Раскаяние. По биографическим и архивным материалам
- -
- 100%
- +
© А. Б'Ондэр, 2021
ISBN 978-5-0053-3674-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Синопсис
В свои 23 года Ольга случайно находит спрятанные её покойной бабушкой старинные семейные фотографии. Под сильным впечатлением от найденного Ольга проводит целую ночь в интернете за компьютером в поиске какой-либо информации по надписям и датам с фотографий. Только оставшись наедине со своими воспоминаниями и погрузившись в неожиданно найденную биографическую справку о дедушке своей бабушки, Ольга с трудом хочет верить в те факты, которые чёрным по белому появлялись по запросу поисковика. Раскол, предательство, отречение, убийства, голод – казалось, что конца той дьявольской шутке не будет и вовсе.
Ближе к утру, не сомкнув глаз, Ольга решается отправиться в путешествие в город Саратов, где некогда жили её предки. Дождавшись своего двоюродного брата Александра, она уговаривает его отправиться в путешествие «во времени» на недавно отремонтированном ретроавтомобиле. Но по дороге их машина ломается, и по воле судьбы они знакомятся с молодым человеком по имени Анатолий, который соглашается составить Ольге компанию, в то время как Сашка остаётся на развилке, чтобы решить, что же делать с автомобилем, и дожидается возвращения Ольги.
Так со своим новым попутчиком Ольга с лёгкостью находит общую тему для беседы. Она с трепетом читает Анатолию церковные проповеди своего прародителя, которые были найдены ей в той интернет-паутине, но всё ещё не утратившие своей актуальности. Проповеди вековой давности, хотя и на цифровом устройстве. История о церковном расколе с приходом советской власти оказывается очень близкой Анатолию, так как он является протоиереем восстанавливающегося сельского храма. И по дороге они вместе разбираются с историческими фактами, которые повлёк голод и церковный раскол, случившийся в 20-х годах прошлого века.
По приезду в город, где 100 лет назад проповедовал дед Ольгиной бабушки, она без труда улавливает ту трепетную атмосферу и дух событий уже, казалось бы, давно минувших дней, что помогает ей разобраться, почему судьбоносный выбор её предка был таким важным и столь своевременным для того времени, в котором он жил. В конце пьесы прослеживается симпатия между Ольгой и Анатолием. Финал пьесы переносит читателей (зрителей) на 100 лет назад, в тот хрупкий мир, который так легко потерять и так трудно обрести снова.
Замысел повествования построен на том, чтобы помочь читателю (зрителю) стать свидетелем несправедливо затерянной исторической правды о том времени кровавого хаоса, который, не перебирая, тащил всех во тьму. Именно поэтому для создания ощущений и передачи атмосферы на протяжении и во время повествования исторических фактов очень часто задействована открытая архивная хроника событий начала 20-х годов ХХ века.
Часть первая
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ольга, девушка 23 лет.
Ольгина мать.
Санёк, двоюродный брат Ольги.
Отец Санька.
Шёл сороковой день после похорон, суетный и беспокойный. Людей пришло много…
Поминки давали пышные, шла масленичная неделя. Слава Богу, всё прошло гладко, помянули от души, народ расходился. Санёк опять пошёл в гараж заводить старый дедов ретроавтомобиль.
Отец Санька. Санёк, сколько можно возиться? Бросай уже своё бестолковое занятие, лучше бы съездил и заправил машину, которая на ходу, знаешь же, что у нас дел невпроворот, а помощи от тебя нет.
Услышав рёв мотора, все пришли в недоумение.
Ольгина мать. У него получилось!!!
Ольга. Бабуля бы тобою гордилась, она всегда видела в тебе деда.
Подходя ближе к Саньку, сказала Ольга, в то время как отец Санька, разворачивая свой автомобиль, качая головой и злясь, бубнил: «Ну куда этот щенок лезет?»
Ольгина мать. Всё, милая, мы в дорогу, думаю, что к вечеру будем на месте, чтобы успеть передохнуть, а с утра всё по новой, а ты здесь одна, смотри, не оставайся, тем более на ночь, и Санька не отпускай на этой колымаге народ веселить. Хотя? Его теперь ничто не остановит.
Ольга. Хорошо, с Богом! Прошу, как доберётесь, позвоните!
Ольгина мать. Обязательно! А вот и из дома звонят, Оль, папа привет передаёт, говорит, что у них всё хорошо, девчонки по хозяйству, кажется, справляются. (Уже из окна автомобиля, помахивая, кричала Ольгина мать.)
Санёк. Ну что, куда рванём? (Переполненный удовлетворением от проделанной работы, бодро спросил.) Куда поедем красоваться на ретроавтомобиле?
Ольга. О, нет! Даже не думай, что мы куда-то поедем, такую романтику предлагай своей возлюбленной, я пас.
Санёк. И что ты будешь делать здесь совсем одна? Все разъехались. Готовиться больше не к чему, ты хочешь сидеть в четырёх стенах? Слушай, у меня идея, я поеду до Али, ты пока отдохни, а как мы вернёмся, мы вместе решим, как прокачать эту «красотку», идёт?!
Ольга. ОК, по рукам! (С облегчением согласилась Ольга, надеясь, что Санёк останется у Альбины, так как завестись снова они уже не смогут, помахивая, Ольга пятилась в сторону крыльца, пока Сашка выруливал к воротам.)
Санёк. Ну, хоть ворота запри, систер! До скорого! (Кричал Санёк изо всех сил, еле перекрикивая рёв мотора.)
На что Ольга согласилась и одобрительно постучала по бамперу, тем самым дав Саньку знать, что запрёт двор.
Стоял тихий вечер, смеркалось, заперев ворота, Ольга вприпрыжку поднялась в дом прямиком в гостиную.
Ольга. Боже, какая убийственная тишина!!! Хочу музыки, музыки, живой музыки, где он, где тот дедов, бережно хранимый проигрыватель? (Который, как и прежде, стоял, выглядывая из-под журнального столика в гостиной.) Рахманинов, Орлова, Римский-Корсаков, Магомаев – не-е-ет, хочу чего-то более колоритного… Та-да!!! Вот оно! Изабелла Юрьева.
Заводит пластинку. Музыка доносится чисто и живо, отчего становится немного жутко. Потянувшись всем своим существом вверх и покрутившись по часовой стрелке дважды, Ольга подошла к иконостасу в правом углу гостиной. Образа сияли от изумительной подсветки в виде зажжённых свечей.
Ольга (шёпотом). Дед, ты был искусный электрик, твои свечи это шедевр, пусть земля вам будет пухом. (Перекрестилась.)
Лампадка горела смирно и бодро, убранство икон мерцало в сумраке гостиной. Иконостас располагался высоко, под ним стоял стеклянный низкий комод в виде серванта с посудой, на серванте стояли домашние цветы, так же как и на подоконниках двух окон по центру гостиной. Между окнами уютно вмещался телевизор, над ним на стене между шторами всю Ольгину сознательную жизнь висели часы, барометр и термометр. Окна выходили на главную улицу квартала. Задёрнув шторы, в полумраке Ольга обошла круглый стол, вплотную стоявший к стене, за которой располагалась «каморка». Стол по-прежнему был накрыт жёлтой бархатной скатертью, три высоких стула задвинуты в стол. В трёх шагах от входа в «каморку» располагалась витая лестница на второй этаж дома. Лестница была выстрогана ступенька к ступеньке, а перила напоминали театральный балкон. Лестница была немного крутой и слегка узкой, второй этаж был всегда более тёплый, косой потолок от мансардной крыши был немного ниже, чем в гостиной. Поднявшись до середины, Ольга присела на ступень и протянула руку через проём перил, достав до выключателя очень уютно пристроившегося ночника. Свет был тёплый и тусклый… Ночник напоминал рогатую подставку для подсвечника XIX века, резной и кружевной. Притаившись, Ольга вглядывалась в предметы гостиной, с той высоты можно было видеть всё, а тусклое освещение придавало унылым вещам таинственную привлекательность. Так, не впадая в полную печаль по утрате, Ольга направилась в «каморку» к родному до боли комоду из красного дерева. В «каморке» совсем не было света, только лампадка освещала образа.
Пластинка продолжала пиликать романсы в исполнении Изабеллы Юрьевой, музыка доносилась чуть слышно, за окнами сумерки сгущались, Санька как след простыл…
В комоде, который стоял у самого окна, было четыре выдвижных ящика, ручки последнего ящика были давным-давно оторваны. Столешница комода накрыта кружевной вязаной скатертью, но скатерти было почти не видно из-за всех тех предметов, которые там скопились. Вот большая и круглая жестяная коробка от тульских пряников – это было убежище всех потерянных пуговиц в надежде найти себе пару-тройку собратьев. Ещё несколько коробок поменьше – от чая, здесь у нас бисер, порванные бусы, значки. Вот восьмирогая подставка для шпулек, дедово производство, тут и для иголок местечко: всё продумано до мелочей. Стопка журналов про здоровье, «Караван историй» и прочих. Ящики выдвигались с трудом, особенно нижний, два верхних были всегда в ходу, там хранились документы, квитанции, письма, открытки.
Лампадка, которая находилась у иконостаса в «каморке», почти у изголовья кровати, уже с трудом освещала, поэтому Ольга, не раздумывая, зажгла новую свечу у Святого Образа. За окнами было темно…
Впритык к комоду стояла полутораспальная кровать с высоким матрасом и высокой подушкой, над кроватью очень уместно приспособилась ночная лампа для чтения перед сном, удобно выключающаяся вытянутой рукой. Запах церковной свечи был тягуче-пряный. Ольга забралась на кровать с ногами и облокотилась о стену, перед предстали так же, как и много лет подряд, тикающие часы и большая рамка с фото, откуда на неё смотрели давно покойная маманя, дед, пару лет назад скоропостижно скончавшаяся от болезни двоюродная тётка. Стояли они все смирно на большом крыльце ещё нового дома. Ольга на том фото была полутора лет от роду, держал её выше всех дед, маманя бодро держалась за палку и перила, а её внучка – Ольгина мать – поддерживала её за талию, бабуля была в окружении невестки, зятя и старшего внука. Сашки ещё не было, это был конец 80-х, кто-то ещё не родился, другие ещё не умерли.
Пластинка стала «заедать», Ольге пришлось встать и выключить проигрыватель. Тут зазвонил телефон, это был Санёк.
Санёк. Оль, я боюсь, что останусь до самого утра, тут ребята подъехали, мы все у Алиного двора.
Ольга. Отлично, смотрите, не увлекайтесь сильно, знаю я вас. Кстати, приглашаю Альбину завтра к утру на блины, позавтракаем вместе, идёт?
Санёк. Хорошо, дам ей знать. До завтра, Оль!
Ольга. Не увлекайся! (Уже в гудящую трубку, хихикнув, добавила Ольга.)
Ольга вернулась в «каморку» разбирать комод дальше.
Пришло время последнего ящика, выдвинуть его можно было с трудом из-за тяжести рассохшегося дерева и массы бумаг. Вытащив всё до последнего листочка на кровать, первое, на что Ольга обратила внимание, были конверты из плотной грубой бумаги с чем-то очень твёрдым внутри, это были старинные фотографии. Фотографий было около шести, все подписанные, датированные, сделанные в Саратовском фотоателье. Молодая, красивая пара, мужчина в длинной рясе, очках, с аккуратной причёской, расположился он удобно в резном деревянном кресле, рядом стояла молодая женщина, волосы её были убраны в красивую причёску, платье глухо застёгнуто под самое горло, а высокие рукава фонариком создавали ей образ учителя гимназии. На другом фото всё тот же мужчина уже несколько старше, волосы его убраны гладко назад, всё те же очки, но взгляд усталый и тревожный. Фото подписано: «Отец Константин», тут Ольга понимает, что на фото тот самый горячо любимый дед её бабушки, именно в честь него она назвала своего первенца. И значит на предыдущем фото он с женой Ольгой, да, именно так и подписано: «Ольга и Константин». На другом фото Ольга узнаёт всё ту же женщину, но в более пожилом возрасте, с маленьким мальчиком, лицо её очень изменилось, черты лица погрубели, появилась горделивая осанка, уставший отчаянный, измученный взгляд, фото 1920-х годов. На другом, уже не таком профессионально отпечатанном снимке портрет другого пожилого мужчины, подписано: «Елфимов». И последние два фото: на одном Ольга узнаёт бабулю с сестрой в гимназических шляпках и белых фартуках, на другом – седовласый старец с нагрудным крестом, в очках, с очень выразительной седой бородой, обрамляющей его красивое, хоть и состарившееся лицо. Далее Ольга натыкается на конверты и квитанции, свидетельства из училищ.
Тут тишину нарушает лай собак за окном, была полночь, вой и лай продолжается некоторое время, что начинает раздражать и пугать Ольгу.
Она чувствует, что начинает замерзать, в это время суток дом не отапливается, и теплее всего наверху, так как всё тепло поднялось туда, Ольга решается выйти на кухню, чтобы разогреть себе чай. Закутавшись в плед, она уже не чувствует себя так жутко, проходит на кухню. Уличный фонарь заглядывал светом в окно с веранды, освещая прихожую. В кухне в окно виднелась луна, и отражение её в заснеженных крышах соседних домов успокоили Ольгу.
«Tea bag, water and milk», – нашёптывала она, пока чайник грелся, вращая головой по часовой стрелке, массируя шею и плечи, уронив плед себе под ноги. Ольга выбрала самую большую чашку из серванта, пакетик чая с бергамотом залила кипятком и, добавив молока, хлопнула дверцей холодильника. Ставя молоко обратно, подумала, что молоко и так не испортится, потому что холод такой, что зуб на зуб не попадает. Присев на корточки, подхватила плед, встала, закутавшись в него, вернулась обратно в гостиную с чашкой в руке и оттуда прямиком наверх включать компьютер. Отхлебнув пару глотков, поставила чашку около клавиатуры и, оставив плед на кресле, вернулась в «каморку», схватила охапкой все ей найденные бумаги, потушив ночник, поднялась наверх, где оставила включённым главный свет, и задёрнула шторы.
Часть вторая
Сцена 1
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ольга.
Монитор компьютера на большом экране.
Патриарх Тихон.
Ленин.
Компьютер нагрелся, и Ольга, устроившись поудобнее, принялась гуглить старца по фамилии Ледовский. Ничего конкретного поисковик не выводил. Тут Ольга ввела имя деда её бабушки, первая же ссылка вела на сайт www.lists.memo.ru «Жертвы политического террора в СССР». Фамилия по алфавитному списку была единственной в своём роде, описание же совпадало с большинством записей:
Родился в 1884 г., Саратовская обл., Балашовский р-н, с. Завьялово; священник. Проживал: г. Саратов. Арестован 29 июня 1937 г.
Приговорён: Тройка при УНКВД по Саратовской обл. 23 августа 1937 г., обв.: за а/с агитацию.
Приговор: ВМН Расстрелян 28 августа 1937 г. Место захоронения – г. Саратов. Реабилитирован 27 июня 1989 г. Саратовской областной прокуратурой.
Источник: Книга памяти Саратовской обл. – подготовительные материалы.
Тут Ольга решила продолжить поиск по фамилии Ледовский, и ввела «Ольга Ледовская, Саратов», где-то между строк встречается знакомое имя, написано мало, лишь о том, что окончила семинарию, больше ничего. «Ледовский Сергий, Саратов» – вновь вводит в поисковике Ольга. Тут несколько ссылок: одна с сайта «Белого духовенства», другая ссылка на монографию Соловьёва, есть ссылка на «Википедию» с самой короткой выдержкой.
Ольга читает и не верит своим глазам.
Ольга. Сергей Ледовский родился около 1862 года. В 1910-е годы упоминается священником Саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря. Был епархиальным миссионером, талантливым проповедником и оратором. При этом его сослужитель священник А. П. Мраморнов называет его «любимым народом пастырем и проповедником». (Мраморнов А. П., свящ. Сочинения 1896—1919 гг.: записки, епархиальные хроники, публицистика. Саратов, 2005. С. 80—88, 96—98.)
Ольга. Он или не он? Что за такая нераспространённая фамилия?
За окном раздался звук приближающегося товарного поезда, пронзительный гудок отвлёк Ольгу.
Поезд промчался через железнодорожный переезд, приводя в колебания все постройки в радиусе 800 метров, колебания хоть и незаметные, но чувствующиеся, особенно когда не можешь спать посреди ночи на мансардном этаже дома на панцирной кровати. Встречный товарняк с гулом пронесётся через минуту-другую, и город вновь стихнет, до следующего, уже пассажирского, состава.
Было около двух ночи, Ольга чувствовала себя особенно вовлечённой в своё расследование и даже принялась читать вслух, чтобы никакие посторонние звуки не отвлекали её.
Черно-белые хроники, «немой фильм».
Ольга (читает). Первые «живоцерковники» объявились в Саратове в феврале 1922 года в связи с проводимой в то время кампанией по изъятию церковных ценностей в пользу голодающего населения Поволжья.
Это были: настоятель кафедрального собора о. Николай Русанов и епархиальный миссионер, настоятель кладбищенской церкви о. Ледовский. Все знавшие их были очень удивлены, так как почтенные протоиереи в прошлом ни в какой мере не проявляли никаких «либеральных» тенденций, а наоборот, казались принадлежащими к самой консервативной части саратовского духовенства. «Живоцерковники» повсеместно выступали в качестве убеждённых сторонников немедленной передачи государству всех оставшихся в храмах ценностей. Некоторые из них советовали сдать все ценности без исключения, заменив серебряные кресты деревянными, а чаши – стеклянными.
Русанов и Ледовский, получив в своё распоряжение от горсовета автомашину, разъезжали на ней по церквам и усердно агитировали в пользу добровольной передачи церковных ценностей. Этот вопрос горячо обсуждался во всех церквах на приходских собраниях, а также в кафедральном соборе. Весной 1922 года отличившиеся саратовские священники оказываются в Москве, где печатают в «Известиях ВЦИК» воззвание «Церковные ценности голодающим».
Продолжение мультимедиа-хроник 20-х, голос за сценой.
Голос. Именем Бога живого, умоляем вас: откликнитесь, откройте сердце ваше страждущему брату, подайте ему руку помощи! Мир – тлен и суета. Всё прейдёт, только дела не прейдут и будут свидетельствовать о вас. (…) Жертвуйте, христиане, всё, что можете! Жертвуйте серебро, золото, деньги! Что всё это для жизни вечной! (…) Наши храмы будут озаряться не блеском земных, ласкающих лишь чувственный взор наш украшений, а блеском вечно сияющих добродетелей христианских: любви, милосердия и сострадания к погибающим нашим о Господе братьям и сестрам. Да будет так!
Ольга. 15 марта 1922 года в «Известиях» появилась беседа с Патриархом под заголовком «Церковные ценности для помощи голодающим», в которой Патриарх объяснял позицию Церкви в этом вопросе.
Выходит старец в рясе, чуть слышен бой колоколов, старец (Патриарх) читает.
Патриарх Тихон. В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег. Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата при всём благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин… Если наши храмы имеют в своих ризницах не так много драгоценных предметов, то во всяком случае в них хранится немало предметов, имеющих художественное и историческое значение. Заграничный рынок охотно будет скупать нашу церковную старину. Я по своей жизни в Америке знаю, каким спросом пользуются там предметы старины, особенно русской. Даже простой тульский самовар помещается там в богатых семьях, как антикварная редкость, на особом столе, а церковные сосуды, лампады прошлых веков, конечно, найдут немало охотников… Я полагаю, что комиссии надлежит очень внимательно отнестись к ликвидации поступающих в её распоряжение вещей и приложить всё старание, чтобы то, что ценно для нас по своим художественным и историческим данным, осталось в наших общественных собраниях.
Тишина, только голос Ольги.
Ольга. Между тем кампания по ограблению храмов началась по всей стране. В Смоленске красноармейцы взломали двери собора, арестовали находившихся там священнослужителей и мирян, защищавших его от поругания, и приступили к ограблению храма. В Шуе, когда началось изъятие святынь из собора, к паперти сбежались люди, милиция пыталась разогнать их, тогда в толпе появились колья, которыми люди собирались защитить себя. Но тут на помощь милиционерам подоспели красноармейцы с пулемётами, и раздался залп. Толпа в ужасе разбежалась, на площади остались десятки раненых и пять человек убитых. Комиссия как ни в чём ни бывало приступила к разорению храма.
19 марта 1922 года председатель Совнаркома В. И. Ленин составил секретное письмо по поводу событий в Шуе, которые он назвал лишь одним из проявлений общего плана сопротивления декрету Советской власти со стороны «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства».
Выходит к трибуне мужчина (Ленин), под чуть слышный звук набата читает.
Ленин. «Я думаю, что наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадёжна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя исключительно благоприятный и вообще единственный момент, когда мы можем с 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции, в Генуе в особенности, совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности ещё подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Посланная же от имени Политбюро телеграмма о временной приостановке изъятия не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает). Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать.
Тишина, Ольга продолжает чтение.
Ольга. 30 марта заседало Политбюро, на котором по рекомендациям Ленина был принят план разгрома церковной организации, начиная с «ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон… Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей». При изъятии церковного достояния в 1414 случаях власть прибегала к оружию, в итоге награбленное составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней.