Ироничные истории о…

Максим Гибелен Дизайнер обложки

Мария Яковлева Корректор

© Саша Баренц, 2021

© Максим Гибелен, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0051-9765-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как я изучала французский язык

Французский шансон я обожала с детства, могла часами слушать любимых шансонье, замирая от их бархатных голосов и чудесной музыки, но мне хотелось наслаждаться также и словами песен, точно знать, о чем они там поют. Поэтому я решила записаться на курсы французского языка. У французов, так уж получилось, даже шлягер на производственную тематику звучит так гимн любви. Ну, это свойство языка такое – «мур-мур, лямур-р-р-р». Поэтому, когда я балдела под песню Сержа Генсбура и Джейн Биркин «Je t’aime» («Я тебя люблю»), мне хотелось точно знать, отчего это они так шумно дышат. Действительно ли певцы поют об «этом самом» или занимаются дыхательной гимнастикой йогов. И не надо крутить пальцем у виска. Большинство граждан, не владеющих французским языком, свято уверены, что в песне Мари Ляфоре «Viens, viens» («Вернись, вернись»), повествуется о страданиях брошенной возлюбленной, а в действительности это монолог маленькой девочки, обращенный к блудному папаше, променявшему семейный очаг и малолетнюю дочурку на прелести молодой любовницы. Поэтому, не доверяя коварным французам, я пошла изучать язык, чтобы понимать смысл их песен без переводчиков. Итак – «Аллонз анфан де ля патри-и-и-ие!» («Вперед, сыны отечества»), на государственные курсы иностранных языков!

Во времена моей юности изучение французского расценивалось примерно так же, как если бы в настоящее время кто-то по доброй воле пошел зубрить латынь или древнегреческий. Люди практичные шли изучать английский язык – конечно, не для того, чтобы разъезжать по заграницам. В СССР это было уделом избранных. Но переводчикам английской технической и научной литературы платили неплохо. Посещение же курсов французского в глазах окружающих выглядело легкой придурью. Когда тебе почти двадцать пять лет, а ты бегаешь после работы зубрить неправильные глаголы – это, честно говоря, вызывает оторопь и недоумение у друзей и знакомых.

«Двадцать пять! Ты ведь уже старая дева! Сходила бы лучше на танцы в военное училище!» – советовали мне мои более практичные подруги, с сожалением взирая на убогую. Я в свою очередь с сожалением смотрела на них. Выросшая в семье военного, я прекрасно понимала, что молодые мускулистые лейтенанты хороши только на танцах, а в повседневной жизни мало подходят на роль героев романа. Тем более что у половины из них были верные шансы загреметь после окончания училища в Забайкальский военный округ или на благословенную Кушку. А там романтический флер военной жизни испаряется, как правило, сразу и навсегда.

На родных же курсах публика подбиралась хоть и с легкой французской придурью, но предсказуемая, с общими интересами и одним кругом чтения. Во времена моей молодости денег было мало у всех, а у молодых людей особенно. Поэтому приглашение в ресторан всегда проходило у тогдашних ухажеров под лозунгом «Кто девушку бифштексом кормит, тот ее и в постель танцует!» А вот наши сокурсники приглашали девушек в общепит просто так, из эстетических соображений. Правда, они с трудом подпадали под термин «молодые». Для моего двадцатипятилетнего мироощущения это были «пожилые сорокалетние дяденьки».

В то время, пока я упивалась бархатными голосами шансонье, мурчащих нежно о любви большой и страстной, мои неугомонные подруги с завидным упорством пытались меня с кем-нибудь познакомить. Но претенденты в женихи вели себя подозрительно однообразно: после скромной увертюры в виде похода в кино и дохлого букетика из трех гвоздик они решительно шли на штурм, задавая жизненно важный для будущих супругов вопрос – чем я занимаюсь в жизни и что я умею делать. Я воодушевленно сообщала, что хожу на курсы французского, очень люблю театр и (скромно потупившись) обожаю французских шансонье. После такой тирады глаза претендента как-то сразу теряли фокусировку, замутнялись, и после продолжительной паузы в столь конструктивной беседе неизбежно следовал самый главный вопрос, ради которого, как я понимаю и заводился весь тот сыр-бор: «Ну а хоть борщ-то ты готовить умеешь?» Борщ я готовить умела, но, преисполненная коварства, бодро заявляла, что готовить не люблю, борщей не варю и котлет не жарю. После этого разговор увядал окончательно и бесповоротно, как и принесенные гвоздики, и несостоявшийся жених навсегда растворялся в вечерних сумерках, чтобы больше никогда не появляться на моем жизненном пути.

Естественно, запасы женихов, проживающих в нашем городе, были быстро исчерпаны, тучные стада любителей борща перекочевали в семейные стойбища, а я с тех пор могла спокойно наслаждаться сладостными призывами, льющимися из моего кассетника: «Мы пойдем туда, куда захочешь, когда захочешь…» – и никаких борщей! «Не бросай меня» – и ни слова о котлетах! Разве что виртуальные любовники могли скромно попросить сделать им чашечку кофе, не загоняя женщину на кухонные галеры! «Сделай мне хороший кофе, а я тебе расскажу одну историю…» Для романтически настроенной почти уже тридцатилетней дурынды это звучало вполне приемлемо и ненавязчиво.

Таким образом, под сурдинку магнитофона я и дожила до перестройки, которая резко изменила как мою судьбу, так и жизни многих других людей. В эту незабвенную эпоху случилось так, что учителя, библиотекари и прочая интеллигентная шушера оказались никому не нужны. Шансов найти работу, за которую платили бы деньги и на которые можно было бы купить не только проездной билет на работу, но и что-нибудь покушать, стало миссией почти невыполнимой. Даже свежеприобретенный диплом секретутских курсов положения дел не менял. Все новые русские поголовно хотели иметь на посту секретарш знойных красоток с ногами от горла́. Мои ноги были нормальной длины и тянулись не от горла, а от того места, из которого им и полагается расти. Плюс у меня был отягчающий фактор – возраст. Мне уже было за тридцать, что позволяло вальяжным нуворишам задавать на собеседовании вопросы типа «А почему вы еще не замужем?», «А как вы относитесь к мужчинам?».

Правда, несмотря на ущербные ноги, у меня было два спасительных костыля в виде перманентно изучаемого французского и почти забытого и нелюбимого английского языка, что и позволило мне выдержать конкуренцию с молодыми знойными секситутками. Я устроилась на работу сначала в фирмешку, торговавшую иностранной периодикой, а потом трудилась на барыг, спекулировавших импортными фруктами. Потеряв изрядную долю здоровья, но приобретя солидный жизненный и коммерческий опыт, я ухитрилась сэкономить небольшую сумму тугриков, чтобы позволить себе поехать в отпуск за границу. Одна старинная подруга, с которой мы, кстати, познакомились на курсах, жившая к тому времени уже с десяток лет в Америке, предложила приехать к ней в гости.

К великому удивлению всех моих знакомых, я смогла не только оформить визу в Штаты, но и выбила транзитную визу во Францию, так как не воспользоваться случаем и не убить одним выстрелом сразу двух зайцев было бы глупо. Разве я могла раньше даже в самых смелых мечтах представить, что смогу исполнить заветнейшее свое желание – провести несколько дней в Париже и пошляться не только по Елисейским полям («Oh, Champs Elysees!»), но и увидеть Монмартр, Лувр, Орсэ, Триумфальную арку, Пантеон, Эйфелеву башню и все остальное. Купив билеты на самолет «Эр Франс», я заказала номер в парижской гостинице и в назначенный день отправилась в путешествие.

В самолете мое место оказалось рядом с господином, возвращавшимся во Францию из служебной командировки. Господин был весьма любезен, очень общителен и приятен во всех отношениях, к тому же его распирало от желания пообщаться со мной. Я тоже была не против потренироваться в разговорном французском. Бодро выпалив «Bonjour Monsieur», я так и осталась сидеть с открытым ртом, так как, к моему неописуемому удивлению, я вдруг осознала, что от волнения могу вспомнить только пару слов: «Oui Monsieur», «Non Monsieur» («Да, сударь», «Нет, сударь»). Одним словом – полный «пердю монокль»! Причем, непонятно с какого перепугу, в моей голове вертелась всего одна фраза из великого множества тех, что я выучила на родных курсах, – «Monsieur je ne mange pas six jours» («Сударь, я не ела шесть дней»). Да и то мне пришлось придерживать ее на самый крайний случай. Ведь при таком лингвистическом ступоре я могла запросто потеряться в Париже, не добраться до аэропорта и опоздать на самолет. Воображение уже рисовало мне, как я брожу по Елисейским полям с протянутой рукой, бормоча спасительную мантру Кисы Воробьянинова, пытаясь собрать несколько франков на корочку хлеба; как я сплю под Новым мостом, завернувшись в газеты, рядом с клошарами; как стою в очереди за бесплатным супом.

Но, к счастью, любезный господин не допустил такого поворота событий и сопровождал меня в Париже повсюду. Благодаря его прилипчивости я смогла не только посмотреть все достопримечательности города, но и вовремя улететь в Штаты, увозя в записной книжке адрес моего спасителя. Потом мы долго и плодотворно переписывались (как ни странно, но с письменным французским у меня проблем не возникало), а в один прекрасный день я смогла-таки ловко ввернуть свое скромное «oui» («да») в присутствии мэра и родственников очаровательного господина. После чего ему пришлось приклеиться ко мне навсегда. И все! И никаких песен! Со временем мои французские фразы стали длиннее и эмоционально насыщеннее, а фразы моего супруга сократились до прочувственного «Oui ma cheriе», «Non ma cheriе» и «Сherie il y a six jours que je n’ai pas mangé de ton borztch». («Да, дорогая», «Нет, дорогая», «Дорогая, вот уже шесть дней как я не ел твой борщ».

Что ж, жизнь берет свое. После сорока лет, наконец, я поняла, что если женщины могут спокойно жить, питаясь исключительно кофе и лирическими песнями, то мужчины – это совершенно другой человеческий вид. Без борща и котлет они чахнут. Для того чтобы добродушно мурлыкать любовные песенки вам на ушко, им надо сначала плотно поесть.

И после этого вы мне будете говорить, что это так сложилась моя судьба?! Нет, судьба здесь ни при чем, это всего лишь курсы, которые мы выбираем в юности.

Кошки-мышки

Когда пару недель назад утром я открыла дверцу кухонного шкафа под раковиной и обнаружила около помойного ведра россыпь кошачьего сухого корма вперемешку с черными зернышками помета, я поняла, что у меня завелась мышь. Не могу сказать, что эта новость меня очень обрадовала. Я, как многие наши человеколюбцы и борцы за права нелегальных иммигрантов, люблю мышей, но не хочу ни при каких условиях, чтобы они жили в моем доме.

Я пошла к коту и указала ему на этот вопиющий факт, спросив, что он собирается предпринять в связи с создавшейся ситуацией. Маркиз хмуро взглянул на меня и ответил, что он в курсе последних событий и что ему дела нет до нового жильца. Я вспылила, заявив, что все наши предыдущие коты исправно ловили мышей и тем более не допускали их в наш дом. Кот в ответ показал мне удостоверение общества охраны мышей, членом которого он состоит, и заявил, что жрать себе подобных – это удел человека, а он, просветленный мудрым учением Сиддхартхи Гаутамы, считает недостойным отнимать жизнь другого существа ради сомнительного удовольствия – набить себе живот. Я резонно возразила, что кошачий корм, который он с удовольствием пожирает, сделан из живых существ. На что Маркиз ответил мне, что это не его вина и что мы живем в несовершенном мире, но придет час, когда все откажутся от дикого обычая хрустеть костями и чавкать плотью себе подобных, станут питаться исключительно побегами бамбука, пить вино из одуванчиков и перестанут наконец пожирать друг друга. Я спросила, как к этому факту отнесется бамбук, ведь он, как и одуванчики, также является живым существом. Кот ответил, что растения не умеют мыслить и, значит, годятся в пищу. На вопрос, что же тогда делать с мыслящим тростником, Маркиз фыркнул, заявив, что Паскаль придумал это с пьяных глаз, перепив в трактире бургундского вина, и что я, взрослая женщина, мать двоих детей, не должна повторять всякие глупости, пришедшие на ум пьяному французу. Будда не употреблял вина, и поэтому учение его трезво и гармонично. Я приподняла бровь и спросила: как же быть с вином из одуванчиков? Маркиз, теряя терпение, заметил, что грубые люди, не читавшие иностранную литературу, способны понимать все буквально, в самом примитивном смысле любого высказывания.

Устав спорить со мной, он удалился в заросли нашего пока не думающего тростника и начал медитировать, старательно изображая из себя йидама. Все же надо отдать должное моему коту: он никогда не опускается в спорах до криков, воплей, взаимных оскорблений и угроз, что присущи любой либерально-демократической тусовке. Выслушав твой тезис и спокойно возразив, кот, ежели ты не успокаиваешься, дергает ухом, задирает хвост и удаляется с невозмутимостью члена исландского парламента. Можно долго кричать и плеваться ему вослед, но это ни в коей мере не задевает моего философа. Завалившись где-нибудь в саду в тенечек, Маркиз задумчиво наблюдает за облаками и грустно размышляет о том, что люди не понимают зачастую самых простых истин, главная из длинного списка коих гласит, что мнений может быть много, а истина одна.

После такой непродуктивной беседы с Маркизом мне ничего не оставалось делать, кроме как попытаться самостоятельно решить проблему с непрошеной гостьей. Однако все воззвания к домочадцам объединиться для совместной борьбы за неприкосновенность семейного очага, упали на неблагодатную почву. Семейство вежливо выслушало мои воззвания, пожелало сил и мужества для борьбы с оккупантом и быстро убежало на самоудаленку. А я осталась бороться с мышью самостоятельно. Проще всего было бы пойти в магазин и купить традиционную мышеловку-прихлопку или мышиную отраву и покончить с этим делом. Но… хочу признаться, что я люблю мышей. Они мне нравятся. Не знаю, почему некоторые люди боятся этих симпатичных маленьких зверьков. Это в конце концов не тараканы с их мерзким блестящим пузом, тонкими лапками и противными усами! Мыши очень похожи на своих мультяшных сородичей. Эти глазки-бусинки, этот острый подвижный нос, эти розовые прозрачные ушки, крошечные лапки с тонкими пальчиками и даже длинный голый хвост вызывают у меня только чувство умиления, а не страха. Впрочем, любителям тараканов, возможно, будет о чем со мной поспорить.

Представив, как я найду однажды утром в мышеловке хладное тельце с выпученными глазами или, рассыпав отравленную приманку, буду потом целый месяц нюхать вонь от разложившегося мышиного трупика, я поняла, что ловить полевку придется живьем в специальное устройство. Хорошо, что существует интернет, так что после получасового поиска я нашла примерно штук пять моделей самодельных ловушек. Выбрав самую простую модель, я принялась мастерить.

Незатейливая конструкция мышеловки напоминала детские качели. Пластиковую бутылку требовалось закрепить на проволочной подставке, внутрь бутылки, у донышка, положить приманку, а у горлышка установить прочную подставку, которая служила также запором для этой ловушки. Мышь, почуяв запах приманки, должна по приставной планке залезть на подставку, потом через горлышко пролезть внутрь и, съев угощение, попытаться выбраться обратно. Но тут, под тяжестью мыши и съеденной ею пищи, ловушка должна наклониться, а подставка – загородить выход. Утром мне придется только унести бутылку из кухни и вытряхнуть мышь где-нибудь в местах особо удаленных от моего дома.

Поскольку руки растут у меня из того места, откуда им и полагается расти, то через несколько минут я, соорудив этот незатейливый агрегат, отправилась спать. Ночью мне снились длинные вереницы мышей, спешащих набиться в мою мышеловку. Наутро, едва продрав глаза, я ринулась расправляться с моей незваной жиличкой. Но каково было мое удивление, когда, влетев на кухню, я не обнаружила мыши в бутылке. Зато возле мусорного ведра нашла свежую россыпь помета. Я тщательно осматривала свою конструкцию, мысленно проходила путь, который должен был привести полевку в мою ловушку, пальцем надавливала на горлышко, но несмотря на то, что агрегат работал и не имел технических недостатков, грызуна там не было. После долгих размышлений я пришла к умозаключению, что скорее всего мне попался особенно крупный и жирный экземпляр, для которого бутылочное горлышко было слишком узко, поэтому я отправилась заново гуглить в интернете.

Следующая модель, которую я нашла, была проста и технически изящна, а самое главное – рассчитана на мышей любого размера, включая крыс. Агрегат состоял из металлической банки пива, нанизанной, как сосиска, на металлический прут, который был положен на противоположные края ведра. На самой банке, при помощи скотча, крепилась приманка, а к краю ведра, в непосредственной близости от банки, была приставлена деревянная планка, чтобы мышь могла подняться на самый верх, взобраться на банку и под действием вращательного механизма и силы тяжести сверзиться в ведро. Чтобы указать путь к вершине моего инженерного творения, я насыпала несколько зерен пшеницы на помост, ведущий к ловушке. Всю ночь я прислушивалась к происходящему на кухне. Мне несколько раз показалось, что мышь подпрыгивает и, скользя по стенкам ведра, пытается обрести свободу. Но, к моему глубокому изумлению, наутро ловушка оказалась пустой. Несколько зерен, указывающих путь на мышиную Голгофу, были съедены, но угощение, приклеенное к вертящейся банке, осталось целым. Несколько упав духом, я шарила по интернету в поисках ловушки, которая могла бы заинтересовать мою премудрую мышь, пересмотрела кучу видео с устройствами, в которых попадались целые мышиные семьи, удивляясь могуществу человеческого разума и смекалки. В ход шло все: обрезки пластиковых труб, железные банки, колесики и даже надувные шары.

После долгих поисков я решила остановиться на устройстве, действующем по принципу спускового крючка, с нанизанным на него лакомством. Мне вдруг пришло в голову, что моя норушка, возможно, страдает боязнью высоты и поэтому упорно не забирается на высокие приспособления. Если верить учению, последователем которого является мой кот, вполне могло так случиться, что в нее переселилась душа Марии-Антуанетты, испытавшей всепоглощающий ужас восхождения на эшафот. По этой причине следующая моя модель отличалась простотой конструкции и устанавливалась прямиком на пол, позволяя бывшей царственной особе не утруждать себя восхождением на пьедестал, а, тихо и незатейливо пройдя через широкое отверстие в большой пластиковой бутылке, направиться прямиком к кусочку сыра, прикрепленному к спусковому устройству, которое при помощи резинок захлопывало вход в ловушку.

Не стоит говорить о том, что я тщательнейшим образом пропылесосила кухню, уничтожив малейшие крошки, которыми могла бы поживиться моя нахлебница, и несколько раз провела испытания моего агрегата. Кота вместе с его мисками я заперла в моей комнате, поскольку начала подозревать усатого буддиста не только в измене интересам домашнего очага в угоду своим философским принципам, но и в передаче моих секретных планов полевке. Кот бурчал, что он не виновен, что я стала параноиком, что карму изменить нельзя и что уж если мыши суждено быть пойманной мною, то его вмешательство никоим образом не может повлиять на исход этой операции. Но я осталась непреклонна. Карфаген должен быть разрушен, Березина должна быть форсирована! Троянский конь, пропахший свежим сыром, стоял и бодро бил копытом у входа в мышиное укрытие. Утром я получила чувствительнейший удар по своему самолюбию – мыши в ловушке не оказалось, приманка осталась на месте. Я просто воочию увидела выражение этой нахальной мышиной морды, скалящей свои хищные зубы в издевательской ухмылке. Кот лежал в вальяжной позе на диване и иронично поглядывал на меня, вылизывая хвост. «Человек – венец природы», – гордо изрекла я, проходя мимо него. Кот было мявкнул, что это терновый венец, но я припугнула его, что если он не перестанет перечить мне под горячую руку, то никакой другой еды, кроме поселившейся у нас мыши, он больше не получит. Маркизу пришлось заткнуться.

Утром я обычно варю себе на завтрак овсянку. В стеклянной банке на полке с припасами хлопья закончилась, поэтому я полезла в большую пластиковую коробку с крышкой, где обычно храню крупы и другие сухие продукты. Крышка контейнера оказалась чуть сдвинута. Оказалось, что дочка накануне вечером была не прочь немножечко подкрепиться на сон грядущий и, прошмыгнув на кухню, вытащила из коробки пачку печенья, наплевав на все мои увещевания не трескать сладкое и мучное на ночь глядя. Закрыть коробку как следует она поленилась. Поэтому когда я потянула на себя непочатую пачку с овсянкой, то на руку мне, к моему удивлению, посыпались хлопья. Сыпались же они из аккуратно прогрызенной дырочки. Я поняла, почему не сработала ловушка. Наглая мышь пробралась в мои припасы и жировала там вовсю. Чертыхаясь, я стала вытаскивать остальные пакеты с крупами, чтобы оценить размер ущерба, как вдруг из-под пачки с макаронами мне прямо на руку выпрыгнул грызун. Мы оба замерли от неожиданности. Мышь, надо отдать ей должное, соображала быстрее меня. Несмотря на раздутый от халявной еды живот, она умудрилась подпрыгнуть сантиметров на пятнадцать и, совершив двойное сальто в воздухе, шлепнулась на пол кухни. Откинув коробку и издав яростный крик команчей, преследующих караван переселенцев-мормонов, я ринулась ее ловить. Но коварное животное, махнув удивительно коротким хвостиком, шмыгнуло под посудомоечную машину и затаилось там в недосягаемости от всех кухонных причиндалов, при помощи которых я пыталась ее оттуда достать.

Я носилась по дому, изрыгая проклятия всему мышиному роду. Родственники, так же как и мышь, мудро ретировались в свои комнаты и забились под плинтус. Кот до вечера не вылезал из зарослей тростника, делая вид, что улетел в астрал. Я наводила порядок на кухне и, время от времени опускаясь на четвереньки перед посудомойкой, зловеще шипела в адрес мыши, что вот прямо сейчас, закончив уборку, я поеду в ближайший супермаркет и куплю настоящую мышеприхлопку, а заодно и килограмм мышиной отравы, и пусть свершится то, что должно. Моя совесть будет чиста, так как с грызунами, которые не понимают хорошего к себе отношения, по-другому поступать нельзя. Поостыв немного, к вечеру я отдраила до блеска кухню, уничтожив даже самые мизерные крошки еды. Спрятала кошачьи миски, выставила кота на ночь на улицу и водрузила посреди кухни последний вариант мышеловки, заменив камамбер на свежий шматок бри. Этих французских мышей разве поймешь! Возможно, местные южные виды из принципа не едят нормандский сыр. Три дня приманка оставалась не тронутой, но и черные катышки мышиных какашек тоже больше не появлялись на кухне. На четвертый день кот, огибая мышеловку, которая стояла на его пути следования к миске с едой, иронично хмыкнул: «Ну че, ждешь? Не бойся, она больше не придет. Серая велела тебе передать, что таких жадных и тупых жлобов она встречает первый раз в жизни и что если даже ей придется подыхать от голода, к вам она больше не вернется». Кот находился в углу кухни, поэтому ему не удалось увернуться от прилетевшего в него шлепанца.

– За что!? Я сказал только то, что меня просили передать. Причем, заметь, облек ее слова в литературную форму, избегая вульгарных и в основной своей массе нецензурных выражений. А после этого в меня еще и тапкой швыряют!

Я разъяснила коту, что если он будет продолжать общаться со всякой швалью, то может распрощаться с этим домом и идти жить в поле с мышами. После этого инцидента мой Маркиз – Большой Друг Мышей не разговаривал со мной три дня.

Сейчас мой дом свободен от грызунов. Видимо, покидая сей негостеприимный кров, полевка начертала на двери нашего жилища: «Здесь живут сквалыги и мышеубийцы», – предупреждая таким образом своих сородичей от пустой и опасной затеи селиться в наших хоромах.

В прошлом году, 8-го марта

Рано утром, ровно год назад, когда моя семья, продравши ясны очи, собиралась в школу и на работу, я радостно возвестила, что наступил праздник всех прогрессивных женщин земли. Во Франции этот праздник так и не стал национальным: то ли женщины здесь в большинстве своем не прогрессивные, то ли женщин, по мнению французов, и так полагается любить и холить круглый год, в будни и праздники, но мои слова явно не упали на благоприятную почву, а улетели с ветром в утренний туман. Не удостоив мои слова ни малейшим вниманием, родственники отбыли на трудовой фронт.

Пораскинув мозгами, я решила, что неплохо бы на всякий случай устроить праздник себе самой. Накрасившись, причесавшись, приодевшись понаряднее, я улеглась с книгой на диван, не забыв прихватить поднос с пирожными, мороженым, шампусиком и коробкой конфет. Так целый день я и отмечала восьмое марта до возвращения семьи. Убрав заблаговременно следы вакханалии, я поставила стул в центре гостиной и уселась на него памятником самой себе в ожидании поздравлений и подарков. Там меня и нашли удивленные домочадцы. Пришлось еще раз, для непонятливых, объяснять, что сегодня МОЙ праздник, что целый год, не жалея себя, я пахала, как папа Карло, гладила, стирала, убирала, входила в горящие избы и дрессировала безумный коней, и вот теперь я требую признания моего мужества и вознаграждения за принесенные жертвы. Муж, обиженно хмыкнув, заявил, что он тоже пашет целый год, как Бобик, и ежемесячно приносит зарплату домой, не требуя подарков и не занимаясь пожарно-укротительскими фокусами. Сын и дочь в свою очередь заявили, что во Франции такого праздника нет, а значит, и праздновать нечего, и все трое разошлись по своим комнатам. Я осталась невозмутимо восседать на своем стуле.