Вековуха. Беляна из рода Рарога

– Всё… всё. Будет слёзы лить…– проговорила я, вставая на ноги. – Она бы не хотела, чтобы мы тут сопли распускали. Лучше помоги мне… одна не управлюсь.

Волк развернулся и умчался в темноту леса, только кусты слегка дрогнули за его лапами. Я вздохнула и вернулась к работе.

В лес я ходила шесть раз. Каждый раз приносила по три вязанки хвороста. За весь день, я так и не присела. Что уж говорить о еде. Дотемна мне уже не успеть…

Я разложила хворост на ровной полянке, сделала ложе из рубленых дров, которые были заготовлены к зиме, разложила хворост внутри и снаружи. Ещё бы три вязанки принести…

Я встала на ноги, осмотрела будущее место погребального костра. Скромно.

Затем я вошла в избу и взяла Ясву на руки. Она будто ничего не весила, такая лёгкая стала. Я с лёгкостью перенесла её на деревянное ложе. Украсила папоротником, цветами, и лентами.

Вдалеке, где-то в глубине леса протяжно завыл волк. Я обернулась на его зов и увиденное, заставило меня застыть на месте. В сумерках, из тёмного леса, ровным строем выходили странные существа. Каждый нёс небольшую охапку хвороста. Они проходили мимо меня, подходили к Ясве, кланялись и оставляли хворост. Среди всех кто пришёл, были лешие, кикиморы, мавки…и ещё много кто, кого я даже не знала. Вскоре погребальный костёр стал настолько высоким, что тела Ясву уже просто не было видно. Ко мне подбежал волк, держа в зубах яркий цветок, который источал тёплый свет, словно был искрой из костра. Я хорошо знала, этот цветок – это был Стёпка—огонёк. Много раз его видела.

Я взяла цветок из пасти волка и, подойдя к хворосту, положила его сверху. Искры вспыхнули сразу же. Огонь занялся такой сильный, что пришлось отойти дальше. Жар от костра обжигал лицо, было больно глазам, но я стояла и смотрела…

Свет от костра освещал всю округу и в круге света были только я и волк. Лесная нечисть стояла за кругом, потому что нельзя было к живому огню подходить. Спалит.

Костёр пылал, танцевали языки пламени, как живые, сыпал искры в разные стороны, словно светлячки, поднимались в небо и гасли…

До самого утра горел погребальный костёр. А когда стало всходить солнце, на поляне была только гора пепла. Лесная нечисть так же тихо ушла обратно в лес.

Я собрала все, что осталось от костра в берестяной короб, и развеяла с вершины утёса, над мрачным лесом, который тихо горевал вместе со мной.

В этот день я просто лежала на лавке, уткнувшись носом в стену, и старалась заснуть, чтобы забыть, провалится в темноту и не помнить, не видеть, не чувствовать.

Сон сморил меня неожиданно для меня самой. А когда я проснулась, то ещё долго лежала и смотрела на потолок, будто боялась нарушить ту тишину, которая царила в избе.

Но будет уже…

Ясва бы мне сейчас нагоняй устроила за то, что ничего не делаю. Травы надо засушить, грибы к зиме приготовить, мазь по баночкам разложить, да убрать…много дел.

Я встала с лавки, преодолевая непонятную мне усталость. Словно часть души с корнем выдернули. Я и правда чувствовала себя деревом, которое выдернули да бросили.

В этот момент в двери вошёл высокий мужчина. Не многим старше меня. На лице два косых шрама, волосы длинные чёрные, в хвост убранные, в простой рубахе, безрукавке тканной, да штанах темных не по телу. Скорее всего, чужие. Ноги босые были.

Я обвела мужчину взглядом. А потом снова посмотрела в его лицо. Глаза знакомые. Вот и сбросил волк свою шкуру…

– Здравствуй, – проговорил он хрипло. – Признала?

– Ну, здрав буди, волк. Что же заставило тебя ко мне человеком придти?

– Сам не знаю. Просто понял, что надо. Негоже тебе тут одной всем заниматься. Тяжело будет.

Я прошла к столу и села. Рукой указала мужчине сесть напротив. Он послушно сел за стол, но в глаза мне почему-то не смотрел.

– Как зовут тебя?

– Маар.

– Вот и познакомились… – слабо улыбнулась я. – А то всё волк да волк. Ну что же, раз ты решил открыться мне, то надеюсь, больше не будешь пропадать.

Но Маар ничего не сказал. Только кивнул как-то отстранённо.

И день прошёл в простых домашних делах. Маар натаскал мне воды, мы перебрали травы, подвесили их на балки под потолком, занимались грибами.

Я изредка поглядывала на мужчину. Он молчал почти всё время. Лишь иногда что-то спрашивал.

Я не могла сказать, был ли он красив и пригож. Было в нём что-то надёжное и доброе. Глаза чистые и открытые. Но очень грустные. Был он высоким. Меня выше на целую голову. По избе ходил, пригибаясь, чтобы не задеть балки. И ещё я часто смотрела на его руки. Ладони натруженные, но белые, с полосками мелких шрамов, и длинными пальцами.

На меня он не смотрел вовсе. Может, не привечал до сих пор. Может, боялся. Молча, выполнял просьбы, словно я ему госпожа какая.

Вечером, пока мы трапезничали, я отвлеклась на плетение нового пояска-оберега для Маара. Он заинтересовано смотрел на меня и вдруг спросил.

– Зачем это?

– Тот, который я сделала, поди мал тебе будет. На волчьей то шее, понятное дело сходился, а сейчас куда его?

– С собой ношу. Вот.

Маар достал короткий поясок из кармашка. Уже потемневший от земли и травы. Я посмотрела на мужчину и улыбнулась.

– А тот, который я делаю, на пояс наденешь. А этот можно на руку сладить. Чтобы не в кармане.

Маар кивнул и снова углубился в думы, ел молча. Я заметила, что он тоже поглядывает на меня изредка, изучает. Взгляд его внимательных зелёных глаз можно было чувствовать на себе, как легкие осторожные прикосновения. А может, он думал, что я его пугаюсь? Потому и помалкивает, не смотрит, не хочет страшить ещё больше?

Когда мы закончили с едой, Маар убрал со стола. Мужчина открыл дверь избы, и я тут же встрепенулась.

– Куда ты?

– Пройдусь. Я недолго.

– Хорошо… я дождусь. Не буду пока ложиться.

Он как-то странно кивнул и вышел за дверь.

Лучина горела ровно, давая достаточно света для рукоделия. Пальцы мои уже знали, что надобно делать, и быстро сплетали ниточки друг другом, переплетаясь, и стягиваясь в хитрый узор. С узором вплетался и мой наговор от всякого зла, беды и болезни.

Маара не было долго. Я уже начала переживать. Как бы ни случилось чего… хотя, когда он волком уходил в леса, его тоже не было долго. Тогда я так не тревожилась.

Я закуталась в платок, и вышла из избы. Кругом царила ночь, шелестел ветер в траве, ухали ночные птицы. Луна на небе светила так, что можно было рассмотреть каждую травинку. Я походила из стороны в сторону, пытаясь в темноте рассмотреть знакомый силуэт. Но время шло, а Маар всё не появлялся. И чего я так тревожусь? Он знает все эти места гораздо лучше меня. Не раз мы с ним ходили вместе, и он показывал мне тропы, про которые я даже не ведала.

Вдохнув глубже ночной воздух, я повернулась к избе и зашла внутрь. Я разделась до рубахи, затушила лучину и легла на лавку, закутавшись в одеяло. Тоска накатила, как огромная волна в море. Стало страшно и жутко. Я обещала себе, что больше не буду плакать и тосковать. Но не сдержала своего обещания. Мне не хватало Ясвы. Не хватало её мудрости, заботы и доброты. Малодушно я подумывала о том, чтобы вернуться обратно к родным, но как я оставлю Маара одного? Да и кто будет рад видеть меня в деревне? Поди уж все узнали, у кого я гостила все это время и чему училась. А это ещё хуже шрама на лице.

Вот так размышляя, я понемногу провалилась в тревожный сон. Изредка я вздрагивала и просыпалась, но все ещё была где-то на границе сна и яви. В такие моменты я чувствовала, что меня надёжно обнимают, тихо гладят по волосам. Я обняла теплую надёжную руку и прерывисто вздохнула.

– Спи, бельчонок… никто не тронет тебя.

И я поверила этим словам. Стало спокойно. Мерное ровное дыхание рядом со мной успокоило меня.

Утром я проснулась от тихой возни рядом с печкой. Но глаза открывать не спешила. Рука осторожно прошлась по тому месту, где раньше лежала Ясва. Наверное, приснилось.

– Беляна…?

Я встрепенулась и, вскочив на лавке, потёрла заспанные глаза. Маар стоял у печи, и держал в белой тряпице только что испеченный хлеб. Я с облегчением выдохнула.

– Плохо спала?

– Тоска накатила… маялась.

– На стол я накрыл, одевайся, а я пока из избы выйду.

Едва он произнёс эти слова, как я, не помня себя, вскочила с лавки, и успела поймать его за край рубахи. Маар удивлённо обернулся ко мне, но даже не прикоснулся, хотя его руки были почти на моих плечах, но он их отдёрнул, словно обжёгся.

– Не ходи.

– Беляна, ты что?

– Я… – слова застряли в горле, стало стыдно. А что я ему скажу? Что переживала вчера, глаза не могла сомкнуть? И скажет он мне, что глупая девка, опять себе что-то придумала.

Я, молча, отпустила рубашку и отошла в сторону.

– Ничего… прости.

Наступила неловкая тишина. Маар так и стоял напротив двери и смотрел на меня.

– Если хочешь, останусь. За печь отойду. Подглядывать не буду.

– Хорошо.

Мужчина кивнул и, пройдя мимо меня, ушёл за печь, где была его лавка.

Я тихонько отошла к кровати и села. А потом поняла, что стояла перед ним в одной рубашонке! Стыд, какой…!

Я закрыла лицо руками, чувствуя, как пылают щёки. Да что ж это я… совсем на душе неспокойно стало. Словно в холодную воду окунули.

Я быстро оделась, расплела косы, чтобы их расчесать. Гребень путался в волосах, все время норовил застрять, а дрожащие руки не желали слушаться. Я стала нещадно дёргать гребень, рвать непослушные волосы и клясть себя за эту странную слабость!

– Ну чего творишь…

Мою руку с гребнем перехватил Маар. Я так и осталась стоять столбом, пока он осторожно расчесывал мои косы. Гребешок в его руках ни разу не запнулся, не зацепился, словно волосы сами перед ним ложись ровными рядочками.

Быстрые пальцы сплели мне косу, которую он перехватил тонким тканым ремешком, со своего пояса.

– Спасибо… – тихо проговорила я.

– Не за что.

Сели мы за стол в полной тишине. Маар опять думал о чём-то своём, а я просто не хотела заводить разговор, потому что до сих пор помнила, как его руки осторожно расчесывали мои волосы.

Пока я ещё была Беляной, той самой Беляной, которая была самой красивой девицей в округе, то помню, как на ночных посиделках меня норовили обнять мужские руки. Но тогда всё было как-то по-другому. Дружков всех я знала, знала их семьи да родню. И те ласки больше как забава ребячья была. Не трепетало так сердце, словно в силки поймали.

Я мельком глянула на Маара, и тут же наткнулась на внимательный и сосредоточенный взгляд. Краюха хлеба встала поперёк горла. Я чуть не закашляла, но заставила себя успокоиться.

– Я тут подумал… надобно будет перед зимой по деревням сходить. Обереги на грядущие холода раздать. Может и выменяем что.

– У меня и шерсти столько нет… как же я столько сделаю? – удивленно проговорила я. – Вот тебе поясок доплету и всё…

– Я по дереву немного умею резать, – сказал Маар. – Сделаю.

– Здорово… у меня батюшка по дереву резать умеет. Да так складно и красиво! Гребешки делал красивые. Жалко, что не разрешила мне Ясва из дому ничего брать…

– А много ли у тебя братьев и сестёр?

– Братьев у меня пятеро. Один в деревне родной остался, а прочие разъехались. А сестра я одна у них была.

Маар вздохнул.

– Тяжело было родне дочь единственную от рода отлучать…

Я повела плечом и грустно улыбнулась.

– Уж лучше, чем смотреть, как за малую провинность людьми же и придуманную, камнями забьют. Я не сержусь…

Я кинула взгляд на Маара и тут же отвела взор. Спросить ли? Не обижу?

Однако едва я открыла рот, как в дверь с шумом влетела запыхавшаяся девичья фигурка. Я в изумлении узнала Любомиру! И как она нашла дорогу сюда?

Жена брата упала на колени, и сипло дышала от скорого бега. Маар тут же оказался около неё и поднял на ноги. Я зачерпнула воды из бочки и поднесла чашу к её рту. Неужто беда какая? А если дети заболели?! Или с Желаном чего?!

Любомира выпила почти всю чашу и помутневшими от слёз глазами, наконец, посмотрела на меня. А когда поняла, кого она перед собой видит, то снова упала на колени и вцепилась в мою юбку.

– Помоги…не оставь на погибель! Беляна…!

– Чего приключилось?! Любомира! Ну?!

– Медведь…!

В ушах зашумело от воспоминаний. Неужто тот самый медведь…?

Маар поднял женщину и усадил за стол. Я подала ей теплый отвар с травами, чтобы успокоилась и всё рассказала.

Любомира сделала пару глотков, и правда немного присмирела. Я взяла её за руку и посмотрела в глаза.

– Расскажи, всё как есть.

Любомира кивнула и стала сбивчиво говорить.

– Мужики на охоту собрались… Желан же… охотник, тоже мне! Увязался за ними. Три дня их не было. Уже все подумали, чего приключилось. А на третий день они из лесу вышли с огромным медведем. В верёвки замотали, и тащили. Я уж думала, поди, мертвый. А он… как вскочит! Мужиков здоровых раскидал, как тряпочных! И Желана…! Желана за ногу ухватил. И давай им во все стороны… успели в пасть палки-то поставить, а он пасть не разжимает! Держит! А подойти к нему как? Желан кровью уж истёк весь…! Того и гляди помрёт! Беляна…! Не оставь! Помоги! Ты же ведьма! Ты знаешь!

Маар бросил на меня взгляд, словно ждал моего ответа.

Я нахмурилась. Не могу я брата бросить. Быстро накинула платок на плечи, поясок с травами и мазями закрепила на талии. В берестяной короб сложила чистые тряпицы. Маар тут же взял короб и повесил себе на плечо. Значит, со мной пойдёт. Пока бежали в обратный путь, Любомира держала меня за руку и всё благодарила за доброту.

Глава 5 Медведь и Беляна

Тропинка была прямая, без единого камушка. Я бежала впереди, сзади меня был Маар, который держал за руку Любомиру. Деревья, наконец, расступились, и перед нами возник деревенский тын. Были слышны крики, возгласы и ругань.

Я кинулась вперёд, не стала ждать Маара и Любомиру. Проскочила через всю деревню, как юркая птаха, и выбежала на широкую поляну, что аккурат начиналась за поселением. Там и столпился народ. А посмотреть было на что.

Мой брат лежал на земле, весь в грязи и крови. Его нога была зажата в зубах огромного бурого медведя. Мужики всунули в его пасть длинные палки, чтобы не сжал окончательно. Едва кто-то начинал подходить, медведь вскидывал морду вместе с моим братом, и снова начинал трепать его в разные стороны. Слышался бабий крик. Ругались мужики, плакали дети.

–Да стрелу ему в глаз! И дело с концом!

–Уж ты бы не болтал, коли не знаешь! Ты что ли стрелок?!

–Тады топор!

– А коли в Желана попадёшь?!

Я пробиралась через толпу, расталкивала мужиков и баб, кричала, чтобы дали дорогу. А когда люди поняли, кто идёт, то сами стали уступать мне место, чтобы я могла пройти. К медведю и брату, я уже подходила в полной тишине.

Кивком головы показала, чтобы мужики с палками уходили, да подальше. Они не стали спорить. Побросали, что в руках было и наутёк. Медведь почувствовал свободу и начал подниматься на задние лапы. Желан взвыл дурным голосом. Я подошла ближе и положила медведю руку на морду.

Внутри животного было смятение, надежда, обида, горечь…

– Не сердись на людей, медведушка…– ласково проговорила я.– Не ведают, что творят. Отпусти моего брата, сделай милость. А я раны твои залечу.

Медведь медленно разжал челюсти. Желан с воплем вытащил ногу из пасти медведя. Его тут же отволокли в сторону. Маар снял короб с плеч и стал перевязывать раны, зажимая раны, останавливая кровь.

Мужики тут же вскинули топоры и вилы, и пошли вперед на косолапого с криками и угрозами. Медведь почувствовал перемену в настроении толпы, зарычал, встал на задние лапы, угрожающе заревел. Я вскочила на ноги и раскинула руки в стороны, нахмурившись.

– Отойдите! Я обещала ему, что его не тронут!

–Уйди, Белянка! Медведь совсем одичалый!

– А если дети в лесу будут?!

– Уйди, по добру по здорову!

У меня аж внутри всё задрожало! Что ж за дурни?! Права была Ясва…людям много не надо. И невежество их, как сорная трава.

– Я вам не Белянка!– выкрикнула я зло. – А ведьма! Если не хотите беду накликать да гнев богов, то уходите по домам. Сама со всем разберусь.

Мужики стушевались и стали посматривать на старейшину деревни, как бы спрашивая, что делать. Но тот лишь покачал головой, мол, пусть сама разбирается.

Мужики отошли в сторону. Медведь упал передо мной, истекая кровью, и жалобно мыча. Я быстро полезла в свою сумку вытащила травы, положила медведю прямо в пасть, достала мази, нанесла на раны в его шкуре, потом на морде. Я чувствовала, что он никому не хотел зла. Он вышел к охотникам, потому что те, потревожили его берлогу. Увёл за собой погоню, потому что в лесу осталась его медведица и медвежата. Я сдерживала слёзы, шептала слова, которые должны залечить. Мои ладони стали светиться, и я чувствовала, как от них исходит лёгкое тепло. Я провела по морде медведя пальцами, и мелкие ранки стали затягиваться. И так, рана за раной, я залечивала медведя, пока в его глаза снова не вернулась жизнь. Я погладила зверя по, снова попросила прощения за людей и попросила не злиться. Медведь встал на лапы и спокойно ушёл обратно в чащу.

Снова стало тихо. В ушах шумело, а перед глазами мелькали цветные пятна. В горле была ужасная сушь, словно я не пила много дней. Передо мной возник Маар и легко поднял под руки.

– Беляна?

–Всё…хорошо. Немножко устала.

– Я подлечил твоего брата,– проговорил мужчина.– Перевязал. Но надо будет промыть раны и зашить их. Уж больно глубоки.

Я кивнула, хотя понимала, что не могу даже на ногах стоять.

Послышались возмущённые крики.

– Теперь он обратно вернётся! И всех подерёт!

– Уж лучше б сразу, топором по темечку, и делов!

– Кто её позвал?!

Любомира побледнела и закрыла лицо руками. Видимо она сказала, что меня надо звать, так ей пригрозили, чтобы ерундой не занималась. Желана унесли в избу, за ним поспешила Любомира. В этот же миг из избы выбежала моя мать, а отец пытался пробиться через бушующую толпу деревенских.

Я едва открыла рот, как получила удар прямо в переносицу камнем. В глазах помутнело. Я слышала, как закричала моя мать и ругань отца, который судя по звукам, достал обидчика кулаком. Утробное рычание Маара говорило о многом. Я сжала его руку и метнула на него взгляд. Мужчина глубоко вздохнул и сжал зубы.

– Никто меня не звал, – хрипло крикнула я.– Сама пришла. Я теперь ведьма. Нет больше Ясвы. Любо вам то, или нет, но теперь я буду за неё. Можете помощь мою принимать, а хотите не принимайте. То ваше дело.

Я отпустила руки Маара и пошла вперёд. В голове всё ещё гудело, словно улей с пчёлами взболомутили. Но сглотнув и сжав зубы, я шла вперёд. Сейчас надо Желану ногу спасти. После отдыхать буду. Но я слышала, как Маар шёл за мной. Никто не смел нас остановить. Люди расступались кто в страхе, кто от отвращения. Для них я по-прежнему была Белянкой, вековухой, которая из рода ушла.

Я дошла до избы Желана зашла внутрь. Мой брат лежал на лавке бледнее полотна. Он часто дышал и приглушённо стонал от боли. Я подошла к нему. Убрала пропитанные кровью тряпицы на ноге. Сильно же ему досталось… хорошо что кости целы остались.

Любомира подбежала ко мне, взяла за руки.

– Беляна…! Век буду твою смелость добрым словом поминать! Спасла Желана! Не слушай, что болтают! Они-то ничего не сделали! Храбриться только и могли…!

– Воды мне чистой набери, – хрипло попросила я,– тряпок, каких не жалко принеси, шило и нитку.

Любомира закивала и убежала исполнять. Ишь, как бегает быстро…а я –то думала, она только шагом может по избе ходить.

В избу зашёл Маар и сразу подошёл ко мне.

– Родичи твои войти хотели. Я не позволил. Сказал, ты будешь ворожбу творить, и мешать не стоит.

Я только кивнула. Правильно. Сейчас не до того.

Любомира вернулась со всем, что я просила и началась долгая и кропотливая работа. Раны Желана были промыты отваром. Маар помогал протыкать шилом кожу и вдевать нитку, осторожно затягивал и завязывал узлы. Поверх швов я наложила мазь, которая будет помогать заживлять раны. Одну такую баночку вручила Любомире, чтобы смазывала раны, пока те не заживут.

Когда дело было кончено, я с трудом поднялась на ноги. И поняла, что вот-вот упаду. Маар меня подхватил.

– Всё. Хватит. Дальше они и сами справятся, – мрачно сказал мужчина. – Идём. Домой пора.

Любомира проводила нас до сеней, ещё раз поблагодарила, обещалась принести каравай да молока.

Снаружи столпились люди. Я нахмурилась. Чего опять не понравилось?

Ко мне подбежала матушка и со слезами стала обнимать и причитать. Отец стоял с другой стороны, и скромно утирал слёзы, которые набегали на глаза.

– Ох, Белянушка…– всхлипывала мама,– истомилось-то сердце по тебе…! Как ушла, и покоя не было…!

– Вон, какая стала…– проговорил батюшка, прижимая мою голову к себе. – И не признать.

Я, молча, обнимала родителей и чувствовала запахи своего дома.

Толпа зашевелилась, и к нам вышел старейшина.

– Беляна…спасибо, что Желана выручила. Твоей доброты не забудем. Проси чего надобно.

– Ничего мне не надо, – хрипло ответила я,– А будет нужно, так скажу.

Старейшина закивал и как-то стал глаза прятать.

– Ну, раз ничего не надобно, то…шла бы ты. Видишь, народ волнуется. А мне их не утихомирить.

Меня как ключевой водой окатили из ушата.

–Да в своём ли ты уме, Третьяк?! – гневно проговорил мой отец,– Белянка такую беду от вас отвадила!

– Беды избежали, на том спасибо, – снова кивнул старейшина. – А всё ж, пусть идёт. Чем быстрее, тем лучше.

Батюшка снова хотел что-то сказать, но я сжала его руку и покачала головой. Мне и самой не в радость было тут задерживаться. Повидала своих родичей, на людей поглядела…

– Беляна…– тихо проговорила матушка и погладила меня по щеке, – пусть болтают! Всё равно ты наша дочь!

– Матушка…спасибо. Но прав старейшина. Ни к чему народ волновать. Пойдём мы.