- -
- 100%
- +
Четвертое июля 2076 года. Третий раз произвольно принятая десятичная система счисления вернула две последние цифры в обозначении года к знаменательному числу 76, которое было свидетелем рождения нации.
Нация в прежнем смысле перестала существовать. Теперь ее название превратилось в обозначение географической области, части великого целого – Федерация всего человечества на Земле вкупе с поселениями на Луне и колониями в космосе. Однако культура и традиции сохранили оттенки былого своеобразия, и регион, обозначенный старинным названием – Соединенные Штаты, – все еще оставался самым процветающим и передовым на планете. И президент Соединенных Штатов все еще оставался самым влиятельным членом Планетарного совета.
Лоренс Эдвардс следил за миниатюрной фигуркой президента с высоты двухсот футов. Он тихо парил над толпой под еле слышное мурлыканье флотронового мотора на спине и воспринимал происходящее так, словно смотрел голографизионную программу. Сколько раз смотрел он на точно такие же фигурки у себя в гостиной – фигурки в кубе солнечного света, на вид абсолютно реальные, точно лилипуты из плоти и крови – но только сквозь них можно было беспрепятственно просунуть руку.
Правда, сквозь эти десятки тысяч фигур на площади вокруг мемориала Вашингтона просунуть руку не удалось бы. Как не удалось бы просунуть ее сквозь президента. Зато его можно было коснуться и пожать ему руку.
Эдвардс сардонически подумал, что такой плотский элемент, в сущности, излишен, и пожалел, что не парит сейчас где-нибудь в сотне миль отсюда над какой-нибудь безлюдной глушью вместо того, чтобы болтаться в небе над Мемориалом, высматривая малейшее подозрительное движение в толпе. И все из-за идиотского традиционного ритуала рукопожатий.
Эдвардс не принадлежал к поклонникам президента Хьюго Аллена Уинклера, пятьдесят седьмого по счету.
На его взгляд, президент Уинклер был пустым человеком – обаятельный охотник за голосами, фонтан обещаний. После всех надежд, связанных с первыми месяцами его пребывания у власти, он не вызывал ничего, кроме горького разочарования. Всемирная Федерация грозила вот-вот развалиться, далеко не выполнив своего предназначения, и Уинклер ничего не мог поделать. Ситуация требовала твердой руки, а не любезной, решительного голоса, а не медового.
Вон он стоит и пожимает руки в пустоте, оберегаемой службой безопасности, а Эдвардс и еще несколько агентов бдят над ним вверху.
Президент, естественно, выставит свою кандидатуру на перевыборах и, скорее всего, проиграет, а это только ухудшит положение, поскольку оппозиция ставит своей целью уничтожение Федерации.
Эдвардс вздохнул. Надвигаются четыре тяжелых года… может быть, и сорок лет, а ему остается только висеть в воздухе с тем, чтобы мгновенно связаться со всеми наземными агентами по лазерофону при малейшем признаке…
Он не увидел ни малейшего… Ничего сколько-нибудь угрожающего. Только облачко белой пыли, еле различимое глазом, только проблеск в солнечном свете, мелькнувший и исчезнувший прежде, чем он что-нибудь осознал.
Но где президент? Он потерял его из виду среди пыли.
Эдвардс вглядывался в сектор площади, где только что видел президента – тот не мог отойти далеко.
И тут же обнаружил признаки смятения – сначала среди агентов секретной службы, которые словно бы потеряли голову и метались из стороны в сторону; затем оно перекинулось на окружающую толпу и стало шириться. Шум внизу перерос в громовой рев.
Эдвардс не различал слов, из которых слагался этот рев, но оглушающие волны возбужденных криков были яснее всяких слов: президент Уинклер исчез! В единый миг рассеялся облачком пыли.
Затаив дыхание, Эдвардс ждал, как ему казалось, целую вечность, чтобы долгий момент осознания завершился, и толпа под ним забурлила в панике…
Тут, перекрывая грозный гул, раздался звучный голос – и гул стал стихать, оборвался, сменился глубокой тишиной. Словно это все-таки была голографизионная программа и кто-то приглушил звук, а затем и вовсе выключил.
Эдвардс подумал: «Господи! Это же президент!»
Ошибиться в этом голосе было невозможно. Уинклер стоял на окруженной кольцом охраны трибуне, с которой должен был произнести речь в честь Трехсотлетия и с которой десять минут назад спустился, чтобы пожать руки счастливчикам в толпе.
Как он снова очутился там?
Эдвардс напряг слух.
– Со мной ничего не случилось, сограждане американцы. Вы просто были свидетелями поломки механического приспособления. Это не был ваш президент, а потому не позволим технической неполадке омрачить празднование счастливейшего дня, какой только знала история. Сограждане американцы, прошу вас о внимании…
И полилась речь в честь Трехсотлетия – лучшая из речей, когда-либо произнесенных Уинклером, или из тех, какие когда-либо слышал Эдвардс. Заслушавшись, Эдвардс даже забыл о своей прямой обязанности вести слежку.
Уинклер говорил замечательно. Он понимал всю важность Федерации и заставлял своих слушателей поверить в нее!
Однако одновременно где-то в глубине сознания Эдвардса всплывало неотвязное воспоминание об упорных слухах, будто новые достижения Роботехники позволили создать точнейшую копию президента – робота, который мог исполнять все церемониальные функции, который мог пожимать руки в толпе, который не мог ни соскучиться, ни утомиться – ни быть убитым.
«Но это-то и произошло», – подумал Эдвардс в растерянности. Такой робот-двойник действительно был создан, и в определенном смысле он был убит.
Тринадцатое октября 2078 года. Эдвардс посмотрел на низенького робота-гида, который остановился перед ним и сказал мелодичным голосом:
– Мистер Дженек готов вас принять.
Эдвардс встал, чувствуя себя великаном рядом с приземистым металлическим гидом, едва достававшим ему до пояса. Но далеко не юным великаном. За последние два года его лицо избороздили морщины, и он не забывал о них.
Теперь он последовал за гидом в неожиданно маленький кабинет, где за неожиданно маленьким письменным столом сидел Фрэнсис Дженек – несуразно моложавый человек с небольшим брюшком.
Дженек улыбнулся и, дружески глядя на Эдвардса, встал, чтобы пожать ему руку.
– Мистер Эдвардс!
– Рад возможности, сэр, – пробормотал Эдвардс. Дженека он видел впервые. Но ведь личный секретарь президента – фигура закулисная и редко попадает в центр внимания средств массовой информации.
– Пожалуйста, садитесь, – сказал Дженек. – Соевую палочку?
Эдвардс улыбнулся, вежливо отказываясь от угощения, и сел. Дженек явно всячески подчеркивал свою молодость – рубашка с жабо расстегнута, волосы на груди выкрашены в не очень броский, но несомненно лиловый цвет. Он сказал:
– Я знаю, вы несколько недель старались увидеться со мной. Извините за волокиту. Надеюсь, вы понимаете, что мое время принадлежит не мне. Но как бы то ни было, вы теперь здесь… Да, кстати, я справился у начальника службы безопасности, и он отозвался о вас весьма лестно. Он сожалеет, что вы ушли от них.
Эдвардс ответил, опустив глаза:
– Мне казалось, что будет лучше вести расследование так, чтобы не поставить службу в неловкое положение.
Дженек сверкнул улыбкой.
– Однако ваша деятельность при всех предосторожностях не остается незамеченной. По словам начальника службы безопасности, вы расследуете небольшую заминку на праздновании Трехсотлетия, и, признаюсь, я принял вас при первой возможности. Ради этого вы отказались от своего положения? Но вы же расследуете мертвое дело.
– Но как оно может быть мертвым, мистер Дженек? Хотя вы и назвали его «заминкой», но факт остается фактом: это было покушение на жизнь президента.
– Чисто языковая тонкость! К чему употреблять неприятные слова?
– Но они выражают неприятную истину, вы же согласны с тем, что кто-то пытался убить президента?
Дженек развел руками.
– Если и так, заговор потерпел неудачу. Было уничтожено механическое приспособление, и только. Собственно, если взглянуть на вещи трезво, заминка… называйте случившееся, как вам угодно. Ну, так заминка принесла нации и всему миру огромное благо. Как нам всем известно, президент был потрясен. И нация тоже. Президент и все мы осознали, чем может обернуться возвращение культа насилия прошлого века, и это вызвало переворот в общественном мнении.
– Не отрицаю.
– Еще бы! Даже враги президента согласятся, что последние два года стали временем больших свершений. Федерация сплочена в такой мере, о какой в день Трехсотлетия никто и не мечтал. Можно даже сказать, что удалось предотвратить крушение всемирной экономики.
– Да, президент очень изменился. Так все говорят, – осторожно сказал Эдвардс.
– Он всегда был великим человеком. Но заминка заставила его сосредоточить все силы на решающих проблемах.
– Чего прежде он не делал?
– Ну, может быть, не с такой всепобеждающей энергией… Короче говоря, и президент, и все мы предпочтем забыть про заминку. И принял я вас, мистер Эдвардс, главным образом для того, чтобы объяснить вам это. Сейчас не двадцатый век, и мы не можем бросить вас в тюрьму, как нежелательную помеху, или препятствовать вам иным образом, но даже Всемирная хартия не возбраняет нам прибегнуть к убеждениям. Вы меня понимаете?
– Понимаю, но я с вами не согласен. Как можно забыть то, что вы называете заминкой, если виновный так и не был найден?
– Пожалуй, сэр, это тоже к лучшему. Куда безопаснее позволить какому-то… э… душевнобольному спастись, чем раздуть случившееся настолько, что это в конечном счете привело бы к возвращению нравов двадцатого века.
– В официальной версии даже утверждается, будто робот спонтанно взорвался, что невозможно. Но это бездоказательное утверждение неблагоприятно сказалось на производстве роботов.
– Я бы не стал употреблять обозначение «робот», мистер Эдвардс. Это было механическое приспособление. Никто не утверждал, будто роботы опасны как таковые. И уж конечно, не обычные металлические. Как-то задеты были лишь необычайно сложные человекоподобные приспособления, внешне похожие на живых людей и называемые андроидами. Собственно говоря, они так сложны, что, наверное, должны часто взрываться. Но я не специалист в этой области. Ну, а промышленное производство роботов скоро поднимется до прежнего уровня.
– В правительстве, – упрямо продолжал Эдвардс, – словно бы никому нет дела, докопаемся ли мы до истины или нет.
– Но я уже объяснил, что последствия оказались самыми благотворными. Зачем поднимать муть со дна, когда вода над ним прозрачна и чиста?
– А применение дезинтегратора?
На мгновение рука Дженека, передвигавшая по столу коробочку соевых палочек, замерла в полной неподвижности, но тут же возобновила свое ритмичное движение. Дженек спросил небрежно:
– О чем вы?
– Мистер Дженек, – настойчиво произнес Эдвардс, – думаю, вы сами знаете. Как член службы безопасности…
– К которой вы более не принадлежите!
– Тем не менее, как член службы безопасности, я нередко слышал вещи, которые, полагаю, не всегда предназначались для моих ушей. Так я услышал про новое оружие, и то, что я увидел на праздновании Трехсотлетия, указывало на его применение, Объект, который все считали президентом, исчез в облаке мельчайшей пыли. Словно каждый атом этого объекта утратил связи с остальными атомами. Объект превратился в облако отдельных атомов, которые, разумеется, тотчас начали вновь соединяться в группы, но те продолжали рассеиваться с такой быстротой, что со стороны все выглядело простым клубом пыли.
– Научная фантастика и ничего больше.
– Я, безусловно, мало что понимаю в науке, мистер Дженек, но и мне ясно, что для разрыва этих связей потребуется значительная энергия. Энергия эта должна извлекаться из окружающей среды, Люди, стоящие в тот момент вблизи от приспособления – те, которых мне удалось найти и которые согласились поговорить со мной, – все единодушно утверждали, что их обдало ледяным холодом.
Дженек с легким стуком отставил коробочку соевых палочек в сторону и сказал:
– Ну, даже если теоретически предположить, что нечто вроде дезинтегратора существует…
– Не надо предполагать. Он существует.
– Хорошо, не надо. Сам я ни о чем подобном не слышал, но по должности я ни с чем столь засекреченным, как новые типы оружия, вообще не соприкасаюсь. Однако, если дезинтегратор существует и настолько засекречен, следовательно, это американское изобретение, неизвестное остальной федерации. В таком случае, ни вам, ни мне вообще нельзя о нем заикаться. Это же куда более опасное оружие, чем ядерные бомбы, именно потому, что оно (как утверждаете вы} не вызывает ничего, кроме дезинтеграции в точке поражения и холода вокруг. Ни взрыва, ни огня, ни смертоносной радиации. А без этих огорчительных побочных эффектов нет никаких препятствий к тому, чтобы его применять, и, насколько нам известно, мощности его может оказаться достаточно, чтобы уничтожить всю планету.
– Тут я с вами совершенно согласен, – сказал Эдвардс.
– В таком случае, вам должно быть ясно, что говорить о дезинтеграторе, если его не существует, глупо, а если он все-таки существует, – то преступно.
– Я ни с кем о нем не говорил, а вам упомянул про него для того лишь, чтобы убедить вас в серьезности положения. Если был применен дезинтегратор, неужели правительство не заинтересовано в установлении истины? Что, например, если какой-то еще регион Федерации создал такое же оружие?
Дженек покачал головой.
– По-моему, мы можем предоставить решение этого вопроса соответствующему правительственному органу. А вам лучше им не заниматься.
Эдвардс сказал, еле сдерживая раздражение:
– Вы в состоянии заверить меня, что такое оружие есть только в распоряжении правительства Соединенных Штатов?
– Нет, поскольку я ничего о подобном оружии не знаю и знать не могу. Вам не следовало говорить мне о нем. Ведь пусть оно и не существует, достаточно будет слухов, чтобы причинить большой вред.
– Но раз я сказал вам и вред причинен, пожалуйста, дослушайте меня до конца. Дайте возможность убедить вас, что вы владеете ключом к ужасающей возможности, которую, не исключено, подозреваю я один.
– Вы один подозреваете? Я один владею ключом?
– Вам это кажется параноическим бредом? Разрешите, я объясню, а тогда судите.
– Я уделю вам еще немного времени, сэр, но назад своих слов не беру. Вы должны отказаться от этого… этого вашего увлечения, от этого расследования. Оно чревато огромной опасностью.
– Отказ от него будет еще опаснее. Как вы не понимаете? Если дезинтегратор существует и если он находится в монопольном владении Соединенных Штатов, значит, доступ к нему имеет строго ограниченный круг лиц. Как бывший член службы безопасности, я обладаю кое-каким практическим опытом в подобных делах и могу вас заверить, что только один человек в мире мог выкрасть дезинтегратор из секретного арсенала – только президент Соединенных Штатов… Только он, мистер Дженек, мог организовать это покушение.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем Дженек нажал на кнопку под краем столешницы и сказал:
– Дополнительная предосторожность. Теперь никто не сможет нас подслушать, какие бы средства ни были у него в распоряжении. Мистер Эдвардс, вы сознаете всю опасность своего заявления? Опасность для вас? Не переоценивайте силу Всемирной хартии. Правительство имеет право принимать разумные меры для гарантирования своей стабильности.
– Я обратился к вам, мистер Дженек, – сказал Эдвардс, – как к человеку, которого считаю лояльным американцем. Я сообщил вам о страшнейшем преступлении, которое затрагивает всех американцев и всю Федерацию. О преступлении, создавшем ситуацию, которую только вы один можете исправить. Почему вы отвечаете мне угрозами?
– Вот уже второй раз вы предназначаете мне роль потенциального спасителя планеты. Но я для нее никак не подхожу. Надеюсь, вы понимаете, что я никакой особой властью не обладаю.
– Вы секретарь президента.
– Но это же не означает, что у меня есть особый доступ к нему, что я пользуюсь его неограниченным доверием. Бывают моменты, мистер Эдвардс, когда я подозреваю, что многие считают меня просто лакеем, и порой я даже бываю склонен с ними согласиться.
– Тем не менее вы видите его часто, видите в неофициальной обстановке, видите…
– Да, – нетерпеливо перебил Дженек, – я вижу его достаточно часто и подолгу, а потому могу вас заверить, что президент не распорядился бы об уничтожении пресловутого механического приспособления в день празднования Трехсотлетия.
– Значит, по вашему мнению, это невозможно?
– Я сказал другое; что он не отдал бы такого распоряжения. Зачем? С какой стати президент может распорядиться уничтожить свое андроидное подобие, служившее ему отличным подспорьем три с лишним года его пребывания на посту? А и будь у него на то причины, для чего проделывать это столь публично – на праздновании Трехсотлетия? Открыв таким образом существование своего двойника, рискуя вызвать брезгливое отвращение граждан, вдруг узнавших, что они обменивались рукопожатием с механическим устройством! А дипломатические последствия того, что представителей других регионов Федерации иногда принимал не он сам? Он же мог просто приказать, чтобы устройство демонтировали с сохранением тайны. И никто ничего не знал бы, кроме нескольких высокопоставленных лиц.
– Однако никаких нежелательных для президента последствий заминка не вызвала, ведь так?
– Ему пришлось отказаться от многих официальных приемов. Он менее доступен, чем прежде…
– Чем прежде был робот!
– Ну-у… – с некоторым смущением протянул Дженек. – Пожалуй, так.
– В любом случае президент был переизбран, и, хотя уничтожение произошло у всех на глазах, его популярность не пострадала. Следовательно, ваша ссылка на опасность публичного уничтожения – довод не слишком веский.
– Но он был переизбран вопреки случившемуся! Только потому, что он сразу же вышел на трибуну и произнес, согласитесь, чуть ли не самую замечательную речь в анналах американской истории. Его самообладание и выдержка были великолепны. Надеюсь, вы не станете спорить?
– Отлично поставленный спектакль. Можно подумать, что президент учел заминку заранее.
Дженек откинулся на спинку стула.
– Если я вас правильно понял, Эдвардс, вы намекаете на интригу в духе приключенческих романов? Так, по-вашему, президент распорядился уничтожить устройство прямо в гуще толпы на праздновании Трехсотлетия, которое наблюдал весь мир, с единственной целью – снискать восхищение своей быстротой и выдержкой? По-вашему, он подстроил все это, чтобы продемонстрировать неожиданную энергию и силу в крайне драматической ситуации и выиграть на выборах, уже почти проигранных? Мистер Эдвардс, вы начитались сказок.
– Вы были бы совершенно правы, – сказал Эдвардс, – утверждай я что-либо подобное. Но ведь я не говорил, что президент распорядился уничтожить робота. Я просто спросил, считаете ли вы это возможным, и вы энергично запротестовали. Чему я очень рад, так как полностью с вами согласен.
– Но тогда в чем же дело? Мне начинает казаться, что вы напрасно отнимаете у меня время.
– Погодите! Вы ни разу не задавались вопросом, почему этого нельзя было сделать лазерным лучом, портативным дезактиватором… да просто кувалдой, наконец? Почему кто-то ценой невероятных усилий завладел секретным строго охраняемым оружием, если существовало столько других возможностей? Даже оставляя в стороне эти трудности, для чего рисковать тем, что о существовании дезинтегратора узнает весь мир?
– Ну, дезинтегратор существует только в ваших теоретических предположениях.
– Робот мгновенно исчез прямо у меня на глазах. Я ведь следил за ним. Тут мне не нужны свидетельские показания. Я сам очевидец. И неважно, как называть оружие. Как бы вы его ни обозначили, оно распылило робота на атомы и необратимо их рассеяло. Зачем это потребовалось? Что это за сверхубийство?
– Откуда мне знать, чем руководствовался тот, кто это сделал?
– Да? Но, по-моему, есть только одна логическая причина для столь полного уничтожения, исключающая применение более обычных средств. Распыление не оставило от объекта ни малейшего следа. Ничего, что позволило бы определить, был ли это робот или иной объект.
– Но ведь вопроса о том, что именно было уничтожено, не встает, – сказал Дженек.
– Неужели? Я упомянул, что дезинтегратор мог быть передан кому-то только по прямому распоряжению президента. Но, раз существовал робот-двойник, какой президент отдал распоряжение о дезинтеграторе?
– Продолжать этот разговор бессмысленно, – резко сказал Дженек. – По-моему, вы сумасшедший.
– Но подумайте! – умоляюще произнес Эдвардс, – Ради бога, подумайте! Президент не уничтожал робота. Ваши доводы неопровержимы. Это робот уничтожил президента. Четвертого июля две тысячи семьдесят шестого года президент Уинклер был убит в толпе, Затем робот, двойник президента Уинклера, произнес юбилейную речь, вновь выставил свою кандидатуру на выборах, победил и все еще остается президентом Соединенных Штатов.
– Безумие!
– Я пришел к вам, именно к вам, потому что только вы можете это доказать… и исправить положение!
– Но ведь ничего этого нет! Президент, он… президент! – Дженек приподнялся, словно давая понять, что разговор окончен.
– Но вы же сами сказали, что он изменился, – почти крикнул Эдвардс. – Речь на Трехсотлетнем юбилее произнес не прежний Уинклер. Разве вы сами не поражались тому, чего удалось достичь за последние два года? Скажите честно, разве был Уинклер, тот, что занимал пост первый срок, способен сделать все это?
– Да, был. Потому что второй срок этот пост занимает тот же самый президент, который занимал его первый срок.
– Вы отрицаете, что он изменился? Я задаю вам вопрос. А решать вам. И я приму ваше решение.
– Он сумел собраться, как того требовала необходимость. Американская история знает другие подобные случаи. – Но Дженек вновь сел, и лицо у него было встревоженное.
– Он не пьет, – сказал Эдвардс.
– Он никогда не пил… то есть помногу.
– Он больше не имеет женщин. Вы же не отрицаете, что в прошлом это бывало?
– Президент нормальный мужчина. Но последние два года он всецело посвятил себя Федерации.
– Перемена к лучшему, не спорю, – сказал Эдвардс. – Однако это перемена. Разумеется, имей он женщину, маскараду сразу пришел бы конец, не так ли?
– Очень жаль, что у него нет жены, – Это архаичное слово Дженек произнес с некоторой неловкостью. – Тогда подобные нелепые домыслы вообще не возникли бы.
– Это обстоятельство благоприятствовало заговору. Но он ведь отец двоих детей. Если не ошибаюсь, они после Трехсотлетия ни разу не бывали в Белом Доме.
– Ну и что? Это взрослые люди, у них своя жизнь.
– А их приглашали? Хочет ли президент с ними видеться? Вы его личный секретарь и должны знать. Так как же?
– Вы напрасно тратите время, – сказал Дженек. – Робот не может убить человека. Таков Первый Закон Роботехники, и вы это знаете.
– Да, конечно. Но ведь никто не утверждает, что робот Уинклер сам убил человека Уинклера. Когда человек Уинклер находился в толпе, робот Уинклер прятался на трибуне, а вряд ли дезинтегратором можно прицельно поразить с такого расстояния, не задев больше ничего. Конечно, это не вовсе исключено, однако более вероятно, что у робота Уинклера имелся сообщник – убивала, если я правильно помню жаргон двадцатого века.
Дженек нахмурился. Его полное лицо болезненно сморщилось.
– Вы знаете, – сказал он, – безумие, видимо, заразительно. Я начинаю всерьез задумываться над вашим сумасшедшим предположением. К счастью, оно не выдерживает критики. Для чего убивать человека Уинклера на глазах всего мира? Все доводы против публичного уничтожения робота приложимы и к публичному уничтожению президента-человека. Неужели вы не понимаете, что это перечеркивает всю вашу теорию?
– Но нет же… – начал Эдвардс.
– Да-да! Существование механического двойника было известно лишь нескольким официальным лицам. Будь президент Уинклер убит тайно, робот легко занял бы его место, не вызвав подозрений… Например, ваших.
– Но осталось бы несколько осведомленных лиц, мистер Дженек. Пришлось бы убрать и их. – Эдвардс наклонился над столом. – Видите ли, при обычных обстоятельствах опасности спутать человека с машиной не существовало. Полагаю, робот не был в непрерывном употреблении, его включали лишь в определенных случаях, а о том, где находится президент и что он делает, всегда знают люди, чьей обязанностью это является. И их, вероятно, не так уж мало. Следовательно, убийство можно было совершить только в тот момент, когда все эти люди считали, что перед ними не президент, а робот.