- -
- 100%
- +
Голова болела так, будто внутрь черепа запихнули маленького барабанщика и дали ему энергетик. Тобиас простонал, не открывая глаз, и нащупал рукой край койки, а его простыня сползла на пол. Воздух был сухим, кислым, каким бывает только после знатной попойки, а где-то рядом на полу валялась пустая бутылка.
– Scheiße… – пробормотал он, глядя в потолок. – Вот зачем я вообще на это подписался?
Он сел, поморщившись, и обхватил голову ладонями. Выдохнул и попытался собрать мысли в кучку
– Спасибо тебе, брат. Выиграть билет на круиз и заболеть за два дня до отплытия! И умудрился же уговорить меня съездить вместо себя… Прекрасно. Просто прекрасно. Я ж мог… мог бы работать. Нормально. Без вот этого всего.
Он встал, шатаясь, натянул мятую футболку и шагнул к двери. В нос ударил резкий запах – пыль, машинное масло и что-то металлическое, как будто обнажённые провода искрили всю ночь.
На стене мигал красный индикатор Wi-Fi: Нет сигнала.
Он прищурился. Ну да, конечно. Третий день без интернета, без сообщений от команды, без возможности хоть что-то… поиграть, списаться, поработать.
– Ну круиз, конечно, каникулы мечты, – буркнул он и толкнул дверь.
Она не была заперта и это было странно. Обычно он щёлкал замок машинально. И всё равно… не запер.
Коридор встретил его гробовой тишиной. Ни голосов, ни гомона, ни гула двигателей. Только мягкое жужжание аварийного освещения. Белёсые лампы слегка мигали. Несколько дверей в ряду были приоткрыты. Неподалёку от одной валялся чемодан с вывалившимся бельём. Из другой, как распорка, не позволяющая закрыться, торчала чья-то туфля.
Он шагнул вперёд. Медленно, стараясь не делать шума, хотя сам не знал – зачем. Просто казалось… так будет правильно.
Вдруг впереди кто-то метнулся – две женские фигуры. Молодые. Они мелькнули в повороте, как тени, и скрылись за дверью. Щелчок – дверь заперта изнутри.
– Эй! – Голос его прозвучал глухо, как будто поглощался стенами. – Эй, вы! Что происходит?
Секунда паузы. Потом дверь чуть приоткрылась, и в щёлку выглянуло испуганное лицо. Тёмные волосы, распахнутые глаза. Акцент в голосе – восточно-европейский (Румыния? Польша? Чехия?..) а из-за нервов она заикалась, переживала, и явно не могла построить сложных фраз на английском.
– Ты… не надо туда. Не иди. К ним не надо. Опасно.
– Что?
Другая – блондинка, ещё моложе – выглянула из-за её плеча.
– Мы… мы не все остались. Люди… они как… не те. Плохие. Странные. Лучше не говорить. Тише.
– Подождите. Что вы имеете в виду? Вы можете…
– Не надо, – первая уже закрывала дверь. – Не шуми. Пожалуйста. Не иди один.
Дверь захлопнулась и Тоби снова услышал щелчок замка. Он остался один в коридоре, как будто выдавленный в вакуум. И тут вдруг почувствовал: весь корпус корабля будто дышит… Но он быстро отогнал это ощущение прочь. Перепил вчера, вот и мерещится всякое.
Спустя несколько мгновений томительной раскачки, Тоби уже шагал по коридору, стараясь не обращать внимания на мерзкое чувство, будто воздух здесь застоялся, хотя кондиционеры работали ещё вчера. Пахло чем-то кислым, металлическим – запах, который нельзя спутать ни с чем. Тихо, даже слишком тихо: ни музыки из кают, ни голосов. Только ритмичный гул двигателей, доносящийся будто изнутри самого корабля.
Он свернул за угол, где тусклый свет аварийных лам едва касался пола, и вдруг остановился. Дверь в одну из служебных кают была распахнута. За ней – беспорядок: простыни сброшены на пол, тумбочка перевёрнута, её содержимое лежит, как попало, подушки валяются у порога.
На полу сидела девушка в униформе горничной. Молодая, с мокрыми от слёз щеками, она раскачивалась вперёд-назад, прижимая к себе руку другой девушки, лежащей без движения на кровати. На белоснежной простыне расползлись багровые пятна.
– Scheiße… – прошептал Тобиас и вошёл.
Его не сразу заметили. Только когда он наклонился ближе, живая горничная дёрнулась, будто только что очнулась.
– Не трогай! – выкрикнула она на достаточно хорошем английском, но всё ещё не уровне носителя, – Лина… ей плохо!
– Она… уже… – Тоби сглотнул. Нет, говорить это было бессмысленно. Он взглянул на её запястья. Глубокие порезы, симметричные. Острый предмет – нож или что-то вроде.
Опустившись на корточки, мужчина мягко, почти по-отечески, коснулся плеча выжившей.
– Ты слышишь меня? Как тебя зовут?
– Катя… – хрипло прошептала горничная, ещё не до конца пришедшая в себя от шока.
– Катя. Я – Тоби. Всё хорошо. То есть… уже не совсем хорошо, но мы с тобой живы. Это главное, да?
Девушка всхлипнула и лишь кивнула. Он помог ей сесть, отнял у неё руку мёртвой подруги. Та – Тоби не стал спрашивать имени, ведь слышал его – уже остыла.
– Вы были вдвоём? – Он осмотрелся. Здесь, похоже, был кто-то ещё. Может, трое, или просто следы паники?
– Нет, трое сначала. Потом Лина прибежала, кричала что "они рядом", а потом…
Катя зажмурилась. По щекам снова потекли слёзы.
– Ясно. – Тоби вздохнул. – Слушай, там есть две девушки, они не слишком далеко, вниз по лестнице, третья каюта слева. Они боятся, но живы. Посиди с ними, хорошо?
Катя кивнула. Послушно встала, пошатываясь. Перед тем как выйти, обернулась.
– Там, на мостике многие… закрылись. Но они нападали!
– Кто "они"?
– Люди. Пассажиры… как будто с ума сошли. Капитан с охраной наверху. Механики – внизу, в машинном отделении. Остальные, кто не успел…
Она не договорила. Просто отвернулась и ушла, пряча лицо. Тоби остался один в комнате с мёртвой девушкой. Он смотрел на неё, на уже засохшую кровь, и чувствовал, как в нём поднимается холод.
Тоби стоял в каюте, глядя на тело Лины. Кровь на простыне уже потемнела, края порезов на её запястьях были слишком ровными, слишком… намеренными. Его желудок сжался, и он отвернулся, чувствуя, как похмельная тошнота смешивается с чем-то новым – липким, тяжёлым страхом. «Это не моё дело, – подумал он, сжимая кулаки. – Просто найди инженеров, разберись с пробоиной, и всё будет в порядке». Но слова Кати – «они нападали» – и её дрожащий голос не отпускали. Кто «они»? Пассажиры? Экипаж? И почему корабль кажется таким… пустым?
Он вытер пот со лба и заставил себя выйти из каюты. Дверь за ним скрипнула, как будто корабль выдохнул. Коридор был всё таким же мёртвенно-тихим, только стук – тот самый ритмичный стук, который он списывал на трубы, – стал чуть громче, словно кто-то постукивал молотком где-то в глубине корпуса. Тоби остановился, прислушиваясь. «Механика, – сказал он себе. – Просто механика». Но ритм был слишком ровным, почти живым. Он тряхнул головой, прогоняя мысли, и направился к лестнице, ведущей вниз. Девушки предупреждали не идти к толпе, но машинное отделение – его единственная надежда найти хоть какие-то ответы.
Коридор вёл к широкой лестнице, где аварийные лампы мигали, отбрасывая длинные тени. На перилах висела женская шаль, забытая или брошенная. На ступеньках – следы грязи, смешанной с чем-то тёмным, похожим на засохшую кровь. Тоби замер. Его взгляд метнулся к стене на которой можно было различить неясные спиральные знаки. Он помнил, что видел нечто похожее в баре, когда напивался, но не придал этому значения.
Террористы, оставляющие друг другу послания или это дело рук фанатиков? Впрочем, эти мысли Тобиас мог оставить на потом. Сейчас же ему хотелось выяснить, что случилось, помочь, по возможности, выбраться из этого ужаса, и свалить, как можно дальше и быстрее.
Он шёл, не торопясь, но и не позволяя себе останавливаться, как будто стоило лишь сбиться с ритма – и разум окончательно сдаст позиции. После разговора с девушкой, что осталась жива: её глаз красных от слёз и пальцев в пятнах чужой крови… Тоби не смог до конца оправиться и сам. Да, он отправил её к девушкам в коридоре – всё же втроём им будет легче не сойти с ума, чем поодиночке, – а сам выбрал новое направление, но где ещё могут быть люди? Конечно, в ресторане. Особенно если часть из них просто потеряла нить времени, или же ищет привычного – еды, света, собеседников. Может быть, даже хоть какого-то подобия нормальности.
Мужчина свернул по длинному коридору, в одном месте чуть не поскользнувшись на чем-то, что больше не хотел разглядывать, и, наконец, толкнул двойные двери с хромированными ручками. Те открылись без сопротивления, будто ждали его.
Зал ресторана, обычно яркий и заполненный лёгким гулом разговоров, теперь напоминал театр без сценария. Люди сидели за столами – кто один, кто группами – но не ели. Перед ними стояли подносы, на которых давно остыла еда, а бокалы были полны выдохшегося вина. Кто-то раскачивался из стороны в сторону, кто-то тёр руками лицо, кто-то рыдал навзрыд, но особенно странным казался смех.
Он начинался у одного – короткий, дерганый, почти машинальный – затем подхватывался другим, третьим, и вот уже целая волна катится по залу, будто инфекция. Хохот, но не весёлый, не пьяный, не нервный даже, а сломанный, будто кто-то вырезал из людей их внутреннее «я» и вместо этого создал одну общую… куклу, марионетку на ниточках.
Он застыл у входа, не сразу осознавая, что остановился, и только холодная дрожь, прошедшая по позвоночнику, вернула его в тело. Эти лица – искажённые, растянутые в глупых, безумных улыбках, и при этом с глазами, полными ужаса, как у тех, кто смеётся не потому, что смешно, а потому что иначе будет хуже, – они врезались ему в память, как будто хотели остаться навсегда.
Он стоял, тридцатидвухлетний мужчина, не один раз участвовавший в аварийных тренировках, устранениях ЧС и даже один раз спасавший из-задымлённого отсека пятерых, но сейчас… сейчас он ощущал, как по коже пробегают мурашки. Этот ресторан, наполненный тихой, безумной какофонией страха, был страшнее всех криков, которые он слышал за свою жизнь.
Его выдал почти беззвучный, но всё равно отчётливый, скрип дверной створки, будто предательский вздох чего-то, что не хотело открываться, и этого звука оказалось достаточно, чтобы всё изменилось – все, кто были внутри, все эти десятки или больше, все они почти одновременно повернулись к Тоби, словно заранее сговорившись или подчиняясь единому командному импульсу.
И вот в один миг хохот оборвался, будто кто-то перекрыл кислород, и на место безумия пришла такая тишина, от которой заложило уши – гробовая, вязкая, жуткая, в которой нет ни малейшего движения, ни одного слова, только взгляды, множество взглядов, направленных прямо в него, в мужчину, что замер в дверях, не делая ни шага вперёд, ни назад, потому что теперь сам не знал, что хуже – идти или бежать, и почему этот простой человеческий выбор вдруг стал похож на решение, от которого зависит нечто гораздо большее, чем комфорт или безопасность.
Он чувствовал, как поднимается холод внутри, как кожа покрывается мурашками, как будто по спине бегут мелкие когтистые лапки чего-то невидимого, в груди начинался спазм – не от боли, а от страха, настоящего, первобытного, такого, какой взрослые люди не испытывают годами, если вообще когда-нибудь испытывали.
Как вдруг, без предупреждения, один из толпы – мужчина лет пятидесяти с ввалившимися щеками и всклокоченной сединой – захохотал снова. На этот раз судорожно, будто его вывернуло изнутри, будто это стало для него болезненным припадком, и вот он корчится от смеха, а сидящая рядом женщина, с опухшим лицом и мертвенно-бледной кожей, вонзает ему в руку вилку – со всей силы, что есть в её дрожащем теле так, что та входит почти до ручки, и из раны сразу же хлынула кровь, густая, тёмная, и мужчина захлебнулся хохотом, но не остановился, напротив – его плечи заходили всё сильнее, словно рана только подстегнула безумие.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.