Дороги и Судьбы

- -
- 100%
- +
Какая разносторонность и многогранность явствуют из этих абзацев. Как и какими словами можно рассказать о возможностях, данных природой и раскрытых человеком, хотя все обстоятельства только препятствуют такому развитию? Но ведь именно препятствия и способствуют переосмыслению и дальнейшему движению.
Любой творческий человек должен быть только благодарен препятствиям. Без преодоления их, и последующего переосмысления жизни – никакой гормон не сработает, а без потрясения – не родится звук и мелодия, в которых раскрывается суть всей жизни.
Мы о многом не договорили с Дагбой Ринчиновым. Но я ещё не досказал ему о примере. Ведь пример – единственное, что можно оставить потомкам. Думаю, что он бы согласился. Ведь Дагба Ринчинов был и остался примером, который с годами будет раскрываться всё больше и больше.
Думая о примере, я продолжаю шагать по степи, делая открытие за открытием, которые потрясают мою душу, заставляя переосмысливать жизнь и рождая во мне ещё неизветную музыку…
Рождённый для гармонии в итоге своего пути всегда становится примером. А к чему ещё должен стремиться человек?
Подробности из жизни Бадмы Жабона
Они просто необходимы для потомков.
Бадма Жабон (1919-1996). Герой России. Уроженец села Алханай Читинской области. Звание Героя России присвоено Указом президента РФ 20 июля 1996 года за мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны в тылу врага.
О боевом пути Бадмы Жабона написана повесть «Огненные тропы». Авторы Цыден Батомункуев и Виктор Балдоржиев. Но многие факты не вошли в книгу…
Холодное зимнее солнце клонилось к закату и бледно поблёскивало сквозь тучи, кривые вербы вдоль заснеженной дороги не давали теней. Село с белыми, снежными, шапками крыш, раскинувшее крепкие дома над оврагами и по искривлённым ложбинам, начиналось сразу за деревьями густого леса. Из некоторых труб в пасмурное небо неторопко валил дым, в глубине дворов неистовствовала чья-то собака на цепи, слышались женские голоса. По улице, мимо сумрачных изб и покосившейся церквушки, неспешно проехали сани с двумя полицаями. Один из них подрёмывал, обняв немецкую винтовку.
Бадма следил в бинокль за санями, но они внезапно нырнули в ложбину и пропали. Ветерок наносил в лес тёплые запахи людского жилья. В лесу холодало. Обогреться в какой-нибудь избе можно только вечером, когда они войдут в село и попытаются разгромить полицейскую управу. Каждый из партизан с нетерпением ждал именно этого момента.
Полицаи, особенно караульные, одеваются тепло. Двое из них в длинных тулупах ходят возле новых ворот и высокого забора, за которыми высится большой каменный дом с зарешеченными окнами. Из двух кирпичных труб валит густой дым. По углам забора – вышки, на них – те же тулупы с пулемётами. И войти сложно, и убежать невозможно. Это и есть полицейская управа – сельский оплот немецкой власти.
Уже и солнце скрылось за лесом, и сумерки сгустились, когда в окошке дальней избы села внезапно загорелся тусклый огонёк лампы, и сразу по окоченевшей живой цепочке, зарывшейся в снег на опушке леса, прошелестела команда – выступать…
Такие картины и подробности зимы в Брянских лесах 1943 года описывал мне на Алханае летом 1982 года Бадма Жабон. Это был редкий случай, когда он разговорился, ожил в своих воспоминаниях, не подозревая, что развенчивает будущие и существовавшие уже тогда мифы о нём самом. У жаркого ночного костра под ночным алханайским небом он говорил о постоянном холоде, пронизывающем всё тело и мучающем человека, который месяцами и годами находится вне тепла и жилья, выполняя тяжелейшую работу – уничтожая и изгоняя врагов и предателей, обживающих его страну. Это, как природная напасть, одолеть которую всегда должна быть готовой власть, но она оказывается не готовой. Тогда и поднимается народ.
И вот Жабон в партизанском отряде, сражается с этой напастью. И никаких других вариантов ему не дано. Но и тот, единственный, вариант выпавшего на его судьбу сценария, впоследствии будет переиначен современниками и потомками так, как им заблагорассудится, ибо они не были ни участниками, ни свидетелями событий, которые довелось зафиксировать мне. Их много, и каждая – отдельная картина и удивительный рассказ…
Войну Жабон встретил и закончил старшиной. Партизанил чуть ли не с октября 1941 года, с того самого момента, когда, раненный в обе ноги, чудом уполз из сарая с раненными в ближний лес. Немецкие танки подходили уже к Малоярославцу.
Вся его предыдущая до этих событий жизнь была как бы подготовлена для партизанской войны и диверсий. Представьте себе почти двухметрового инструктора парашютно-десантного подразделения перед Второй Мировой войной каковым и был Бадма Жабон в 1941 году. Конечно, везло ему невероятно. За два с лишним года скитаний по лесам в партизанских отрядах, частых стычек с полицаями и немцами, под шквальным артиллерийским огнём, бомбёжками, в окружениях и во время прорывов, ни разу не был ранен.
С обмундированием, однако, было туговато. Трудно подыскать подходящий размер под его богатырскую комплекцию. Да и где подыскивать? Но зимой 1943 года, когда он был командиром роты в отряде имени Спартака, друзья, случайно, разжились для него почти новой кожанкой, дорогой для военного времени одеждой. Случилось это после боя, когда партизаны разгромили полицейскую управу в том самом селе, о котором Жабон мне и рассказывал летом 1982 года. Главное в рассказе – кожанка, о которой он упомянул вскользь, но представшая в моей памяти ещё одним серьёзным фактом, отделившем реальную жизнь от созданных мифов. Правда всегда скрыта в мелочах и поступках.
О ночном бое Жабон ничего не говорил. Видимо, такие события запоминаются плохо. Два слова: управу разгромили. И всё. Но есть некоторые подробности. Например, самым бесстрашным и отчаянным из всех полицаев села оказался начальник полиции. Отстреливался до последнего патрона и, возможно, живым сдаваться не собирался, гранату, брошенную в его кабинет, мгновенно отправил обратно. Взяли его уже во дворе управы, когда он пытался перемахнуть через забор. Оглушили жердью.
Допрашивали начальника полиции уже утром, в заброшенном доме лесника. Вот тут-то и случился конфуз. Невысокий командир отряда Николай Орлов и начальник штаба Николай Лосев, тоже не очень большого роста, завели в дом детину-полицая с перевязанной головой и багровым отёком под глазом. Бадма Жабон остался на крыльце охранять дом. Неподалёку группа готовилась к отходу на базу в глубине Софиевских лесов.
В доме раздавались приглушенные голоса Орлова, Лосева, пленного полицая. Неожиданно послышался треск, Жабон увидел, как распахнулась рама окна, а в окно выпрыгнул полицай. Среагировал Бадма мгновенно и, успел сделать только один выстрел из ТТ. Отчаянный здоровяк-полицай рухнул у дома и затих.
Оказалось, что взорвался он самым непредвиденным образом, неведомо как освободил связанные за спиной руки, и, обрушив два мощных удара на допрашивающих, мгновенно выбил раму и выпрыгнул в окно. И ушёл бы! Но пуля Жабона остановила его порыв, сделав внушительную дыру в ладной и внушительной кожанке полицая.
Огорошенные и виноватые командиры после такого конфуза долго винили себя за оплошность, потом посовещались и уговорили своего друга Жабона взять эту кожанку себе. Вещь дорогая и добротная, очень нужная в партизанской жизни. Да и размер в самый раз. Когда ещё такой размер попадётся?
Кожанку эту Жабон сохранил до конца войны. Потом она оказалась в Агинском национальном музее за стеклом. Дырка в кожанке обведена красным кружочком, а надпись гласит, что таким образом отмечено ранение нашего знаменитого земляка. Конечно, мало кто знает, что, будучи в партизанах, Жабон ни разу не был ранен. Тяжёлое ранение он получил позже, под Кёнигсбергом, но в регулярной армии солдаты, сержанты и старшины не атакуют противника в дорогих кожанках и даже не ходят в них в обычные дни. Это одежда других людей и другого уровня…
Историей доказано, что развенчание измышлений не представляется возможным. Лучше заниматься подробностями, которые и обнажают реальность. Подробности – факты, из которых соткана реальная жизнь. Их невозможно расположить в хронологическом порядке. Они везде и всюду: в пространстве, во времени, в памяти…
Пить чистый спирт раненный отказывался. Время не ждало, некроз тканей, то есть гангрена, мёртвой чернотой продвинулась почти до локтя. Отрядный фельдшер, пожилой мужчина, приказал четырём бойцам влить раненному спирт насильно. Держали крепко, зубы разжимали ножом, спирт вливал фельдшер. Сколько влили спирта Жабон не помнит. Он, вместе с другими партизанами, держал бьющегося под ним товарища и отворачивал лицо от страшной картины: фельдшер, весь забрызганной кровью, отпиливал раненному руку выше локтя. Без наркоза. Обыкновенной ножовкой, прокалённой на огне. Не было наркоза, врача, медикаментов. Раненный умирал. Фельдшер пилил.
Человек – это то, что необходимо преодолеть? Всё внутри Жабона оцепенело, он продолжал держать ставшего невероятно сильным бьющегося товарища. Отпиленная рука лежала в тазу, куда продолжала стекать кровь. Фельдшер готовился зашивать рану. Жабон с бойцами держали раненного и зажимали ему рот. Человек – это то, что надо превзойти? Человек – это живая плоть!
Фельдшер закончил свою работу. Партизаны, сменяя друг друга, держали раненного до тех пор, пока он не заснул. Каждый верил, что их друг выживет. Жабон говорил, что он оправдал их надежды: выжил и прожил долгую жизнь…
Может быть, эта пила и сейчас хранится в краеведческом музее города Новозыбков? Или случай предан забвению? Но как об этом забыть Жабону? Могут ли чувства и память очевидцев стать достоянием общественности? Ведь их невозможно хранить в публичных музеях? Что там пишет мой друг Алексей Ивантер: «… сыграй трофейная гармошка мне песню с русскою слезой! Чтоб всё былое вспомянулось, больное вмиг перемоглось, в душе живой перевернулось и со слезами пролилось…»
Спирт… Спирт – он тоже помощник. Иногда.
Где-то на Брянщине, по России или за рубежом живут незнакомые нам люди, растут их потомки. И вряд ли они знают об ужасном событии, случившемся весной 1943 года, благодаря которому они появились на свет, живут и продолжаются в потомках. Да и надо ли об этом им знать? Впрочем, это уже совсем другая жизнь…
Среди множества подробностей партизанской жизни трудно представить, что европеоиды не смогут отличить монголоида. На Брянщине азиатский тип вообще редкость. Но очевидцы свидетельствуют, что были случаи, когда Бадма Жабон встречался лицом к лицу с немцами и полицаями, разговаривал с ними. И они принимали его за своего! Представьте себе, как здоровенный бурят в полицейской форме въезжает на коне в оккупированную деревню и, покрикивая «Шнель, шнель», ведёт за околицу пленённых им полицаев или немцев.
Вот свидетельства комиссара партизанского отряда имени Спартака Георгия Ивановича Гордеенко, которые он отразил в своём дневнике.
Связной Ф. И. Мастеренко сообщил, что в деревню Старая Рудня Новозыбковского района прибыл командир взвода немецкого полицейского гарнизона из Новозыбкова И. Л. Васильченко. Это был матёрый предатель и ярый враг Советской власти, активный участник борьбы с партизанами, участвовавший в расстреле коммунистов, командование отряда точно знало, что он расстреливал катичских коммунистов, избивал и пытал гражданских лиц. Васильченко преданно служил Гитлеру.
Надо было брать этого предателя. Георгий Иванович Гордеенко и Николай Сергеевич Орлов немедленно отправили в Старую Рудню не-сколько партизан во главе с Бадмой Жабоном.
Партизаны переоделись в полицейскую форму, повязали на рука-ва повязки с фашистскими знаками и на двух подводах в полдень въехали в Старую Рудню. В полицейской управе шла какая-то гулянка. Было шумно и весело. Всюду суетились уверенные в своей безопасности полицейские.
Жабон с партизанами неспешно проехали по селу. Остановились у здания, где шла гулянка. Войдя в большой зал, набитый подгулявшими полицаями, Жабон вскинул руку в фашистском приветствии и тут же сурово предъявил Васильченко обвинение в том, что тот пьянствует, забыв о поручениях немецкого командования. Присутствующие решили, что прибывшие полицейские обладают какими-то особыми полномочиями.
Васильченко начал протестовать и кричать, что он преданный и честный работник немецкой власти и не потерпит оскорблений. Требовал предъявить документы и заявил, что не будет подчиняться приказу неизвестных полицейских, ведь он, Васильченко, командир взвода. Его подчинённые замешкались, но тут Жабон решительно приказал связать преданного служаку, который не выполняет приказы немецкого командования, ибо новая власть – это, прежде всего, порядок и дисциплина. И добавил, что разгильдяя немедленно доставят в гарнизон, где и решат, как поступить с таким преданным служакой, который нарушает новый порядок и пьянствует в боевой обстановке.
Васильченко сбили с ног, связали и бросили на телегу, и группа переодетых партизан, строго предупредив оставшихся полицейских, стоявших навытяжку, о недопустимости нарушения новых законов, отправилась в лес. Предатель был казнён…
Подробности довоенной жизни Бадмы Жабона мне малоизвестны, а предположения стараюсь не записывать. Знаю, что до армии он работал в колхозе, в армии с 1939 года, сразу был отобран в парашютно-десантное соединение. Во время службы дослужился до звания старшины, стал инструктором, то есть не просто служил, а обучал бойцов прыгать с парашютом, десантироваться, заниматься терактами и диверсиями в тылу врага. До войны! Кстати, СССР – первая в мире страна, где были созданы такие войска. Сейчас уже не осталось людей, которые помнят времена, когда каждый юноша мечтал иметь значок парашютиста, но давали его только за отличные зачёты по бегу, плаванию, стрельбе, а реальные прыжки с парашюта надо было выполнять сначала с вышки, потом – из самолёта.
Такое было время, такая была страна, таким был Бадма Жабон…
Перед самой войной воинскую часть, где он служил, дислоцировавшуюся в Чимкенте, перебросили в Белоруссию. Тысячи десантников находились у самой границы. Там же Бадма Жабон принял первый бой, оттуда же отступал. Из его рассказов выходило, что он был ранен на Можайской линии обороны…
Дальнейшие события из жизни Бадмы Жабона мне известны во многих подробностях, которые он мне открыл в 1981-1982 годах, когда я познакомился с ним по просьбе Цыдена Батомункуевича Батомункуева, мне довелось работать с ним в районной газете, строить и создавать типографию и редакцию газеты в Дульдурге…
Он был редактором и часто публиковал на страницах газеты материалы о своём земляке, Бадме Жабоне, командовавшим в годы войны партизанской ротой в Брянских лесах. Зимой 1982 года, уже будучи в Дульдурге, где мы с Цыден Батомункуевичем строили и создавали редакцию с типографией, я заметил ему, что пишет он совершенно «не по-русски», хотя материал о партизанах, начиная с 1964 года, собрал богатейший: ездил на Брянщину, говорил с бывшими партизанами, переписывал дневники, письма. Кипы бумаг! Примерно с этого же времени темой, а вернее историей Бадмы Жабона, используя материалы Цыдена Батомункуевича, занималось множество разных людей – от корреспондентов разных газет до известных в то время писателей…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.





