Посланник

– Вот и Святослав к нам пожаловал, собственной персоной – сказал Рейнгольд Карлович, мелко нарезая толстый пучок укропа. – Так сказать, почил в бозе.

– Ну и хорошо, – сказала мама, и поставила на стол большое блюдо с тушеным мясом, – нам веселее будет.

– Вам-то веселее, – пробурчал Слава.

– Тебе здесь не нравится? – спросил Рейнгольд Карлович.

– Здесь так хорошо, что я бы тут насовсем остался, – ответил Слава.

– Останешься, – без капли сочувствия проговорил Рейнгольд Карлович, и Славе стало не по себе от таких слов.

– У меня вообще-то были другие планы, – недовольно ответил он.

– У всех у нас были другие планы, – сказала мама и поставила на стол тазик с вареной картошкой.

– Так, а я не понял, – перебил ее Слава, – а почему ты здесь, ты же еще жива!

– Это пусть тебе академик объяснит, – сказала мама, кивая в сторону Рейнгольда Карловича, – он у нас специалист по объяснениям.

– Зачем объяснять, – ответил Рейнгольд Карлович, накладывая густой борщ в большую тарелку огромным половником, – помрёт – сам поймет.

– Опять начинается, – возмутился Слава, – то помер, то не помер! Кто мне, наконец, объяснит, я умер или нет!

– Умер, но не помер, – многозначительно поднял палец вверх Рейнгольд Карлович, – ибо как говорил мой тезка Рене Декарт, «я мыслю, значит, я существую».

– Это я уже понял, что я существую. Но… Но больше я ничего не могу понять…

В дом вошли бабушка и дядя Алик. Бабушка поставила на стол миску с клубникой, аромат которой перебивал запах мяса. Мама принесла с кухни помидоры, свежие огурцы, зеленый перец, красную рыбу и села за стол. Запах от всех этих загробных продуктов был намного сильнее, чем в реальном мире, и Слава в который раз засомневался, какой из миров настоящий. Он обратил внимание, что совсем не хотел есть, но уминая тушеное мясо и политую пахучим подсолнечным маслом картошку, он испытывал такое наслаждение, как будто голодал целый день.

– Вкусно? – спросил Славу дядя Алик, широко улыбаясь. – Я смотрю, аппетит у тебя хороший, сразу видно – спортсмен!

– Слава богу, что не в бокс его отдали, – сказала мама, – а то бы ему тоже голову отбили.

– Да, мог бы я еще пожить, если бы не тот бой с Королевым в Сокольниках, – весело сказал дядя Алик, – но я не мог отказать Огуренкову, уж очень он меня просил, да и не принято у нас было отказывать тренеру.

– Грушу он из тебя сделал, подлец, – сказала бабушка. – Еще раз сюда попробует прийти – не пущу.

– Не мешай человеку замаливать грехи, – сказал Рейнгольд Карлович, хлебая борщ, густо посыпанный укропом.

– Действительно, – согласился дядя Алик. – Я на него давно не сержусь. Да и никогда не сердился. Спорт есть спорт.

– Да ты ни на кого никогда не сердился, – махнула рукой бабушка.

– Почему так дом запустил? – сердито спросил Славу Рейнгольд Карлович, щедро сдабривая борщ красным перцем, – пол провалился, крыльцо сгнило.

– А деньги мне откуда взять на ремонт? – возмутился Слава. – Я научный сотрудник, а не глава Пенсионного фонда.

– Да есть у тебя деньги, просто тратишь ты их не на то…

– Ладно, что напал на человека, – вступилась мама, – не может же он, в самом деле, все деньги вбухивать в этот дом.

Слава не стал спорить, он и сам часто переживал, что в его финансовых планах дача всегда занимала последнее место.

– Так почему ты здесь? – опять спросил он маму, сменив тему. – Ты же еще живая.

– Но это же ненадолго – улыбнулась мама.

– Насколько не надолго? – насторожился Слава.

– Реня, объясни ему, наконец, что ты вцепился в эту кастрюлю с борщом? – возмутилась мама.

– Отстань, – отмахнулся Рейнгольд Карлович и долил борщ в тарелку прямо из кастрюли.

– Она здесь, потому что старенькая и часто думает о смерти… – ответил за него дядя Алик. – Мы – это наши мысли.

– Вы – в смысле, мёртвые? – не понял Слава.

Рейнгольд Карлович, услышав это, сердито посмотрел на Славу.

– Много вопросов задаёшь, – недовольно сказал он. – И все глупые.

– Я хоть и не академик, как некоторые, – неожиданно для себя огрызнулся Слава, – но сделал такой прибор, о котором вы, доктора наук, только мечтать могли.

– А зачем ты его сделал? Зачем он нужен? Не подумал?

– А зачем ты с Сахаровым водородную бомбу сделал?

– Это он её сделал. Я занимался более важными вещами. Но это всё не имеет значения, – ответил Рейнгольд Карлович, – как и твои глупые вопросы.

– Но мне же интересно, как вы здесь живёте!

Рейнгольд Карлович не ответил. Слава посмотрел на сидящих за столом родственников. Они молча ели, не обращая на Славу внимания.

– Тут так всё реально… Я уже сомневаюсь, где настоящая жизнь, здесь или там? – продолжил допытываться Слава.

– Не там, и не здесь, – наконец ответил Рейнгольд Карлович.

– А где?

Дед не отреагировал на вопрос.

– А что тогда здесь? – Слава обвел взглядом террасу. – Расскажите!

– Зачем тебе? Когда ты вернёшься, ты всё забудешь, – ответил дед.

Это было еще одно обстоятельство, которое не давало покоя Славе. С одной стороны, такое категоричное утверждение деда о том, что он вернётся, не могло не радовать, но с другой стороны Слава понимал, что даже если найдет Лену и узнает у неё всё, что требуется, сохранить воспоминания о пребывании в загробном мире ему вряд ли удастся.

– А никак нельзя, чтобы не забыть? – без особенной надежды спросил он.

Рейнгольд Карлович на мгновение поднял глаза и усмехнулся.

Слава посмотрел на дядю Алика.

– Если разрешат, – ответил тот с улыбкой.

– Кто? Бог?

Дядя Алик махнул рукой, показав, что это долго объяснять.

– Понимаете, мне здесь обязательно надо найти одного человека… – не отставал Слава.

Ему никто не ответил.

– Её зовут Лена.

– Не убежит от тебя твоя Лена, – равнодушно произнес Рейнгольд Карлович.

– Это хорошая новость, – сказал Слава. – Может, подскажете, как с ней здесь встретиться?

Ответом снова было молчание. Славу несколько оскорбила такая реакция.

– Я жизнью рискнул ради этой встречи, не хотите мне помочь?

– Ты здесь не за этим, – ответил Рейнгольд Карлович.

– А зачем?!

– Потом поймешь.

– А что мне делать сейчас?

Рейнгольд Карлович жестом показал на стол с едой.

– Знаешь, я неплохо питался и при жизни, – с некоторым раздражением сказал Слава, – хотя еда здесь невероятно вкусная.

– Это потому что ты недавно умер.

– И какая связь? – не понял Слава.

Рейнгольд Карлович продолжал безучастно хлебать борщ, вылавливая плавающие в его глубинах куски белого хлеба. Славе показалось, что дед устал от вопросов и теперь придется ждать, пока он поест, а может еще и поспит, прежде чем продолжит говорить, но Рейнгольд Карлович поднял голову:

– Ты имеешь понятие о том, что такое энергия?

– Об этом никто не имеет понятия, – удивился такому повороту беседы Слава.

– Это потому что в ваших НИИ остались одни бараны вроде академика Когана, – Рейнгольд Карлович недовольно посмотрел куда-то мимо Славы. – А что такое электрон, ты, я надеюсь, понимаешь?

– Насколько мне известно, это тоже неизвестно, – ответил Слава, – единственное, что я могу сказать, электрон это такой шарик, который имеет массу и плотность, то есть обладает свойствами частицы. Но в то же время он имеет длину волны – характеристику энергии, то есть электрон одновременно и частица, и энергия. А так как нельзя быть одновременно и частицей, и энергией, то среди учёных есть два мнения: электрон – это частица и электрон – это энергия.

– А если есть два мнения об одном и том же, то где истина?

– Посередине, – уверенно ответил Слава.

– Глупость, – пробурчал Рейнгольд Карлович. – Истина никогда не лежит посередине. Истинны одновременно два мнения. А потому электрон – это и частица, и энергия.

– Как же такое может быть?

– Просто. Чем жидкость отличается от твердого тела?

– Твердое тело имеет форму, – немного подумав, ответил Слава, – а жидкость не имеет форму и принимает форму сосуда. Это и школьник знает.

– Так значит капля воды – не жидкость? Она же имеет форму – форму капли. А на твердой поверхности форму шара.

– Ну… Значит.. значит это определение жидкости не верно, – заключил Слава.

– Оно не полно. При определенных условиях жидкость может иметь характеристики твердого тела, оставаясь при этом жидкостью. Так же, как и энергия. Если её сильно сжать, получится настолько плотный сгусток, что он будет иметь и массу, и плотность, то есть характеристики твердого тела.

– То есть электрон – это очень плотно сжатая энергия?

– Конечно.

– Материя состоит из электронов… Получается, что материя – это энергия? – сделал вывод Слава.

Рейнгольд Карлович кивнул.

– То есть материального мира нет?!

Слава посмотрел на сидящих за столом в ожидании ответа.

– Энергия имеет много состояний, – задумчиво произнёс Рейнгольд Карлович. – Материя – одно из них.

– А вы здесь – какое состояние?

– Придёт время, узнаешь.

– А когда оно придёт?

– Когда умрёт твой мозг.

В сознании Славы в очередной раз шевельнулась слабая надежда, что он еще немного, но жив.

– И что случится, когда он умрёт?

Рейнгольд Карлович презрительно хмыкнул и принялся за тушеное мясо, потеряв к Славе всякий интерес. Слава перевёл взгляд на дядю Алика, а потом на маму и на бабушку. Но все они молчали.

Слава в упор посмотрел на деда:

– Что тогда будет?

Рейнгольд Карлович сердито промычал:

– Тогда всё узнаешь.

– А мозг разве не инструмент познания?

Рейнгольд Карлович тяжело вздохнул, как будто услышал невероятную чушь на экзамене от безнадёжного студента, и разочарованно покачал головой.

– Хотя есть версия, – быстро поправился Слава, – что мозг – это некая антенна, которая просто улавливает знания из информационного поля.

– Чего же она тогда у тебя не улавливает? Всю дорогу вопросы задаешь.

– Потому что у большинства людей эта антенна не работает, заблокирована мясом и алкоголем. А вот у гениев она функционирует, поэтому они совершают открытия, а на самом деле просто черпают информацию из Поля.

– А почему же тогда, если сильно ударить по этой «антенне», открываются сверхспособности?

–Может, по принципу старого телевизора? Долбанул по нему, и он заработал!

Рейнгольд Карлович махнул рукой и продолжил наслаждаться тушеным мясом.

– Потому что мозг – это барьер, который не улавливает, а блокирует информацию из Поля, – ответил за него дядя Алик, – поэтому при травме головы какая-то область мозга перестаёт выполнять блокирующую функцию, и через эту брешь просачиваются знания или способности.

– Ты уверен?! – не поверил Слава

Дядя Алик улыбнулся и развел руками.

– Зачем же тогда человеку мозг, в наказание?

– Нет. Это выбор. Или быть частью информационного мира, или иметь тело, но не иметь доступа к информации. А проникновению информации из Поля мешает движение электрического заряда по нейронам. Как оживленное движение машин на дороге мешает её перейти.

– Чего только не узнаешь о мозге, когда он отключится… – в задумчивости произнес Слава. – Но только я никак не могу понять, вот ты говоришь – сверхспособности. Ванга, например, видела прошлое и будущее. С прошлым понятно, но с будущим? Как в информационном поле может быть информация о том, что будет, если будущее еще не наступило?

– Будущее уже есть. Только это не будущее, – отвлёкся от тарелки Рейнгольд Карлович. – Время – как библиотека. Стоят ряды с книгами. Там, впереди, книги о будущем, а сзади о прошлом. Но все эти книги – в настоящем.

– То есть то, что будет, уже есть заранее? А времени, получается, вообще нет?

– Время есть, но в нём, как и в пространстве, нет ни переда, ни зада. В пространстве перед там, куда повернуто лицо. А повернись в обратную сторону, то там, где был перед, будет зад. Это всё относительно: перед и зад, прошлое и будущее. Все события существуют одновременно, а человек перемещается от одного события к другому так же, как он перемещается в пространстве от одного столба к другому. Но это не значит, что того, второго столба еще нет. Он существует одновременно с первым, просто до него еще не дошли. Так что время течет только относительно наблюдателя.

– Это что же получается, что весь мир создан сразу, от начала и до конца?

– Конечно.

– Как такое возможно? Как возможно при создании мира сразу запланировать все его события и даже его конец?

– Очень даже возможно. И ты сам много раз так делал.

– Я?!

– Ты, ты. Ты ведь играл на бильярде.

– Играл.

– Перед тем, как ударить кием в определённое место шара, ты же заранее знаешь, каков будет его путь и конечная точка? Это же можно рассчитать? Мастера это делают с абсолютной точностью. Они просто умеют использовать законы физики. А мир создал Мастер.

– Фантастика… – поразился Слава. – Ты хочешь сказать, что абсолютно всё в этом мире идёт по плану?

– Абсолютно.

Слава задумался.

– И ничего нельзя изменить? – спросил он.

– Кто ты такой, чтобы менять созданное Богом, – угрюмо ответил Рейнгольд Карлович.

– Но ведь частичка Бога в каждом из нас! – не согласился Слава. – И Бог создал меня по своему образу и подобию. Значит я тоже в некотором смысле Бог.

– Человек – это частица Бога, как капелька воды – частица океана. Все люди: и умершие, и еще не рождённые – это и есть Бог. Их тела – тело Бога, их сознание – это сознание Бога. Человек создан по образу и подобию Бога. Он тоже состоит из маленьких частичек – клеток. Эти клетки каждую секунду миллионами отмирают, а на их месте рождаются новые. Но человек этого не замечает, он живёт, несмотря на миллионы смертей внутри него. Потому что смерть клеток – это залог жизни всего тела. Чем больше клеток умрет в мышце под действием спортивной тренировки, тем больше родится новых клеток, и мышца станет сильнее. Это ответ на вопрос, почему Бог допускает убийства и войны. Человечество воюет и убивает всю свою историю, но посмотри, людей, несмотря на это, стало больше.

– Но если мы не чувствуем клеток внутри нас, значит и Бог не чувствует нас. Значит, в молитвах нет смысла?

– Если один человек просит Бога, заметит ли Бог? Заметишь ли ты, если одной клетке твоего тела плохо? А вот если миллионы клеток станут молить о помощи – ты почувствуешь боль. Раньше молились все вместе, хором, и Бог слышал. А теперь нет…

– И не молитесь, и не поминаете, – грустно произнесла бабушка, – поэтому нам плохо Тут, а вам плохо Там.

– Почему вам плохо тут? – удивился Слава.

– Потому что мы – это мысли.

– И что?

– Вот объясняешь ему, объясняешь, – возмутился Рейнгольд Карлович, – а всё мимо…

– Мысль – это энергия, – разъяснил дядя Алик.

– Это я уже понял.

– Ты никогда не задумывался, почему в церкви заказывают поминальные службы?

– Это когда пишешь на листочке имена, а поп потом их просто перечисляет при молитве? – уточнил Слава.

– Да.

– Не задумывался, но этот странный обычай меня всегда удивлял. Какой в этом смысл?

– Вот ты о еде упомянул, мол, она здесь очень вкусная. Вкус еды – это тоже энергия. Ты только что умер, о тебе сейчас думает много людей, поэтому энергии у тебя много, а значит, всё вокруг тебя ярко и радостно.

– А у вас уже не так? – встревожился Слава.

– Нет… – покачал головой дядя Алик.

– То есть, – после некоторых раздумий продолжил Слава, – лучше всех здесь живётся Пушкину, Толстому… Всем, кто очень известен?.. А Иисус Христос так тот вообще – живёт, как Бог?

Дядя Алик кивнул.

– Но постойте, где же тогда справедливость? – возмутился Слава. – Ведь Гитлера, например, тоже помнят миллионы. Ему тоже здесь хорошо?!

– У плохих воспоминаний дурная энергия, – сказал дядя Алик.

– А, понятно, «О мертвых либо хорошо, либо ничего», – догадался Слава. – И как это здесь проявляется?

–. Пища отвратительна на вкус, кругом зловоние, страх, уныние, боль … Душа скитается одна, отвергнутая родственниками. И так вечно, пока Там не забудут.

– И что будет, когда Там забудут?

– Смерть.

– Здесь?!

– Смерть Здесь – это рождение Там…

– То есть, чтобы вернуться, я должен умереть?!

– Тебе пора… – вдруг сказала бабушка.

– Куда пора?

– Туда, – она улыбнулась и показала на лестницу, ведущую на второй этаж.

– А что там? – насторожился Слава.

– Иди, тебя ждут.

Слава в недоумении встал из-за стола. Там, на втором этаже дачного домика, были две детских комнаты, его и Олеси. Он поднялся по деревянным почти вертикальным ступенькам и неожиданно оказался в мире своего детства. На полу были раскиданы старые игрушки, как будто он, маленький, только что играл здесь, пока его не позвали перекусить жареной картошкой и килькой в томатном соусе.

Слава заглянул за угол стены, отделяющей лестницу от одной из комнат, и сквозь ажурную деревянную решетку увидел, что на его детской кроватке сидит высокий седой старик с аккуратно подстриженной бородкой. Слава вгляделся в его лицо. Оно показалось ему очень знакомым, но он мог поклясться, что никогда не видел его раньше.

– Здравствуй, Слава, – сказал Старик.