Самый тёмный угол. Сборник рассказов

– Сами же сказали, «мухи не обидят».

– Мухи-то не обидят… – ещё шире улыбнулся Дроблин. – Ну, как знаешь. Звони, если что. И поаккуратнее с шитыми.

– С кем? – переспросил Олег, но представитель закона уже хлопнул дверцей, махнул ему через лобовое и задним ходом тронул УАЗик к повороту, где можно было развернуться.

Не придумав ничего лучше, городской журналист зашагал к жилищу Макарыча. Самодельный шлагбаум он предусмотрительно опустил.

В доме старика оказалось на удивление чисто. Архаичная простота в убранстве единственной комнаты вызывала ощущение уюта. Прямиком из детства, в котором почти у каждого был деревенский бабушкин дом.

Хозяин угостил незваного гостя жареной картошкой и дешёвым несладким чаем, а сам залез на лежанку печи, занимавшей добрую треть помещения. Он явно не был расположен к разговорам. Из мебели в комнате имелись резной сервант, набитый посудой, покосившийся платяной шкаф, кресло и стол. Поужинав, Олег попытался получше устроиться в кресле. Спать сидя было неудобно, но усталость взяла своё. Уже проваливаясь в глубокий сон, парень заметил причину хромоты Макарыча: торчащие с печки ноги явно были разной длины.

***

Олегу приснилась Кира. Та, чьё фото лежало в его бумажнике вместе с Анюткиным. В кого он был безнадёжно влюблён ещё со школы. С которой у него никогда ничего не было, и вряд ли что-то будет. Дочка богатых, но на редкость приличных родителей, живущая в Москве и делающая большие успехи. Идеальная мечта, которой не суждено сбыться, как и положено настоящей мечте. Когда Кира поступила в МГИМО и переехала в столицу, парень не находил себе места. Были мысли уехать за ней, но зарабатывать он тогда не умел, а ничего, кроме провинциального пединститута, родители потянуть не могли. Немного остудил совет друга, который просто сказал:

– Смирись, чувак. Ты не москвич и не мажор. Будешь с ней, как… пришитый белыми нитками.

– Ты хоть знаешь, что это означает? – злобно огрызнулся тогда Олег.

– Мне пофиг, что означает. Я говорю, как это выглядит.

Если вдуматься, выражение оказалось вполне к месту. «Шито белыми нитками», – говорят о слишком явной фальшивке, подделке. А что может быть фальшивее человека, который строит из себя то, чем не является?..

***

Ни к какой электричке Олег не спешил, поэтому проспал почти до полудня. Макарыч не будил и не беспокоил. Встав спозаранку, хозяин покинул дом, не заботясь о присутствии постороннего – воровать здесь всё равно было нечего. Позавтракав остатками вчерашней картошки, парень вышел на улицу, разминая затёкшую шею. Было зябко, и он сунул руки в карманы куртки, где лежали яблоки. Будет, чем попозже перекусить.

Журналист брёл по знакомой уже улице и не представлял, что делать дальше. От расспросов не было толку. Обыскивать дома ему никто не позволит, а попытки шарить по дворам втихаря точно закончатся проломленным черепом. Может, сказать полиции, что нашёл поле конопли или услышал крики о помощи? Вызвать съёмочную группу из района? Поджечь заброшенный дом? Как «поставить всех на уши», самому не угодив за решётку или куда похуже?

И что такого могла накопать Анютка, если вообще бывала тут?

Из оцепенения Олега вывело громкое гусиное гоготание. Задумавшись, он не заметил, как остановился у высокого облезлого забора. Птица во дворе горланила так настойчиво, что смогла бы охранять получше любой собаки. Неожиданно послышался звук, словно лопнула верёвка, под забором замельтешил тёмный клубок, и из облака пыли выскочило нечто весьма странное.

Олег с детства боялся собак. Точнее, возможности быть покусанным и получить пресловутые «сорок уколов в живот». С возрастом укусы и инъекции перестали вызывать панику, но крупных собак он по-прежнему сторонился. Мелкие шавки не пугали, но их агрессивность и лай раздражали до чёртиков.

Сначала было не совсем понятно, что именно кинулось под ноги. Как два животных смогли так причудливо сплестись? Когда Олег, наконец, хорошенько всё разглядел, ему стало не по себе.

Это была собака. Небольшая чёрная коротконогая дворняжка с жёлтыми подпалинами на груди и морде. Только морда эта безжизненно болталась вместе с головой, странно вывернутой набок. Язык висел сухой сморщенной тряпкой, шерсть вылезала клочьями, из пустых глазниц сочилась тёмная жидкость и падали на землю мелкие червячки. Прямо из холки собаки росла длинная пернатая шея, увенчанная гусиной головой. Эта голова, в отличие от собачьей, была жива и активна, вопила на всю округу и норовила схватить человека за штаны. Выглядело неестественно и жутко, но немного комично. Журналист не сразу пришёл в себя и додумался снять существо на телефон.

– Жулька! – рявкнул вдруг хриплый голос. – А ну на место, дрянь!

Карликовая химера, недовольно гогоча, протиснулась обратно под забор. Подняв голову, Олег увидел, что в его сторону идёт крупный мужик в засаленной фуфайке. Парень поспешно спрятал смартфон и развернулся. Дорогу в нескольких шагах преграждал ещё один местный, ковыряя сапогом камень, словно не при делах. Левый рукав его линялого пиджака был пуст и засунут в накладной карман.

– Браток, а дай позвонить? – нагло оскалился хозяин «Жульки».

– Батарейка села, – соврал журналист, предчувствуя недоброе.

«Неужели, началось?»

– Так у меня зарядка есть в доме, – ещё шире оскалился здоровяк, подойдя совсем вплотную.

– Мужики, – дрожащим голосом проговорил Олег, – я с ментами работаю. Меня забрать должны скоро. Если тронете… Всех закроют, не сомневайтесь!

– Кто ж тебя трогает, городской? – просипел однорукий, тоже подойдя поближе. – Припёрся незваный, начал снимать без спросу. Петь, ты своё разрешение на съёмку давал?

– Не.

– Ну вот. И кто из нас нарушитель законов, приличий и вообще?

– Я представитель СМИ, – робко возразил приезжий. – Имею право снимать везде.

– Да вертел я твоё право! – рявкнул вдруг Петя, хватая журналиста за воротник.

Рука здоровяка показалась неестественно тонкой, с маленькой изящной кистью и облезшими следами маникюра. Зато вторая рука была под стать телу и обрушила на челюсть «представителя СМИ» тяжелый прокуренный кулак…

***

Олег медленно приходил в себя, ощущая спиной жёсткую неудобную постель. Всё кончилось? Анютку нашли, деревенскую шайку накрыли, а его отвезли в больницу? Ощупывая челюсть, журналист обнаружил свисающую с запястья цепь. Похоже, всё только начиналось.

За стеной послышался странный шум – словно большое животное прошло мягкими лапами по кафелю, громко постукивая когтями. Где-то вдалеке жужжала косилка или циркулярная пила. В воздухе стоял густой больничный запах. Олег чувствовал нарастающую панику, но поймал себя на странной мысли, что боится больше всего не самой смерти. Было невыносимо, что кто-нибудь обнаружит в его вещах фото Киры и начнёт издеваться над романтиком-неудачником, а сам он будет сгорать от стыда и бессильной злобы даже на том свете.

Попытка сесть увенчалась успехом – длины цепей на обеих руках было достаточно. Комната напоминала больничную палату с единственной койкой. Сквозь грязное окно в дальней стене светила почти полная луна. Вспыхнул яркий свет, и в палату вошёл пожилой мужчина в белом халате. Он казался грузным и рыхлым, под одеждой угадывались внушительные жировые складки. При этом руки и лицо его были неожиданно худыми. С собой посетитель принёс деревянный табурет, который поставил у окна и сел, молча присматриваясь сквозь очки.

– Перестарался Петя, – заговорил он мягким приятным голосом. – Вы уж простите его. С социальными навыками у наших беда. Это свойственно закрытым сообществам.

– Что здесь происходит? – как можно спокойнее спросил Олег, стараясь не срываться на крик и ругань.

– Ничего особенного. Живём, как умеем.

– Я об этом! – парень демонстративно позвенел цепями.

– Ах это…

Доктор встал с табурета, приблизился и дважды щёлкнул ключом, освобождая запястья невольного пациента. Журналист поборол в себе желание схватить незнакомца за тонкую шею. Но едва ли старик стал бы так рисковать, не подстраховавшись. Доктор спокойно вернулся на табурет и улыбнулся, словно угадав мысли пленника:

– Вы сообразительный. Это радует.

Улыбка и лицо показались Олегу смутно знакомыми. Он встал с кровати, ощупывая бока. Одежда и всё содержимое карманов были, кажется, на месте. Парень машинально вытащил яблоко и подбросил его пару раз, пытаясь всем своим видом показать, что не боится. Или что ничего особенного не случилось, и он не станет никуда обращаться.

– Так я могу идти?

– Куда? – улыбнулся доктор. – До электрички ещё пять часов. И разве вам не интересно?

Где-то вдалеке жужжание пилы вдруг взяло особо высокую ноту, после чего зазвенела сигнализация, и по коридору мимо двери спешно протопало несколько пар ног. Среди звуков снова почудилась крупная бегущая собака.

– Не беспокойтесь, там и без нас справятся, – заверил доктор и, наконец, представился. – Лев Ибрагимович Свенгольц, профессор медицины. Так вам не интересно?

– Боюсь, любопытство мне выйдет боком, – иронично предположил Олег. – Давайте оставим всё как есть?

– А давайте решать буду я, – мягко возразил профессор.

Журналист понял, что просто так его отсюда не выпустят, и обречённо уселся обратно на койку.

– Я люблю свою работу, – заявил Свенгольц после некоторой паузы. – Люблю помогать страждущим. И у меня это, знаете ли, получается. Да и вы как-то не жаловались до сих пор, молодой человек.

Олега кольнуло смутное опасение, что в отключке он был дольше, чем кажется, и что в его организме основательно покопались. Однако никакой боли и дискомфорта не испытывал. За исключением подбитой челюсти.

Глядя, как парень прислушивается к своему телу, смешно шевеля конечностями, профессор искренне расхохотался.

– Да ну что вы, в самом деле! Вы меня не помните? Хотя какой там, двадцать лет прошло.

Его пациент всё ещё недоумевал, разглядывая знакомые постаревшие черты, пытаясь нащупать хоть что-то в памяти.

– Часики не жмут? – участливо спросил Лев Ибрагимович.

Олег давно не носил часов, но при их упоминании машинально глянул на левое запястье. Пусто, конечно. Только загорелая кожа из-под рукава и тонкий белёсый шрам… Воспоминание накатило резко, как ведро ледяной воды на голое тело…

…Лето. Деревня. Бабочки. Бабушкин двор. Мама развешивает бельё. Папа пилит здоровенное бревно бензопилой. Я откатываю в сторону круглые пенёчки. Папа обещал научить меня их раскалывать. Бабочки. Такие красивые. Одна кружится над бревном. Вот-вот усядется прямо на жужжащую пилу. Машу рукой, чтобы прогнать. Спотыкаюсь. Фонтанчик крови. Ужас в глазах папы. Истошный крик мамы. Бабочки…

После этого был месяц в больнице, который Олег смутно помнил. Что? Как? Почему? Позже ему говорили, что он запутался рукой в леске и сильно затянул, до самого мяса. Пришлось зашивать. Про отрезанную кисть родители договорились не вспоминать, а мальчик забыл и сам, как часто забывают особо стрессовые ситуации.

Теперь он смотрел на свою левую кисть, словно впервые. Сравнивал обе руки. Немного разный цвет кожи. Разная форма пальцев и ногтей. Разные вены. Разные линии на ладони… Как он раньше этого не замечал?

– А почему вы не пришили обратно мою? – тихо спросил Олег.

Свенгольц пожал плечами:

– Пришивать обратно – это ремесло. Пришивать чужое – это мастерство. Я уже тогда был мастером. К тому же повезло, подвернулся свежий покойник примерно твоего возраста. Жаль, «наверху» не оценили моих методов. Пришлось уходить в подполье. А тут как раз Криницкий пансионат прикрыли. Такой простор для работы…

– А если бы не прижилась? – пациент посмотрел на доктора с укоризной.

– У меня не бывает «если»! – уверенно возразил Лев Ибрагимович. – Я ведь мастер!

Олег вспомнил колченогого Макарыча и Петю с тонкой женской рукой.

– А что ж не по размеру-то шьёте? И никто не возмущается?

– Если выбор стоит между одной рукой и двумя, хоть и разными, все выберут второй вариант, уж поверьте. А для меня это переход от мастерства к творчеству! Шить не просто чужое, но максимально неподходящее, пусть где-то даже нелепое и гротескное. Такого, кроме меня, не удавалось ещё никому!

Свенгольц поднялся с табурета, гордо возвышаясь над всей палатой и над своим пациентом.

– Собака с гусиной башкой… Не такое уж творчество, – съязвил журналист, понимая, что отступать уже некуда.

– О, это только первые опыты. Удачные, прошу заметить! Трансплантологи десятки лет кроили несчастных грызунов, собак и обезьян. Их кадавры жили от силы несколько дней, до полного отторжения. А Жулька в таком виде уже полгода бегает. Жаль, собачью голову на днях не уберегли. Некроз скоро поползёт… Тяжёл Петя на руку. Надо бы ему и вторую заменить.

– Но это же бессмысленно, – усмехнулся Олег. – Гусь, который считает себя собакой… Или наоборот…

«Пришито белыми нитками…»

– Это творчество! – с жаром прошептал профессор, гордо воздев к потолку указательный палец. – Вдохновение в чистом виде! А что до смысла… Вспомните мифологию! Кентавры, сфинксы, химеры, горгоны… Во всём есть смысл, и всему есть примеры!

Лев Ибрагимович медленно расстегнул халат, белая ткань сползла к его ногам, обнажая торс. Профессор был худым и подтянутым для своего возраста. То, что смотрелось под одеждой складками жира, оказалось сложенными на животе и груди двумя парами рук. Свенгольц с наслаждением расправил конечности, напоминая карикатуру на какое-нибудь индуистское божество. Это выглядело настолько невероятным, что даже не пугало. Все шесть рук были немного разными, но живыми и функциональными.

– Вот почему в операционной мне не требуются ассистенты! – весело заявил профессор, похожий на нелепого паука. – Одно плохо: мозг очень быстро устаёт. Поэтому в быту обхожусь одной парой.

– А как же… Скелет, сосуды, нервы?..  И кто это вам сделал? Не сами же?..

– Не сам, разумеется. Скажем так, я не первый на данном пути. У кого-то и я учился в своё время. А скелет, сосуды, нервы… Это секреты творчества, которые я раскрывать не вправе. Сравню лишь с плодовыми деревьями. Когда прививают ветку яблони к груше, разве думают о том, как именно она принимается другим деревом?

Олег чувствовал какую-то звенящую пустоту внутри. Он понимал, что ему не выйти отсюда живым. Скорее всего, через пару дней с его рукой будет щеголять тот сиплый в линялом пиджаке. А голову могут пришить какой-нибудь корове. Ради творчества, конечно же… Парень достал из кармана бумажник, чтобы взглянуть напоследок на любимое лицо Киры. И на коллегу, которую он так и не нашёл.

– Кажется, я понимаю, что стало с Анюткой, – тихо прошептал Олег.

Свенгольц развёл верхними парами рук, нижней поднимая с пола халат, почти не наклоняясь.

– Необходимые жертвы… И их, кстати, катастрофически не хватает. Вот и маются некоторые из подопечных с культями до сих пор. А ведь люди достойные, многое в жизни повидавшие, государством выброшенные на произвол судьбы. Как думаете, мы с вами могли бы им помочь?

Профессор неожиданно громко свистнул. В коридоре зазвучало знакомое цоканье звериных когтей. В приоткрытую дверь вошла большая лохматая собака непонятного окраса. Морда выглядела так, словно её каким-то образом укоротили и надели резиновую маску человека. Только маска вела себя исключительно живо, дёргала щекой, открывала рот, вываливая длинный язык, и косилась преданными глазами на хозяина. Это было настоящее женское лицо. Анюткино лицо. Олег не выдержал и отключился.

***

«Шьём по старинным традициям! Курсы для одиноких». Весёлый портняжка с огромными ножницами и номер телефона.

Бывший журналист наклеил последнее объявление в городском парке, устало вздохнул и побрёл домой, любуясь осенними деревьями. Его немного согревала мысль, что в тексте не было ни слова лжи. Шитья будет хоть отбавляй. Имелись и старинные традиции, которые профессор тщательно хранил от посторонних. Вдобавок, они действительно искали одиноких людей. Самых одиноких и не нужных, которых никто не хватится, которых станут разыскивать только «для галочки». Зато кто-то обретёт недостающую часть тела. Или даже излишнюю – творчество Свенгольца становилось всё более абстрактным.

В подъезде Олег надел наушники и включил музыку. Квартира встретила уютом, чистотой и приятным ароматом чего-то вкусного. Подбежавшая Кира чмокнула в губы, нежно хлопая глазами и болтая без умолку. Парень улыбнулся в ответ и сделал музыку громче. Не хотелось слушать этот чужой и неприятный голос, говорящий исключительно глупости. Хотелось только смотреть. Он обеими руками зарылся в ярко-рыжие волосы и долго с наслаждением разглядывал любимое лицо. В правом глазу покраснели капилляры, но к цветным линзам придётся привыкнуть. Улыбка немного кривая – левая сторона ещё не совсем прижилась…

Найти сироту с подходящей фигурой оказалось легко. Не сложно было и уговорить. Между проституцией и творчеством «не поступившая» дурочка выбрала второе. С ролью прилежной жены девушка справлялась отлично, но вот с ролью Киры…

Ничего не поделать, Кира была единственной и неповторимой. С ней получилось совсем не просто, но старый паук бывал щедр к верным помощникам. Оказывается, в Москве тоже немало шитых. Из тех, у кого всё подобрано по размеру. Они иногда благодарили профессора в меру своих возможностей, званий и удостоверений. Дело Киры скоро закроют, она будет существовать только для одного человека. Точнее, её лицо…

«Пришитое белыми нитками?»

Хотя бы так.

/08.2021/