить камни, которые столетиями сыпалось со склонов, засыпая массу предметов. Бот собирал мусор к себе в бункер и по мере наполнения доставлял это добро к мусоровозу. Опустошал свой бункер и летел обратно.
Тонны пластмассы, металлов, тканей, дерева, органики – всё это сортировалось, нагревалось, уплотнялось…
– Диспетчер! Бот № 17 принёс два трупа. Осмотрели?
– Трупы осмотрены. Инфа с чипов извлечена и перенесена в базу данных.
Новенького диспетчера Фенкиньен допрограммировал сам. По своему вкусу. Сейчас его лучше не трогать: он занимался приёмкой мусора. В полёте к заводу он будет заниматься окончательной сортировкой. Но он имел сладкий девичий голос, который даже немножко возбуждал…
Шабаш!
Все прогнозы подтвердились: и баки полны, и гора чиста, как за миллион лет до первого альпиниста.
После очистки Фенкиньен опять запустил ботов на гору от вершины до линии контрактного лимита, чтоб проинспектировать выполненные работы, собрать незамеченное, а сам начал готовиться к отлёту. Завод по переработке уже ждал его. Осталось ещё час-два, и можно со спокойной совестью лететь на Луну. Фенкиньен был очень доволен своей работой.
Поинтересовался, сколько трупов нашли боты. Говорили, что на склонах их были тысячи. Врали. Даже сотни не набралось. Фенкиньен вывел на экран имена найденных: Фрэнсис Арсентьев, Ханнелора Шмац, Цеванг Палджор в знаменитых зелёных ботинках, Дэвид Шарп и даже первый покоритель Джордж Мэллори…
Узнал, кого спас. Это была девочка-студентка из Чикаго. Она проводила каникулы со своими друзьями. Как они попали на гору, Фенкиньена не интересовало. Скорее всего, прилетели на дельтах, устроились в лагере и уснули. Очень похоже, что самоубийцы. Девочку звали Савди Фолль. А надо было её назвать «Saved fool»[5]! Кстати, как она там?
Мусоровоз поднялся над горой, завис над этой красотой, выбирая дальнейший маршрут, взял курс на Луну. И Фенкиньен решил проведать спасённую.
Предварительно дал команду, чтоб её разбудили.
Двери открылись. Девочка тупо смотрела мимо мусорщика.
Медробот её укутал в какую-то одежду (Фенкиньен узнал свою рубаху и штаны. Взял в шкафу без спроса!).
– Привет! – сказал мусорщик. – Как себя чувствуешь?
Она не ответила. Просто перевела на него взгляд и материла его чёрными глазами. Иногда моргала.
– Советую тебе подумать, где взять деньги, чтоб оплатить твой перелёт с Земли на Луну.
Она презрительно отвернулась.
– Повторяю: мы летим на Луну, на завод. Там я тебя высажу.
Она опять промолчала. И это стало надоедать Фенкиньену.
– Тела твоих друзей отвезут на Землю за счёт ЮНЕСКО.
– Лучше бы и я сдохла! – тонко заблеяла девочка.
– Надо было об этом думать раньше. А теперь терпи: жизнь продолжается. – Фенкиньен был рад, что она хоть что-то сказала. – Тебе чего хочется?
– Чтоб ты ушёл!
– Нет, милая. Ты занимаешь моё место, дышишь моим кислородом, лечишься моими лекарствами… И вообще ты на моём корабле. Значит, уходить надо тебе, а не мне. Поэтому закрой рот хотя бы из чувства благодарности!
Она было села, но была так слаба, так напичкана медикаментами, что упала и закрыла глаза.
– Вот так-то будет лучше! Твоим родителям сообщили, что с тобой произошло. Напугала ты их до смерти. С Луны они тебя заберут. Я бы на их месте отшлёпал тебя по полной! Жаль, что такие меры воспитания запрещены. Но в некоторых случаях можно и разрешить! Как ты думаешь?
Она молчала.
– У меня было немного времени, и я узнал, зачем вы полезли на гору. Вы раструбили об этом на весь белый свет. Зачем?
Она засопела.
– Знаешь, представитель обколотой молодёжи, вы со своими друзьями хотя бы убивали себя так, чтоб никому не доставлять забот! – Фенкиньен ещё постоял, потом решил, что дальнейший разговор бессмыслен, дал команду усыпить пациентку и ушёл. Ему в этот рейс отдохнуть не придётся. Будет сидеть в рубке до прилунения.