Принцессам скучать не полагается

Белотравица

– Прокляну! Как есть, прокляну! У, змеючина. Вот обрастёшь совиными перьями… и уши заячьи на голову пустую!

– Тише-тише, Дарушка, не расплёскивай, чего не утрёшь, – старуха успокаивала молодую справную девицу, поглаживая ту по спине, по чёрной как ночь косе; успокаивала, но держала за руку крепко – и не подумать, что в сухой ладошке такая сила. – Неча на безголовых размениваться. Да и не со зла она. Правда ведь, Глафья, не со зла?

– Ой, душки́ болотные попутали! Ой, себя не помню! – заголосила та, обмахивая пылающее лицо руками и трясясь вся, будто потёкший студень: колени, зад, грудь, щёки. – Светёлки мне свидетелями, попутали душки́-то, Дара!

– А, попутали, – двинулась на бабу кипятящаяся девица, впрочем, уже без былого задору, но старая Овелика всё не отпускала воспитанницу. – Душки́… нет, ты слышала… Последний раз говорю тебе, Глафья! И товаркам своим передай: влезете за белотравицей в мой огород – прибью. Светёлки не станут перечить. В поросей обращу! Ишь, удумала – на князя морок навести! Дура! Ой, как есть дура.

Баба обиженно засопела, но не сказала ни слова поперёк, да и упавшую корзинку подобрать не пыталась. Права волшба, что тут попусту… и верно, проделки мелких болотников. И чего ей в разум стукнуло, чтоб князя к дочке приворожить… ей-то, селянке простой. Как двадцать лет назад отмерила Овелика, что волшбой Глафье не быть, так оно и есть.

– Дура, – согласно закивала она, – дура я, Дарушка. Ты уж прости глупую – и на Сольюшку мою зла не держи – не знала она. Мы князю-то и на глаза не станем показываться.

– Да хоть прилипните к нему, тьфу, – сплюнула молодая знахарка, вырвала наконец свою руку из хватки наставницы и принялась собирать разбросанную у ограды траву, вывалившуюся из корзины, – мелкие листочки, опушённые белёсыми ниточками. – Иди уже, не трону вас, дурных, – буркнула она из-за плеча, не бросив на недавнюю обидчицу даже косого взгляда.

Та не заставила себя упрашивать: сорвалась с места и быстро скрылась за яблоневыми купами, отделявшими домишко ведуний от прочих изб села.

– Дурында… – снова выругалась Дара, но уже не зло, а скорее устало, – ты представляешь, Овелика, чего она могла натворить?

– Ой, ты ж по себе судишь, милая. А она что… ну животом бы княжья дружина помаялась да снам странным подивилась бы. Разве ж Глафья со всей силой белотравицы совладала б… тьфу, – старуха отмахнулась от этой мысли, как от комара: зудить и кусить может, но большого вреда не сделает.

– Вот и надо им разок показать-то… а то как мёдом мои грядки намазаны. Помышляют, плюнь, разотри, съешь – и ты красавица писаная али воин могучий. Князя им, вишь, в женихи захотелось, – юная волшба фыркнула, тряхнула длиннющей косой, распрямляясь. – Ладно уж, пойдём в дом. Белотравицу разложить – посушить надобно, а то гнильём сгорит. Чем потом родовую горячку лечить? Во Яснополице нашем четверо на сносях.

– Пойдём-пойдём, я чайку заварю. Зря, что ли, за малиной в лес ходила.

Выкрашенная в цвет летнего луга дверца протяжно заскрипела и мягко щёлкнула замком за их спинами.

Назавтра вся деревня судачила, как позавидовала Солье молодая волшба, как не дала Дара-жадина немного простой травки для красоты-то девичьей. Видать, сама князю глаза мозолить станет.

И на что надеется? Крепкая девка, чересчур высокая, чересчур жилистая. Разве что волос хорош, да и тот чернющий, как чернющие и глазищи. Так-то она и ничего, пригожа, да разве что с перепоя князь на настоящую ведьму позарится. Тем более красавица Солья тут же, рядом: нежная да тонкая, белокожая да златоволосая, очи барвинковые. Ой, да очень нужна ей той травы горсть! Пусть волшба подавится.

Сама сватаемая молвой за князя девица о покраже у знахарок ни сном ни духом не ведала. А как узнала, за голову схватилась: и удумалось же матушке дорожку Даре переходить. Солью б кто спросил, нужен ей тот князь али как. Она б, может, тоже в воспитанницы к Овелике пошла, только силой светёлки обделили: ни малюсенького следа скверны ей и не заметить, что уж о попользовать думать.

Надо б сходить, что ли, к волшбам, совестно за мать-то. И треплются все ещё, уж до соседних деревень скоро дойдёт. Дурни. Лишь бы до княжьих ушей не долетело – стыда не оберёшься.

– А и чего б тебе не выйти за князя? – вопрошала её Дара, прихлёбывая лесной душистый чай, когда Солья выбралась к ним после полудня. – Говорят, он тоже собой весь видный. Не старый, к тому же. И на силу не жалуется – с тварями Загранья дело имеет. И время подходящее, – добавила ведьма, подсчитав что-то в уме, – детишки получатся – загляденье.

Солья прыснула чаем и закашлялась.

– Ой, чего спужалась? Ты ж не вчера в женскую пору вошла, понимать должна. А мы с бабушкой пособим. Не белотравицей, дело ясное, – она хохотнула, – но княже глаз не отведёт.

– Да тьфу на тебя! Не хочу я замуж! – Солья отодвинула чашку и уронила голову на сложённые на столе руки. – Это маменька всё… а я учиться хочу! В Гизель поехать или в Фесфир. Да хоть бы и в нашем Пранеже в столицу. Я б детишек лечила. Не как ты, конечно, без магии, но помогала б, – она вздохнула, так и не поднимая лица. – А вы все замуж…

Хмыкнув, Дара покачала головой, от чего приятно зазвенели тройные височные кольца. Да уж, дела.

– А… да, глядишь, князь-то поможет тебе выучиться, а? Незнакомой девке так нет, а невесте иль жене?

– Поможет, держи карман шире! – Солья вскинулась, тоже звеня украшениями. – Рожать заставит каждый год. Наследников станет требовать. Запрёт в замке.

– Да ну тебя, – отмахнулась волшба, – давно правители так не делают. Нет, без наследников не обойтись, но сейчас не то что встарь: десяток детей никому не нужен. Забот не оберёшься. Двое – трое. Один, как пить дать, у вас магом будет.

– Настоящим?

– Как мы с Овеликой – и больше. Глядишь, потом и конклав нам пособит восстановить.

– А я слыхала, – оживилась Солья, – что сейчас и так всем ведьмам с кругами помогают. Чего-то там со скверной связано.

Дара кивнула.

– Есть такое, поговаривают. Скверны всё больше… нет, не везде, не пугайся. Но Загранье так и тянется к нашему миру, так и льнёт.

– И ты такая спокойная?! А вдруг прорвётся?

– Ну тогда и поглядим, – ведьма чуть пожала плечами, – что прежде времени волосы рвать?

– Ты будто б не боишься… – прошептала Солья.

– Загранья-то? Али скверны? А чего их бояться? Всю жизнь бок о бок.

– Но твари…

– А, зверюшки… ну да, опасные… но хороших людей не трогают, знаешь? Хотя под горячую… хм… лапу им не попадай. Ну так только дурни к химере лезут или на дракона с мечом прут. Дурням туда и дорога.

– Ох, Дара, мне б твою смелость! Я бы… – она заговорила ещё тише, едва слышно, – я б от матери сбежала.

– Сбежала б она. Сердце – огонь, голова деревянная. И чего б делать стала? Да ты ж и до столицы не доберёшься одна. Говорю тебе, подумай, такой шанс. Княже завтра уже явится.

Солья упрямо поджала губы, но волшбе не возразила: красавица – не красавица, а дурой быть не след.

Яснополице встретило князя Андраша проливным дождём. Копыта коней так и вязли в грязной густой жиже, в которую превратилась большая дорога.

Удачей ли, чудом ли, но сразу за внешним частоколом после въезда в деревеньку ливень поумерился, да и проезды тут были сыпаны мелким дроблёным камнем: лошадям тоже не слишком хорошо, но тут и пешком уж можно. Тем более что дружину встречали.

Хотя, как сказать, дружину – малый отрядец: он сам да семеро его побратимов. Не война ж.

Большая дорога делилась от ворот начетверо, и тропки разбегались, обнимая маленькую площадь: на ней их поджидали.

Староста, учётник, простые селяне, детишки снуют вокруг, явно побаиваясь боевых коней, но не в силах совладать с соблазном поглядеть на столичных гостей.

А маг местный где же? Тьфу, какой маг, дурья башка, ведьма же! Коло они искать приехали, в конце концов.

Андраш, перед тем как спрыгнуть с лошади, огляделся: а вон, должно быть.

Обряженная в самые пёстрые одежды старуха – точно цветастая птица с Юных островов – не может быть никем иным как ведьмой. Острый взгляд и отсюда чуется.

А что за девицы рядом с ней ошиваются? Чернявая… тоже в цветастом… высокая… голову гордо держит… и в глазах тьма. Никак последница? Хорошо: больше шансов с кольцовьем совладать.

Вторая… светлая, как цвет белотравицы, прозрачная почти, как лучик, но тоже смотрит без подобострастия, не чета остальным. Видать, знает дело старая волшба: такие при себе никчёмных не держат.

Хорошо.

Князь приказал всем спешиться, бросил повод подбежавшему парнишке. Ну, сперва со старостой потолковать, привычным порядком, как полагается, а потом уж к реальным делам.

Он снова осмотрелся, но уже подняв перед взором не всем видимый слой мироздания – граничный слой Изнанки. Ого! Скверна-то повсюду, но какая спокойная, глядишь, так и ластиться котёнком начнёт. В нужное место прибыли они, не зря послушал совета.

Едва заметно кивнув ведьме, Андраш позволил селянам погрузить себя в суету привечания высокого гостя.

– Кто ж к нам податься надоумил? – спросила ведьма, когда они добрались до опушки, и князь смешался. – Что такое?

– Да вот, – протянул он, почесав в затылке совсем как простой деревенский мужик, – на Девичьем пруду я был как-то, значит. И там она, – князь вдруг залился румянцем, оглянулся на девушек, которых Овелика позвала с собой, – ну рыбо-дева.

– А-а, Италанния, – кивнула старуха, – знаю, как же. Она, выходит, дорожку указала, водница старая.

– И вовсе она не старая, – как-то уж очень рьяно возразил Андраш, – личико фарфоровое и вся такая, – он обвёл руками силуэт фигуристого тела, потом вмиг опомнился, снова кинул взгляд на Дару и Солью и покраснел уже окончательно, – ну, в общем…

– Ага, само собой: для русалки три столетия – не возраст.

– Триста лет?! – князь вытаращился на ведьму, порадовавшись, что дружинники не пошли с ними и не видят его смущения.

– А то как же. Ну, может, не триста. Может, двести восемьдесят, – ведьма хихикнула как девочка, – разочка в три меня старше. Ну да не важно. Ты ужо здесь, княже, что теперь… – она вздохнула.

– А ты б не хотела, чтоб мы тут показывались?

– Да кто ж меня спрашивает?! Хотела б – нет. Кольцовье вам, магам, надобно – так вы его из-под земли достанете.

– Наконец-то, – вставила откуда-то из-за спины Дара: в коротком слове слышалась усмешка.

– То есть? – Андраш обернулся на молодую волшбу, приметил хитрющие глаза, перевёл взгляд на Овелику.

Та укоряюще качнула головой, глядя на воспитанницу, но ответила:

– Дарушка несказанно рада, что кольцовье наше вы откопаете. Мы же слабые женщины… не совладали с дёрном да тёрном, – старуха подмигнула князю. – А твои ребята – ух! Крепкие! Сильные! Копать-то умеют хоть?

Андраш ошарашенно кивнул, а она продолжила:

– Да ты и сам всем пример подашь, а? Магией али вручную – нам всё равно. О, как железные, – сухонькие пальцы ведьмы с неожиданной силой впились князю в предплечье. – Девки, гляньте, он, пожалуй, и Прола-мельника заборет. Кстати, князюшка, коло-то ждало долго, обождёт и ещё, а невеста ли тебе не надобна? Такую, как Сольюшка наша, и в столицах не найдёшь.

Солья и Андраш одновременно закашлялись, подавившись вдохами. Дара только закатила глаза и ухмыльнулась, потом подмигнула подруге: мол, а я говорила.

– Эм… э…э…

– Что мычишь, князь? Слова потерял? Ну от Сольюшки многие в немоту впадают. Ладно уж, не гневись только, это я по-стариковски… душою за девиц наших болею. Но ты присмотрись… – и она тут же будто забыла, о чём толковала. – Пойдём уже, чего встали? Кольцовье, оно, конечно, не убежит, но чего время терять? Мне оно ох как дорого, это вы – молодые – им разбрасываетесь, – и она споро двинулась с опушки вглубь леса, словно видела тропу внутренним взором.

Андраш вновь обернулся на девушек с невысказанным вопросом в глазах: «Что это было?».

Дара только развела руками и зашагала вслед за наставницей в чащу.

– Пойдём, князь, я тоже знаю, где ведьмин круг, не собьёмся, – Солья разглядывала Андраша, не скрывая интереса, но и не строя глазки, как знакомые ему придворные девицы. – И не теряйся так: тут каждый второй тебе кого-то в жёны предложит.

– Тебя?

– И меня, – коротко кивнула та. – Идём, а то ведьмы наши по лесу не хуже зайцев скачут – не угонимся.

Светлые сосны пропустили их под свои высоченные арки и зашумели вслед, приветствуя гостей.

– Я-то думал, мы это… придём, и оно того… – тяжело дыша и сглатывая слова, бормотал справа от князя Рекон – его первый ратник. – А тут вон копать, чистить. Спасибо, хоть после обеда погнали сюда.

Перед дружиной раскинулась широкая поляна – круглая да плоская, как щит, только вся сплошь заросшая низенькими дикими сливами, плетистыми травами и хмелем. Из-под зелёного ковра едва виднелись верхушки белых камней древнего кольцовья.

– Порадуемся, что хоть сам круг цел, если так поглядеть. Составить-то его заново без главной ведьмы вряд ли у нас вышло б.

– А чего, эта старушенция, что нас сюда услала, не главная?

– Овелика? Нет, что ты. Стара она, да, но для верховодства конклавом одних долгих лет мало. Тут знания потребны особенные. Ведьма должна быть приближённой к предводительнице ковена хотя бы, если уж саму предводительницу черви съели.

– И где ж такую отыскать?

– Поговаривают, в Ильфании есть одна, у Болотищ живёт, – Андраш оторвал большущий свивок травяных плетей, отбросил в сторону, выпрямился, отёр потный лоб ладонью. – Вроде как даже нескольких воспитанников пестует. И тамошнее коло восстановили. Но нам туда далеко, хотя и придётся кому-то выбраться: все кольцовья надо в цепь связать, чтоб скверну осадить. Понадеемся, что фесфирский принц справится и там, его ж затея.

Дружинники все враз после этих слов перекрыли рты ребром ладони: значит, чтоб не сорвалось лишнего, не услышали твари ни звука. Князю оно можно: он с Заграньем и его чудищами в такой мелочи совладает. Сильный у них князь, бережёт Пранеж.

– Рано сейчас о том толковать, тут вон дел невпроворот, – Андраш кивнул на поляну: они ввосьмером трудились пару часов, расчистив только два камня, а таких тут пятнадцать. – За сегодня, дело ясное, не управимся, но и за нас никто не сделает.

– Мужиков пригнать, раз сами не пошли… – проворчал позади Чогнар – их замыкающий, – разве княжье дело – траву полоть?

– Княжье – не княжье, а только не пойдут мужики. Там в селе и лягут, но не пойдут: страшатся они кольцовья всяко больше, чем наших плёток да сабель. Дёргай давай. Зеленуху вычистим, топорами поработаем – вот вам и коло.

– Пожрать хоть ведьмы принесут?

– А вон, глянь, уже.

Терновник на краю поляны сам собою раздвинул ветки, пропуская двух девиц. Дара на коромысле тащила две большие бадьи, а Солья – пару увесистых корзинок.

– Ну как вам работается-можется, гости дорогие? – не скрывая усмешки, спросила ведьма. – Вижу, потрудились. Только надолго-то прерываться нельзя – затянет лес всё тут снова. Ага, и минутки лишней не даст. Вон уже пытается, – она сняла коромысло, поставив бадьи на землю, и махнула рукой на расчищенный клочок.

Прямо на глазах у изумлённой дружины цепкие лозы плюща медленно, но неуклонно вытягивались, подползая к светящимся белизной камням.

– Ох ты ж! Душки́ болотные! Глянь, растут! Тьфу, – сплюнул Рекон, – это что же, бесконечно спину гнуть тут, что ли?

– Как внутри коло расчистите, так перестанет всё лезть, убоится. Но надолго не прерывайтесь – поблажек не даст. Так что поторапливайтесь. Тут поесть-попить. Быстрее, чего встали? – Дара отвернулась, принявшись помогать Солье, уже развернувшей на траве небелёную холстину и раскладывающей хлеб, сыр, вяленое мясо, горшок с репой, мелкие яблоки и туес с дикими ягодами.

Рядом девушки выставили кружки – всего две, но уж сколько унесли – и бадью с медовым взваром.

– Вот, питьё мы с Овеликой готовили: не хмелит, силы подкрепляет. Чего уставился? – рыкнула вдруг Дара на Рекона: тот и правда разглядывал волшбу слишком уж пристально. – Ведьму не видал?

– Такую молодую не видал, – не растерялся тот. – А волшбы мужей берут? – голубые его глаза лукаво блеснули.

– Чего? – Дара обернулась к Солье, будто ища совета. – Мужей?

– Ну хоть одного, а? – дружинник ухмыльнулся под смешки сотоварищей.

– Да ну вас! Ешьте, да и к делу возвращайтесь. Время дорого, Овелика не даст соврать.

– Пока хлеб тёплый-то, так оно вкуснее, – заговорила Солья, – садитесь, передохните. И хоть вы не твердите про мужей.

– Замучили, красавица? Каждый день сватают, а? Али есть уже суженый? – наперебой загалдели мужчины: воины, а как сороки, право.

Солья только отмахнулась, заметив, впрочем, что князь-то молчал, только всё смотрел на неё из-под так и падавшего на лоб тёмного чуба.