- -
- 100%
- +
– Разве можно строить величие страны на костях её граждан? – не согласилась Олеся.
– Как показывает история, все великие империи строились на костях. Без войн и жертв не бывает побед. Как недавно сказал твой научный руководитель: человек – самая мерзкая тварь. Не сожрёшь ты, человеки сожрут тебя.
– Так что, теперь и Гитлера надо оправдать? – возмутилась Олеся. – Значит, он всё делал правильно?
– Гитлер типичная марионетка. Он повёл славян на славян к радости поганых англичашек.
– С чего ты взял, что Гитлер марионетка?! – удивился Покровский.
– С того, что ефрейтор никогда, ни при каких условиях, ни при каких обстоятельствах самостоятельно не сможет стать главой государства. Нет, кто-то может верить, что безродный солдатик за два года стал лидером партии, а еще через несколько лет подмял под себя всех баронов и генералов и превратился в фюрера, или что второсортный актер за месяц научился управлять экономикой целой страны и командовать украинской армией. Кто-то может в это верить, но это его личное и частное дело.
– Да, какая-то логика в этом есть… – согласился Покровский.
– А почему Вы сказали, что Гитлер повел славян на славян, – спросила Олеся. – Я что-то не поняла. Немцы это же немцы, а не славяне.
– Олеся, стыдно, – ответил за Васю Покровский. – Уже давно доминирует гипотеза, что немцы – это западные славяне.
– Но это же только гипотеза!
– Это правильная гипотеза. Поставь рядом немца и русского и ты никогда не отличишь, кто где. И вообще, вся Европа делится на две половины: славянская и неславянская. А деление славян на немцев, болгар, норвежцев, финнов и прочих – это реализация принципа «разделяй и властвуй». Но интеллигентные люди должны понимать, что надо не разделять, а объединять. Весь славянский мир. В единый народ и государство.
– Я не знала, Иван Моисеевич, что Вы такой националист, – возмутилась Олеся.
– При чём здесь националист. Никакой я не националист.
– То, что Вы сейчас здесь напели – это великорусский шовинизм. Вы, Иван Моисеевич – нацик!
– Оле-еся… – развёл руками Покровский.
– А ты знаешь, что такое националист? – вмешался в разговор Вася.
– Вот, сейчас юрист нас и рассудит, – обрадовался Покровский.
– Это тот, который ненавидит всех, кроме своей национальности, – уверенно ответила Олеся.
– А шовинист?
– Это тот же националист, только великорусский.
– А действительно, – перебил Олесю Покровский, – никогда не понимал, в чём разница. Есть в юриспруденции точные определения этих понятий?
– Как ни странно, нет, – ответил Вася. – Есть очень размытые определения, и у разных авторов они немного, а в чём-то и серьёзно, но отличаются. Например, в современной литературе национализмом называют приоритет одной нации над другой, национальную исключительность того или иного народа. А по мнению некоторых русских философов национализм есть система поступков, вытекающих из любви к историческому облику своего народа, из созерцания его недостатков, талантов, истории.
– А почему такие разные трактовки одного и того же слова? – спросила Олеся.
– Ну, это же тебе не биология, где все понятия конкретны, – ответил Вася. – Лягушка – это зелёная и прыгает, пипетка – стеклянная и капает. Политика состоит из абстрактных понятий, то есть понятий, которых в природе не существует. Поэтому их смысл целиком придуман людьми. Разные люди, разные цели, разные смыслы.
– Так национализм – это хорошо или плохо? – не отставала Олеся.
– Любить свой народ и свою историю – это хорошо, – ответил Вася. – Ущемлять в правах по национальному признаку – это плохо. Вот тебе и ответ. А определения к этим разным проявлениям национального самосознания ты можешь придумать сама. Политологам в этом вопросе всё равно никогда не договориться. Как говорил наш преподаватель по истории, отношение к своей национальности сродни отношению к девушке. Патриотизм – это «я люблю свою девушку», национализм – это «моя девушка самая лучшая, но остальные девушки тоже хороши», шовинизм – «моя девушка самая лучшая, а остальные девушки – барахло», фашизм – «моя девушка лучшая, а остальных надо уничтожить».
– Получается, что национализм – это совсем неплохо, – обрадовалась Олеся.
– Получается, что национализм – это глупо, – ответил Покровский. – Где вы взяли шкалу для измерения национальностей? Что значит «моя национальность самая лучшая»?! Это всё равно, что сказать: «моя вода самая мокрая».
– Я вам больше скажу, – продолжил Вася, – у понятия «национальность» тоже нет точного определения.
– А вот это странно, – удивился Покровский.
– Вы никогда не задумывались, – оживился Вася, – где точная граница между народом и народностью, нацией и национальностью, нацией и народом? Я уже молчу об этносе.
– Да, интересные вопросы, – согласился Покровский. – Ну, народность это, видимо, часть народа.
– В теории права народ – это всё население государства, имеющее общий язык, историю, культуру, территорию, быт, социально-экономическую и политическую формацию. В политическом смысле народ – синоним нации, в культурном – этноса. Народ может состоять из многих национальностей. Например, многонациональный русский или советский народ. Под национальностью же понимается принадлежность к этнической группе с общим языком, историей, традициями, обычаями, культурой, бытом и религией. Народность – это тоже этническая группа с общим языком, историей, традициями, обычаями, культурой, бытом и религией.
– Странно, определения совершенно одинаковые – задумался Покровский. – И ни в одном из них ни слова о генетике…
– Абсолютно!!! – воскликнул Вася. – Добавь генетику – и все недопонимания исчезнут. А то получается, что если негр с рождения живет в России, говорит по-русски, поёт русские песни, носит крестик и пьёт водку, то по национальности он русский!
– И что же мешает добавить генетику? – спросила Олеся.
– А кому надо, чтобы эта путаница исчезла? – ответил Вася. – Ведь если люди получат точное определение своей национальности, то их никогда нельзя будет разделить на русских и украинцев, армян и азербайджанцев, арабов и евреев.
– Очень интересная версия, – сказал Покровский. – А, кстати, с чего ты взял, что арабы и евреи одна и та же национальность?
– Проще простого. Они люто ненавидят друг друга. Это вернейший признак разделенного народа. Разделяй и властвуй. Первый класс вторая четверть.
Покровский хотел было не согласиться и упомянуть про исторические различия этих этносов, но, во-первых, он вспомнил, что история всех народов уходит в такую темную древность, что найти начало любого из них – это на сегодняшний день безнадёжная утопия, а во-вторых, стемнело, а дорога всё еще шла среди густого однообразного леса.
– Где мы сегодня будем ночевать? – с лёгкой тревогой спросил он.
– О, сегодня ночевка будет особенной, – ответил Вася. – Вы, наверное, слышали про Чебаркуль?
– Конечно, – сказала Олеся, – туда метеорит упал.
– В озеро, – уточнил Вася.
– Да, в озеро угодил самый большой осколок, – подтвердил Покровский.
– Так вот ночевать мы сегодня будем на берегу этого самого озера!
Олеся завизжала так, что Вася, видавший в жизни многое, нажал на тормоз.
– Ура-а! – кричала Олеся, обнимая Покровского. – Чебарку-уль!
– И мы не просто будем там ночевать, – дождавшись, пока Олеся замолчит, продолжил Вася, – а пожарим на его берегу восхитительный шашлык.
– А мясо откуда?! – удивился Покровский.
– Люда с собой завернула. Уже замаринованное, да по волшебному рецепту. Так что получится не хуже, чем у Карена.
– Озвереть! – восхищенно выдохнула Олеся. – А я искупнусь!
– Не советую, – сказал Вася. – После падения метеорита там люди тонут.
По глазам Олеси Покровский понял, что это её только раззадорило.
Через несколько минут Вася свернул с трассы, а еще через десять минут остановился на обочине.
– Дальше пешком, – сказал он.
Солнце подкатывалось к горизонту, но еще не совсем стемнело.
– Знаю я тут одно местечко, – подмигнул Вася и повел группу по извилистым дорожкам неизвестного СНТ мимо дачных домиков и высоких заборов, а потом свернул в лесок. Поплутав по заросшим тропкам, минут через пятнадцать вышли к озеру. Перед изумлёнными путниками раскинулось море воды, уходящей за горизонт. Песчаный берег, обрамленный высоченными соснами, как бы говорил: разведите скорее на мне костер, а потом оставьте на мне свою одежду и прыгайте голыми в воду!
Во всяком случае, так казалось Олесе. Она на ходу стала стаскивать с себя комбинезон, но Покровский остановил её, когда на ней остались одни брюки.
Расположились на берегу. Из собранных по дороге веток сложили костёр. Вася достал из спортивной сумки благоухающую кастрюлю с маринованной свининой, помидоры, огурцы, сыр и зелень, а в завершении извлёк миску хвалёной жареной картошки от шефа.
– Пойду всё-таки искупнусь? – заныла Олеся, отпрашиваясь у Покровского.
– Не советую, – сказал Вася. – Там дна нет.
– В смысле?
– Ну, после берега сразу обрыв.
– Так не бывает. Если берег пологий, то и вход в воду пологий.
– Тут бывает. После метеорита. Зыбучий песок. Как наступишь на него, проваливаешься.
Олеся приуныла.
– Да ладно, шучу! – засмеялся Вася. – Иди, купайся. Тут запретная зона, поэтому чисто.
Олеся вскочила и побежала по песочку к берегу. Смеркалось. Голый зад Олеси, старательно освещаемый Луной, немного поблестел в сумерках и исчез в волнах, словно ещё один осколочек метеорита.
– Вода – кипяток! – раздался её голос откуда-то издали.
– Не опасно там плавать? – спросил Покровский.
– Не, тут же пляжи кругом, туристов кучи, – ответил Вася. – Я бы и сам искупался, да неохота.
Через пять минут Олеся вышла из воды и стала прогуливаться вдоль берега, чтобы высохнуть.
– Красивая, – восхищенно произнёс Вася, разглядывая Олесю. – Хоть кружок «Умелые руки» открывай…
«Скорей бы уж совсем стемнело», – подумал Покровский, наблюдая, как Вася теряет самообладание. Потом вслух добавил:
– Воинствующая лесбиянка… к сожалению…
– Серьёзно? Прям воинствующая?!
– Я её семь лет знаю. Один студент её на нудистском пляже обнять попытался, она ему так коленом засадила, что он инвалидом остался.
История произвела на Васю останавливающее впечатление.
Наконец, Олеся надела трусы.
– Иди скорее, – крикнул Покровский, – почти готово.
Олеся натянула москитник и подошла к краснеющим уголькам костра, на котором дымилось нанизанное на прутики мясо, проложенное кольцами лука.
– А это – подарок от Людмилы, – торжественно произнёс Вася и вынул из сумки две разноцветные бутылки. – «Кровь олигарха» ноль тридцать три литра – даме, а нам – ноль пять «Судьбы Рогозина».
– Кру-уто… – простонала Олеся.
– Она же улетит с ноль тридцать три «Крови»! – не на шутку встревожился Покровский.
– Не улечу-у-у! – прогудела Олеся и расставила руки в стороны, изображая самолёт.
Вскоре, при свете фонарика, Вася убедился в готовности шашлыка. Он протянул Олесе и Покровскому по веточке-шампуру, на каждой из которых красовались и источали дымно-пряный аромат пять жирных кусков.
– Во рту тают! – промычала в восторге Олеся, ворочая языком горячую свинину.
– Да-а, – протянул, причмокивая Покровский, – почти, как у Карена.
На фольге согрелась знаменитая жареная картошка.
– Красота! – вдохнула полной грудью чистейший ночной воздух Олеся и посмотрела на небо. – Вот с этих звёзд он и упал…
Небо было ясным, над головами путешественников мерцал Млечный путь.
– Хочется выпить и чуда… – задумчиво произнесла Олеся. – Только настоящего. Мне иногда кажется, что мой дом – там… – и она указала пальцем на звездное небо. – Причём, так ясно кажется… Вы только представьте. Вот та звезда, в созвездии Лебедя – Денеб. До нее больше тысячи световых лет, а она вот, прямо у нас перед глазами. А между нами – пропасть, бездна… А всё равно, она – вот.
– Все мы дети Вселенной, и все мы – песчинки в звёздном море, – неожиданно для себя и для всех изрёк Вася.
«Кровь олигарха» и «Судьба Рогозина» превращали чудесный вечер на берегу загадочного озера под усыпанным звёздами небом в настоящую сказку. Все, даже профессор Покровский, чувствовали, что космос полон жизни, что он не может быть мёртвым. Слишком уж он колоссален. И что абсолютно все события, происходящие на маленькой звёздной пылинке под названием Земля, подчинены неизвестным законам и силам, которые примитивный человеческий мозг не в состоянии даже вообразить.
Картошка от чудо-повара вызвала новую волну восторга.
– Девственность свою бы отдала, чтобы так научиться готовить картошку! – облизывая пальцы, произнесла пьяная Олеся.
– Да, – согласился Покровский, – повар – Бог!
Вася тем временем реанимировал костёр.
– Надо бы еще веток, а то замёрзнем ночью, – сказал он.
– Не замёрзнем, – ответил Покровский. – Как ты посмотришь на то, чтобы развести таёжный костёр?
– Который горит внутри ствола дерева?
– Да.
– Было бы прекрасно, но тут нет упавших деревьев, и даже если бы были, то нам нечем их рубить.
– А ну пойдём, – Покровский похлопал Васю по плечу.
Он вынул из рюкзака электромагнитный топорик и направился к лесу. Выбрав небольшую сосну, он ткнул в неё пальцем:
– Эта сгодится?
– Эту мы таким топориком до утра будем рубить, – весело ответил Вася.
– Смотря кто будет рубить, – загадочно произнёс Покровский.
С этими словами он размахнулся и к изумлению Васи одним ударом перерубил дерево.
– Толкай! – крикнул он обалдевшему шофёру.
Вася упёрся в ствол, и сосна с треском завалилась на песчаный берег.
– А это как?.. – не понял Вася.
– А сейчас мы её располовиним.
Покровский еще одним ударом разрубил упавшее дерево пополам.
– Это что за топор?! – выпучил глаза Вася.
– Это секрет, – ответил Покровский и приложил палец к губам. – Попробуй. – И он протянул топорик Васе, незаметно нажав кнопку на рукоятке.
Вася рубанул по стволу, но отколол лишь пару щепок.
– Не понял…
– А ну-ка дай, – сказал пьяный и весёлый Покровский и взял топор.
Он размахнулся и одним ударом перерубил ствол в том самом месте, где ударил Вася. Вася в изумлении разинул рот. Покровский рубанул еще пару раз, разделив сосну на подходящие по размеру поленья. Потом он отрубил от поленьев толстые лапы.
– Понесли, – сказал он растерянному Васе.
Олеся сидела у костра и смотрела в небо. Покровский положил поленья в костёр, а лапник разложил на песке.
– Теперь будем спать, как в лучших отелях мира. Предлагаю за это выпить.
Вася разлил остатки алкоголя, и под последние куски шашлыка и шум ветра «Кровь» и «Судьба» исчезли в глубинах Вселенной.
Когда утреннее Солнце только-только выглянуло из-за макушек сосен и осветило первыми лучами берег, Покровский открыл глаза. Олеси рядом не было. Невдалеке, подкатившись вплотную к выгоревшему бревну, спал Вася. На часах было около шести утра. Покровский поднялся с лежанки и направился к озеру. Подойдя к воде, он увидел, что метрах в двадцати от берега дрейфует Олесино тело. Покровский умылся и, зачерпнув в ладонь горсть мокрого песка, метнул в озеро. Песок разлетелся брызгами и как пулеметная очередь осыпал ноги девушки. Олеся подняла голову, улыбнулась и поплыла к берегу. Покровский с тревогой обернулся. Вася мирно спал, пропуская очередное зрелище в лучах восходящего солнца.
– Иван Моисеевич, – прыгайте ко мне, вода теплейшая! – крикнула Олеся, и её крик разнёсся в утренней тишине по всему берегу.
Покровский махнул рукой. Олеся вышла на берег, подняла руки вверх и потянулась. Рядом с Покровским раздался глубокий вздох. Покровский оглянулся. За его спиной стоял разбуженный Олесиным криком Вася и не сводил глаз с голой аспирантки.
– Я пошла пописать, – начала Олеся, – села у воды, чувствую, вода прямо горячая. Ну и не удержалась, залезла.
«Нудистка хренова», – со злостью подумал Покровский.
Олеся повернулась к мужчинам задом и, разбежавшись, нырнула в озеро, подняв кучу брызг.
– Эх, жаль плавать не умею… – с тоской в голосе проговорил Вася.
«Слава богу» – подумал Покровский, а вслух произнёс:
– Один вот так тоже пошел за ней в воду…
– Ох ё-моё, я и забыл, кто она… – опомнился Вася.
Он еще немного посмотрел на Олесину голову, торчащую из воды, и вернулся к месту ночлега. Вместе с Покровским они реанимировали костер и разогрели остатки шашлыка и картошки.
Олеся тем временем вышла из воды, прошлась несколько раз туда-сюда по берегу, сделала «Колесо», воздушный шпагат и завершила выступление прыжками на месте из арсенала американского спецназа. Потом она надела москитник и очень довольная села завтракать. После утреннего купания и зарядки на свежем воздухе лицо её светилось здоровьем и желанием утреннего секса.
В 9 утра фура с путешественниками вернулась на трассу и продолжила путь по заранее намеченному маршруту.
Глава 11. Тридцать три шага после смерти
Святослав зачем-то сосчитал шаги. Тридцать три. Странно… Ему сейчас тридцать три года. Что это означает? Совпадение? «Что-то, верно, означает», – решил он.
Он стоял на вершине холма. Справа шумела знакомая с детства осиновая роща, слева вдоль всего поля тянулся густой лес, а прямо перед ним едва различимая в траве виднелась тропинка, уходящая за горизонт. Эта картина вызывала такое умиротворение, что если бы у Святослава спросили, рай ли это или еще нет, то он бы ответил, что идти по этой тропинке вечно – это и есть райское блаженство. Кругом всё было наполнено спокойствием, свободой и было дышало детским беспричинным восторгом.
Святославу захотелось посмотреть, одобрил ли отец его поступок. Он оглянулся.
И понял, что грибник был прав… Позади него до самого горизонта простиралось поле, по обеим сторонам которого сплошной зелёной стеной стояли деревья. Ни деревни, ни холма, ни пути обратно больше не было.
«Вот теперь я умер. – подумал Святослав. – Как все просто. Была дорога с холма назад, а теперь ее нет». Но насторожило его другое. Он вдруг понял, что ему совсем не хочется назад. Он почувствовал, что его земная жизнь осталась где-то очень далеко и превратилась в воспоминание, туманное и совсем неинтересное.
Святослав решил, что этому нужно противостоять. В конце концов, он не простой смертный и не имеет права вот так просто расставаться с жизнью. Как бы хорошо здесь не было, он должен выполнить то, зачем пришел. И пока он не найдет Лену, он не заслуживает всех этих прелестей загробной жизни.
Он старательно стал вспоминать подробности минувших событий: лабораторию, друзей, свой ночной эксперимент с Бочкарёвым и поиски флешки под руководством майора. Через некоторое время он почувствовал, что земные заботы снова стали ближе. Святослав решил думать о прошлой жизни постоянно, чтобы окончательно не потерять память.
Он ступал по мягкой траве и в который раз поражался необыкновенной силе запахов, в десятки раз более резких, чем при жизни, и одновременно в сто раз более мягких и успокаивающих. Казалось, он чувствовал, как пахнет каждая отдельная травинка и чем ее запах отличается от соседней. Наслаждаясь ароматами райских разнотравий, он шел и вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть на горизонте хоть что-то отличное от однообразного пейзажа, но по обеим сторонам бескрайнего поля тянулся лес и уходящая вдаль еле заметная тропинка.
«Похоже, эта дорога бесконечна, – подумал Слава, – а что будет, если я сверну? Верно, что-то должно измениться.
Он сошел с тропинки и направился к лесу.
«Интересно, что это за лес и куда он меня приведёт? Куда-то за границу моей памяти?»
Углубившись в заросли, Святослав побрел по густой траве мимо молодых берёзок. Всё вокруг было залито мягким солнечным светом и очень напоминало обычную подмосковную рощу. Святослав вспомнил, как в детстве он каждое лето ходил со своим дедом за грибами, когда отдыхал на даче под Звенигородом. Золотое было время. В Сверчково у отца ему приходилось копать, пилить и косить, напрягая все свои детские силы, а на даче у деда был ежедневный праздник праздной и беззаботной жизни. Подъем в двенадцать дня, завтрак, совмещённый с обедом, купание в пруду, велосипед, игра в мяч с соседской девочкой в умопомрачительно коротком платьице, а вечером за многочасовой чайной церемонией семейный турнир по подкидному дураку до четырёх утра. Не удивительно, что на даче он предпочитал проводить все лето, а в деревню выезжал редко и неохотно.
, Святослав шел, предаваясь воспоминаниям, и наслаждался свежими лесными ароматами. Вдруг он заметил, что местность стала ему как будто знакома. Еще через пару десятков шагов он понял, что находится в окрестностях дачи его деда. Воспоминания переместили его на сотню километров от Сверчково.
«Очень интересно, – подумал Святослав, – значит я под Звенигородом. Но зачем я тут, ведь дача уже много лет стоит пустая, дед умер. Неужели я и с ним встречусь?»
Вскоре Святослав выбрался из леса и, перепрыгнув через небольшой заросший репейником окопчик, оставшийся с военных времен, зашагал по знакомым дорожкам мимо дачных домиков, опоясанных невысокими деревянными заборчиками. Последнее время улицы Звенигородского СНТ были пустыми, дачники предпочитали сидеть по домам, отгородившись от мира и соседей двухметровыми листами профнастила. А двадцать лет назад в этом садовом товариществе кипела жизнь. Вот и сейчас Слава увидел, что на песчаных дорожках играют дети, юные дачницы в полупрозрачных купальниках идут парочками в направлении пруда, который в земной жизни уже лет пятнадцать как превратился в болото, на небольшой полянке у общественного колодца две женщины в бейсболках играют в бадминтон. У Славы создалось впечатление, что он попал в счастливый мир своего детства..
«Интересно, кто все эти люди? Они тоже мертвые? – подумал Святослав. – Никого из них не знаю… Но как же тут хорошо!…»
Он прошел мимо продуктового магазина, от которого пахло пивом и молоком, и свернул на дорогу, ведущую к участку деда. Он готов был увидеть заброшенный сад, заросший лопухами и крапивой, покосившийся дом без стёкол и крыши, но его взгляду неожиданно предстал крепкий зеленый забор, а за ним… Сад цвел, ровненькие аккуратные грядки вели вглубь участка, где сквозь густые ветви яблонь и черноплодки виднелся свежепокрашенный двухэтажный домик. Недалеко от песчаной тропинки, ведущей к домику, между грядок сидели на садовых скамеечках две женщины, неподалеку от них молодой мужчина с черных шортах и голым загорелым торсом пилил бревно. Святослав даже предположить не мог, кто все эти люди и почему их так много. Он открыл калитку и ступил на садовую дорожку, вдоль которой росли сливовые деревья, образуя из веток зеленую арку над головой.
Слава подошел к женщине в темном платье в горошек, сидевшей к нему спиной. Женщина обернулась. Это была его бабушка. Точно такая же, как двадцать пять лет назад. Только сейчас она была живая. Она протянула ему ладонь, в которой была горсть клубники.
– Поешь, давно не ел клубничку с огорода, – сказала бабушка так, как будто они расстались вчера.
Святослав сразу вспомнил ее голос, который слышал последний раз, когда ему было восемь лет. Он взял клубнику из теплой ладони и положил в рот. Клубника оказалась невероятно сладкой и вкусной.
«Если я останусь здесь навсегда, – в который раз подумал Святослав, – это будет рай».
Как бы услышав эту мысль, обернулась и вторая женщина. Слава с удивлением увидел, что это была его мама. Только очень молодая. Но его мама еще жива и вполне здорова! Что за ерунда.
Мама заулыбалась.
– Славочка, – сказала она радостно, – проходи! – Она встала со скамейки и обняла его. – Пошли в дом.
Тут обернулся и мужчина. Слава узнал его. Это был мамин брат, дядя Алик. Он умер еще раньше бабушки от кровоизлияния в мозг. Дядя Алик подошел к Славе, пожал ему руку и потряс за плечи.
– Ух, какой крепкий, – сказал он, – хорошо!
Удивлённый и растерянный Слава последовал за мамой, поднялся на крепкое, пахнущее свежей краской крыльцо, и прошел на террасу. Там, за большим круглым столом, покрытым белой клеёнчатой скатертью, сидел его дед, Рейнгольд Карлович, умерший семь лет назад, и резал зелень для салата.
– Вот кто к нам пришел! – весело сказала мама. – Сейчас будем обедать. Садись на свое любимое место.
Слава не помнил, где было его любимое место, и сел на свободное, напротив окна. Стол был уставлен пустыми тарелками, в центре стояла корзинка с хлебом, соль, перец, розетка с чесноком и бутылка подсолнечного масла. Рядом с Рейнгольдом Карловичем дымилась в ожидании своего часа большая кастрюля с борщом. Все было, как раньше, в далёком детстве, аппетитно пахло мясом, вареной картошкой и зеленью.
«Интересно, – подумал Слава, – неужели здесь можно употреблять пищу? Откуда она? Откуда мясо? Разве здесь можно убивать уже убитых животных?»






