Мир после бога

- -
- 100%
- +
– Матей, – серьезно произнес доктор Кровин, – если вы беспокоитесь за свою репутацию или боитесь шантажа с моей стороны, то, разумеется, никакого диктофона. Просто так мне легче будет разобраться в проблеме и, соответственно, тем эффективнее будет ваше лечение.
– Хорошо, давайте начнем. Только с чего начать?
– Да с чего хотите. Например, что первое вам пришло в голову, когда вы проснулись сегодня утром?
Морару помедлил с ответом, но потом выдал все как есть:
– На серой стене бывшего горкома партии черным маркером была сделана огромная надпись: «ЕШ БОГАТЫХ». С ошибкой. Это было первое, что пришло мне в голову.
– Интересно. И что же значит для вас эта надпись?
– Без понятия. Это было давно, еще до того, как я написал свою первую книгу. Маленький городок в Сибири, очень жаркое лето. Я гулял, увидел эту надпись, и она мне запомнилась.
– Но вы же говорили, что с утра у вас были проблемы с памятью из-за лекарств?
– Да, так и было.
– Однако же, эту надпись из прошлого вы помнили, она первая пришла вам в голову. Почему?
Морару задумчиво почесал небритую щеку, посмотрел в окно на проплывающие облака. Кажется, они стали чуть темнее, багряные прожилки исчезли, и теперь облака напоминали скользящие по небу капли расплавленного свинца.
– Не знаю, – пожал плечами Матей. – Может, потому что тогда я был счастлив. Не схоронил отца, не написал первую книгу, не побывал в скандалах, которые она вызвала, не было нервных срывов и всего дерьма, которое накопилось за последнюю пару лет. И кошмаров этих тоже еще не было.
– А когда начались кошмары?
Матей достал из пачки еще одну сигарету и снова закурил.
– После развода. Да, определенно после развода. У меня и раньше были проблемы с головой, а после развода все стало в разы хуже. Я почти ничего не ел, только пил, курил, засыпал, просыпался и снова пил. Похудел, оброс, не мылся несколько недель, не впускал в квартиру никого, кто приходил меня проведать. Наверное, я даже не хотел жить, но у меня не хватало смелости наложить на себя руки. А Марк, ну тот человек, что привез меня сюда, мой издатель, все требовал от меня новую книгу. Пиши, говорит, сукин сын, пиши, пока ты в таком состоянии. Он считал, что это лучшее время, чтобы создать что-нибудь эдакое, а потом как следует на этом попиариться.
– А вы так не считали? – с какой-то обыденностью в голосе поинтересовался доктор Кровин.
Морару хмыкнул и затушил сигарету, отметив про себя, как быстро он ее выкурил.
– Я считал, что сдохнуть – вот хорошая идея. Но работу над книгой все-таки пришлось начать. Она шла тяжело, приходилось каждый день заставлять себя садиться за стол, обкладываться бумагами, ручками и писать. Даже не писать – выдавливать из себя что-то удобоваримое.
– Бумаги и ручки? – доктор, кажется, был искренне удивлен. – А почему не компьютер?
– Отвлекает, – ответил Морару. – Всегда хочется что-то посмотреть, во что-то поиграть, а вот печатать за компьютером не хочется. А если тебе не хочется писать книгу, то читатель сразу это поймет. И не станет ее читать.
– Соглашусь. Но вам же все равно приходилось делать над собой усилие, чтобы писать книгу?
– Когда пишешь от руки, то все несколько иначе. Слова идут из головы, через сердце в руку, а оттуда – на кончик пера. И чем больше слов так проходит, тем легче становится. Трудно начать, а потом появляется аппетит, – Матей улыбнулся, и на секунду ему показалось, что губы слепого доктора скопировали его улыбку. – Марк как-то сказал, что у меня так «творческие трубы прочищаются». Это все очень поэтично и пафосно звучит, я знаю, но, кажется, что из-за такого подхода и в том состоянии, в котором я был, мне и начали сниться эти странные сны.
– Расскажите подробнее об этих снах, – Кровин наклонился вперед и положил диктофон на куб-столик поближе к Морару.
– Очень странные сны, – повторил Матей, пытаясь подобрать нужные слова. – Они были такие реальные, больше походили на бодрствование, чем на сновидения. И каждый сон был прямым продолжением предыдущего.
– Что-то вроде осознанных сновидений?
– Нет, – Морару покачал головой. – У меня не было осознания, что я сплю. У меня было ощущение, что я живу. Картинка во сне не отличалась от той, какую я вижу сейчас. Во сне я ничего не знал о Матее Морару. Я знал и помнил совершенно иные вещи.
– Знали и помнили? – с легким сомнением в голосе переспросил доктор.
– Именно.
– Странно, – доктор задумчиво поднес руку к дужкам очков, будто намереваясь их снять, но в последний момент передумал. – Очень странно. Очень нетипично для снов.
– Почему? Нет, я знаю, что они были странными, пугающими, страшными, иначе бы меня тут не было. Но вы говорите, что они нетипичные, хотя я еще не рассказывал, что именно там видел. Почему?
– Ну, попробуйте для начала ответить, что заставляет нас чувствовать себя живыми? Что означает понятие «жить» для человеческого сознания?
Морару задумался. Ответ на вопрос крутился у него в голове тысячей слов, мыслей и образов, но он не мог найти для них физической, словесной оболочки. Словно почувствовав это, доктор Кровин сказал:
– Жить для нашего сознания – это помнить о дне прошедшем, думая о дне грядущем. Именно это дает нам ощущение собственного «сейчас», позволяет идентифицировать себя как личность в пространстве и времени. Если вы знали и помнили во сне вещи, никак не связанные с самим собой, то это, можно сказать, удивительно. Для снов такая схема не характерна. Во сне мы перерабатываем прожитую, полученную информацию, наше сознание, пусть и путано, но все-таки связывает сон с реальностью, потому что реальность – первопричина для сна. Обычно человек не понимает, что он спит, но, тем не менее, он не разделяет себя во сне и себя в реальности. Вы можете быть во сне кем угодно, но всегда остаетесь собой. Понимаете?
– Понимаю. Поэтому в итоге я перестал спать вовсе, заработал очередной нервный срыв и оказался здесь. Потому что во снах я жил совершенно другой жизнью, будто попадал каждый раз в другое измерение, в котором меня как Матея Морару просто не существовало.
– Что первое вам приснилось?
– Люди.
– И что они делали?
– О, доктор, они кричали.
Глава 2
Сиротский приют Дом Надежды располагался в самом неподходящем для детей месте. Сектор Моранбаума 1А, зона В, окрестности защитной башни Южного Алатау, прямо над отсеком с резервными генераторами – место, где даже воздух казался тяжелым от постоянного гула машин и влажного пара, поднимающегося из глубин. Из-за подобного соседства за стенами приюта всегда было жарко и влажно, а некогда блестящую внутреннюю обшивку отсека покрывал ковер зеленого мха и серых грибов, причудливо светящихся в темноте, будто давно погибшие звезды. Так что, когда Голос объявлял отбой, и сектор 1А погружался во тьму, Дом Надежды выглядел глыбой из камня, куда-то неторопливо плывущей в своем собственном космосе. А по утрам, когда отсек обрабатывали санитарным газом, здание приюта напоминало горную вершину, окутанную предрассветной дымкой.
Будто картинка в старой книге, подумал Блик Зорин, изучая записи камер наружного наблюдения и сверяя их с данными сканеров. Биологическое благополучие отсека на допустимом уровне, оперативного вмешательства не требуется, посторонних форм жизни не наблюдается, активностей Бездны не зафиксировано. Он внес соответствующую запись в журнал и переключился на внутренние камеры. Экран погас на мгновение, затем ожил, показывая коридоры, классы, столовую и другие помещения приюта. Весь Дом Надежды, разрезанный на маленькие живые квадраты с рядами чисел в каждом углу, и каждое число наполняло инспектора Зорина самым приятным из всех чувств: чувством, что его мир находится в пределах допустимой нормы. Закончив утренний анализ камер, он сделал все необходимые записи в журнале наблюдений и включил режим автоматического сканирования. После этого Блик достал из ящика стола штатный нейтрализатор, по форме напоминающий армейский револьвер, и вышел из кабинета. Пришла пора разобраться еще с одним делом.
Настенные часы в коридоре показывали 06:30 утра, второй день Падающих Листьев, ситбиан. Через полтора часа Голос объявит подъем, на полчаса позже, чем в будние дни. Зорин не одобрял такого послабления в расписании, но политику Моранбаума определял не он, а совет директоров. И, в частности, директор Дома Надежды, который уже полтора часа как не спал, судя по данным камеры наблюдения в его кабинете. Так что, решил Зорин, почему бы не покончить с возникшим вопросом еще до завтрака.
Он сунул руку во внутренний карман форменного плаща, убеждаясь, что проклятая книга все еще на месте. Как бы он хотел, чтобы все это оказалось детской шалостью, глупым невинным розыгрышем. Но стоило пальцам коснуться шершавого переплета, как внутри у Зорина все похолодело. В нем было очень мало Бездны, но та, что была, моментально отозвалась на зов книги. Нет, вздохнул Зорин, это действительно она. Значит, у одного мальчика сегодня будет весьма неприятный разговор с директором. И скорее всего, с летальным исходом. Такое уже случалось в Доме Надежды, взять хотя бы недавнюю историю с бедняжкой Лорой.
Зорин остановился. На долю секунды ему захотелось развернуться, вернуться в свой кабинет, открыть утилизатор и выбросить туда эту злосчастную книгу, замять это дело, чтобы оно никогда не получило огласки. Перед его глазами всплыло заплаканное лицо Лоры – бледное, изможденное жестокими допросами, в кровоподтеках и ссадинах, напоминающих акварельные подмалевки на помятой бумаге. Но потом он вспомнил ее слова: «Я просто хотела, чтобы он больше меня не трогал». Вспомнил Зорин и то, что осталось от бедного мальчишки, который ее обидел, – дымящуюся кучу дерьма и раздавленной плоти. Это вернуло инспектору былую решимость. Нет, подумал он, Дом Надежды не должен видеть то, что видел он во время Гражданской войны. Больше никаких убийств с помощью Бездны и дымящихся детских трупов. Успокоив себя этой мыслью, Блик Зорин проверил нейтрализатор в кармане плаща и двинулся дальше.
Искусственные окна, встроенные в стены коридора, показывали раннее утро в одном из немногих уголков Средоточия, уцелевших после Катастрофы. Земля, уже тронутая первыми заморозками, уступами спускалась к безымянной речке, из-за которой вот-вот появится первое из четырех солнц. Оголенные ветви деревьев слегка подрагивали на ветру, будто махали руками всем, кто смотрит на них по ту сторону экрана. Здравствуйте, говорили они, мы избежали смерти, и пусть этой осенью мы выглядим не очень красиво, но нас хотя бы не поглотила Бездна, и весною мы вновь расцветем. Зорин грустно усмехнулся. Если бы деревья могли говорить, то так бы они и сказали всем, кто считает их недостаточно красивыми для утра выходного дня.
Зорин поднялся по широкой винтовой лестнице на третий этаж, где располагались спальни старшей группы, и остановился возле одной из дверей. Электронная табличка на ней гласила: Дворкин, Мелкин, Кровин, Кривин. Буквы фамилий воспитанников слегка подрагивали, иногда поочередно пропадали, мигая, словно вывеска в дешевом придорожном кафе. Зорин помнил, что до войны таких кафе были тысячи, и мигающая вывеска встречалась там куда чаще, чем хороший кофе. Надо бы вызвать сюда электрика, подумал он. Воспользовавшись ключ-картой, Зорин бесшумно отпер замок, аккуратно приоткрыл дверь и вошел внутрь.
Дети еще спали. Тусклый свет из одного-единственного искусственного окна не позволял разглядеть их лица, так что ему пришлось подходить к каждой кровати по очереди и, щурясь, вглядываться в ребячьи лица. Вот спит Авгус Дворкин, рыжий мальчик с веснушчатым носом и подбитым глазом – очевидно, вчера он снова подрался с кем-то после занятий. Рядом с ним посапывает толстяк Фредэгаст Мелкин, и в копне его русых волос запуталось нечто, похожее на кислый леденец, который вечером давали после ужина. Зорин чуть улыбнулся и перевел взгляд на Мелкиного соседа.
Этим соседом был Патиральд Кривин, худенький очкарик, никогда не расстающийся с книгами. Даже сейчас он спал в обнимку с «Занимательной географией вторичных миров», обхватив книгу обеими руками, словно плюшевого мишку. Очень умный мальчик, подумал Зорин, жаль только, что слабый. Он как наяву увидел аппарат для извлечения Сущности, услышал жуткие крики, которыми обычно сопровождается процесс извлечения, если в аппарат помещают еще живого человека, превращая того в шарик зеленоватой энергии. Такой приговор ждал Лору, так однажды закончат свою жизнь и они: инспектор Зорин, рыжий Авгус, толстый Фред и маленький Пати. Хотя Блик надеялся, что им, в отличие от Лоры, дадут умереть собственной смертью перед тем, как бросить тело в экстрактор. «Мы должны жить, чтобы смертью своей кормить Средоточие», – как молитву повторил он про себя слова Первого закона и посмотрел на четвертого мальчика, спящего рядом с Патиральдом. Это был именно тот, кто ему нужен.
– Мартелл Кровин, – одними губами произнес Зорин, и в его глазах мелькнул недобрый огонек.
Зорин прекрасно помнил, тот день, когда он впервые увидел этого мальчика. Волосы младенца Кровина были белее снега, будто он поседел от страха еще в колыбели, а глаза и вовсе были разного цвета: правый светился ярко-синим, левый – изумрудно-зеленым. Черные наросты, похожие на змеиную чешую, неровным полумесяцем окружали левый глаз младенца и спускались к ямочке на подбородке, надвое рассекая пухлую щеку. Тронутый Бездной мальчик, подумал тогда Зорин, и рука его сама потянулась к тому месту, где когда-то висела кобура с пистолетом. Еще свежи были в памяти первые дни восстания магов, когда такие же, как этот мальчик, уничтожали целые города Средоточия, просто щелкнув пальцами.
– Ну-ну, Блик, – сказал тогда директор Дома Надежды, дружески похлопав его по плечу. – Он просто ни в чем не повинный ребенок. Теперь только от нас зависит, каким он вырастет.
И вот, пятнадцать лет спустя, отставной лейтенант Блик Зорин снова смотрел на этого странного мальчика, и снова его не покидала мысль, что в кармане форменного плаща должен лежать настоящий пистолет, а не штатный нейтрализатор с усыпляющими дротиками.
Мартелл спал, положив руки под голову. Длинные белые волосы, которые Кровин обычно заплетал в тугую косу, разметались по всей кровати, будто у неряшливой девчонки. Черные наросты в неровном свете искусственного окна бросали на юное лицо причудливую тень, придавая ему не самое приятное выражение.
– Подъем!! – голос Блика прозвучал неестественно резко и грубо, и лицо его вмиг преобразилось, став надменной и жестокой маской, какую и подобает носить старшему инспектору безопасности Дома Надежды.
Мальчики разом подскочили, недоуменно уставившись на темнеющую в полумраке фигуру Зорина. Но тот смотрел только на Мартелла, на его разные сине-зеленые глаза, черные наросты и растрепанные белые волосы.
Кровин отвечал ему непонимающим взглядом.
– Доброе утро, инспектор, – выдавил он, протирая глаза.
– К сожалению, не очень доброе, Кровин, – Блик сунул руку за пазуху и извлек на свет маленькую книжку в безликом черном переплете. – Узнаете? Признайтесь, Мартелл, эта книжица принадлежит вам?
Кровин слегка нахмурился, вздохнул и отвел глаза.
– Она мне не принадлежит, – ответил он. – Но я хранил ее в своем шкафчике в раздевалке. Вы же там ее нашли, инспектор?
– Не отпираетесь, уже неплохо, – Зорин спрятал книжку обратно во внутренний карман плаща. – Если не вам, то кому она принадлежит?
– Не имею чести знать, инспектор. Я просто нашел ее во время последней поездки в сектор 4Р.
– Вы читали ее, Кровин? – прямо спросил Блик.
– Читал? Я? Никак нет, инспектор, – Мартелл Кровин покачал головой, все еще не осмеливаясь смотреть в лицо Блика Зорина. – Прочитал только название на первой странице и понял, что дальше читать не стоит.
Дворкин, Мелкин и Кривин наблюдали за ними, храня гробовое молчание.
– Тогда почему вы оставили книгу себе, Мартелл?
– Не знаю, – ответил Кровин.
– У вас будет немного времени подумать над этим, – Блик перевел взгляд на соседей Кровина и заметил в их глазах страх, смешанный с полным непониманием происходящего.
Они не знают, мелькнуло в голове Зорина. Что ж, тем лучше. Значит, сегодня умрет только один из учеников.
– Одевайтесь, Кровин, – сухо произнес Блик. – Мы идем к директору.
Мелкин, Дворкин и Кривин испуганно переглянулись.
– Мы тоже идем? – робко поинтересовался Патиральд, все еще прижимая к себе учебник по географии вторичных миров.
– Нет, – покачал головой Зорин. – Сейчас идем только я и Мартелл. Но до моего возвращения я запрещаю вам покидать свою комнату.
Пока Мартелл одевался, натягивая брюки и форменную серую гимнастерку, Авгус слегка наклонился к Фредэгасту и спросил шепотом:
– Фред, ты знаешь, что там в книжке?
Толстяк Мелкин слегка покачал головой.
– Заметили, как он сказал? – шепнул Кривин. – До «моего» возвращения. Не до «нашего». До «моего».
– Хочешь сказать, что Кровина бросят в экстрактор? – побледнел Авгус.
– Да что же такого в этой книжке, – растеряно пробубнил Мелкин. – Почему Март ничего нам не сказал?
Зорин сделал вид, что не слышит их шепота. Его внимание было приковано к Кровину, каждое движение мальчика он отслеживал с настороженностью и опаской. Тронутый Бездной волшебник, пусть и такой юный, мог оказаться весьма грозным противником, если бы решил сопротивляться. В этом случае придется применить нейтрализатор, но пистолет был бы куда эффективнее. Нейтрализатор может дать осечку, размышлял Блик, такое бывает, один раз на сто тысяч, но все-таки случается. Однако Мартелл, кажется, и не думал сопротивляться. Натянув сапоги и собрав волосы в хвост на затылке, юноша посмотрел на Блика и сказал:
– Я готов.
Блик распахнул дверь и вышел в коридор. Мартелл шагнул следом, как заметил Зорин, даже не посмотрев на своих соседей, провожающих его растерянными взглядами.
Единственное искусственное окно в коридоре третьего этажа показывало теперь, как первое солнце Средоточия неторопливо поднимается над безымянной рекой, согревая оголенные деревья и обледенелую траву. Мир просыпался. На мгновение Блик подумал, как было бы здорово снова оказаться на твердой земле, почувствовать себя на свободе, а не запертым внутри огромной машины, бороздящей уничтоженные Бездной территории, превращенные Катастрофой в унылые серые камни. Из-за дверей по обе стороны от него доносились приглушенные разговоры. Не стоило так громко кричать «Подъем», упрекнул себя Блик, дав слово, что в следующий раз он будет действовать более деликатно.
У самой лестницы, ведущей к кабинету директора, он почувствовал легкую тревогу. Зорин обернулся и увидел, что Мартелл стоит, опустив голову, сжимая кулаки, будто готовясь накинуться на него. Надо что-то сказать ему, иначе может случиться беда, подумал Блик, которая навредит не только ему, но и другим детям. Нейтрализатор, маленький прямоугольник с барабаном, заряженный сонными дротиками, все еще лежал в кармане плаща. Возможно, подумал Блик, нужно было вытащить его заранее. Потому что, если мальчик рискнет использовать Бездну, неизвестно, успеет ли Зорин воспользоваться им.
– Спасибо, что не сопротивлялись, Мартелл, – сказал Блик, аккуратно подбирая слова. – Я бы очень не хотел, чтобы из-за нас кто-нибудь пострадал.
Кровин молчал.
– Кто-нибудь еще в Доме Надежды знает о книге?
Юноша отрицательно покачал головой, но взгляда не поднял и кулаков не разжал.
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, Кровин, – Зорин произнес это со всем спокойствием, на которое был способен. – Черт возьми, на вашем месте я бы тоже думал о побеге. Вот только датчики за пределами приюта сделают так, что ваша голова взорвется через три секунды после того, как вы выйдете за ограду. Я, возможно, буду уже мертв к тому времени и не увижу этого, потому что я не могу управлять Бездной, в отличие от вас. Я могу даже не успеть воспользоваться нейтрализатором, если вы будете действовать достаточно быстро. Но смерть ваша, Кровин, будет абсолютно бессмысленной. К тому же, – добавил он, позволив себе улыбнуться, – директор пока еще не вынес свой вердикт.
Мартелл сжал кулаки так сильно, что костяшки побелели. Зорин незаметно сунул руку в карман, нащупал холодную сталь нейтрализатора.
– Моя смерть будет абсолютно бессмысленной. Мы должны жить, чтобы смертью своей кормить Средоточие.
Кровин произнес это медленно, дрожащим от волнения голосом, потом сделал глубокий вдох и посмотрел на Зорина своими сине-зелеными глазами. И улыбнулся.
– Извините за неподобающие мысли, инспектор, – сказал Мартелл, делая шаг вперед. – Если вы боитесь, что не успеете использовать нейтрализатор, то лучше будет, чтобы я шел впереди. Со спины ударить гораздо проще.
А ты умеешь удивлять, подумал Блик. Тронутый Бездной юный волшебник оказался простым ребенком, которого учителя научили покорности и послушанию даже перед лицом собственной смерти. А в том, что его ждет смерть, Зорин не сомневался. Поэтому он даже не стал доставать нейтрализатор и просто пошел следом за мальчиком.
Оставив позади три этажа, они остановились возле двери с табличкой «Артезиан Мерлин. Директор». Электронные буквы светились красным.
– Войдите, – раздался из-за двери приглушенный голос после того, как Зорин постучал три раза.
Они вошли. В приемной директора за полукруглым столом, в окружении папок с бумагами и пустых конвертов из-под писем, сидела миловидная девушка с пепельно-серыми волосами. Посмотрев на вошедших поверх дужек очков, она едва заметно кивнула.
– Доброе утро, инспектор Зорин, – сказала она с легкой улыбкой. – Доброе утро, Мартелл.
– Здравствуйте, Лиза, – отозвался Кровин.
– Доброе утро, госпожа замдиректора, – сухо сказал Блик. – Код 0916.
Девушка изменилась в лице.
– Мартелл, что же ты натворил? – в ее голосе Зорин различил нотки сочувствия и легкого разочарования.
– Хранение запрещенной литературы, – сказал он за Мартелла. – Только это, пока что. Надеюсь, директор поможет мне разобраться в ситуации.
Замдиректора понимающе кивнула.
– Хорошо, проходите, – сказала она, и Зорин натренированным ухом услышал знакомый щелчок – Лиза Карлин только что выключила трансляцию с камер наблюдения в кабинете директора.
Что ж, подумал Зорин, может это и к лучшему.
Дальний конец стены плавно отъехал в сторону, открывая проход в небольшой коридор. Серые стены были сплошь увешаны фотографиями и газетными вырезками в медных рамках. И везде был изображен один и тот же человек: рослый, статный, с морщинистым лицом, обрамленным иссиня-черными волосами, над которыми была не властна никакая седина. Этот же самый человек встретил их в конце коридора, собственноручно открыв тяжелую дверь.
– Зорин, Кровин, – коротко кивнул он. – Прошу вас, заходите.
Почти все пространство в кабинете директора было заставлено книжными шкафами и столиками с кипами толстых черных папок, похожих на маленькие башенки. Искусственных окон в кабинете, как это ни странно, не было, зато под самым потолком висела немыслимых размеров хрустальная люстра. В дальнем углу высился директорский стол, чернеющий массив дерева и железа, начищенный до зеркального блеска и абсолютно пустой. Каждый раз стол Мерлина удивлял Блика этой своей пустотой, будто это было не рабочее место самого важного человека в Доме Надежды, а просто предмет интерьера.
Директор прошелся ко кабинету, остановился у своего стола, но садится за него не стал. Вместо этого он провел по нему рукой, и Блик отчетливо услышал странное гудение, доносящееся, казалось, из самых глубин Моранбаума. Что-то щелкнуло, и на столе появилась пузатая бутылка воды и три стакана. Артезиан Мерлин жестом подозвал своих гостей поближе, разлил воду по стаканам и протянул один Кровину.
– Чем обязан, господа? – спросил директор, наблюдая как Мартелл берет стакан из его рук. – Такая рань, ситбиан, а вы уже на ногах.
Он налил еще один стакан и дал его Блику. Зорин поблагодарил его, сделал небольшой глоток и сказал:
– Код 0916.
– Неужели? – Мерлин, казалось, не обратил на его слова никакого внимания. – И каким же образом юный Мартелл умудрился нарушить Священные правила?
Блик поставил стакан на стол, достал из внутреннего кармана книгу и протянул ее директору. Мерлин взял ее, небрежно пролистал и покачал головой.
– Надо же, – без какого-то удивления сказал он. – Матей Морару, «Хребет Апостола». Эта книга за последнее время наделала немало шума. Много же людей отправились из-за нее в экстракторы. А еще больше – не отправились, к сожалению. Где вы ее нашли?
– В шкафчике Кровина в спортзале, – ответил Зорин.
– Опять копались в грязном белье, Блик?
– Это моя работа, директор, только и всего.
– Что ж, – Мерлин отложил книгу в сторону в внимательно посмотрел на Кровина. – Где ты взял книгу, Мартелл?